(Не)известные миры. 13 авторов

(Не)известные миры. 13 авторов

© Татьяна Блинова, текст, 2022

© Александра Дворецкая, текст, 2022

© Фёдор Козырев, текст, 2022

© Анна Котельникова, текст, 2022

© Ирина Кулажская, текст, 2022

© Евгения Мельникова, текст, 2022

© Анастасия Павлова, текст, 2022

© Александра Плахова, текст, 2022

© Анна Ракитина, текст, 2022

© Екатерина Талыкова, текст, 2022

© Диана Федорович, текст, 2022

© Георгий Хадеев, текст, 2022

© Ангелина Чернышова, текст, 2022

© Макет, оформление. ООО «РОСМЭН», 2022

* * *

Книги – это уникальная портативная магия.

Стивен Кинг

Сешафи, хранящая тайну

Диана Федорович

18 лет

Я живу в Тирасполе, Молдова.

Увлекаюсь написанием рассказов в жанре этнического фэнтези и философской сказки, а также поэзией, иллюстрацией и мифологией.

Любимые книги – «Старик и море» Эрнеста Хемингуэя, «Алхимик» Пауло Коэльо, «Дом, в котором…» Мариам Петросян.

Рецензия Екатерины Соболь, автора серий «Дарители», «Анима», «Танамор»

Мне нравятся истории, действие которых происходит в пустыне, – от «Пустыни Тартар» Дино Буццатти до «Дюны» Фрэнка Герберта. Приятно, что юные авторы продолжают обращаться к этому уникальному месту действия – безжалостному, но полному своей особой красоты. Мне показался очень трогательным момент, когда мальчик видит сон о бесконечной воде – об океане, которого он никогда не видел наяву, а потом рассказывает о своем сне, и ему не верят, потому что «воды не может быть так много». В таких точных деталях для меня – настоящая литература. Также мне понравилось построение диалогов, проработка персонажей, выбор имен и названий – все точно попадает в выбранный автором ближневосточный стиль. Помимо этого, хочу отметить, как подходяще выбрана цель для персонажей. Что нужно людям в пустыне? Вода. Почему они ловят сфинкса? Потому что сфинкс знает, где искать воду. Зачем герой общается со сфинксом? Выясняет, как эту самую воду искать. Я очень люблю такую ясную, прозрачную (как вода, простите за каламбур) структуру сюжета, когда цель персонажей понятна на сто процентов.

* * *

В утро, когда вернулся Касим и охотники, Инсару снова снилась бесконечная вода.

Если остальные люди селения Вах-Нахим видели полные кувшины и просыпались, в безумстве глотая сухой воздух, Инсару всегда снилось одно и то же: зеркальная гладь, которая тянется до самой линии горизонта. Такую воду не вычерпаешь – ее много, она бесконечна, как пустыня, что поглотила весь мир, – и тогда Инсар боялся просыпаться, чувствуя запах влаги и прохладный, отчего-то соленый воздух.

А когда просыпался, на лице его долго блуждала улыбка. Сумасшедшая, бессознательная.

– Такого не бывает, – лениво отвечал Касим, когда Инсар рассказывал о сне. – Воды не может быть много. Она не может тянуться до края земли.

В такие моменты хотелось, чтобы Касим ошибался, но отвратительная правда лезла в глаза грязными уставшими лицами, треснутыми детскими губами, знойным белым солнцем и бескрайними просторами песка. И тогда становилось понятно – Касим прав, такого не бывает. Селение Вах-Нахим давно забыло, что такое вода.

– Слава богу удачной охоты! – крикнул кто-то, и сердце дернулось.

Пустынные охотники наконец вернулись… Нашли они влагу или нет?

Заветный сон исчез стремительно, под клекот соколов и разговоры людей. Солнце только-только оторвалось от земли, а дети, старики и женщины уже встречали мужчин. Вновь человек победил пустыню, добыл еду и, может быть, – если очень повезло – нашел воду… В этот раз охотники исчезли на месяц, но боги пустыни, похоже, улыбнулись им.

Потому что наконец-то люди селения Вах-Нахим казались счастливыми.

– Не принесли, не принесли они воду, – ворчали старейшины, однако на их лицах безошибочно читалась радость.

Что-то было особенное в шепоте, блестящих глазах, взглядах; люди толпились у огромной ржавой клетки, где когда-то держали львов, и Инсар сорвался на бег, заметив издали знакомую высокую фигуру.

– Инсар! – позвал Касим, улыбаясь в колючую бороду. – Инсар, иди сюда!

Он отряхивал пыльные руки о джалабию, и его смуглое обветренное лицо впервые за столько лет казалось молодым. Касим так редко улыбался…

Инсар замер. В один гул, раскалывающий голову, смешались ястребиные крики, шепот женщин и детей, бормотание стариков, и он долго смотрел перед собой, боясь выдохнуть.

В этот раз охотники снова пришли без воды.

Вместо этого они поймали монстра.

Рыжая блеклая шерсть, мощное львиное тело, огромные сложенные крылья и человеческая голова… Кто же это? Зверь прятал лицо в сложенные лапы, светлые волосы раскинулись по земле, как сухие корни, и казалось, что монстр мертв. Но бока вздымались, хвост подрагивал, и иногда доносился тяжелый, гулкий хрип – так хрипят только старые звери. И бури, приходящие с запада с красными тучами песка. И умирающие люди, подстреленные на войне за воду.

– Кто это? – Большего Инсар выдавить из себя не мог.

Лишь вопросы вертелись в голове: зачем они притащили этого монстра? Почему не убили? Отчего же охотники – суровые, покалеченные судьбой мужчины – смеются, как дети? Почему люди Вах-Нахима оставили свои заботы и радуются назло молчаливой пустыне?

Глаза Касима светились счастьем. Он хлопнул ладонью по ржавым прутьям, и те отозвались жалостливым скрипом.

– Это сфинкс, – ответил Касим, с гордостью выпрямляясь.

И этим коротким, загадочным словом он ответил на все вопросы.

В этот день Инсар наконец поверил в рассказы покойной старейшины. И в чудо тоже поверил.

Он часто вспоминал Азру, знающую сотню историй. Старейшина давно уже умерла, и прах ее сожженного тела смешался со знойным, пыльным воздухом, но истории то и дело всплывали в памяти.

Каких-то пять лет назад она по вечерам зажигала в своем шатре огонь, и было это самое волшебное, самое прекрасное время для детей, знающих лишь пустыню и солнце.

В шатре старейшины Азры всегда пахло травами и кофейными зернами, старой шерстью и одиночеством. Собирать детей вокруг себя было для бездетной вдовы единственным стариковским счастьем.

Укутанная в абаю и перебирающая в руках янтарные четки, Азра начинала рассказ.

– Когда-то воды было много, на всех хватало. – Так начиналась ее любимая история. Азра жевала корешок, задумчиво глядела в пламя костра и говорила не сбиваясь. – Люди пили воду каждый день, а те, кто не пил, быстро погибали. Тогда люди были слабее… Они сражались не из-за воды, а ради золота и земли, а еще умели плакать…

– Что значит «плакать»? – спрашивали ее иногда.

– Это когда вода течет из глаз. Это слезы, – отвечала Азра и продолжала: – И дожди шли… Это когда вода падает с неба.

Наверное, Азра давно сошла с ума, потому что даже дети знали: воде место в сердце пустыни, а не в небе – и уж точно не в глазах человека.

– Воды было много… А пустыни – мало. Наш народ звался кочующим; со своими караванами мы могли дольше остальных людей путешествовать по пустыне, обходить ее вдоль и поперек, и даже сами божества солнца и песка не трогали нас. Теперь же за воду воюют, убивают… Вода – это счастье. Наслаждение. Не всем оно доступно.

Да, дети бедного Вах-Нахима взрослели рано, и лишь Азра могла продлить их детство сказками о воде, падающей с неба.

Вечно угрюмая и мрачная после кончины мужа, Азра могла позволить себе скупую улыбку по вечерам, когда дети садились полукругом перед ней и затихали в ожидании новой сказки. Азра называла их лисятами, угощала финиками и потом долго смотрела вслед, когда дети расходились по своим шатрам.

Вечером Инсар недосчитался верблюдов, собак и ястребов – так бывает, когда охотники надолго уходят в пустыню. Одни погибали среди дюн и барханов, другие – по возвращении, выбившись из сил. Несколько раз он сбивался со счета, потому что в воздухе разливался жаркий дурманящий аромат жареного мяса. Сегодня будет хороший ужин: хоть воды и не нашлось, все охотники вернулись целыми, и никого оплакивать не придется.

– Касим бы никогда не погиб там, – твердил себе под нос Инсар. – Боги пустыни любят его…

Касим сильный, храбрый – и очень добрый. У Инсара больше никого, кроме него, нет; родители давно умерли, и Касим взял маленького, слабого ребенка под свое крыло, лелея мечту: вот вырастет Инсар достойнейшим человеком Вах-Нахима и продолжит дело Касима. Станет охотником, покорит пустыню и однажды принесет людям воду…

– Воды нигде нет.

Инсар дернулся, но обращались точно не к нему. Рауф, плечистый и хмурый глава охотников, единственный с утра ни разу не улыбнулся и теперь сидел у костра со своими товарищами. Лицо его всегда напоминало камень, и это пугало. Старейшины говорили, что в юности Рауф однажды напал на льва и голыми руками придушил его… Все восхищались его силой, а маленький Инсар, впервые услышав эту историю, подумал, что льву, наверное, было очень больно.

Инсар бы никогда не признался, но Рауф внушал дикий, просто необъяснимый страх. От него точно стоило держаться подальше.

– Воды нигде нет, – повторил Рауф басом, – но боги пустыни не оставили нас. В наших руках – гадкий, уродливый монстр, а значит… Значит, Вах-Нахим еще переживет всех! Мы еще покажем!

– Да-а-а!! – взревели охотники.

– Слава богу удачной охоты!

– Слава! – Они подхватили клич Рауфа, и приласканные псы, спущенные с привязи, залаяли.

Поев, охотники поспешили куда-то – наверное, к клетке со сфинксом, и к ночи Касим вернулся в шатер утомленным. Лицо его осунулось, взгляд, недавно горевший гордостью и счастьем, снова потух.

– Молчит монстр, – только и сказал он, а потом пробормотал: – А ты не ел же почти, доходяга…

Инсар что-то буркнул и лег спать. Он многое хотел сказать – и то, что скучал, и то, что каждый день молился богам пустыни за жизнь Касима, – но будущему охотнику не пристало болтать.

Касим смерил его недовольным взглядом, однако промолчал. Инсар всегда ел мало; он был худощавым, длинноногим и слабым для того, чтобы с Касимом уходить в пустыню.

– Не выживешь ведь в пустыне, – часто говорил Касим. – И охотиться не сможешь.

Инсар и не хотел охотиться. Лишь вода звала его в пустыню. Вода, вкуса которой он почти не знал.

– Бог солнца, бог песка, бог удачной охоты, – еле слышно зашептал Инсар, сложив руки. – Спасибо, что вернули Касима. Прошу, пусть вода вернется. Пусть ее будет бесконечно много. Я буду послушным. Касим будет гордиться мной. И Азра тоже. И мамочка. И отец. Пожалуйста, верните воду до края земли… Я все сделаю. Я хочу увидеть бесконечную воду наяву.

Наяву, не во сне.

Покормив своего ястреба, Касим уснул, завернувшись в шкуры.

Он проснулся на рассвете и ушел, бормоча, что «во сне на этот раз вода падала с неба и наполнила почти весь мир» и что «это все так странно и глупо», а еще что он, Касим, «уже с ума сходит по этой воде», но Инсар сквозь сон почти ничего не разобрал.

И вроде привычная жизнь вернулась, и вновь потекли скучные дни нищего Вах-Нахима, но отчего-то воздух дрожал от напряжения, и разговоры взрослых казались осторожнее обычного.

С каждым днем охотники становились все мрачнее и мрачнее, околачиваясь у ржавой клетки и споря между собой. Сначала они долго беседовали с монстром через железные прутья, но сфинкс лениво отворачивался; потом терпение их начало иссякать.

Женское лицо монстра выражало лишь кошачье безразличие ко всему на свете, и краем уха Инсар услышал, что зовут сфинкса Сешафи, – и это было единственное, что она сказала.

Иногда прибывали богатые караваны – охотники из других селений, пронюхав о сфинксе, приходили с дарами, но ни ковры, ни драгоценности, ни оружие не могли пошатнуть уверенность охотников Вах-Нахима. Рауф сказал, что сфинкса они ни на что не променяют, и Вах-Нахим оставался таким же нищим. Караваны уходили обратно, а сфинкс… Сфинкс молчал.

Словно разговаривали они с самой пустыней.

Каждый день Инсар проходил мимо клетки, и всякий раз он чувствовал на себе внимательный, острый взгляд.

В один день он не выдержал, остановился поблизости. Рядом никого не было, но крик о помощи точно кто-нибудь услышит – так успокаивал себя Инсар, нервно сглатывая.

Опустив подбородок на сложенные лапы, монстр спал.

Но когда Инсар замер перед клеткой, сфинкс приподнял голову, и мальчик вспомнил: Сешафи. Красивое шелестящее имя, приносимое ветрами из сердца пустыни.

Черты ее лица были мягкими и плавными, как линии барханов, а взгляд глаз, так напоминающих винный камень, пронизывал насквозь. В этих глазах не читалось ни злости, ни обиды, ни страха – только гордое спокойствие. Казалось, будто Сешафи чего-то ждала.

Инсар чудом заставил себя выдержать взгляд сфинкса и не отвернуться.

– С-скажи нам, где вода. – Голос дрогнул, но Инсар крепче сжал кулаки и все-таки добавил: – Пожалуйста…

Сешафи наклонила голову, вскинула тонкие брови, и Инсар затаил дыхание.

Он думал, что выглядит храбро, что Касим гордился бы им и наверняка похвалил, но сфинкс лишь молча улыбнулась и снова прикрыла аметистовые глаза.

Помнится, все истории Азры были про пустыню. Это часто надоедало, но Инсар напоминал себе, что больше рассказывать не о чем, и обида, ворча, уходила.

Казалось, никто лучше Азры не знал пустыню, ее секреты и коварства, но это было не так.

– Говорят… – Когда старейшина вспоминала эту историю, взгляд ее туманился и уходил куда-то в пустоту. Это означало, что она вспоминает. – Говорят, там, в сердце пустыни, живут сфинксы. Дети песков с телом льва, крыльями сокола и головой человека… Страшные, сильные. Они все вымерли, сфинксов сейчас не встретишь, будто… Будто и не было их никогда.

Азра запиналась, хмурилась, и морщины глубоко прорезали ее лицо. Но потом взгляд прояснялся, морщины разглаживались, и старейшина вскидывала подбородок.

– Нет, они были, я точно это знаю, – твердо говорила она самой себе. – Я встречала сфинкса. Давно это было, в пору моей молодости…

Я родилась на юге пустыни, в селении Рохн-Хеп, тихом и в меру счастливом – потому что быть слишком счастливым в пустыне невозможно. Мой дом разорило дикое племя, думая, что мы прячем воду, и сейчас о Рохн-Хепе все забыли… Я, мои родители и братья чудом выжили в той бойне, и отец долгие дни вел нас на восток, в поисках покоя и воды. Отец был храбрым, мудрым и очень нас любил…

От ран и бесконечного пути мы потеряли все силы, когда повстречали Ясноликого – это было благородное существо, старше меня, моего отца, его отца и, наверное, всего мира. Отец бросился защищать нас, но сфинкс не напал. Он мягко улыбнулся, посмотрел на нас своими чистыми, честными глазами и спросил: «Что вы ищете?» И отец, не опуская лука, ответил то, что отвечали до него тысячи таких же кочевников: «Воду». И Ясноликий – так потом отец назвал этого сфинкса – ткнул когтем в сумеречное небо, указал на Двенадцатую Белую Звезду и сказал: «Когда на третий день северного пути эта звезда потеряет вас из виду, вспомните про нее, вновь двиньтесь на восток, и под первым ее взглядом вы найдете источник».

Сфинкс улетел, оставив нам на прощание ужас, восхищение и непонятные слова. Правда, непонятными они были лишь для меня, обессиленной пятилетней девочки на горбу старшего брата, а отец все понял. Неизвестно, откуда появились силы; мы взяли путь на север, и через три дня Двенадцатая Белая Звезда исчезла. Мы свернули на восток, откуда поднимается по утрам солнце, и шли, оставляя на песке и раскаленных камнях кровавые следы. Шли долго, и лишь боги знают, как мы остались живы, когда Двенадцатая Звезда снова показалась в небе и послышался звон воды.

Мы пили воду и смеялись, как сумасшедшие. Позабыли про исцарапанные ноги, сожженный Рохн-Хеп, голод и усталость. Никогда еще жизнь не казалась настолько прекрасной, и мы молились богам за счастливую жизнь Ясноликого.

На следующий день источник иссяк. А через месяц, бродя по пустыне, мы нашли отрубленную голову Ясноликого; его чистый и честный взгляд отражал царственное спокойствие и Двенадцатую Белую Звезду.

Каждый раз к концу истории Азра надолго замолкала, а потом, будто пробуждаясь ото сна, пыталась улыбнуться.

– И тогда я поняла… – Она обводила притихших детей лукавым взглядом. – Что лишь сфинксам доступна великая тайна.

– Тайна? Какая тайна? – оживлялись все, подсаживаясь ближе. Сказку о Ясноликом каждый слышал не раз, и все знали, о чем говорит Азра, но как приятно вновь почувствовать, что тебе вот-вот откроют что-то секретное, не всем ведомое…

Горький аромат жареных кофейных зерен, шелест песков за пологом шатра, тепло костра и черные одеяния Азры – все становилось таким отчетливо ярким, таким режущим, пронзительным и оглушающим, что голова начинала кружиться, а слова расползались, как песчаные золотистые змеи, оставляющие размытый след на дюнах.

Тайна… Эта тайна всегда заставляла сердце Инсара биться отчаяннее.

Азра улыбалась и еле слышно говорила:

– Сфинксы знают, где запрятана вода.

Охотники злились. Чаще ругались на шумных детей и непослушных псов, реже улыбались, и скоро Инсар заметил, как окаменели их лица – совсем как у Рауфа. Во всем была виновата Сешафи, молчавшая уже неделю: за это время она исхудала, а волосы цвета пыли потемнели и обвисли. При свете дня синяки на ее теле были особенно заметны, и теперь величественный сфинкс казался облезлой кошкой.

Каждый раз Инсар украдкой косился на клетку, проходя мимо. Иногда ему казалось, что Сешафи наблюдает за ним, и этот взгляд прожигал спину сильнее солнца. В один день Инсар все-таки подошел к клетке, когда поблизости никого не было, но сфинкс даже не пошевельнулся.

– Почему ты молчишь? – тихо спросил Инсар.

Руки оттягивал чан с костями – его велели отнести своре, и с этим хотелось покончить как можно скорее. Сешафи, лениво водя кисточкой хвоста по земле, не ответила. Голод, синяки и гниющая рана наверняка не давали ей спать, и тут сердце непривычно кольнуло.

Воровато оглядевшись, Инсар просунул большую кость в клетку и тут же отскочил, опомнившись. Зачем он это делает? Для чего? Нет, он не знал ответы, но почему-то чувствовал, что так – именно так – и должен поступать достойный человек Вах-Нахима.

Когда он вернулся, Сешафи лежала там же, где и раньше, но кость исчезла. Услышав шаги, Сешафи обернулась, окинула мальчика потухшим взглядом и наконец произнесла:

– Глупый детеныш… Твой жалкий народ думает, что сможет силой забрать мое последнее сокровище, но никогда люди еще так не ошибались. Я не открою тайну, которой вы недостойны. Наивные…

Ее голос был хрипловатым, как гул древней раковины, прижатой к уху. Сешафи смотрела на Инсара открыто и беззлобно, с серьезностью покойной матери, и ему вдруг стало стыдно.

– Нам всего лишь нужно немного воды, – тихо ответил он. – Совсем… чуть-чуть.

Разводы жира в опустевшем чане тускло блестели на свету, и он принялся рассматривать их, боясь поднять глаза. Глядеть на Сешафи не хватало смелости.

– А когда воды было много, вам не хватало всего мира, – пробормотала та, отворачиваясь и лапой поигрывая обглоданной костью. – Когда до горизонта тянулся океан, вы и подумать не могли, что однажды и он пересохнет. Вы не знали, каково это – беречь мир, который мы так трепетно растили. Теперь платите за это.

Сешафи легла в тень, плотнее сложив крылья, будто говоря: ты свободен, мальчишка, больше я ничего не расскажу. Инсар что-то буркнул под нос, пошел прочь, перехватив чан, а потом все-таки обернулся и спросил, не надеясь услышать ответ:

– Океан… Что такое океан?

Тонкие губы Сешафи растянулись в мечтательной улыбке, и она приоткрыла глаза. На миг показалось, что в лиловых глазах сфинкса отразилось что-то очень… знакомое.

– Это бесконечная вода, которая тянулась до края земли.

С того дня Инсар каждый день приходил к клетке и тихонько подкладывал сфинксу кости и кусочки мяса, блестящие от жира и масла. Он не знал, зачем это делает, – он даже боялся представить, к чему это приведет, – но одинокий сфинкс, запертый в клетке и хранящий тайну, будто звал его.

Сначала было страшно – страшно до безумия и дрожи в руках. Он крался в тени шатров, озираясь и подскакивая от каждого шороха, чтобы сесть у клетки, угостить Сешафи и боязливо сгорбиться под ее пронзительным взглядом. О тайне он больше не спрашивал – нет, сердце Инсара волновали истории.

– Расскажи мне что-нибудь, – каждый раз просил он звенящим шепотом, вытирая с лица липкий и горячий пот.

– Глупый ребенок, – вздыхала Сешафи. – Неужели сказки прошлого стоят ошибок настоящего?

Она была помешана на загадках, но Инсар к этому быстро привык.

Привык он и к своим вылазкам, и страх пропал, не успев пустить колючие корни. Никогда еще Инсар не чувствовал себя настолько отчаянным и храбрым. Правда, за такую храбрость Касим вряд ли бы его похвалил…

Особенно хорошо было на закате, когда белое солнце становилось янтарным, пряталось за горизонт, и раскаленная земля вместе со знойным небом медленно окутывались прохладным сумраком. Тени удлинялись, ветры успокаивались, и песок замирал, чтобы в полночь продолжить свой вихревый танец. Когда поблизости кто-то появлялся, Инсар заползал под полог соседнего шатра, а Сешафи отворачивалась. Похоже, больше ни с кем она не разговаривала. Только с ним, с Инсаром.

Инсар приходил, чтобы услышать что-нибудь еще об океане, но Сешафи говорила только то, что хотела, – такими уж были эти гордые, своенравные сфинксы.

– Я последний сфинкс этой бесконечной пустыни, – иногда бормотала Сешафи, задумчиво глядя вдаль. – Мои предки и потомки были растерзаны людьми ради нескольких глотков воды.

Она хмурилась, и ее неровные желтые зубы со скрипом смыкались. Хвост яростно взметал пыль, но потом Сешафи ловила на себе робкий взгляд Инсара, и привычная тонкая улыбка возвращалась на обветренное лицо. Взгляд ее глаз теплел, и она начинала рассказывать истории. Ее истории были не такими, как пыльные и скрипучие от старости рассказы покойной Азры: в сказках сфинкса чувствовалась пульсирующая и кипящая сила жизни, и Инсар мог до ночи просидеть у клетки, бок о бок с Сешафи, слушая ее хриплый, «ракушечный» голос.

– До исчезновения влаги мир был зеленым. Ты не знаешь, как это, маленький человеческий детеныш, ведь зеленый – это цвет растений и воды…

– А мне говорили, что у воды нет цвета, – перебил ее однажды Инсар, за что получил укоряющий взгляд в ответ.

– Так говорят лишь те, кто никогда не видел моря. Море – оно как океан, но поменьше. Но его все равно очень много. Не охватишь ни руками, ни взглядом, ни мыслью… Твоим людям жизни бы не хватило, чтобы выпить море. Даже будь они самыми жадными людьми мира. Даже если бы пили каждый день… Впрочем, – губы сфинкса тут же растягивались в насмешливой улыбке, – недолго бы вы пили воду, полную соли.

Инсар хотел спросить, зачем вообще нужна соленая вода, которой невозможно напиться, но больше перебивать Сешафи не решился, и она продолжила:

– Помню, в морях плавали рыбы… Они как звери, только скользкие, безногие и с плоскими хвостами. Странные существа… Рыбы не могли жить без воды, потому что воздух сушил их нежную кожу и блестящую чешую. И люди тоже не могли жить без воды. Раньше от жажды люди умирали медленно и мучительно, теперь же весь мир может обходиться без влаги – но какой ценой… Вы, люди, совсем разучились плакать.

– Слезы – это вода из глаз, – тут же вспомнил Инсар, радуясь, что хоть что-то знает, но сфинкс помолчал, а потом поправил:

– Слезы – это доказательство того, что у человека есть душа.

В день, когда Сешафи это сказала, Инсар долго молчал, сидя на земле. Он вспомнил вечер, когда, несколько лет назад, спросил Касима: «Что такое слезы?» – и тот ответил: «Это слабость и трусость». Получается, Касим ошибался? Получается, он не всегда прав?

Или это Сешафи обманывает Инсара? Каждый раз, стоило об этом задуматься, честные глаза сфинкса вспыхивали в памяти двумя лиловыми огоньками, и что-то твердило: нет, эти глаза не могут лгать. Могли бы лгать – Сешафи давно бы направила охотников в пасть голодной пустыне, в капкан зыбучих песков.

– Я не способна обманывать, – однажды призналась она. – И поэтому вы, люди, ненавидите меня. Смотри, как грубо и бездушно ткут женщины уродливые ковры… Я скажу правду: они перестали видеть красоту, которая когда-то расцветала в их душах. Взгляни, как мужчины злятся, возвращаясь домой… Я поведаю истину: дом и нищета им опротивели, и приносят они с собой больше гнева, чем счастья. Смотри, как ворчливы и холодны старики, как неблагодарны они к еде и заботе… Хочешь правду? Они утратили мудрость и прелесть старости, и любовь покинула их сердца, как птицы покидают разрушенные гнезда. Погляди, какими дети растут бесчувственными, гневными, жестокими… Я буду честна: они берут пример с родителей, и будущее их сокрыто тьмой.