Этот век нам только снился. Стихи

Запрятан голос труб

В немыслимый наряд.

На уголках знамён

Спасается свобода,

И уголками губ

Об этом говорят.

Пусть звон, пусть стон –

Не подавайте голоса,

Пусть фарт рекой -

НЕ задирать носы!

Просвет погон

Иль на одежде полосы,

И никакой

Нейтральной полосы.

Две правды ждут –

Ату! – друг с другом боя,

На их смертях

Султан ведёт игру.

Венки падут,

Оставив под собою

Кому – цветок в кудрях,

Кому в виске дыру….

В гостинице скрипит входная дверь,

Экран забит чужими «пуркуа»,

Разбили букву «е» в табличке «Тверь»

И написали мелом букву «а».

Сосед храпит и ус во сне жуёт,

Во сне легко, хоть пей, хоть застрелись.

А в косяке двери сверчок живёт –

Легко на жизнь ругаться из щели.

В окне как будто вечность и покой,

Вглядишься – не заря, а лишь заход,

Загон, завал, зарок, загул, запой, -

Две ночи день ведут на эшафот.

Для чая нет ни сил, ни кипятку,

Да и стакан от «Шипра» не отмыть,

И новый день придёт с «кукареку»,

Чтоб на гору кровавую уплыть…

С набитым ртом ни спеть, ни закричать,

Ни вспомнить нужный жесть благодаренья,

И где уж там – читать стихотворенье,

Тем более – его писать!..

Я искал себя везде:

В красках замшевых заката,

В набегающей грозе

Рифм, придуманных когда-то,

У рычащего станка,

В поле с граблями,

Среди тех, кто всё скакал

Танец с саблями.

На туристских шабашах

В складках спальника,

В корифеях, в корешах

У начальника.

В громкой ругани, в сетях

Драк копеечных,

В позолоченных клетях

Канареечных.

В одинокости,

В любви к одиночеству,

В ожидании лавин

Мелких почестей,

В ожерелье орденов,

В лжи ошейнике,

В добродушном водяном,

В злом волшебнике.

У набухшего сосца,

В лапах случая,

У безносого косца

В пальцах скрюченных,

В поле,

испокон веков

Кровью поеном,

В доле

холодом оков

Успокоенных.

В вольной вольности, в узде,

В красках шёлковых рассвета,

И везде, везде, везде

Говорили: «Нету, нету!..»

Под покрывалом прошлого,

Под кожей настоящего,

Эксперимент на пошлость

Прошёл у нас блестяще.

Дороги запылённые

Со скулами провислыми,

А время разъярённое

Болтает коромыслами.

В песок уходят повести,

Моля о завершении,

А в лабиринтах совести

Лишь кораблекрушения.

И на мольбу о помощи –

Бессрочная гарантия:

В чаду с утра и до ночи

За водкой гибнет братия.

Стучат стаканы грязные

По стоек крышкам лаковым,

Такие люди разные,

А стонут одинаково.

Перед большими грозами

С всполохами Освенцимов,

В конце обманов розовых,

В начале импотенции,

В безверии, в безволии

Агоний увядания,

В просторах алкоголи,

В тисках непонимания,

В клещах вселенской лености

Внезапной и незыблемой…

На груду бывших ценностей

Мир с болью душу выблевал.

Катилась в лужу душную

Изжёванною вишнею,

Хотела стать послушною –

И сразу стала лишнею.

В песок уходят повести,

Иссохшей речкой Летою,

Что не измерить совестью,

Мы меряем монетою,

Что недоступно мщению,

Мы меряем молчанием,

Всемерным упрощением,

Всемирным одичанием,

Проверенною пошлостью,

Согласностью смердящею,

Под покрывалом прошлого,

Под кожей настоящего.

Разрушена великая стена.

В приличии увидели уродство,

В спасителе узнали колдуна,

В предательстве – печаль и благородство.

В пристенных жителях – клопов, мой друг, клопов!

Сосущих кровь без пользы и без меры

Из преданных строителей-рабов,

Немножко красных и немножко серых.

Разрушена с умом, не сгоряча,

И разрушители, пришедшие на смену,

Из выбранного в груде кирпича

Уже спешат свою отстроить стену…

Я в стихах не любитель патетики,

Но подавно – не любитель слёз:

Поэты, милые мои поэтики,

Не насилуйте больше берёз!

О шёпот рощ не расшибают лбы,

В берёзовых стихах всё звень да цветь,

Так пойте, милые, хотя бы про дубы,

Уж если больше не о чем вам петь…

Это – подножье необозримо,

Троп и подходов к вершине – до ста,

Денно и нощно торимых, творимых,

Сложных, убийственных, необоримых,

А вершина – проста.

Тонущим хламом завалены ростры,

Белые – в путах чернильных – листы…

Из зарослей версий, ругани острой

Так мучительно, так непросто

Подняться до простоты!

Но и поднявшись, пыхтя и ликуя,

Не торопись распаковывать кладь,

Ведь и с вершины одной на другую

Не перейти никогда напрямую –

Только к подножью спускаться опять…

Как длинен путь минутного витка!

Как долог час пустого ожиданья…

И привкус вечности на сутках расставанья –

И жизнь так коротка!

Города серый металл

Шрамами улиц изрыт.

Я бы ему прочитал

Стихотворенье навзрыд.

Я бы ему прописал

Сто утоляющих строк,

Чтоб он спешить перестал,

Под миллионами ног.

Чтоб миллионы машин

Замерли, бросив вражду,

Чтоб перестали спешить

Люди, которых не ждут,

Чтоб из бетонной горсти

Выпустить тишину,

В город тебя привести.

Одну.

Два минуса умножь – получишь плюс,

А ложь на ложь – всего лишь ложь в квадрате.

Законы разные у чисел и у муз:

Мы множим маски, значит души тратим.

Мне б вырваться из этого кольца!

Сказать, что я чужой здесь, что я лишний,

Но маски не сдираются с лица,

А из-под них я сам себе не слышим.

Я сам себе чужой. Я дважды лгу:

Клянусь и верю, когда мне клянутся.

Здесь клятвы пишут мелом на снегу.

Здесь ложь на ложь. Ну как не улыбнуться…

Весь ноябрь перечерчен прошлым.

Было ль? Не было ль? – Бог судья…

Что мне этой разлуки горше?

Разве – неогорчённость твоя…

Мокрый ветер нарочно бросит

Запах грусти в открытую дверь.

Ведь тебя не любил я вовсе,

Отчего же так больно теперь?..

ТЕНЬ МАРИИ СТЮАРТ

Друг до гроба

преданный

Другом гробу.

Мир – каламбуров снизки.

На кухне, где скольких смог,

Елизавет Английских

Рукопожатьем склизким

с дьяволом

Сделал Бог.

Честь создаётся бесчестьем.

Истин библейских крах:

Дьявол на видном месте,

Бог у него в ногах.

Сучит рождений нить

Слепнущая фортуна.

Бог – всем и равно – жить,

А власть уже чёрт подсунул.

И оба – правы, и оба – левы.

Жизнь. Власть.

Кондотьеры, авантюристы.

Страсть? Грязь!

Связь

не бывает чистой,

Когда с королевой связь.

Бедные королевы.

Мразь!

Отзвуки старых притчей.

Может, звалось родством

Екатерин Медичи

Кроткое многоличье

В бабьем лице одном?

Притчам не верь –

Это звалось приличьем,

Впрочем, как и теперь.

Какая мгла… Туман какой!

И небо будто болью кровоточит,

И боль гнилую землю мочит,

И с эшафота вниз потом.

Рекой.

Бывает холодно, мой друг, бывает холодно…

Беглянкой с неба страшного суда

Одна беда висит над целым городом,

Как будто ей подвластны города…

Бывает холодно… Всё снятся косы той,

Не встреченной, овал её лица…

А ты уже нацеловался досыта

И пообвыкся в роли подлеца.

Бывает холодно… За быстрыми вагонами

Позёмки взбалмошной кружащийся шатёр.

Стоишь, коптишь парами самогонными,

Ни шага не пройдя с тех давних пор.

Бывает холодно… Всё похвалялся силою,

Размахом, ширью, чуткостью души…

А липа над отцовскою могилою

Черно ветвями мёрзлыми шуршит…

Бывает холодно… «У вас огня не будет ли?

Куда же вы? Я не бандит! Не вор!

Мне закурить!..»

Платформы обезлюдели,

И ни к чему смотреть на семафор.

Бывает холодно, мой друг…

Стихи – не рубль в долг, а донорская кровь.

Спасенье жизни – не игра на слове,

И здесь не в счёт любовь и нелюбовь,

А просто жизни не хватает крови.

По жёлобу в стали, мертвея, стекает,

Чернеет в медалях за гибель орал,

Жаль – человек ко всему привыкает,

А как не хотелось бы, чтоб привыкал!

По капельке в жилы махины-грядущего,

В невидимый шёлк тонкокрылых наитий,

Стихи – это дело дающего.

Возьмите!

Выпусти!..

Пуст я, как мяч,

Как бездонная бочка,

Как роженица,

Как скрученный тюбик.

Лишнее слово, ненужная строчка,

Ночи загубленной стылые губы…

Вот у гитары болит поясница…

Зубы колков раскрошились до срока.

Смотрят неладно ладовые лица,

Нижнее «мы» дребезжит одиноко.

И – не поётся. Не пьётся. Не спится.

Прежняя злоба выходит изжогой.

Каяться рано, поздно молиться,

Да и едва ль докричишься до Бога.

Не растрясти его жалким фальцетом.

Верхние ноты завалены нижними,

Тонкие нервы сжаты пинцетами,

Толстые – сдавлены пассатижами.

Долго до света, господи, долго…

Выпусти – вылечу! Вылечусь – выпусти!

Из-под спокойствия плотного полога,

Из пустоты обещаемый сытости.

Выпусти! Видишь, как в омуте города

Вздохами дальними, Криками ближними

Люди друг в друга тычутся мордами,

Плавятся свечками,

Давятся вишнями,

Корчатся, бьются, ломаются. Гнутся,

Прячутся в рачницу липовой милости,

Лишь перед самым концом встрепенутся

И завопят истерически: «Выпусти!»

Выпусти! – Выкуси! Бейся меж рёбер!

Выплеснись, выцедись сеткою трещин.

Ты сам себя ни за что покоробил –

Лишняя строчка, ненужные вещи.

Вещее, но бесполезное слово,

Толку из слова током не вытрясти…

Но всё равно повторяется снова:

«Выпусти! Выпусти! Выпусти! Выпусти!..»

Что ж, верещи… Ты давно уже выпущен.

Вытащен, изгнан, свободен, бездомен,

Вылизан, выеден, выпит и вылущен…

Что ж, не выпусти, так… наполни!

– Полноте! Завтра закончим страницу.

Пойте, играйте, попрыгайте скоком…

Но… у гитары болит поясница.

Зубы колков раскрошились до срока…

Меня убили ядами похвал

Блестящей капелькой меня убили,

Хоть я б за всё блестящее не дал

С худого башмака дорожной пыли.

Меня убили воплями газет –

Я быстро сдался.

Врал: больше «Правды» правды нет!

Не рвал, не рвался.

Меня убили изобильем,

Одним корытом,

Во мне всё ныло: «Братишка, выльем!» -

Теперь я сытый.

Меня добили, наконец,

Отрав отравой:

«Примерь-ка лавровый венец,

Вот это слава!!

И даже смерти смерть даря,

Меня, уже убитого, убили:

Всё поснимали втихаря

И позабыли…

ВЕСНА

…А ночью вдруг Весну застали

В гримёрной…

О-о-о-о-й!

Разбросанной одежды чёрной

Зиме неведомый покрой

И нагота – как столб позорный!..

Вот бледные запричитали!

Уж через час вокруг смотрин

Вороны белые летали -

Все: «01», «02», «03»,

И слуги Мельпомен, и слуги Талий,

И просто слуги, и слуги из ушей,

И слуги из калёной стали:

«Мерзавка! Дрянь! Развратница!

Ату её! Взашей!

Как можно в нашем божеском квартале

Без платьица?!

Развратница!

За край приличного, за грань?!

Дрянь!

По тротуарам, по садам, по лавкам?!

Мерзавка!

И так всю ночь – кляли, плевали,

Молили новые снега –

Снега, конечно же, упали.

Ещё один зимы слуга –

Во льду, как в рыцарском металле -

Покрыл всё белым с ног до головы…

А вы

той ночью

о любви мечтали?..

Надо взрываться ежесекундно,

Что не зачахнуть в покое простудном,

Чтобы дороге – трудной из трудных –

Вдруг не закончиться гимном занудным

На сытом застолье плутов и блудней.

Песню придумать не сладкой и милой,

А чтобы на грифе ладов не хватило,

Чтобы на шее полопались жилы,

Чтоб даже мёртвый из тёмной могилы

Вместе с непомнящим выкрикнул: «Было!»

Надо взрываться смыслом и делом,

Смехом и гневом, завистью белой.

Чтобы любить – не случайно и вкратце –

Нежностью тоже надо взрываться,

Самой неслышимой, самой несмелой…

Ненаписанные пьесы,

Недосмотренные сны,

Не отслуженные мессы

По виновным без вины.

Мы ни в чём не виноваты,

А ни в чём не виноват

Только дедушка из ваты,

Алюминьевый солдат.

От зарплаты до зарплаты,

И от стенки до стены

Мы ни в чём не виноваты,

Словно и не рождены,

Мы упорно не подходим

Под винительный падеж,

Даже в длительном походе

Жизнь простая: спишь да ешь.

Вдруг смертельная опасность!?

Что ж, невиноватость лей…

Это та же непричастность,

Только, может быть, подлей.

И когда начнут дебаты –

Время памятью столбить,

«Вот. Ни в чём не виноваты.

Долго помнить?»

«Нет, забыть…»

Не пишите правильно –

Что нам с этой ношею?

А живите праведно,

Ближнего любя,

Не привыкнуть к гадости

От страха за хорошее,

Не бывает радости

От страха за себя.

Не пишите правильно –

Всё не так услышится,

А живите праведно –

Правильно напишется

Крупицы истин тщательно просеяв,

В загадку их восторженно проник

И понял, что рецепты панацеи

Запрятаны в листах сожжённых книг,

На остриях гвоздей былых распятий,

На дне сосудов смертного зелья,

В злорадстве отлучений и проклятий,

А нездешности непроданного «я».

Не сняв с себя придворного убранства,

Не разучившись ползать и грешить,

Мы измеряем кривизну пространства,

Не замечая кривизны души…

Да, воины – не мы, и богатырь – не я.

Я – самый одряхлевший из атлантов.

Молитвой о спасении таланта

Мне стала жалоба на скудость бытия,

Тупая злость – подругою интимной.

Всё чаще с ней в слепой ночной досуг

Вбегаю, прячусь, как в волшебный круг,

Спасающий от наважденья гимнов.

Так наказать – безумье от фанфар!

Мятущимся от тучи и до тучи,

Нам не уйти от этих громкозвучий,

Как глупым зайцам от слепящих фар.

И зря который год благоуханий

В пустом саду под низким небом ждём:

Те тучи не становятся дождём,

Те ночи не становятся стихами.

Хоть что стихи?! Лишь коротанье тьмы,

Дневных забот ночное отраженье,

А где-то настоящее сраженье,

Но – богатырь не я, и воины – не мы…

Долгая ночь в Москве.

Небо – куском сукна.

Лишь беззащитный свет

Из твоего окна.

Что побеждает тьму?

Снег по сукну тесьмой…

Ты, наклоняясь к столу,

Пишешь для нас письмо.

Исповедь – поздний сад.

Сторож – со всех сторон.

Замерший адресат –

Смерть? Летаргия? Сон?

Память – куском сукна.

Робкой тесьмою – свет.

От твоего окна

Было светло в Москве.

Скажи мне, кто строил

Этот большой Город?

Кто поселил Счастье

В самом большом доме?

Кто на листах улиц

Нарисовал Радость?

Сказал, что жить – будем,

Сказал, что жить – надо.

Любой ночной странник

Вдруг проходя мимо

Увидит свет в окнах

Сквозь пелену дыма,

Увидит, как щедро

Себя навек дарит

Такой чудной Вере

Такой чудной парень,

Как на губах милой

Рисует он Счастье,

Как ночь идёт мимо,

Как сон крадёт страсти.

Я расскажу людям

Про этот сад Правду,

Скажу, что жить – будем,

Скажу, что жить – надо,

Скажу себе тоже,

Сто уж конец лета,

Что год не зря прожил,

Сажая сад этот,

Что рисовал Радость

На рукавах улиц,

И говорил Правду

Взволнованным людям.

– Поспорим о Правде?

– Отложим на завтра…

Не будем пенять на маршрутов конечность,

Попишем, подышим сбивающим встречным,

А споры о правде

Отложим на Вечность.

– И правда…

А мы всё тешимся, играем

В восторг в лихие времена,

Зелёным птицам, попугаям,

Даём людские имена,

Под озабоченной личиной

Скрываем кредо: «Всё равно!»

И небо, ставшее с овчину,

Считаем золотым руном…

Да, знаем мы точно, – читали, учили! –

Какими мы были,

И точно мы знаем – себя не обманем! –

Какими мы станем,

И тайная тайна, туманная взвесь –

Какие мы есть.

Не суждено играть ролей других

На сцене надоедливо-знакомой,

Ты – умный дуралей,

Я – тихий псих,

Сбежавший в мир из крохотного дома.

Слова и жесты зная наизусть,

Из душ своих фигуры составляя,

Мы глубоко под маской шепчем: «Пусть…

Сегодня – эта пусть,

Но завтра – пусть другая!»

И – завтра.

«Нет других ролей!»

Я – тихий псих,

Ты – умный дуралей,

Я не шумлив, ты не остёр.

Доволен нами режиссёр…

Святая доброта комична,

А комики обычно – горбуны.

В их души проникают со спины,

И, в доброте не находя вины,

Цепляют всё на горб…

Горбун не зол,

Горбун не горд –

Он просто плачет,

Но для сальных морд

Простые слёзы ничего не значат…

Удивись тому, что вдруг растает,

За закатный лучик подержись,

Быстротечной смерти не бывает,

Быстротечна жизнь.

Идём-бредём не плача, не скорбя,

Хулим святыни, бьём челом трактирам

И, потешаясь над гулящим миром,

Не видим в нём ни Бога, ни себя.

Лукавим, злодеяния вершим,

Но в оттепели краткой, не весенней,

Всё ж верим в небывалое цветенье

До чёрных дыр изношенной души.

– Станут рифмы ломаней и суше,

Как трава под тяжестью полчищ.

– Неужели я стану послушен,

Несмотря на инерцию волчью?..

– Станут песни правильней и строже,

Ни на парус, ни на винт не похожи.

– Неужели я буду сброшен,

Несмотря на хватку бульдожью?..

– Станут мысли уютней и слаще,

А бессмыслица – милей по обличью.

– Неужели я стану пропащим,

Несмотря на упрямость бычью?..

Сентябрь. Прозрений поздних мука.

Пруды завалены вчерашнею листвой.

Падение её – как похороны звука

Под музыки неслышимый настой.

Сентябрь. До боли думать ночью

О голосах разбредшихся друзей –

Им забываться суждено поздней,

А прежде – боль уколами отточья.

Сентябрь. С букетом из рябиновых кистей

Встречать под вечер не своих гостей,

А на рассвете слушать по привычке

Надежд с отчаяньем глухие переклички.

Скорей, скорей за счастием рысить,

Поговорить весомо и без вздора,

Но не хватает денег на такси

И не хватает слов для разговора.

К губительным соблазнам стать глухим!

Загладить швы душевного аборта!

Но не найдётся часа на стихи,

Хотя на пьянку времени до чёрта.

Проказой лжи давно поражены,

Худые души, как огарки тают,

И ласки не хватает для жены,

И силы на любовниц не хватает.

Везенья не хватает. Круглый год

Метель метёт, случайное сметая,

И не хватает даже нам того,

Чего полно, чего всегда хватает.

Такой беспечной вереницей лет

Между чужих имён судьба петляет,

Что понимаешь: в жизни смысла нет,

А чтоб найти его – таланта не хватает.

Всё кончится, и дней беспечных лёд

В чужом апреле медленно растает.

Покажется ничтожным недолёт,

Но долететь нам жизни не хватает.

Ты слишком хороша и высока,

А у меня с далёких детских лет

Тянуться вверх привычки нет –

Я на дожди меняю облака,

На полумрак и тень меняю свет,

На шутку – искренний ответ.

Я из земли не рвусь за облака,

Наоборот – я дождь пока…

Когда собрав сокровища земли,

В своём стремленье к Счастью неустанны,

Готовы плыть по свету Корабли –

Нас отыскать не могут капитаны.

Когда в любви друг другу дав обет,

И в чувствах став открытее и строже,

Проплыть готовы через белый свет –

Мы Корабля найти себе не можем.

Когда уже приказ к отплытью дан,

И Корабли стоят под парусами,

Куда везти – не знает Капитан,

Куда нам плыть – не ведаем мы сами…

С тобой мы одиноки оба:

Я от людей обычно затаён,

Но часто до душевного озноба

Я слышу одиночество твоё…

Вынырнешь из словарного омута, и откроется паче чаянья,

Что Слово – всего лишь пауза меж двух партитур молчания.

И музыка – не по клавишам пальцами простучали –

Просто Тишина опомнилась, остановилась и зазвучала

О том, что пусты все споры о вечном и о мгновенном,

Что Жизнь – только лишь передышка загнанной тьмы Вселенной.

Я в Город Королей теперь уж не уеду.

Из тёмного угла клокочет пламя зла.

Вот все мои друзья: случайные победы,

Каминные щипцы и мёртвая зола.

Как долог день, и ночь растянута так длинно,

И беспричинный хмель вчерашнего питья,

Как опоздавший гость гуляет по гостиной,

Лохматостью одежд цепляясь за меня.

Я каждый шаг его испуганно встречаю,

Молю простить, спасти космическую рать,

Далёкая звезда мне что-то отвечает,

Но через толщу тьмы её нельзя понять.

И я останусь здесь, я в Город не уеду.

Из тёмного угла клокочет пламя зла.

Вот все мои друзья: случайные победы,

Каминные щипцы и мёртвая зола.

День так бездарно начат,

Так жалко кончается год.

Птицы – поют или плачут?

Кто их сейчас разберёт…

Кто в хороводе света

Мне все назовёт цвета?

Радость рожденья это

Иль похорон суета?

Видно, ни то, ни другое,

Просто в расцвете сил

Я уж смертельно болен

Болью своей Руси.

Вот и я облагорожен

Хуже, чем обезображен,

И не вылезти из кожи,

И не крикнуть громко даже.

Что там клацкают с трибуны?

Что цепляют мне на лацкан?

Отпустите! Я – табунный,

Не могу я быть заласкан!

Не могу я быть спокоен

На антенне телебашни…

Я задуман был изгоем –

Это здесь я стал домашним.

Добрая, тебе не пел я песен

Голосом от юности пустым,

О себе – что я красив и весел,

Что красива и печальна – ты,

Что мы оба, в общем-то, похожи

Одинокостью своей на паруса:

Белый – я, беспечен и безбожен,

Алый – ты, божественно грустна.

Отболело ласковое имя

В устающей нежности моей.

Давние свиданья, а над ними –

То ли Дева, то ли Водолей.

Всё одно. Одни и те же звёзды

Грех желанья отпускают нам.

Не напрасно ли я нежность роздал

Отболевшим быстро именам?

…Любви минутное сиянье

Уж нас с тобой не ослепит:

Как я, ты сердце не неволь,

Услышь, как засыпает, спит,

От наших душ на расстоянье

Любви стихающая боль…

«…Питьё судьбы? И мне, и мне налей!»