Гавань

Наступили сумерки, они ехали включив фары. Впереди темнело небольшое здание, Фрейя подъехала к нему, заглушила мотор и крикнула: «Привет!»

Дом ожил, загорелись разноцветные гирлянды, яркие фонарики во дворе, запахло чем-то сладким, будто донёсся запах из кухни, словно их тут давно ждали и не садились за стол. Хёд увидел, как во двор вышла женщина.

– Хозяйка, встречай гостей! – Привет! Добро пожаловать! Меня зовут Салли! Они припарковали мотоциклы и джип, прошли в помещение. Форсетти в шутку попытался приобнять Салли, но вместо холодного пластика ощутил живое тело. Он отдернул руку и удивлённо посмотрел на женщину, которая, как ни в чём не бывало, пошла к бару, где серебристый робот разливал кофе. – Разве она не робот?..

– Сразу видно, что ты консерватор… Это новая разработка из Ближних снов, – усмехнулась Фрейя. – Кого ты видишь?

– Голубоглазую блондинку, загорелую, отлично сложенную, ну, впечатляюще, скажем так, в очень-очень облегающем платье – протянул Форсетти.

– А ты? – обратилась она к Хёду.

Хёд посмотрел на Салли. У него защемило сердце, она показалась похожей на его жену, но не совсем, были какие-то отличия… Он отвернулся.

– Салли – это ваша мыслительная проекция, – продолжала Фрейя, – своего рода направленная галлюцинация. Все видят того, кого захотят, с определёнными поправками, конечно. Программа не воссоздаёт образ полностью, лишь основные черты, зато передаёт не только визуальные, но и обонятельные, осязательные ощущения, подстраивается в процессе вашего восприятия. Накормить она вас не сможет, так как, строго говоря, её не существует – это сделают роботы. А вот встретить, проводить, поболтать о чём-нибудь – запросто…

Хёд взглянул на хозяйку снова. Болезненно поразившее его сходство Салли с Эйр почти стёрлось, теперь она походила на девушку из журнала мод: симпатичную, стройную, лишённую особых индивидуальных черт.

– А ты кого видишь?.. Небось чемпиона по гонкам, или хоть вот его, – Форсетти ткнул пальцем в Ньёрда, который снял лётную куртку и возился у музыкального автомата.

– Я вижу красивую девушку, похожую на меня!.. – ответила Фрейя, покраснев.

– Если мы видим её по-разному, то у каждого получается своя «проекция»? – спросил Хёд.

– Нет, это было бы слишком дорого для такого мотеля. Скажем так, программа одна, просто разный интерфейс, – присоединился к разговору Скирнир, – созданный на основе исходной личности. Девушка просто меняет костюмы и маски…

– А я вижу поезд, точнее, девушку, которую я видел в окне поезда, она вышла на моей станции, из экспресса, отходящего от перрона, и шёл снег…

Голос Хельга прозвучал громко и странно. Женщина у бара улыбалась. И тут заиграла музыка.

Хельг встретил девушку на перроне. Она была одета не по погоде и мёрзла в своём стареньком пальто не по размеру. У неё не было денег и не было знакомых в этом городе. Он отвёл её в здание вокзала, напоил чаем. Возле вокзала фыркали и переступали с ноги на ногу лошади, паровозы свистели в холодном воздухе – осень в этом году была ранней и холодной. После окончания работы он привёл девушку домой. Укладывая её спать на свою кровать (себе он постелил пальто в коридоре), Хельг заметил, что засохшая герань на окне расцвела. Утром воскресенья они слепили маленького снеговика во дворе, а потом вернулись домой, обедали и молчали, а девушка водила пальцем по газете с забавными старинными буквами. «Прибытие поезда ожидается в полночь», – прочла она вслух.

Примерно два часа они ужинали, слушали музыку, Фрейя поочередно танцевала с Форсетти и Ньёрдом, пока Форсетти полностью не переключился на Салли, после чего Фрейя старалась не смотреть в их сторону. Хёд, после двух рюмок виски со льдом, пил крепкий чай, Скирнир сидел за столиком и подкреплялся чем-то «по особому рецепту для жителей Ближних снов» из непрозрачной тёмной бутылки. Хельг внимательно смотрел на маятник старых часов с кукушкой, которые висели на противоположной стене.

Номера были на втором этаже, вполне приличные. Хёд видел, как Форсетти отправился туда с девушкой с обложки журнала мод (или загорелой блондинкой). Через стену долго слышались стоны, крики и скрип кровати. «Ну и фантазия у него», – подумал Хёд, засыпая. Форсетти проснулся, низкое осеннее солнце било ему в глаза. Рядом лежала Салли, вот она потянулась, встала с кровати. Форсетти вновь оценил её замечательную фигуру и мысленно похвалил своё воображение. Салли надела туфли, взяла платье и вышла голой из номера, ничуть не опасаясь, что в таком виде её увидит кто-нибудь посторонний. Хёд пил кофе. Чуть раньше Салли, в вязаном свитере с ёлочками и оленями, спустилась по лестнице и попыталась поболтать с ним, но быстро уразумев, что это ни к чему, отошла и теперь сосредоточенно вязала шарф (скорее всего – воображаемый). Робот жарил блины – добавку для Ньёрда, позавтракавшего с большим аппетитом после часовой пробежки. Фрейя осматривала мотоциклы. Они выехали через полчаса, перед тем как уйти, железнодорожник снял со стены часы. «Я их купил», – сказал он недоумевающим спутникам и положил часы в багажник джипа.

Салли помахала всем на прощание, особенно Форсетти, и вскоре кавалькада скрылась вдали. Огни мотеля погасли, над ним двигались большие белые облака. Если бы Ньёрд оглянулся и посмотрел в бинокль, то увидел бы, что кто-то появился на дороге. Это был карлик. Он подошёл к мотелю, снова засиявшему разноцветными огнями.

– Привет, Салли, – сказал он женщине, открывшей дверь.

Она кивнула.

Глава IV,

в основном рассказывающая о Большой Эстакаде и славных парнях, которые едут

на мотоциклах и болтают о том о сём

В тот же вечер он выехал в Анатолию, а на другой день поезд шёл полями, засеянными маком, из которого добывают опиум, и сейчас он вспомнил, какое странное самочувствие у него было к концу дня, и какими обманчивыми казались расстояния последнюю часть пути перед фронтом, где проводили наступление с участием только что прибывших греческих офицеров, которые были форменными болванами, и артиллерия стреляла по своим, и английский военный наблюдатель плакал, как ребёнок.

Эрнст Хемингуэй

Через несколько часов они доехали до Ствола. Все видели его вблизи (это входило в обязательные курсы школы, хотя далеко не все в своей жизни перемещались куда-либо, кроме своей и Ближних Ветвей). Ствол поражал. Он занимал собой почти весь горизонт. Но это не была чёрная, тусклая, печальная стена. Ствол был похож на угасающий костёр: по нему пробегали искры, где-то вдруг вспыхивали огоньки пламени – не тревожные, нет, сродни детскому ночнику с волшебными картинками. Ньёрд знал, что выше ствол становится ещё ярче, а на Последних Ветвях Нижней Кроны (где он был во время войны) Древо темнеет – и, подходя к нему, ощущаешь, будто приближаешься к границе ноябрьской ночи.

Но тут, в Середине Кроны, на Ствол можно было смотреть бесконечно: как на море вечером, на дальний огонь маяка.

Они стояли – долго. Возможно, и уснули бы там – в тишине, без снов, если бы железнодорожник не вышел из джипа и не поднял шлагбаум. Его скрип пробудил всех, они посмотрели на дорогу. Эстакада была почти прямой и только где-то вдали слегка изгибалась вокруг огромного Ствола. Они – все они – понимали, что это уже другая дорога, которая уведёт их очень далеко. Взревевший мотор прозвучал как орудийный залп. Фрейя поехала впереди, и за ней последовали все остальные.

…Это была Большая эстакада, странное, необычное место, которая частично примыкала к Ближним снам, причём в них – неподалёку от этого въезда – располагался морской залив. Было любопытно наблюдать, как на дорогу накатывают ярко-голубые, почти прозрачные волны, скользит лёгкая рыба, а там, где должен быть дорожный знак, вдруг расцветает вниз головой хризантема медузы.

…Фрейя шла по мягкой, чуть колеблющейся поверхности Листа. Сначала идти было неудобно, а потом даже приятно – будто по пене прибоя, мелким волнам. Вокруг были виноградники – казалось, что они вырастают из самой плоти Листа, но нет – они были посажены в него, и Лист питал их своими соками. Фрейя оканчивала школу, они с классом приехали сюда – в мир тихого ветра и зреющего винограда, из которого делают знаменитое Фьёрмское вино. Она отбилась от группы одноклассников, и шла вперёд, где горели красные огни, предупреждающие о крае Листа. Ветер качал виноград, и Фрейе казалось, что она чувствует, как его кисти наливаются соком, как пробуждается и в ней хмельное весёлое чувство: ведь впереди – лето, Высшая мотошкола, куда она была зачислена автоматом после победы на ралли, и что-то ещё, кто-то чаемый, неизвестный: не его голос звучит в этом ветре?.. Фрейя посмотрела вверх – дальше, у самого края Листа, летел красный военный самолет. Она помахала ему…

– Ткань снов в это время – конца Листопада – особенно подвижна, – прокомментировал Скирнир, – но, собственно, это не сами Ближние сны, а их отражения, что-то вроде радуги или зарницы. На самом деле все эти места находятся глубже, в Трещинах Коры, Прожилках Древа, – добавил он, когда сквозь его голову проплыла, тихо шевеля хвостом, белая акула.

Через несколько часов они остановились на привал – то ли на асфальтовой площадке у дороги, то ли на песчаном дне, среди морских звёзд. Неподалеку был съезд на Ветвь, располагавшуюся немного выше и восточнее, чем та, откуда они выехали. Солнце ярко светило, они ощущали, что становится теплее. Форсетти открыл свою фляжку и сладостно улыбнулся, вспомнив о своём ночном приключении.

– Вообще-то мне надо ненадолго отлучиться, – сказал Скирнир. – Ближние сны тут совсем рядом, наведаюсь, посмотрю, что и как, может, узнаю разные новости…

– Но ведь ваши тоже спят, – отметил Форсетти.

– Не совсем. Точнее, не совсем по-вашему. Строго говоря, мы спим постоянно… Но во время Зимнего сна мы погружаемся в состояние, которое называется Сон внутри сна, говоря математически: Сон в квадрате или Сон в кубе, в зависимости от желания и подготовки… При этом наши «лёгкие тела» внутри Ближних снов подобны – ну вот им, – Скирнир показал на проплывающую над ними прозрачную медузу. Они свободно кочуют в пространстве Ближнего сна, преображаясь, меняя форму, наше сознание то удаляется, то приближается к поверхности восприятия внешнего мира. Обладая определёнными навыками, можно пообщаться со спящим, – не так, как здесь… Хотя и здесь… – Скирнир замолчал.

– Ты ведь можешь отсюда проникнуть в чужие сны, уже начавшиеся наши сны?.. – взволнованно спросил Хёд.

– Вообще-то да, но в очень особых, редких случаях… Но сейчас всё не так… Я пытался, там, внизу: похоже, входы закрыты и для меня… Скирнир мягко пошёл-поплыл к краю дороги, где за небольшой лесопосадкой, светилась Кора Древа.

– Пожалуй, неплохо было бы осмотреть и эту Ветвь, – Хёд сел на мотоцикл. – Кто со мной?

– Давай. – Ньёрд сел на мотоцикл, оглянулся на Фрейю и других. – Думаю, вам тут ничего не угрожает.

Форсетти картинно передернул затвор штурмовой винтовки.

Из школьной работы Ньёрда по географии

Большая часть Ветвей Средней и Нижней Кроны соприкасаются. В некоторых случаях можно просто перейти с Ветви на Ветвь, в других – построены мосты. Также их связывают реки, текущие по Ветвям и внутри Ствола. В некоторых районах они протекают через области Ближних снов, и в этом случае путешественникам следует быть особо внимательными. Кроме того, в Стволе проложены тоннели – там раньше перемещались на лошадях и повозках, а теперь – на поездах и автомобилях. Важной транспортной артерией была Большая эстакада, связавшая все Ветви Кроны. Однако после открытия энергетических полей многие транспортные средства получили возможность перемещаться по воздуху. В настоящее время это наиболее популярный способ перемещения с Ветви на Ветвь, также удобно пользоваться Ствольными лифтами. Для перемещения по Ветви или по соседним Ветвям часто используется обычный транспорт – это связано с нежелательностью большого расхода энергии.

Хёд и Ньёрд ехали вниз по дороге, ответвляющейся от эстакады. Хотя эта Ветвь была немногим выше их Ветви, различия уже ощущались: облака – лёгкие, редкие, розовые, погода – теплее, словно месяцем раньше, чем у них.

– Выше – ещё несколько Жилых Ветвей Средней и Верхней Кроны, где есть города и селения, ещё выше – Обитель Неусыпающих, потом Тонкие Ветви, на которых объекты Специальной Службы, а затем – Верхушка Кроны и на ней – Асгард, замок Императора, – рассказывал Ньёрд.

Собственно, Хёду все это было теоретически известно, но Ньёрд говорил со знанием дела…

– Ты всюду побывал? – Хёд ощутил себя законченным домоседом, хотя и сам был в Дальнем море, на Нижней Кроне и ещё в паре экзотических мест.

– Много где… Облёт разных Ветвей входил в программу лётной подготовки, ещё до войны. Ты ведь тоже воевал?..

Хёд кивнул. Они ехали рядом, не очень быстро. Нежно-розовые облака чуть нахмурились, перед ними пролетело несколько снежинок. Вдали показались шпили города.

– Извини, можешь не отвечать… Я ведь видел тебя тогда, в трансе, возле ангара. Ты был внутри колокола…

– Может колокола, а может, и нет. – Хёд невесело усмехнулся. – Как по мне, так внутри горящего бронетранспортёра на Нижней Ветви. Мне стоило много усилий убрать его из моих снов, но где-то глубоко он ещё есть – в том или ином виде: колокола, горящей печи, в общем-то, ерунда, все через это прошли, через отдел сновидческой реабилитации, я имею в виду…

…Части Воздушного десанта высадились на Тёмном Листе Нижней Ветви. Предыдущая операция на Ветви выше была проведена безупречно, противника застали врасплох, вторжение было сорвано. Сейчас всё было не так. Приземлившись, Хёд увидел горящую технику и трассирующие очереди со всех сторон. Бегущий перед ним солдат упал – в его горло вцепилась мелкая рептилия, прятавшаяся в грязи. Хёд сбил её штыком, но солдат был уже мёртв – тварь практически оторвала ему голову. Впереди встала огненная стена – воздушные силы прикрытия бомбили атакующих тяжёлых ящеров. Хёд прислонился к бронетранспортёру и открыл огонь по вспышкам среди лиан – где прятались солдаты противника. Люк открылся, офицер втащил его внутрь. «Сержант, к пулемёту!..» Он стащил с сиденья убитого солдата, навёл прицел на серую движущуюся стену – ящеры продолжали атаку, некоторые из них горели, подожженные фосфорными бомбами. «Назад, назад!.. – кричал офицер, прижимая к уху наушник, – Общая команда, всем назад!» Техника отступала к вершине холма, откуда стреляла артиллерийская батарея. Вдруг над ними пронеслись серые быстрые тени и батарея замолчала. Хёд продолжал стрелять в приближающуюся огромную тварь. Она упала, но прямо за ней появилась другая: фиолетово-оранжевая, выпускающая пламя… Хёд кричал, он чувствовал только боль и где-то звучавший крик, его крик, потом крик утих, осталась боль, а потом прошла и она. И появились глаза, знакомые тёплые глаза, взгляд, который как волна уносил его далеко-далеко, к маяку, к водокачке… или – да, Башне на Краю Света… «Эйр!..»

Ньёрд и Хёд подъезжали к городу. Для тех, кто уходил в сон вовремя, он представлял бы удивительное зрелище, но сотрудники Южной Станции засыпали позже других, и поражены они не были. Однако и для них город выглядел необычно. Солнце заливало лучами совершенно пустые улицы, когда они выехали на площадь и заглушили моторы, наступила полная тишина.

– Как думаешь, тут может быть засада?..

– Если наше передвижение отслеживается, то возможно… – Ньёрд осмотрелся по сторонам. – Плохо то, что мы так толком и не знаем, с чем имеем дело… Возможно, это диверсионная вылазка сепаратистов с Нижней Кроны, которая сочетается с совершенно необычным технологическим сбоем. С другой стороны, всё, что не касается напрямую нас, выглядит совершенно нормальным. Вот, например, этот город.

Ньёрд подошёл к зданию и позвонил в колокольчик у входа. Его звон в тишине прозвучал как колокольный бой. Перед входом в здание зажёгся огонь, луч скользнул по Ньёрду, остановился на его идентификационном браслете Службы Кроны и погас.

– Видишь, охранная система работает в штатном режиме. – Он нажал на кнопку на браслете.

– Никаких отклонений нет, город спит. Проникновений не выявлено…

– А если наше путешествие выдумано?.. То есть мы находимся внутри некой иллюзорной реальности?..

– В мотеле мы подробно обсудили со Скирниром и такой вариант. Нет, не получается. Если перестрелка у ангара и могла быть смоделирована направленным гипнотическим воздействием, то всё последующее и предыдущее выходит за ее рамки.

– Если мы только не снимся друг другу… Или только мне, – рассмеялся Хёд. – Вот проснусь я и ты, фьють – растаешь, как свеча…

– Отдаю должное твоему солипсизму, – усмехнулся Ньёрд.

– А тебе не приходило в голову, что это может быть некий иной сон, под воздействием препаратов, например?..

– Нет, не думаю. Наши действия происходят в реальности, другое дело, что она подкидывает нам необычные сюрпризы, в некотором смысле алогична – как бывает в снах, где действие не прямо сопряжено со своим результатом. Одно я знаю точно – наше путешествие не случайно и должно дойти до своего финала. Это очень важно, я понимаю это так же хорошо, как и то, что мы не сами идём по этому пути – нам он указан: кем-то и зачем-то. Думаю, на Верхушке Кроны мы получим ответ. А, может быть, и раньше, если те, кто противостоит нам, в этом преуспеют.

Впрочем, я бы съел что-нибудь. Автоматы у кафе в дежурном режиме, давай перекусим.

Они подошли к ярко-красным автоматам с бутербродами, выбрали (в наличии оказалось меньше половины меню – только с длительным сроком хранения), приложили браслеты Службы Кроны. – Дороже, чем у нас.

– Но и вкуснее, пожалуй. Эта Ветвь для состоятельных людей.

– Особенно рыба из Ближних снов. Сейчас мне хочется тунца – и вот! Когда я впервые попробовал еду Ближних снов, то поразился, что она полностью соответствует моим пожеланиям – что бы ни взял, будет именно то, что ты хочешь. – Хёд с аппетитом ел фишбургер с полупрозрачной рыбой.

– В походе лучше что-то более реальное, еда Ближних снов практически лишена калорий, она ведь почти не существует… – Ньёрд съел два традиционных гамбургера и запил банкой воды.

– Кстати, неплохо было бы заправиться. В джипе есть канистры, но подстраховаться не мешает. Заправки на время сна здесь на всякий случай заблокированы, но есть дежурная, в автоматическом режиме, – она у летного поля, за городом. Съездим туда. Может быть, увидим что-нибудь любопытное.

– Так точно, майор, – козырнул Хёд.

– Выполнять, сержант! – улыбнулся Ньёрд.

Они выехали за город, до горизонта расстилались поля.

Из записей Хёда

Очень долго (не скажу – вечно) можно смотреть на огонь и опавшие (опадающие) листья. Чувствуется их сродство: мир овевают листья, очищает огонь. А потом: белый снег, белая зола.

Глава V,

в которой Хёд оказывается в стеклянном шарике

Члены Ансельма, все теснее сжимаясь, коченели, и он лишился сознания. Когда он снова пришёл в себя, он не мог двинуться и пошевелиться; он словно окружён был каким-то сияющим блеском, о который он стукался при малейшем усилии – поднять руку или сделать движение. Ах! Он сидел в плотно закупоренной хрустальной склянке на большом столе в библиотеке архивариуса Линдгорста.

Эрнст Теодор Амадей Гофман

По дороге Хёд думал о том, что, возможно, совершил ошибку, отправившись в это путешествие, начатое по непонятной причине и с неочевидной целью. Он не был так же целеустремлен, как лётчик, после войны он больше любил свой маяк, книги, покой, созерцание. Теперь ему казалось, что лучше было бы остаться с Эйр, попытаться уснуть, а если не выйдет – жить в заметённом снегом доме, читать любимые книги, есть консервированную фасоль с мясом из автоматической продуктовой лавки, пить глинтвейн и виски со льдом, смотреть, как кружат метели, и то хмурится, то улыбается во сне Эйр. А весной бы он соорудил настоящего снеговика, до самой крыши! И отвечал себе: «Эйр ушла в сон одна. Она не нашла там меня и, возможно, не найдёт. И я, вполне вероятно, не смогу попасть к ней. Она легко отличит моё возможное подобие своего воображения от настоящего меня. Сейчас она ищет меня. Это будет не сон, а кошмар, который длится долго-долго. А я всё время буду рядом и не смогу ей помочь. А так – хоть попытаюсь разобраться в этой ситуации».

Ньёрд тоже размышлял, правда, на другую тему. Необходимость путешествия была для него очевидна, он всегда считал, что смысл вопросов состоит в том, чтобы найти на них ответы, и как можно скорее. Во время военных кампаний он видел много невероятных вещей, которые только потом складывались в нечто объяснимое и расширяли его представление о мире. В городе у него не было близких, он только недавно был уволен в запас после очередного ранения и поселился на Хёгландской Ветви. Все чаще он думал о Фрейе, и сейчас он представлял, как впереди несётся на мотоцикле её фигурка в кожаной куртке. Когда он впервые встретил Фрейю несколько месяцев назад, ему показалось, что он помнит её, и только в мотеле понял, где раньше видел. В самолёте, который достался ему после ремонта, – самолёт был подбит, пилот тяжело ранен, но сумел посадить машину – в кабине были наклеены фотографии из журналов. До этого он не совершал боевых вылетов на таких старых этажерках и с любопытством осматривал кабину. Между разных красоток он увидел изображение совсем юной девушки в гоночном комбинезоне. Он отодрал остальные фотографии, а эту оставил – на удачу. Она была приклеена справа от сиденья и с краю испачкана кровью сбитого лётчика. Фотография осталась в сгоревшем самолёте на Тёмном острове, и он уже почти позабыл черты этой девушки, пока вчера не узнал её.

Они остановились на бензоколонке недалеко от лётного поля. К ним от аэродрома двинулись красные шарики-сторожи, но Ньёрд громко свистнул и они развернулись обратно. – У нас, лётчиков, есть свои сигналы, – усмехнулся он.

Они заправились и собрались уезжать, когда Хёд почувствовал на себе чей-то взгляд.

* * *

Фрейя, Форсетти и Хельг обедали возле джипа.

– Мы самые старые, девочка, и нам нужен отдых, – подмигнул Фрейе Форсетти, затем потянулся за фляжкой.

Хельг осматривал часы, присвоенные им в мотеле. Затем заговорил, словно сам с собой.

– Сломанные часы дважды в сутки показывают правильное время, сломавшийся поезд каждые сутки находится в нужной точке, но проваливается во времени: во вчера, в позавчера. Его опоздание становится фатальным, будто бы его колеса заменены на шестерёнки часов, увозящих его в обратную сторону… В них, в этих поездах, движущихся в обратном направлении, вьют гнёзда сломанные часы, набивают их всякой всячиной, подцепленной стрелками… И эти дали запасных путей, которые открывают неизведанные возможности судьбы…

Хельг тряхнул часы, из них показалась кукушка, один раз выкрикнула «ку-ку» и спряталась снова.

– Вы знаете, сколько есть неизведанных заброшенных путей, построенных очень-очень давно, я бы даже сказал, в незапамятные времена… Когда Древо было ещё совсем юным… Они проходят через пустоты в Стволе, по Ветвям, внутри них, множество тайных тоннелей над медленными, застывающими потоками… Некоторые ведут наверх, а некоторые вниз – в самый низ…

– И как далеко ты продвинулся? – спросил заскучавший было Форсетти.

– Я?.. Совсем недалеко. Местные линии, а потом эта небольшая станция на Хёгландской Ветви… Однако я все время думал о них, о поездах, идущих через длинные, бесконечные тоннели; поезда идут, а потом выезжают из них, и сначала солнце, а потом набегают облака, начинается дождь, ты подъезжаешь к перрону в странно знакомом городе и встречаешь кого-то, или кто-то встречает тебя…

– Стоп, там что-то происходит! – Фрейя подбежала к повороту, с которого открывался вид на Ветвь.

Вдали послышался звук выстрела, за ним – следующий.

* * *

…Хёд увидел стоящего за бензоколонкой карлика. Он вроде бы прятался, но не от страха, а желая произвести эффект. Как только его заметили, он выскочил из-за колонки и весело рассмеялся. На нём был расшитый камзол и майка с надписью «Кафе „Улисс“»: лучшие устрицы». – Не ожидали меня видеть, а вот он я!

Хёд и Ньёрд отступили, подняв карабины.

– Не стоит меня бояться, – сказал карлик. – Я друг! Просто вы заблудились и я хочу показать вам выход! Вот, глядите!

Карлик достал из кармана стеклянный шарик, тряхнул его. В шарике закрутилась метель, медленно опадая на дом. Хёд узнал его – это был их дом.

– А теперь присмотрись лучше.

Как сквозь увеличительное стекло Хёд увидел Эйр и себя, лежащего рядом. Оба они спали.

– Ты ведь хочешь быть с ней? Хочешь туда? На самом деле хочешь?.. Хёд вгляделся в мерцающий шарик, у него закружилась голова, он опёрся на что-то твёрдое, чтобы не упасть. Это оказалась спинка их кровати, на которой лежали Эйр и он сам. Он подбежал к Эйр, погладил по щеке и вскрикнул. Перед ним было подобие, довольно небрежно сделанный манекен, как в дешёвых магазинах. Однако его манекен был сделан ещё хуже и с некоторой издёвкой: у него были оттопыренные уши, длинный нос, а на майке написано: «Устрицы уплыли в неизвестные моря».