Ледяной лес

Сегодня Эден является городом-автономией. За триста лет до появления Анакса, когда еще не было единого календаря, он представлял собой дикие земли, утопающие в снегу. Но все изменилось с тех пор, как Иксе Дюдро – первый де Моцерто – провозгласил себя хозяином этих мест. С ним приехали его сподвижники, называвшие себя дюдронами. Благодаря усилиям Иксе, который помогал жителям и обучал их всему, что знал сам, община сильно разрослась. А затем на этом месте возник великолепный город – обитель искусств и культуры. Иксе развивал светское искусство и запрещал шаманские культы. Через триста лет на соседних землях появилось новое государство Анакс. Именно тогда был создан единый календарь.

Король Анакса обрадовался, когда узнал, что этот прекрасный город не принадлежит ни одной стране, и вознамерился захватить его. Его действия вызвали возмущение, но не жителей Эдена, а вождей соседних племен. Они объявили, что пойдут войной на королевство, если Анакс поглотит Эден.

– Войной?! – недоумевал король Анакса.

– Именно так, – отвечали вожди.

– Не потому, что хотите завладеть им, а потому, что желаете ему свободы?

– Именно так.

Король долго раздумывал: на одной чаше весов был прекрасный город свободы Эден, а на другой – союз племен, выставивших против Анакса бесчисленные войска. Но король не захватил город, а приказал обозначить его на карте как Священную землю – не из страха, а из уважения к ее жителям.

Именно с тех пор Эден стали называть священным городом бога музыки Мотховена, не принадлежащим ни одной стране в мире. Племенные союзы, жившие по соседству, образовали государство – вожди стали королями, и лишь Эден неизменно пребывал свободным. Дюдро, который за всю жизнь искренне любил лишь дерево, не оставил потомков, и единственным его наследием стали пилигримы.

Следующие поколения жителей Эдена произвели на свет много талантов, особенно в области музыки. Поэтому наш город обрел известность как родина всех музыкантов.

– Говорят, что незадолго до смерти Иксе сжег то дерево, о котором заботился всю жизнь.

– Всю жизнь заботился о дереве? Звучит жутко.

– Но самое странное – оно не сгорело. Наоборот, остыло до такой степени, что покрылось льдом. Когда Иксе понял, что натворил, он бросился к дереву, вымаливая прощение. Но как только коснулся его ствола, то истлел, превратившись в пепел.

Баэль хмыкнул:

– Чушь какая-то.

– Доля правды в этом есть. По словам известного ученого Кириони, прикосновение к предмету, разогретому до высоких температур, ощущается как холод, а не жар. То дерево казалось покрытым инеем, но было горяче́е, чем огонь преисподней.

Баэль молчал, переваривая мой ответ, а затем внезапно спросил:

– Какое отношение эта история имеет к Ледяному лесу?

– Ты помнишь, что стало с деревом?

– И?..

– По словам биографа Иксе, который и придумал название лесу, после смерти основателя Эдена дерево никуда не делось. Как только с него падала засохшая ветка, из нее тут же вырастало новое дерево. Так постепенно на этом месте возник лес. Казалось, что эти бело-сизые деревья покрыты инеем, но на самом деле внутри них жил испепеляющий жар. Автор пишет, что видел Ледяной лес своими глазами, но насколько достоверна эта информация? В ту эпоху люди любили все преувеличивать и приукрашать.

Баэль задумался. По его заинтересованному взгляду я понял, что эта часть истории пришлась ему по душе. Я решил продолжить:

– Это просто легенда. В Эдене нет такого леса.

– Думаю, он существует. Я хочу найти его. Где находился дом Иксе Дюдро?

Я долго вглядывался в его лицо, не понимая, шутит он или нет.

– Слушай, ты действительно думаешь, что дом человека, жившего две тысячи лет назад, сохранился до наших дней?

– Само место же никуда не делось.

– Но никто не знает, где точно он жил.

– Одно мы знаем точно: в Эдене.

Видя по-детски воодушевленное лицо Баэля, я не смог сдержать улыбки. В этот момент я был очарован его искренним простодушием.

– Если хочешь, могу дать тебе прочитать эту книгу.

– Спасибо, конечно, но я ненавижу читать. Мне достаточно твоего рассказа. Ладно, мне пора.

– Так скоро?

– Я купил себе новые апартаменты. Дом отца слишком далеко от центра города. Хочу побыстрее осмотреть новое жилище.

Да, видимо, за три года Баэль и правда заработал целое состояние, раз смог позволить себе дом в самом центре.

Я проводил его до двери и пообещал, что обязательно загляну в гости.

Через несколько дней мы с Тристаном по традиции отправились в салон госпожи Капир. Друг предлагал и Баэлю присоединиться к нам, но тот отказался.

– Как думаешь, он еще не открывал ларец, в котором лежит Аврора? Не прикасался к ней?

Тристан, пожав плечами, ответил:

– Наверное, нет, раз еще жив.

– Тридцать лет прошло с тех пор. Может, она больше не опасна?

– Ты сам ее видел. Скажи, тебе показалось, что она утратила свою демоническую силу?

– Нет.

Сияние скрипки завораживало, словно манило в свои сети новую жертву. Аврора будто пыталась донести до всех, что у нее только один хозяин – великий Мотховен.

На горизонте показался дом маркиза, и у меня вдруг возникло странное предчувствие. В окнах не горел свет, и не слышалась музыка.

– Неужели сегодня все отменяется?

– Не думаю, иначе нас бы заранее оповестили.

Гадая, что же случилось, мы постучали в дверь. К нашему удивлению, нам открыла сама хозяйка. Прекрасные черты ее лица сегодня были омрачены вуалью скорби.

– Прошу прощения, но мероприятия не будет.

– Ничего страшного, мы все понимаем. Вы очень бледная, у вас что-то произошло? – с волнением в голосе спросил Тристан.

Госпожа Капир смотрела рассеянным взглядом куда-то вдаль, прикусив губу, а затем расплакалась, прислонившись к плечу моего друга.

Мы провели ее в дом.

– Что случилось? Расскажите, молю вас. Я сделаю все возможное, чтобы помочь, – искренне сказал я.

Госпожа Капир долго молчала, лишь изредка утирая текущие по щекам слезы, и наконец сказала нетвердым голосом:

– Мой муж сильно болен. Врачи говорят, что он не переживет сегодняшнюю ночь. Я прошу прощения, но у меня есть к вам просьба, именно поэтому я не отправила вам письмо об отмене сегодняшнего вечера.

– Не извиняйтесь! Мы сделаем все, что в наших силах. Мадам, вам стоит только попросить.

Я был готов сделать для госпожи Капир все, чтобы хоть как-то отплатить ей за всю доброту и внимание ко мне.

Госпожа Капир, с трудом подбирая слова, ответила:

– Он хочет послушать…

– Какую-то определенную музыку?

– Хочет перед смертью еще раз услышать его игру… Игру Антонио Баэля.

Теперь все понятно.

Мы с Тристаном переглянулись. Похоже, новость о возвращении Баэля затмила собой новость о конце света. По крайней мере, для маркиза Капира.

– Не плачьте, я приведу его, и как можно скорее.

– О, Тристан! Я вам так благодарна…

Движимый внезапным импульсом, я схватил друга за руку.

– Стой, пойду я.

Тристан заметно удивился, но кивнул в знак согласия. Я тут же бросился стрелой наружу и, не помня себя, помчался по аллее, обрамленной высокими тополями.

Зачем я остановил Тристана? Хотел убедиться, что после нашей беседы про Лес Баэль стал считать меня другом? Или, может, я просто не представлял, как успокоить рыдающую госпожу Капир, оставшись с ней наедине? Единственное, в чем я был уверен в тот момент: у меня получится уговорить Баэля.

На площади Монд я поймал первый попавшийся экипаж. К счастью, адрес Баэля был мне известен, несмотря на то что в гостях у него я так и не побывал. Спустя несколько минут я уже стучал в дверь его дома.

– Баэль! Это я, Коя!

Дверь он открыл почти сразу и хмуро уставился на меня.

– С чем пожаловал?

Я попытался объяснить ему ситуацию, но вышло довольно сумбурно.

– Госпожа Капир… То есть ее муж, маркиз, при смерти. Но он хотел бы напоследок услышать твою игру. Пойдем со мной, умоляю.

Я был уверен, что он согласится. Разве можно отказать умирающему в последнем желании? На его месте я не раздумывал бы ни секунды, тронутый такой просьбой.

Однако холодное лицо Баэля не дрогнуло. Мое воодушевление тут же сошло на нет, и я вдруг осознал, что совершил ужасную ошибку.

– Все аристократы считают музыкантов кем-то вроде своих слуг, которые должны бежать по первому их зову?

Услышав в его голосе презрение, я понял, что совсем не подумал, как Баэль воспримет просьбу госпожи Капир. Он ведь даже незнаком ни с маркизом, ни с его супругой.

– Это не так! Он умирает, понимаешь? Твоя игра может облегчить его страда…

– Мне все равно, умирает он или нет, – перебил меня Антонио. – Меня это не касается. Я не мальчик на побегушках. Никто не смеет мне приказывать, когда и кому играть! Даже ты!

Я смотрел на него и молчал. Почему я решил, что этот человек изменился? Может, сбило с толку то, что несколько дней назад он улыбнулся мне? Как мог я допустить даже мысль о том, что понимаю его? Откуда появилась слепая уверенность, что он наконец признал меня и стал моим другом?

– Я не хотел обидеть тебя… Прости, Баэль…

Только не плакать. Ты не должен показывать слабость, Коя.

Уговоры не помогали. Слезы застилали глаза.

«Самый настоящий плакса», – вдруг вспомнились слова матери.

– Я не считаю тебя мальчиком на побегушках… Но очень прошу, сыграй для маркиза в последний раз. Он прекрасный человек. Ты и сам это поймешь, когда познакомишься с ним.

– Какой же ты идиот! Я уже сказал, что мне все равно! Тем более у меня на носу концерты. Как ты думаешь, кто-нибудь из богатеев захочет отдать огромные деньги за билет, когда узнает, что я безвозмездно сыграл по первому зову какого-то аристократишки? Они все тут же притворятся умирающими, чтобы я сыграл и для них тоже. Я не занимаюсь благотворительностью. Даже если меня попросит сам Мотховен. Я никогда не буду бесплатно играть для людей, которые мне безразличны. Музыка – мой способ выжить, я зарабатываю на жизнь благодаря ей! Ведь я не отпрыск богатого рода, как некоторые! Живешь на всем готовом. Как же ты мне противен! – бросил мне в лицо Баэль и захлопнул дверь.

Я стоял в оцепенении и чувствовал, как по щекам катятся слезы. Его жестокие слова глубоко ранили меня, но зато теперь все стало предельно ясно. Вся неприязнь Баэля, которую я ощущал с самой первой встречи, была связана с моим происхождением.

– Мне так стыдно… Прости меня… За то, что хотел стать твоим истинным ценителем.

– Я так и знал, что ничего не выйдет, – сказал мне Тристан, когда я подъехал к дому маркиза.

Он помог мне выйти из экипажа, и я заметил, что его глаза наполнены тревогой.

– Может, поедешь домой?

– Нет, я не оставлю госпожу Капир.

– Тогда постарайся успокоиться и вытри слезы. Твое состояние еще больше ее расстроит, – сказал он, протягивая мне платок.

Я промокнул глаза. Голова нещадно болела, но я постарался прийти в себя.

Я вернулся в дом один, в дверях столкнулся с госпожой Капир. В поисках поддержки она сжала мою руку, но не проронила ни слова. Было видно, что она держится из последних сил.

Через какое-то время входная дверь распахнулась. На пороге показался Тристан, следом за ним шел Баэль. Я был не в силах смотреть на него – отвел взгляд. Сердце снова заныло от боли.

– Антонио Баэль, это действительно вы. Спасибо, что нашли время и почтили нас своим визитом.

Госпожа Капир бросилась к ним навстречу, и все ее жесты выражали глубокую признательность. Баэль лишь коротко поздоровался, не проявляя каких-либо эмоций, и последовал за ней наверх, в спальню маркиза. Тристан подошел ко мне и предложил пойти с ними. Мы поднялись на второй этаж, в комнату маркиза.

В спальне царил полумрак, и казалось, что все вокруг уже было окутано дыханием смерти.

– Ионас, он пришел. Ты так хотел услышать его…

Госпожа Капир осеклась, но через мгновение снова позвала дрожащим голосом:

– Ионас?

Ответом ей была тишина. Тристан вскрикнул.

Комната закружилась у меня перед глазами, и я оперся плечом о стену, чтобы не упасть. Слезы снова потекли по щекам.

Маркиз был хорошим человеком, как и его супруга. Он любил музыку, восхищался живописью и высоко ценил поэзию. Ионас Капир был настоящим пилигримом города искусств.

Рыдания его супруги разорвали тишину. Тристан подошел к хозяйке дома и молча приобнял за плечи. Я понимал, что ничем не смогу помочь, поэтому тихо развернулся и направился к выходу. Но вдруг объемный звук скрипки заполнил собой все пространство. Я обернулся.

Баэль играл.

Полилась тихая траурная мелодия, по-своему прекрасная. Ужасно, но рыдания госпожи Капир звучали как песня, будто дополняя ее. Вскоре ее плач стал совсем неслышен, но музыка продолжала звучать.

Госпожа Капир подняла голову и внимательно посмотрела на Баэля.

– Когда человек уже не дышит, его слух все еще восприимчив к звукам вокруг, – неожиданно для самого себя пробормотал я, словно произнося траурную речь.

Госпожа Капир подарила мне слабую улыбку, от которой у меня защемило сердце, и слегка кивнула.

Похороны состоялись через несколько дней, тихо, как и хотел маркиз. Известный литератор Элиан Холц прочитал прощальную речь, Иллаис, художник, близкий друг Ионаса Капира, написал посмертный портрет, который поставили рядом с надгробием. Оркестр, появившийся на свет благодаря поддержке маркиза, играл траурный марш.

До самого конца церемонии мы с Тристаном ни на шаг не отходили от госпожи Капир. Баэль так и не пришел.

После всего случившегося я решил посвятить всего себя музыке – играл целыми днями, не выходя из дома, готовился к конкурсу де Моцерто.

Я забыл о существовании Баэля, позволил себе стать увереннее и пообещал выиграть ради отца.

Меня будто обуял ненасытный голод. Как одержимый я искал встречи со знаменитыми музыкантами – не просто для души, а для того, чтобы чему-то у них научиться. Остальное время полностью принадлежало фортепиано. Я играл, играл и играл до тех пор, пока пальцы не переставали слушаться.

В один из таких дней, когда я был полностью погружен в новую мелодию, в комнату вошла матушка. Она была явно чем-то рассержена.

– Нет, ты бы только слышал заявления этого оракула Кисэ! Требует политической партии для народа. Кто вообще будет слушать простолюдинов? Пусть между собой разбираются, а в наши дела не лезут!

– О чем вы говорите, матушка?

– Про Кисэ! Оракула, который пугает всех концом света. Кисэ пытается надоумить простолюдинов создать Республиканскую партию. Представляешь, Кисэ призывает позволить обычным гражданам участвовать в политической жизни Эдена.

Почему-то мне захотелось разобраться в происходящем, хотя обычно политикой я не интересовался.

– Сегодня на главной площади собираются простолюдины, чтобы обсудить создание партии. Госпожа Памон из соседнего поместья предлагает мне посмотреть на это безобразие, говорит, что будет занятно. Ей лишь бы поглазеть, а к чему это все приведет, она не понимает!

Я решил, что мне не помешает проветриться и заодно поприсутствовать при столь любопытном зрелище.

Уже позже, садясь в экипаж, я задумался о Кисэ. Я представлял оракулов людьми с прекрасно развитой интуицией, настоящими стратегами, способными предвидеть будущее, а не волшебниками из сказок.

Интересно, что за человек Кисэ?

– Эден – это не собственность аристократов. Разве Иксе – основатель нашего города – был знатного происхождения? В ту пору не существовало никакого социального деления. Мы все являемся пилигримами города музыки. Почему люди об этом забывают? Мартино называют музыку пасграно вульгарной, а во многие салоны музыкантам незнатного происхождения вход воспрещен. Аристократы неспособны понять истинное искусство и не дают шанса талантам из народа. Разве это справедливо?

На лице оратора застыло выражение театральной скорби. Неужели это и есть Кисэ? Рядом с ним стояла группа людей, среди которых я заметил известного пасграно Аллена Хюберта. Он был знаменитым пианистом, и его имя часто звучало в музыкальных салонах, где собирались мартино.

– Коя? – окликнул меня кто-то.

Я обернулся и увидел своего друга.

– Тристан, какая встреча! Тоже решил прийти?

– Ты же знаешь, я постоянно торчу на площади, сегодняшний день не исключение. А ты почему здесь?

– Так получилось… Знаешь, я послушал, и, в общем-то, они говорят разумные вещи.

Я сказал это с полной серьезностью, но Тристану почему-то стало смешно.

– Странно слышать это из твоих уст. Может, тоже вступишь в партию?

– Хватит тебе! Я ведь не шучу.

Тристан, закинув руку мне на плечо, продолжал тихо посмеиваться. После чего произнес, глядя на трибуну:

– Сейчас выступает Ганс Найгель. Многие простолюдины его поддерживают. Но он действует слишком радикально, так что, думаю, долго не продержится. Забавно, что Найгель выступает против Кисэ, хотя сам неоднократно заявлял о важности поддержки и солидарности. Но, похоже, теперь они работают вместе, ведь создание народной партии – их общая мечта.

Тристан знал куда больше меня, поскольку сам был из простой семьи. Почему-то я почувствовал облегчение, когда узнал, что выступающий сейчас вовсе не Кисэ.

– Того, кто стоит в первом ряду, ты знаешь. Талантливый пианист-пасграно Аллен Хюберт. Жаль только, что происхождение не позволило ему стать мартино. Он так и не смог показать всего, на что способен. Аллен – близкий друг Ганса. Видишь туповатого на вид мужчину позади них? Это Коллопс Мюннер, коллега и преданный поклонник Аллена. Страшный человек, ради своего кумира готов на все. Он недолюбливает Баэля, ведь тот, став мартино, теперь презирает пасграно.

– Ты знаешь все на свете.

Тристан усмехнулся:

– Расскажу вот еще что. Баэль ненавидит Хюберта. А тот отвечает ему взаимностью, и его верный пес Коллопс плетет козни против Антонио.

– И как же Баэль на это реагирует?

– Не знаю. Наверное, оттачивает свой талант, чтобы снова продемонстрировать, что он не ровня пасграно.

Я задумался. Мне вдруг стало интересно, как дела у молодого де Моцерто. Мы не виделись с того самого дня, когда умер маркиз.

Ганс Найгель закончил речь и спустился с трибуны. Я вдруг вспомнил еще об одном человеке.

– А где же Кисэ?

– Кисэ?

Тристан, изменившись в лице и слегка прикусив губу, стал разглядывать людей около трибуны.

– Вон там, – указал он на человека, разговаривавшего с Найгелем.

Сперва я подумал, что друг ошибся, и решил уточнить:

– Я имею в виду оракула.

– Ну, это и есть оракул Кисэ.

– Подожди, ты имеешь в виду ту молодую женщину?

Тристан кивнул. Я уставился на нее в изумлении. Легендарный оракул Кисэ – женщина? Одежда на ней была мужской: брюки и черный плащ, на голове – шляпа. Единственное, что выдавало в ней женщину, – копна длинных рыжих волос.

И вдруг она обернулась, как будто почувствовав мой взгляд. Я попытался отвернуться, но Кисэ уверенным шагом направилась в нашу сторону. Секунда – и все, кто стоял перед нами, расступились, бросая на нас с Тристаном косые взгляды.

В чем дело? Почему все так пристально смотрят?

Ответом мне стала улыбка, которая расцвела на лице Кисэ:

– Тристан Бельче! Сколько лет!

– Да, Кисэ, давно не виделись.

– Что же ты не подошел? Прожигал меня взглядом и опять собирался тихо уйти? Тебе самому не надоело?

– Прости-прости. Сегодня я с другом.

Тристан подтолкнул меня вперед, и я посмотрел ей в глаза, которые внимательно изучали меня. Должно быть, она ненавидит аристократов, раз хочет создать партию для народа.

Я попытался завязать разговор:

– Я Коя де Морфе. Надеюсь, у вас нет предрассудков насчет мартино?

На это Кисэ громко расхохоталась, и я почувствовал, что от стыда у меня горят уши. Я посмотрел на Тристана в надежде, что он как-то сгладит неловкость, но друг отвернулся.

Настоящая Кисэ совершенно отличалась от образа в моей голове: почему-то мне все оракулы представлялись седыми старцами, окутанными шлейфом мистики и бормочущими что-то себе под нос. Она же казалась по-детски наивной, когда смотрела на меня своими большими глазами цвета спелого граната. На ее губах играла улыбка.

– Простите за мою бестактность! Но вы такой забавный. Взгляд как у испуганного олененка. Просто загляденье!

Все слова вылетели из моей головы, стоило лишь мне посмотреть на Кисэ. Никогда прежде я не встречал женщины, которая бы говорила так свободно и открыто. Хотя, признаться честно, я вообще редко общался с девушками своего возраста.

– Хватит, Кисэ, ты смущаешь Кою. Не нужно потешаться над моим невинным другом.

Хотя бы в этот раз Тристан заступился за меня, но я все еще обижался на него за то, что он отвернулся, когда мне так нужна была его поддержка. Похоже, он прочитал мои мысли, неловко улыбнулся и потупил взгляд.

– Ладно, на самом деле я рада знакомству. Позвольте мне наконец-то представиться. Кисэ. Вот так, без фамилии, – произнесла девушка, а затем, оглядевшись, добавила: – Я не могу себе позволить такое дорогое место. Надеюсь, вы угощаете, Коя?

– Да, разумеется.

Мы зашли в кафе «Мареранс», в котором частенько бывали с Тристаном. Довольная Кисэ заказала чашку чая и кусочек торта. Меня смущали ее поведение и темперамент, и я надеялся, что смогу поскорее сбежать.

– Не волнуйтесь, я тоже занятой человек, поэтому вас не задержу. Только доем и сразу уйду.

Я с изумлением разглядывал ее, а она продолжила говорить с набитым ртом:

– Я нормально отношусь к аристократам. Если я создала партию для людей, это еще не значит, что я презираю каждого носителя знатной фамилии. Не нужно сравнивать меня с теми пустоголовыми активистами типа Найгеля, которые на каждом шагу кричат о свержении аристократической власти.

– Тогда зачем вам создавать партию?

– Зачем… Будущее указало мне. Вы бы поступили так же на моем месте, если бы увидели то, что видела я. Еще немного – и такие понятия, как «простолюдин» и «аристократ», исчезнут.

Наконец-то Кисэ стала похожа на оракула. Однако мне, как представителю знатного рода, стало не по себе от ее слов, поэтому я спросил:

– Все случится в этом году? Как вы и предсказали – в конце тысяча шестьсот двадцать восьмого?

Кисэ, уронив ложку, громко засмеялась, будто потеряла рассудок. Крошки бисквита полетели во все стороны. Тристан вздохнул, вынул из кармана платок и нежно вытер ей подбородок.

– Триста-а-ан, почему ты раньше нас не познакомил? Твой друг такой забавный, он мне нравится. Очень-очень.

Я попытался скрыть замешательство, прикрыв рот ладонью, и сделал вид, что закашлялся. Она разительно отличалась от дам из высшего общества.

Вдруг Кисэ прекратила смеяться и серьезно спросила:

– Господин Коя де Морфе, кто вам такое поведал? Неужели я?

– Нет, но об этом говорят повсюду: на площади, в музыкальных салонах…

– «1628 год станет концом для всех нас!», «Какой смысл работать в поте лица, совершенствовать свои музыкальные способности, ведь мы все умрем!» – это вы слышали?

Я молчал. С ее лица исчезла улыбка. Теперь Кисэ напоминала драматическую актрису. Я больше не видел в ее багряных глазах детской наивности, которая магнитом притягивала меня, – теперь их наполняла лишь печаль.

– Только для глупцов реальность выглядит столь примитивно. Все произойдет очень тихо. Никто не узнает. За исключением тех, кто умеет видеть. А вот вы… Вы станете непосредственным участником этого события.

– Не понимаю. Какого события?

– Конца.

Кисэ говорила загадками, и я вопросительно посмотрел на Тристана. Однако друг не заметил моего взгляда: он не сводил глаз с девушки.

– Когда грусть станет снегом, что укутает Эден, многие покинут нас. Но вы справитесь, ведь вы человек, который не скрывает слез, – добавила она, рассматривая улицу за окном.

Кисэ ушла, а я еще какое-то время сидел неподвижно.

Неужели это и есть оракул, о котором все толкуют? Или она обычная шарлатанка, как и говорила матушка? Правда ли она видела конец света?

– Догадываюсь, о чем ты думаешь, Коя. Но она не сумасшедшая, – сказал Тристан тихим голосом.

– Я не считаю ее сумасшедшей, может, немного бесшабашной. А где вы познакомились? – поинтересовался я.

– Это случилось довольно давно. На том вечере, после концерта.

– Подожди, как она смогла туда попасть?

– Не знаю. Она часто появляется в неожиданных местах. Сегодня она на собрании уличных бродяг в грязной таверне, а завтра уже кружится в вальсе на балу среди знатных особ. Но чаще всего ее можно увидеть на площади Монд. Кисэ довольно непредсказуема.

Рассказывая о ней, Тристан не переставал улыбаться, как будто говорил о самом близком человеке. Мне вдруг показалось, что мой друг влюбился. Но об этом я решил умолчать, лишь позволил себе заметить: