Никогда не играй в пятнашки

Игорь Алгранов

Никогда не играй в пятнашки

У жадности всегда будут жертвы, сынок, потому что все боги требуют жертв.

Мейсон Уоллем

В колодце городской канализации жутко воняло. В сырой и гулкой темноте казалось, что эту вонь можно потрогать рукой. Пока я, помогая себе пятнышком света от налобного фонарика, возился с люком, пытаясь открыть, Надя смотрела вниз, держась одной рукой за ржавую скобу лестницы этой пахучей бетонной трубы. В другой руке она крепко сжимала «палыч», охраняя нас обоих. Наконец, я с усилием отодвинул тяжёлую, неприятно влажную крышку люка и выглянул на улицу. Вроде никого. Никак не могу привыкнуть к этому мерзкому смраду, идущему из под ног. Откуда он берётся, с такими-то системами очистки и регенерации?! Сейчас ведь не какой-то там унылый двадцатый век. Всё-таки четверть двадцать первого почти миновала. Хотя, пожалуй, с такой плотностью городского населения… Но это ерунда, это не самое страшное. Это всего лишь грязь человеческая. Там, внизу, есть ещё кое-что – вот это проблема! Нечеловеческая. Всечеловеческая.

Ночью нам пришлось повозиться. Ещё вечером Надя засекла в городских катакомбах двенадцать пятнашек. Многовато для одной ночи, и даже слишком много для маленького городка всего на пять миллионов жителей. Если так пойдет дальше, мы упустим и этот город. И придётся уйти. Тогда Ромов, вечно затянутый тучами, будет потерян для людей, и начнётся мёртвый сезон, который никогда для него не кончится. Ромов – маленький город. Ну да, за большие мы уже не боремся. Гипергорода мы уже, считай, все бездарно… потеряли. Практически без сопротивления отдали пятнашкам. А ведь это почти вся пригодная для комфортного жилья территория! Мы же не диковатые предки или твердолобые фермеры, чтобы жить где-нибудь посреди поля или леса.

Я подвинулся вбок, прижался к тёплой шершавой стенке и пропустил Надю вперёд, чтобы она осмотрелась, прислушалась, оценила обстановку. Надя оглянулась, кошкой выскользнула из люка и протянула мне руку. Одно движение – и вот мы оба стоим на тротуаре. В проулке тоже никого, отлично, так и должно быть в городе после массового бегства жителей. Правда, не всегда бывает такой тихий выход. Сколько наших полегло под самое утро, почти на поверхности…

Я взглянул на задачник: шесть двадцать. Всё, на сегодня обход завершён. Теперь скорей домой, спать, ничего больше. Как хорошо, что твари не ходят днём. Суточный ритм у них имеется, хоть это мы о них уже знаем. И серые тоже не любят дневное время, даже под землёй. Иначе мы бы давно проиграли.

Мы с Надей шли по пустынным улицам, затенённым чёрными на фоне светлеющего неба глыбами небоскрёбов, мимо редких, прибитых пылью машин, брошенных у тротуаров, а то и прямо посреди проезжей части. Вряд ли эти куски пластика вперемешку с дрянным железом когда-нибудь тронутся с места. Их и раньше, ещё до войны, становилось всё меньше с каждым годом, с такой-то подземкой, а теперь…

К семи мы добрались до квартиры на сто первом этаже одного из опустелых домов Семнадцатого квартала, снятой кем-то из наших три месяца назад у полуслепой старухи, не желавшей жить на одну электронную пенсию. Старушки в квартире нет, как, впрочем, и остальных жителей в доме и во всём городе. На днях прошла срочная эвакуация по нашей сводке. Что-что, а эвакуацию военные научились проводить, хоть какая-то польза от них. Да уж, наконец-то генералы поняли, что нам надо помогать, а не мешать. Наконец-то… Когда потеряны все сколь нибудь значимые города и большая часть населения. Святой Питер, Москва, ребята на днях передавали, что и Катин тоже… Вот побережье Дальнего Востока и весь север ещё наши, говорят, ещё держатся – велика Россия-матушка, тем пока и спасаемся. Только там ведь почти никто не живёт, пара-тройка мультиков всего. Ходят страшные слухи, что Владик и Хабаровск пропали. Маленькие китайцы оказались неспособны к борьбе, и наших там смыло как волной. И маленькую плотную Европу захватили слишком быстро, кому как не мне, лихому гонщику, это помнить. Коммуникации, так их, раз так!

Конечно, в городе всё равно кто-то остался. Чудаки. Думают, что смогут, когда припрёт, сами отбиться или отсидеться. Может, если найдём, ещё успеем их за шкирку вытащить или хотя бы вразумить на скорый самостоятельный исход…

Квартирка у нас скромная, двухкомнатная, вернее сказать, двухклеточная, с ужасно маленькой кухней, зато в центре. Я стараюсь выбирать в центре, чтобы быстро добраться до любой точки города. Если будет нужно. А нужно бывает почти каждую ночь. Нет, теперь каждую ночь.

До нашей клетки добираться очень удобно. А как же, ведь ещё в доме есть рабочий пневмолифт, чудо инженерной мысли начала века. В погоне за экономией энергии и из-за частых перебоев во время энергокризисов последних предвоенных лет ими оснастили лет за пятнадцать почти все этажки. Такой лифт как раз добивал кабину до сто первого этажа, последнего в типовой застройке. В отсутствие электричества самое то. Единственное неудобство – жестковато и сначала до самого верха, а только потом на нужный этаж. Но нам с Надей это сейчас и не важно. Чем дальше от земли, тем сейчас лучше, спокойнее, и как-то крепче спишь. Если что, отбиваться легче, в узком пространстве скопом не возьмут. А прижмут, так лебедка смотрящему на что? По стене спустился, и привет. Лишь бы «отсечек» хватило.

Надя пошла в ванную умыться из-под крана тонким ручейком холодной воды, хорошо хоть такая ещё есть. Система капиллярных труб, скопированная строителями у деревьев, ещё позволяла поднимать воду даже в отсутствие нормального давления. Мне как-то это пытался объяснить один из наших, бывший инженер, но я так до конца и не понял. Есть вода – и ладно, нет – плохо. Значит, пора делать ноги.

Я без сил, в одежде, упал на кровать. Жутко хотелось спать, но из головы не шла последняя схватка. Я прикрыл глаза, чтобы заново увидеть события ночи, проанализировать, что изменилось.

Мы возвращались после того как расставили ловушки-мины с передатчиками к следующей ночи, перед этим завалив взрывами два свежих канала, найденных пятнашками в обход перекрытых из внешней сети в городские катакомбы. Я подумал ещё, что девять пятнателей за ночь – это, пожалуй, рекорд для Ромова. Первых двоих мы поймали на конечной Восточной линии подземки. Конечные – излюбленные места их входа в города: там много технических тоннелей, ведущих неизвестно куда, труднее найти их норы. Если им очень нужно, они могут и копать, удивительно быстро прогрызая грунт. Но больше всего они любят на готовом, вернее, по готовому лезть – по многочисленным межгородским трассам подземки. Правда, мы им уже не позволяем такой роскоши. По крайней мере, очень стараемся, до сорванных ногтей, сухого кашля и кровавых глаз от грунтовой взвеси после взрывов.

Затем вылезли ещё трое, по одному на трёх пересадках в центре. Как Надя их пропустила? Порой мне кажется, в подземке Ромова полно каких-то излучений или полей, что ли – мешают ей, однозначно. Пришлось гоняться за теми тремя по всей Северной ветке, а потом прижимать в городской канализации. Почуяв нас, они решили сбиться в стаю, и двое из них успели «запятнать» невесть откуда взявшихся бедолаг-бичей. Тех пришлось тоже… убрать. Назад пути нет, по крайней мере, пока нет. Не нашли мы ещё способа людей из серых обратно делать, а серый может сам наделать дел. После этой… процедуры они все становятся какими-то особенно физически крепкими, так что в рукопашную с ними лучше не вступать, куда надёжней будет на расстоянии врезать из «палыча». Хорошо, что теперь только совсем безголовый, вроде тех двоих, по ночам по подземке шляться будет. Вот раньше… Сколько было проблем с бомжами и прочими обитателями нижних кварталов! Но серого ещё нужно найти и быстро отличить в темноте от простого обывателя (а днём они редко появляются), он не светится для Нади так ярко, как пятнатель. Я же их вообще только вплотную, по запаху, и чую, впрочем, как и все смотрящие. Так что лучше сразу, на месте.

Потом были ещё четверо, этих мы ловили наверху, поодиночке, они охотились в подворотнях за оставшимися бомжами, всегда первыми их жертвами.

Попроси кто меня описать пятнашку, вряд ли я дам детальный портрет. При свете их мало кому удавалось видеть, а в темноте, в рваном пятне света бешено прыгающего фонарика… Они похожи на полутораметровых ящериц-призраков. Это очень удобно – быть ящеркой, так легче ползать по извилистым пещерам или, например, узким тоннелям. Но если не ползают по щелям, тогда ходят на задних лапах, вытянувшись во весь рост. И очень быстро бегают. На вид твари почти прозрачны, кажутся бесплотными. Но только на вид. Это их камуфляж, как у хамелеонов, только лучше, стремительно меняется и пропускает свет насквозь. Они сильны и неуловимы. Их цель – не убить, ну разве что им встретится смотрящий, как я или Надя. Пятнатель, как бы это объяснить… «пятнает» клиента – напрыгивает, мгновенно становясь как кисель, облепляет и как будто впитывается в бедолагу. Приносит себя в жертву, альтруист чёртов, ради их общего гнусного дела. Я не видел, чтобы кто-то сам, кроме смотрящих, вырывался из этого киселя. Минута – и «серый» готов. Пожалуйте, к вашим услугам, дорогие пришельцы. Ну, хоть одним пятнателем меньше, хотя… слабое утешение. У них недостатка не имеется. Боже, как же хочется спать!

Последние трое напали сами, на верхних ярусах городских катакомб. Такого в Ромове не случалось раньше, и потому я чуть не оказался в киселе. Неприятное дело, хотя на меня не действует. Нет, конечно, действует. Очень больно это, а ещё до рвоты противно. Всё тело будто вата становится, но при этом разрывается от режущей боли. И слизь эта – как в мазуте измазаться, а потом полночи и в самом деле выворачивает, сильнейшая интоксикация. И тогда до утра я – как слепой щенок, всё расплывается, в ушах звон, какая уж тут охота. И ещё спасение, если в такой поганый момент хорошего коньяка глотнуть удастся. Здорово помогает, уж не знаю почему. Да только где его нынче взять… Правда, если пятнашка успеет понять, что я не простая жертва, киселем не отделаешься. Ну, для этого у меня и «палыч» в руке. Хорошая вещь, мощная и надёжная. Что бы мы без них делали…

Слизняки эти распластались на горячих трубах отопления, под потолком. Такое бывает редко – не любят они железо. Но любят тепло, гадкие лебеди. Похоже, поэтому Надя их не почувствовала, а я – тем более, такие трубы неплохо «фонят». Спасла лишь реакция, да ещё привычка – до утра не чехлить «палыча» в кобуру.

Это был какой-то огромный, поделенный на несколько секций, подземный гараж в районе Киселевского сквера. Обычно такие места относительно неопасны – в них сухо, а твари любят теплую сырость катакомб. Разве что какие постояльцы-оборванцы из бомжей могли тут греться, но с ними проблемы бывали нечасто.

Я пошёл вторым, пропустив вперёд Надю. Первый пятнашка почти без шороха метнулся на меня с трубы, надеялся облепить сзади, со спины. Но я услышал, развернулся и по инерции сделал дугу рукой, и он ещё в воздухе со всхлипом развалился на две прижженные половинки. Второго прошибла насквозь Надя из своего «палыча», когда слизняк сиганул на неё. Третьему всё это жутко не понравилось, и его пришлось догонять. А я тогда понял, что у нас снова смена ролей. Раз пятнашки осмелели, значит, скоро их будет много, очень много. Слишком много.

Я проснулся от её взгляда. Она смотрела на меня, не отрываясь. Я повернулся к ней и улыбнулся, мельком взглянув на часы. Два пополудни. В её глазах стояли слёзы.

– Что с тобой? Что-то случилось? – Я коснулся ладонью нежной бархатной кожи её лица, вытирая со щеки слезинку.

– Я очень боюсь. Раньше не боялась, когда была одна, сама по себе, а теперь боюсь. За тебя.

Надя чувствует города лучше меня. Она всё и всегда чувствует лучше, чем я. Она как радар, локатор, самый чувствительный сенсор, замечает, как всё вокруг меняется. И где появятся пятнашки, знает тоже. Я их «вижу» лишь вблизи, с нескольких метров. Это, должно быть, у каждого появляется, после первого раза. Сложно не заметить их присутствие, когда всё тело, то ли от запаха их, то ли от биотоков каких, вдруг начинает вспоминать раздирающую на части боль контакта. Вот только с серыми в этом смысле туговато. Они вроде уже и не люди, но как бы и не пятнашки тоже… И ни Надя, ни тем более я, их издали не ощущаем. Разве что совсем рядом.

– Их становится слишком много, Ирби. Мы можем не успеть. Неужели и этот город?…

Я промолчал. Она редко меня называет так. Чаще – Ир, или Ирбис. Иногда просто – Барс. Или – «мой Барсик». И тогда я таю, как ночной иней на мёрзлой траве под утренним солнцем. Но «Ирби» так тревожно и очень нежно слетело с её губ, что у меня и сладко и горько защемило сердце. Надя. Ты же часть меня, неотделимая. Если с тобой что-нибудь станет, как же мне жить потом? Пусть лучше уж я… А как же ты без меня? Эх…

Пока нас спасало то, что твари идут только по ночам. И только под землёй, по каналам и трубам, по тоннелям Подземки. Если встречают завал, устроенный нами, тогда долго и упорно прогрызают его. Или обходят. И тогда у нас появляется время – найти и… пресечь вползание жуткой безнадёжной тьмы. Мы взрываем, травим, заливаем оставшиеся проходы в теле Земли. Это помогает, ненадолго, правда. Мы всегда уходим, рано или поздно. И скоро нам некуда будет идти. Разве что на полюса, вымирать и коченеть невредимыми, для удовлетворения научного интереса потомков. Если они вообще у нас будут, эти потомки, если всё-таки останутся наследники того, что мы потеряли.

Малышка задрожала – почувствовала колкий холод моих мыслей.

– Ну что ты, Надя? – Я погладил её чёрные волосы. В ответ Надя обвила руками мою шею и ещё сильнее прижалась ко мне. И я, обняв, слегка покачивал её, пока она не заснула своим чутким, как у горной лани, сном.

У нас закон: не собираться всем в одном месте. Остальные всё равно узнают то, что необходимо, иногда удаются сеансы связи, если рядом случается дальнобойная рация. А собираться надо. Но враг не будет ждать, пока мы встретимся посовещаться и приободриться, набраться решимости сражаться дальше. Перемирий здесь не бывает.

На последней большой встрече нас было пятьсот двадцать три. Значит всего, в нашей зоне, нас не больше четырёх тысяч. Ну может, пять. На все города. А два года назад нас было около сорока тысяч. А что там в других зонах, знают только Бригадиры, но никогда не говорят, чтобы не подрывать боевой дух. Мы проигрываем. Мы просто тупо сдаем города, один за другим! И гибнем… Суставы сжатых пальцев так хрустнули, что я испугался, не разбудил ли Надю. Но она только тихонько вздохнула во сне. Я нежно поцеловал её в губы и положил на постель. Ещё не вечер, ещё есть время поспать, вот ночью будет не до сна.

Я нашёл её случайно, два года назад. Это было в Святом Питере, во втором великом гипере страны, городе, что раскинулся от Финского залива до Ладожского озера. Нашёл, когда искал способ сбежать из огромного города, окончательно проигранного, до краев заполненного тварями и серыми. Запад и север, Скандинавия, были давно потеряны. К югу широкая нежилая полоса лесов вперемешку с вымершими деревнями тянулась до скромного захолустного полумиллионника Пскова. И я бежал к конечной станции восточной ветки городской подземки, «Тихвинской», надеялся выбраться и податься в поля, что начинались на окраине, за пищевой промзоной, за отстойниками очистных, по краю Южной Свалки. Туда, где, как я слышал, возможно, ещё остались редкие поселения фермеров, нетронутые глобальной урбанизацией, а значит, скорее всего, пока живые. На одной из развилок подземки я заметил всполохи огня в боковом тоннеле. Это было странно – и пятнашки, и серые боялись открытого пламени. Я кинулся в тоннель, на ходу ещё сильнее сжимая Вепрев «палыч», ещё с теплом его руки на рукоятке. Свой я потерял, пробиваясь сквозь озверелые толпы серых. А ещё я потерял верного друга и напарника. Помимо кровоточащих ран на теле, терзала мысль, что без Вепря будет очень туго. За поворотом я увидел стайку из пяти пятнашек, которые окружили вжавшуюся в стену девушку. Та даже не отбивалась от них, а отмахивалась из последних сил каким-то самодельным факелом, а плевки почему-то не атаковали, хотя в прорыве им сносит башню. «Молодец, девчонка! Сообразила про огонь!» – пронеслось тогда у меня в голове. Я вклинился в стаю, сразу спалив троих. Остальные, как водится, пустились наутек.

– Ты что здесь делаешь?! – крикнул я ей, схватил за руку и, не дожидаясь ответа, потащил обратно к развилке. Она с испугом смотрела на меня, но руку вырывать не стала. И факел тоже не бросила. Из наших, – подумал я тогда. И не ошибся – Надя стала смотрящим. Вернее, единственной смотрящей, которую я знаю. Быть может, самой лучшей из всех нас. Она хорошо «слышит» тварей, в чём превосходит всех, и быстра как богомол, что для нас не прихоть, а жизненная необходимость, входной билет. А ещё она самая красивая, и не только среди смотрящих. Надя во всём для меня стала самая-самая. Смысл мой и самая суть. Моя Надя.

* * *

– Ну что там, Тон? Закрепил?

Джей Сорс, невысокий, сухопарый, лет сорока пяти на вид, в грязном джинсовом комбике, столь же чистой серой футболке под ним и каком-то затёртом пыльном, армейского вида, жилете поверх всего этого, стоял и смотрел вверх под свод тоннеля. На шее у него висели респиратор и защитные очки. Он вздохнул и устало покрутил головой, разминая затёкшую шею, потом снял замызганную кепку невнятного цвета с грубо пришитым к ней «вечным» небьющимся безыскровым фонариком Тьюринга, и вытер ею обширную потную лысину с ободком седых волос по краям. Затем он снова задрал голову. Наполовину скрытый в скале рослый напарник не отвечал, только что-то бормотал под нос на своём зулу. Наверное, молится своим духам, – подумал Сорс, – сколько хожу с ним, а что там у него в голове – чёрт ногу сломит, руку вывихнет. Вроде образованный, а всё туда же.

Джей сплюнул. Из дыры в потолке торчали только могучие ноги в видавших лучшие времена огромных армейских ботинках, размера сорок седьмого, да приличных размеров зад, обтянутый старыми спецназовскими штанами, местами протёртыми и не единожды штопанными. Ноги, широко расставленные, упирались в ржавую крышу списанного вагона подземки.

Смотрящие только что обнаружили этот лаз в своде старой стоянки поездов подземки. По свежим пахучим, липким и влажным следам вокруг вентиляционного колодца было яснее ясного, как группа розовых проникла в их район. Сообщив по рации, что обнаружены разведчики и чтобы посты были наготове, смотрящие занялись первоочередным делом.

– Терпеть не могу этот запах! – Сорс смачно высморкался и растёр толстой подошвой ботинка остатки враждебной розоватой слизи на гранитном полу. Будучи опытным смотрящим, Джей, даже сморкаясь, не забывал быстро поглядывать по сторонам, пока Зулус Нтонга крепил в дыре взрывчатку. «Пепи» Джея был наготове, зажат в руке, на плече висел дробовик друга. Пятнашки могли быть где-то рядом, хотя обычно разбегались, потому что старались сразу же найти жертву для «воплощения».

Великан, наконец, присел и стал виден целиком. На широкой угольно-чёрной физиономии, измазанной грязью и бурой каменной крошкой, ярко светились белки глаз и полнозубый рот в улыбке до ушей. Нтонга посмотрел на Сорса сверху вниз и кинул ему моток проводов. Конец их уходил в дыру.

– Надо уходить, нежный белый Джей. Духи подсказали мне, что тьма приближается. Много шорохов – много лап.

Сорс снова сплюнул, надел кепку, нервно усмехнулся и передёрнулся.

– А чего ты тогда лыбишься, кусок головешки?

Цвет кожи был, пожалуй, самой любимой темой для грубоватых шуток приятелей, выросших в расово разделённой среде и объединившихся при таких странных обстоятельствах. До сих пор они без конца выдавливали из себя укоренившуюся в поколениях дрянь предрассудков, выбрав едва ли не лучший способ – юмор.

Великан бесшумно спрыгнул с пятиметровой высоты вагона и мягко приземлился. Только подошвы жалобно скрипнули под нешуточным весом.

– Пойдём. Сделаем бу-бу-бу, – Зулус снова улыбнулся, словно проверяя на прочность свои каучуковые губы.

– Сколько тебе говорить, деревенщина, не бу-бу-бу, а ба-бах!

– У нас говорят так.

– В какой же глухомани так говорят?

Тихонько перебраниваясь, они стали разматывать провода, отходя на безопасное расстояние.

Сегодня это была вторая найденная лазейка «слюнявых» в вверенном районе. Обе дыры открылись со стороны Йоханнесбурга. Плохо, – подумал Сорс. Там, ближе к центру, осталось заблокированными пятеро ребят на зачистке в главном тоннеле подземки. Тоннель завалили, покидая захваченный город, а потом и на подходе к Кейптауну. И ребята дежурили у единственного выхода – на промежуточной станции – следить за возможным прорывом. Пятнашки увеличились числом, но сигнала от парней так и не было.

– Как бы не обошли их, там старые шахты рядом, все в дырах, как дуршлаг, – буркнул себе под нос неприятную мысль Сорс. Но Нтонга его всё равно услышал. Улыбка с его лица исчезла.

– У них есть рация, Джей. Ещё огнемёт и две дрезины для отхода. Будем ждать сигнала.

А не будет сигнала, придётся считать ребят героями, – подумал Джей, но вслух ничего не сказал. Они наконец вышли из бокового туннеля под основной свод станции.

– Давай, жми, – сказал Сорс и натянул на лицо защитные очки и респиратор. О чём-то вспомнив, он быстро похлопал себя по карманам и извлёк из бокового пару грязных берушей. С отвращением посмотрев на них, он ловко затолкал их в уши.

Нтонга тоже надел маску и очки и вдавил кнопку на самодельном пульте. Пол под ногами хорошо тряхнуло, и им обоим заложило уши от ударной волны, грохота породы и скрежета раздавленных вагонов. Из тоннеля повалили клубы дыма и пыли. Когда взвесь, наконец, осела, мужчины стали отряхиваться от пыли. Нтонга, сверкая белками в отсветах фонарика Сорса, осматривал своды, не пошли ли трещины.

– Ладно, поставим ловушки и пойдём искать эти ходячие сопли.

Сорс достал из брошенного рядом рюкзака растяжки для мин. Раз нашли проход, всё равно будут лезть, взрывай не взрывай. Не здесь, так рядом. Но хоть будем знать, когда тикать, – зло подумал он.

Слюнявые всегда действовали по одной схеме – сначала передовая разведка из нескольких групп по десять-пятнадцать пятнашек, потом нескончаемый поток тварей. Это позволяло теперь уже опытным остаткам человечества сколько-нибудь прогнозировать бурное развитие событий. Подготовить эвакуацию, проверить оборону. Правда на этот раз бежать вроде некуда. Позади – только океан да Антарктида. Ах, простите, ещё Австралия, но это, сдаётся, лишь вопрос времени. Сорс тяжело вздохнул. Успеют ли там головастые, на базах, придумать, наконец, хоть какое-нибудь решение. Или пора сушить весла, вернее – клеить ласты?

* * *

На правой руке Ирбиса завибрировал задачник. Без пяти семь, – подумал смотрящий, вырываясь из цепкого забытья. За окном темнело, время вставать. Он приподнялся и тихо сел на кровати. Надя, которая спала рядом, мгновенно проснулась и бесшумно прильнула к нему. Ир погладил её чудесные чёрные волосы, спадающие, но чуть-чуть недостающие до плеч. Смотрящему ни к чему слишком длинные пряди, даже затянутые в хвост или косу.

– Хочешь чаю? – спросил он.

Она кивнула, потянулась с мягким вздохом и при этом слегка отстранилась от него. Ир наклонился и поцеловал её шею. Надя замерла, потом погладила его короткие волосы с упрямыми торчками после беспокойного сна. Через пару секунд она всё же тихонько оттолкнула его. Им пора было собираться – в октябре здесь, в Ромове, темнело быстро.

– Пойду в душ. Я вся чешусь уже, и когда ещё придётся помыться.

Девушка встала, Ир нехотя отпустил её и кивнул. Надя, как обычно, чувствовала наперед. Ещё не проявили себя все факты и события, но у неё уже было необъяснимо стойкое чувство происходящего.

– А я приготовлю омлет, – сказал Ир. – У старухи вроде завалялись порошок и, представляешь, два яйца в холодильнике. И откуда она их притащила? Сто лет цельных яиц нигде нет.

– Наверное, у неё кто-нибудь из фермеров в родственниках.

– А-а, точно. Она перед всеобщим исходом говорила, что хочет податься к ним. – Ир помолчал и добавил. – С собой надо что-нибудь завернуть, сейчас пороюсь в припасах. Ты будешь омлет?

– Да, милый, – Надя достала из старого комода чистое белое полотенце.

Ир откинулся на скрипящей кровати и достал свой «палыч» из-под огромной старой бесформенной подушки, пропахшей вязким запахом старушечьего жилья. Не слишком разумно было бы применить это в случае опасности в малогабаритной квартире, но по-другому Ирбис не мог, а так хотя бы получалось заснуть. Он сунул мощное оружие в кобуру и встал.

– Ты права. Вряд ли мы сюда вернёмся, – произнёс он тихо, помолчал и добавил громче: – Надо найти Волка. Они должны быть на севере, остальные уже ушли.

Надя молча кивнула и зажгла полимерную свечу на блюдце, что стояло на комоде. Она взяла этот слабый, но надёжный, проверенный тысячелетиями светильник, сделанный, правда, из вполне себе современных материалов, и направилась в коридор, к ванной своей привычной бесшумной и скользящей походкой, которую так любил Ир. Электричества в городе не было, за исключением автономного уличного освещения на дневных батареях, так как основная электростанция неделю как была на территории пятнашек. Тогда в городе и началась паника, как это обычно бывает. Всё-таки удивительно, – подумалось ему, – что в Ромове так гладко прошла эвакуация.