Битва за Лукоморье. Книга 2

– Буланыш!

«Справлюсь. Я справлюсь».

Глазеть по сторонам было некогда, белоглазый, несмотря на грузность, двигался быстро и дорогим оружием владеть умел, недооценивать такого – нельзя. С таким надо со всем тщанием. Сперва качнем плечами, обозначая уход вправо, подальше от длинного меча и длинных рук, а потом мягко перекатимся вниз. На пару шагов. Непонятного русича можно и здесь достать, что чудин и попытался сделать. На свою беду. Склон ведь, неровно – пришлось при ударе, чтобы не упасть, выставить вперед ногу чуть дальше. И все бы хорошо, но только что с трудом уклонявшийся от ударов «недотепа» в этот раз принял вражий меч на свой. Чудинов двуручник скользнул по косо подставленному чужому клинку и ушел в сторону, заставляя хозяина пошатнуться. А ведь Охотник-то никуда не делся, так и остался на нужном расстоянии – и ударил. Ни защититься, ни отскочить страхолюд не успел, и Звездный меч отсек огромную ступню. Начисто.

Струя крови, отчаянный рык – и потерявший равновесие людоед с шумом покатился вниз, давая Алеше передышку.

«Хорошо! Ох, хорошо…»

Буланыш хозяина хвалить и не думал, он удара вообще не видел. Умнице и красавцу не до того: он таки сбил волколака с ног и теперь от души топтал – скоро точно добьет! Ну раз у Буланко порядок, надо заканчивать с белоглазым! Два прыжка вниз, где тот, сидя на земле, скалил людоедские клыки, еще не до конца осознав, что же произошло. А вот меч из рук выпустить и не подумал, зараза! Ну и ладно, добьем и так.

Сила и ярость не всегда и не всех спасают, не помогли они и таежной твари. Чудин вскинул меч в надежде отбить разогнавшийся Звездный клинок и получил по руке. Чавкнуло, хрустнула разрубаемая кость, образовавшаяся культя плюнула кровью, а китежанин уже рубил оставшуюся без прикрытия шею. Правда, тут пришлось постараться, вложив в удары всю богатырскую силушку, одного умения для такой орясины[6] не хватало.

Оскаленный лохматый кочан со стуком закувыркался по склону, и Алеша наскоро огляделся. У Буланко тоже все шло как нужно, шаман еще дергался, но мураши молчали. Гаду было не до колдовства – увернуться бы от копыт.

– Атаман, атаман-то где?

«Который?»

– Потом… – Первым делом сейчас – уцелевшие ратники. – По сторонам следи!

Битва наверху была в самом разгаре – став свободным треугольником и прикрывшись щитами, тригорцы отбивали яростные наскоки четырех оставшихся разбойников. Да, четырех – пятый, затянутый в темную кожу бородач свое уже получил и улегся в сторонке, выронив копье и широко разбросав руки. Ну и прекрасно, но помочь все равно нужно! Кто у нас тут поопаснее прочих? Конечно, переворотень… Самый здоровый и быстрый, да и двигается получше остальных – тут не только сила, как у Ивана, тут и опыт имеется. Но что обидно козлу, то и барана зацепит, особенно – злонравного. Это у Иванушки была Аленушка, не давшая могучему, но юному и дурному братцу податься в лиходеи, а этот кудлатый сделал выбор – и уже плевать почему. Раз к шайке душегубов прибился, значит, знал, на что идет. С разбойниками поздно разговаривать, только бить!

– Эгей, ты там! Баран тупорогий!

Алеша крутанул мечом, стряхивая с лезвия чудью кровь, и рванул наверх, мимо покойничков, что здесь уже валялись, когда китежанин только подоспел. У того, что поближе, в башке, точнее – в глазнице, торчала стрела, а у второго – обломанное древко меж ребер. Полезли небось первыми и огребли – кто-то из засевших наверху оказался отличным стрелком. Потому и топтались, твари, внизу до поры. Ждали, ну и дождались!

Намеченный в качестве цели переворотень то ли по глупости, то ли, наоборот, от великого ума отвлекаться на нового врага не спешил. Так и махал своей булавой, пытаясь достать коренастого дружинника. При каждом ударе от умело подставляемого передним тригорцем червленого щита отлетали щепки, но дерево – уж не бакаут ли корабельный? – пока выдерживало. Бить в ответ воин не успевал: приходилось заодно отмахиваться от копья обряженного в грязную овчину молодца. Тот скакал как ошпаренный, не забывая отчаянно браниться, и донимал тригорца частыми и опасными уколами. Вот ведь блоха настырная!

Ни о каком «честном» поединке у Алеши даже мысли не мелькнуло, еще чего не хватало! Не следишь за спиной – твоя печаль, паршивец. Последняя.

До барана оставалось еще шагов десять, Охотник уже вовсю примеривался к черно-курчавой спине, и тут коренастый, приняв на щит очередной тяжелый удар, пошатнулся, и его повело в сторону. «Овчинный» словохульник не зевал и радостно кинулся вперед, тригорцу пришлось уклоняться еще и от него. В итоге такого «танца» перед Алешей вместо черной кудрявой шерсти возникла грязно-серая овчина. Но не упускать же возможность! Только б щитоносец продержался еще немного, ну вот совсем чуть-чуть…

Последний шаг, удар. Рука Охотника в привычном, тысячи раз повторенном движении понеслась вперед, и острие Звездного вошло точнехонько под основание вражьего черепа, пронзая мозг. Тело разбойника на миг замерло, чтобы тут же мешком осесть вниз. Теперь надо высвободить клинок и вернуться к переворотню. А тригорец молодец, выстоял, хоть и с трудом! Алеша видел, как тяжело дается ратнику хотя бы стоять собранно и защиту держать, но окончательно себя забить он переворотню все же не дал. А теперь и тот увидел наконец нового противника и замер в недоумении, таращась – баран же!

Долго удивляться ему, впрочем, не дали. Прежде дравшийся молча коренастый – сам крупный, а бороды не видать, значит, молодой – заорал про молью траченный тулуп и шагнул вперед, откровенно грозясь рубануть по рогатой башке. Очнувшийся баран повернулся, примеряясь как бы снова врезать по побитому щиту, и тут Алеша прыгнул вперед. Сам вытянулся в струну и меч вперед выбросил на всю длину руки, будто копье. Как наметил, так и попал – Звездная сталь пропорола душегубу бок и глубоко ушла в тело. Вывалилась из разом ослабевших рук булава, а ее хозяин скорчился и повалился на траву… но добить-то надо.

– Там!.. – прохрипел дружинник, ловя ртом пахнущий кровью воздух. – Справа… помоги… Я… слажу!

Ну дело хозяйское, а там помочь и впрямь надо; парня, что бился справа, похоже, вражьи лучники в самом начале таки достали. Дружинник, хоть и держался, но только и мог, что защищаться. Плечо бедолаге кое-как перетянули, но тут не драться, тут лежать надо. Правда, и противник не сказать что орел.

Недолго думая, Алеша незатейливо, в два прыжка, долетел до бойцов, отвлекая душегуба с секирой на себя. С ходу обрушил на врага один удар за другим, не давая тому времени глянуть на былого противника даже краем глаза. Два удара разбойник выдержал, отмахиваясь своей секирой, в третий раз не успел, повалился с разрубленной головой. Больше выручать было некого.

Коренастый ратник с товарищем уже добивали последнего врага. Хриплый злобный вопль перешел в стон, лязгнул о камень выпавший из руки меч, затем хлопнулось оземь и тело. Всё. Тишина, прерываемая лишь тяжким дыханием победителей.

«Хорошо, – радовался внизу тоже доведший дело до конца Буланко. – Сдохли! Все сдохли!»

– Хорошо, – шепотом согласился Алеша, вытирая клинок об овчину верзилы с секирой. – Ну здравы будьте, тригорцы.

– Здрав будь, богатырь, спасибо тебе, выручил, – слабо улыбнулся раненный в плечо паренек.

– А как иначе? – буркнул не любивший этого обращения китежанин, вбрасывая меч в ножны. – Только не богатырь я, а Охотник.

– Кем бы ты ни был, – подошедший коренастый слегка прихрамывал, – в долгу мы перед тобой как в шелку.

– Отдашь при случае. – Этого в Лукоморье надо брать. И раненого, если отлежится быстро, тоже, но пусть сперва Стоян с воеводой договорится. – Весело у вас тут.

– Аж не верится… – дружинник отер рукой лоб. – Данила я, десятник с Тригорской заставы.

– Откуда вы – я уже понял. Меня Алешей зови.

«Хозяин, палку мне ломать или сам глянешь?»

– Постой, гляну сперва.

Длинный, любовно сработанный посох валялся рядом с шаманом и, в отличие от своего владельца, не изменился. Смерть возвращает оборотням изначальный облик, так что на склоне лицом вниз лежал некто полуголый среднего роста с редкими седоватыми волосами. Спину мертвеца широким потоком заливала вытекавшая из разбитого конскими копытами черепа кровь, но плечи и бока оставались чистыми, если не считать багровеющих кровоподтеков и причудливых серо-черных наколок. Вплетенные в сложные узоры злые руны Алеша узнал с легкостью, судя по ним, шаман был родом с севера.

«Палка, – напомнил Буланыш и не удержался, похвастался: – Он думал, я, как та дура гнедая, сбегу. Не оборачивался, на тебя глядел, палкой своей махал. А я не удрал, подскакал да сбил».

– Ты молодец. – Богатырь завертел головой в поисках второго трупа, но колдун был один. – А где атаман, в зеленом который? Его ты куда дел?

«Никого я не девал. Был тут один, зеленый, удрал… Не до него было».

– Найдешь?

«Зачем? Он неопасный».

– Для порядка.

Покойника богатырь перевернул тоже для порядка. По человечьим меркам оборотню было где-то за сорок. Не урод, не красавец, не силач, не доходяга, руки без мозолей, в обычной одежке запросто сошел бы за писаря. Шансов, что волколак поднимется, было немного, но береженого сам Белобог бережет. Сердце злонраву Алеша мечом все же пронзил, после чего отсек и разбитую голову. Лишь после этого поднял не дававший Буланышу покоя посох и хоть и с трудом, но переломил о колено.

Маску и спинное реечное украшение шамана верный конь уже растоптал, но Алеша все же присел возле намордника, поднял, повертел в руках, дивясь на странные боковые шестеренки и пружины, позволявшие открывать-закрывать пасть с железными зубами. Удачно, что ремешки оборвались, когда Буланыш на врага налетел, и маска слетела: такими зубищами ногу конскую перекусить пусть и сложно, но можно.

Тащить с собой этакую гадость не хотелось, но желания желаниями, а дело – делом. Стоян опытней, может, что по смятому железу и прочтет, а выкинуть и потом можно.

– Буланыш, я знакомиться, а ты пока понюхай, чем тут пахнет. И зеленого поищи, того, который удрал.

«Да ну его… Он нестрашный. Зачем искать?»

– Для порядка. Только далеко не уходи.

«Как искать, если не уходить?»

– Поблизости, – хмыкнул Алеша и не спеша поднялся к обступившим тело переворотня тригорцам. Умирал, поганец, бараном, но на склоне лежал человек – молодой парень с широким и большеносым веснушчатым лицом.

– Колдун? – хрипло осведомился у подоспевшего Охотника Данила, кивая на труп у своих ног.

– Этот – нет. Наговоренный переворотень. Колдовал тут волколак, его мой конь забил; а я башку оттяпал, а то мало ли.

– Может, еще и сухожилия подрезать?

– Коли не лень, хуже точно не будет. Похоже, это он вас заморочил, шкура драная.

– Если б заморочил, – поморщился дружинник. – Сами мы в западню влетели. Ехали к Безбурному заливу, это в другой стороне совсем, и тут человек нам на дороге попался, по виду из местных. Рассказал, что возле Фомкиных горок странное творится, да не ночью, а средь бела дня. Будто бабы в белом из камней выходят, плачут и не то просят о чем-то, не то объяснить что норовят, только слов не разобрать. И еще яблоками пахнет и ровно колокол гудит.

– Есть такое место, – с некоторым удивлением припомнил китежанин, – только не у нас, а в далеких западных землях. Вышло там в старину одно дело дурное, потому и плачут.

– Мы об том не слыхали, вот и поехали проверить. Яблоками в самом деле дохну́ло, а потом сразу стрелы…

Может, так все и было, а может, стыдно десятнику признаваться, что сглупил, – и людей положил, и дела не сделал. Но, что понимает и вину свою, и дурость – хорошо, значит, голова на месте. Будет от него прок в Лукоморье.

– Мне говорили, места у вас тут тихие теперь, – подкинул поленце в угасающий разговор китежанин, – все шайки давно скрутили… в бараний рог. А оно вон как. Выходит, донимали вас все же разбойники?

– С чего бы? – чуть ли не обиделся Данила. – Воевода с них бы живо шкуру содрал. Уж он бы не вляпался, как…

– Витязь, – звонкий юношеский голос раздался сверху, прерывая дружинника, – витязь китежский! Воевода зовет.

– Воевода? – малость растерялся богатырь, разглядывая торопливо спускавшегося светловолосого парня в балахоне и с большой сумой через плечо. – Куда?

Ученик-то волшебника здесь откуда? Уж в ком-ком, а в чародеях Алеша разбирался – тот, кто сейчас бежал вниз, определенно был учеником. Потому, видать, и в бою не участвовал, силенок не хватило. А может, раненых на вершине выхаживал?

– Так наверх, – нехотя буркнул десятник. – Камнем огненным воеводу приложили, по шлему. Этот, колдун который – из седла выбил в самом начале заварухи, тварь. Хорошо хоть шлем ладный, камень его не пробил насквозь, только оглушил…

Договорить Данила не успел, подоспел волшебничек и немедленно позеленел: кровь и трупы для него явно были в новинку.

– Витязь, – юнец судорожно сглотнул, но через переворотня все же перешагнул. – Прошу тебя подняться к воеводе.

– Лады, – кивнул, кажется, разобравшийся, в чем дело, китежанин.

Для Данилы воеводой все еще оставался Кит, а в ловушку угодил новый, приезжий, тот самый, которому сам худ не брат. Ехал к Безбурному заливу, да не доехал, услышал о белых плакальщицах. Расспросить толком встречного болтуна удалец то ли не смог, то ли не захотел и тригорцам не дал. И без них ведь ясно: зло солнца не любит и яблоками не пахнет, а женщины плачут, как же им не помочь? Вот и помог… Алеша его не осуждал, сам бы он в докитежские времена точно бы попался, разве что силушка богатырская да удача выручили бы…

На вершину поднялись молча, все еще зеленоватый волшебничек – и все-таки, что такому слабосильному на заставе делать? – угрем скользнул меж двух ближних глыб. Китежанин, задев плечами камень, протиснулся следом и оказался на заросшей пожелтевшей ползучей травой площадке, посредине которой разлегся похожий на грязно-белого медведя большой валун, почти скала.

В тени у ее подножия провожатый и остановился, склонившись над сидевшим у валуна воином. Рядом караулил невысокий остроносый лучник, а чуть дальше лежал кто-то заботливо прикрытый лазоревым великоградским плащом, видать, тоже раненный.

Лица воеводы Алеша разглядеть не мог из-за спины и просторных одежек юнца, но то, что это богатырь, понял сразу: уж больно длинные видневшиеся ноги, да и покрывавшая бедра броня – богатая, крепкая… и сапоги ладные, красные… и слегка помятый, но богато украшенный шлем, лежавший в траве…

Алеша едва не споткнулся, увидев этот шлем. Богатый и приметный, с позолоченной личиной и поперечным трехрогим гребнем, напоминавшим кокошник.

– Воевода, – чародейчик заговорил медленно и ласково, именно так говорят с больными. – Охотник китежский по твоему зову явился.

– Отойди, Бежан, – ответ был тихим, хриплым, но совершенно отчетливым. – Дай посмотреть.

Юноша послушно отшагнул в сторону, и на Алешу уставились синие бездонные глаза. Воевода оказался широкоплечей богатыршей-поленицей, совсем еще молодой. Бледное, ни кровинки, суровое при всей своей красоте лицо обрамляли слипшиеся, коротко остриженные волосы. Последнее не удивляло – девицы на Руси гордились длинными косами, а вот поленицам приходилось их остригать, чтоб не мешали надевать шлем. Так же и с Охотницами – обычаи обычаями, а с длинными волосами в долгой и опасной дороге та еще морока.

– Вот так дела, – произнесла богатырша, устраиваясь поудобнее и упираясь спиной в камень. Ее можно было бы назвать красавицей, но все портили поджатые, изогнувшиеся лунницей губы и холодный взгляд из-под нахмуренных бровей.

– Дела веселые, – согласился китежанин, ожидая, что будет дальше.

Собеседница слегка прищурилась и подалась вперед.

– Ты, китежанин, – осведомилась она, – часом, не Алеша ли, сын Леонтьев?

– Был когда-то, – без особой радости кивнул опознанный.

То, что поленица из Великограда его признала, не удивило. Богатырь Алеша в свое время столько всего в столице натворил, что его там каждая собака знала, а память о нем и доселе хранила.

– Наслышана о тебе, – в голосе воеводы, как и во взгляде, чувствовалась сталь. – Много говорят о тебе в Великограде…

– Уверен, – осклабился Охотник, – только хорошее.

– Всякое, – поленица чуть повернула голову, и Алеша разглядел на ее правой щеке родимое пятно в виде слезинки.

Раз такое увидишь, не позабудешь, и богатырь не позабыл.

– Несмеяна, – он слышал о ней и даже видел пару раз, только нынешняя воевода тогда была совсем девчонкой. Хмурой, насупленной дылдой, которую гонял на ристалище однорукий Толимир, наставник великоградской младшей дружины. – Нежданная встреча, царевна.

– Воевода! – резко и как-то зло поправила поленица. – Какими судьбами в Тригорье… Охотник?

Сказала – как плюнула. Ох, Стоян, и намаешься ты с этой девицей договариваться. Это тебе не старый друг Кит Китыч, с которым выпил – и крути им как хочешь. Несмеяна к самому Великому Князю в свое время пристала, чтоб ее в дружину взяли. И, судя по тому, что отрядили ее не худшей заставой верховодить, за прошедшие годы добилась царевна немало.

– Какими судьбами? – лениво переспросил Алеша. Спуску он никому не давал и сейчас не собирался. – Да такими же, что и ты. Решил по округе поездить. Только вот и сам в западню не угодил, и другим выбраться помог.

В ответ воевода едва не зашипела, но в яростном взгляде вдруг промелькнула такая душевная боль, что все желание и дальше ее подначивать у Алеши разом пропало.

– Лады, – махнул рукой он. – Сейчас насущными бы делами заняться…

Они не рассорились, хотя могли бы. Похоже, жизнь успела чему-то научить обоих. Да и дел в самом деле навалилось невпроворот. Когда у тебя лишь один конь, пусть и богатырский, и трое раненых, в небе шастают мурины, а в рощах – разбойники, не до ссор.

Чуть помозговали и управились. Отозванный Буланыш, пусть и нехотя, согласился оставить поиски сбежавшего «зеленого» и свезти на заставу раненного в плечо тригорца, остальные остались ждать подмоги среди камней и дождались, еще и солнце не село.

Узнавший о том от верного Буланко пораньше прочих Алеша подал знак Несмеяне, подхватил лежавший рядом на всякий случай лук и отправился встречать подъезжавших к роще тригорцев. Отряд возглавляли Кит Китыч со Стояном, за ними виднелись ратники и пара телег для раненых и убитых.

Очередной суматошный день кончался, причем благополучно, и богатырю подумалось, что с неожиданностями всё – хотя бы на сегодня. Разумеется, он ошибся.

– Новостей ворох! – торопливо шепнул, едва подъехав, Меченый. – Но главная – объявился Марфин подсыл. Все куда лучше, чем думалось. Где Лукоморье, Огнегор до сих пор не знает.

– Отлично, – откликнулся Алеша и позволил себе улыбнуться.

Новости и впрямь радовали. У них появилось время, которое можно потратить с толком. И весточку кому надо послать, и подмоги дождаться, и здешние странности, которых хватало, обмозговать. Но это потом, когда Буланко получит свой овес, а сам он доберется сперва до бани, а потом и до чарки… чарок.

Эх, хорошо, когда неожиданности приятные.

Искушение

– Радмила, расскажи сказку! – потребовала девочка, устраиваясь в кровати поудобнее. – Только, чур, страшную! И чтоб про маму и папу тоже было! И про птиц!

– Ох, радость моя, ну и задачки ты мне задаешь на ночь глядя. Все бы тебе страсти слушать, давай лучше про бычка…

– Не хочу про бычка, давай про страсти!

Няня, полная, в годах, вздохнула тяжко и провела пальцем девочке по лбу, отводя черную прядку.

– Ох-ох-ох. Ну ладно уж, слушай. Жил да был на юге далекой Славии купеческий сын, удалец-молодец. Решил он мир посмотреть, себя показать, вот и ушел из родного дома в далекие края. Промотался, обнищал, просил у отца помощи, но тот отказал – мол, раз сам прогулял, сам и выкручивайся. Делать нечего – пошел удалец на торговую площадь, думает – вдруг кто на работу наймет? Заявился туда богатый иноземный купец. Увидали его другие поденщики и все, сколько ни было, врозь рассыпались, по углам попрятались. Только купеческий сын и остался. Подъезжает к нему богатей и работу предлагает. Будь купеческий сын поумнее или потрусливее, от предложения отказался бы, но бедняку выбирать не приходится, вот и отправился он с новым хозяином в неведомые земли. Долго ли, коротко ли, но приплыли они к острову с золотой горой.

Девочка радостно заулыбалась, а няня продолжала:

– Там и выяснилось, что купец нанятых поденщиков на гору отправляет, заставляет золото вниз скидывать, а потом на вершине оставляет, на поживу железным воронам.

– Вороны… страшные… – шепнула малышка, подтягивая одеяло до самого носа.

– Еще какие! И перья черные, и клювы, и когти – все железное! Никого не боятся! Но сказ не про них. Был купеческий сын собой хорош. Приглянулся он дочери купца, что островом владел, та ему и помогла.

– А как ее звали? Она тоже красавица была?

– Конечно. А звали ее Фируза. Тише, тише, не шуми. Вот сунула девица ему в руки кремень да кресало и говорит, мол, возьми, пригодится. Так и случилось. Остался работник на вершине один – купец-то его там бросил, как и всех прежних, – чиркнул об кремень кресалом… И тут же объявились невесть откуда два молодца! Спрашивают: чего желаешь? Они, оказывается, желания выполняли.

– Как джинны? – оживилась девочка.

– Почти, – хмыкнула нянька. – Вот сын купеческий им и говорит – снесите меня на берег. Они и снесли. А мимо корабль проплывал, бедолагу подобрал, отвез на большую землю.

– А как же красавица?

– Ты слушай дальше. Вернулся удалец на большую землю – да сердце не на месте. Переживает за Фирузу, ведь помогла ему добрая душа, а сама в плену у злодея-отца на острове томится… Снова пошел на торговую площадь, в надежде, что подлый купец нового поденщика искать будет. Так и случилось. Не признал тот былого знакомца, снова нанял. Так и отомстил негодяю работник – с помощью молодцев из кресала отправил душегуба на вершину, на поживу железным воронам, а сам женился на Фирузе. И жили они…

– Так нечестно! – надулась девчушка, сонно хлопая глазами. – Не страшно совсем.

– Про страшное завтра расскажу, – твердо сказала няня, поднимаясь. – А сейчас тебе спать пора.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Девчушка, счастливо улыбаясь, повернулась на бочок, а няня задула свечи и, едва слышно вздохнув, пошла к дверям.

* * *

Кабы знал кто, сколько глупостей совершают люди после слов «Спорим, не сможешь? – А спорим! Смогу!», то наверняка теми байками заполнил бы дюжины книг. Однако и подвигов славных среди подобных деяний хватило бы, ведь порой странные поступки лишь на первый взгляд глупыми кажутся, а приглядишься пристальнее и поймешь, что ведут они человека за пределы колеи наезженной, по которой катится колесо его жизни. И заводят порой в такие места да переплеты, куда другим способом и не попасть. Лишь только на спор. Уж кому, как не Садко, об этом знать!

Усмехаясь, капитан «Сокола» слушал, как препираются Милослав с Нумой, да еще Радята их подначивает. Вмешиваться Садко не спешил, лишь наблюдал.

– Нет там ничего! – Нума скалил зубы, нервно подергивал серьгу в ухе, все никак не мог успокоить длинные пальцы. – Только дымка туманная, кольцевая мель да волнение на море. Камни да скалы коралловые, не иначе. Стороной идти надо.

– Эх, не все ты разглядел, индеянин, – спокойно басил в ответ Милослав. – Устал небось. Но ты не злись, Нума. Тебе ли с «Соколиком» тягаться. У тебя глаза, поди, не волшебные.

– Не надо стороной идти, еще чего! – ворчал в сторонке кашевар Радята, будто бы под нос себе, но так, чтобы спорщики слышали. – Мясо на исходе, солонины два куска осталось. Зелень когда доели? Да-а-авненько. Чтобы десны крепки были и хворь команду не свалила, на сушу нам надо, припасы пополнить…

А Нума продолжал горячиться, указывая на стену плотного тумана, что недавно возникла прямо по курсу. Казавшаяся бесконечной преграда тянулась с юга на север, клубясь серыми пятнами и разводами. Она нависала над кораблем угрожающе, будто самим своим видом желала нагнать страху и всякого морехода отвадить прочь.

– Нет там земли никакой! Нет там суши! – кричал Нума. – Все глаза проглядел, просто туман это!

– Да где ж это видано, чтоб туман так себя вел? – снова встрял Радята. – Сам-то подумай – день в разгаре, а тут туман! Да еще на месте стоит, словно кто-то ограду поставил! Что в нем обычного?