Фарангис

Я не знала, что мне делать, мне хотелось возразить отцу и сказать, что мы с девочками еще не доиграли во дворе, что завтра нам нужно выставить наших куколок, а затем мы собирались поиграть с мальчиками. Но я так и не смогла ничего ему сказать…

Ночью я долго не могла уснуть и, уложив рядом с собой куклу, долго на нее смотрела. Лишь из-за постоянных требований мамы поспать я закрывала глаза, но каждый раз, украдкой их открывая, замечала, что она тоже не спит. Грусть мамы навевала тоску на меня, и мне тоже очень хотелось плакать. Она тихонько вытирала слезы своим покрывалом и неотрывно смотрела на меня. Я посмотрела на спящих рядом братьев и сестер и подумала: «Неужели я их больше никогда не увижу?».

Утром я проснулась от голоса мамы:

– Фарангис, вставай. Просыпайся, милая.

Она выглядела очень грустной и угрюмой, лицо было красным и отекшим от ночного плача и бесконечных мыслей. Пытаясь меня разбудить, она одновременно собирала сверток с вещами.

– Мамочка, я не поеду в Ирак, – неожиданно сказала я.

– Да накажет их Аллах! – взорвавшись, крикнула мама. – Не знаю, чего еще они хотят от нас! Фарангис, дорогая, подойди ко мне.

Я подошла к маме и увидела у нее в руках ткань.

– Это тебе. Я купила для твоей свадьбы. После нее ты будешь надевать этот платок. Меня уже не будет рядом, поэтому запоминай.

Прижав платок к груди и снова горько заплакав, она положила его в сверток к остальным вещам. Подарок мамы мне тогда очень понравился, и по своей детской наивности я стала думать о том, как же все-таки хорошо, что я стану невестой, ведь я смогу надевать такой красивый платок.

«Наверное, мне еще сошьют красивое платье под этот платок, – думала я. – И еще подарят красную курдскую ткань, которой покрывают голову невест».

– Фаранг! – раздался голос отца. – Вставай! Поешь чего-нибудь, чтобы мы уже могли отправляться в путь.

Я поела, выпила свой любимый утренний сладкий чай и отправилась к отцу, который, взяв меня за руку и избегая смотреть на маму, направился к выходу, где нас уже ожидали Акбар и Мансур.

– Не волнуйся, – сказал Акбар, обращаясь к моей матери. – Мы будем ухаживать за твоей дочерью больше, чем за нашей собственной.

– О мусульмане! – не сдержавшись, в слезах закричала мама. – Чего вы от нас хотите? Почему вы уводите от меня моего ребенка?!

– Фарангис, пойдем, – посмотрев на меня и все еще крепко держа за руку, сказал отец. – Мы должны идти.

Я положила свою куклу у двери и обняла сестер и братьев, которые, столпившись за дверью, смотрели на нас и плакали. Поцеловав меня, мама еле держалась на ногах; она прислонилась к стене и в слезах сползла на пол от бессилия. Я тоже не могла сдержаться и плакала, пока родственники один за другим подходили ко мне и прощались.

Отец шел впереди, держа в руках маленький чайник, немного хлеба и выцветшую сумку, которую он всегда брал с собой, когда ездил за покупками в город. Я же держала небольшой сверток, который дала мне мама. За дверями нашего дома стояли мои подружки, которые ждали, когда я приду поиграть.

– Фаранг, ты куда? – в недоумении спрашивали они, ступая за мной.

– Ты хочешь стать невестой? – спросил один из мальчиков.

– Да, – ответила я. – Мама сказала, что я хочу стать невестой, и еще она подарила мне очень красивый платок.

– Значит, ты больше не придешь поиграть с нами? – безнадежно спросила одна из девочек.

Сзади раздавались всхлипывания и стоны мамы, которая кричала:

– Пропади все пропадом! Я не допущу этого! Они хотят отобрать у меня дочь! Я умру без нее!

Горестный мамин голос, ее плач и потрепанный вид сжимали мое сердце, и я тоже не могла перестать плакать. Небеса слышали ее искренние материнские мольбы и молитвы.

– Не плачь, – успокаивали все маму. – Такова судьба твоей дочери. Все дочери рано или поздно должны выйти замуж.

– Я же не прошу, чтобы она вообще не выходила замуж, – не успокаиваясь, плакала мама. – Я лишь хочу, чтобы она жила рядом, а не так далеко.

По виду отца я понимала, что он все еще в сомнениях, он то плакал, то погружался в раздумья, но в итоге принял решение и посадил меня в машину. Вместе с ним и другими мужчинами мы отправились в путь. Я заметила, что у каждого из них при себе были пистолеты. Несколько раз я оглядывалась назад и смотрела на маму, которая не могла успокоиться и беспрестанно плакала, смотря на меня. Сердце разрывалось при виде ее страданий. В тот день я вообще не думала о себе, мне и в голову не приходило возразить своим любимым родителям, которые, как я была уверена, хорошо знают, что для меня лучше. Я хотела лишь слушаться их и делать все так, как нужно, чтобы они были счастливы.

– Не оборачивайся, – взяв меня за руку, сказал отец. – Не оглядывайся назад, дочка. Я хочу отвести тебя в Ханекин[4]. Там ты станешь невестой и будешь по-настоящему счастлива. Тебе уже больше не нужно будет работать, как раньше.

В ответ на слова отца я лишь опустила голову и, несмотря на желание попросить его не уводить меня никуда, все же не решилась ему возразить. Мне лишь хотелось, чтобы он не переживал за меня.

– Не волнуйся, папа, – сказала я. – Пойдем.

В дороге я не переставала слышать плач мамы. Казалось, любой звук природы доносил до меня ее голос. В душе я очень хотела отпустить руку отца и побежать обратно домой, но знала, что, если вернусь, папа не выдержит. Мы проходили мимо подножия моей любимой горы Чагалванд, где я не смогла сдержать слез и втайне от отца тихо плакала, пытаясь отвлечь себя разными мыслями и видом зеленой травы вокруг. В ту весеннюю пору землю покрывало множество только что распустившихся маленьких цветочков и цветов с большими ароматными бутонами. Я нагнулась к одному из них, сорвала и жадно вдохнула запах, подумав: если бы я сейчас была дома, как бы весело мы с девочками провели время.

Отец с Акбаром и Мансуром шли впереди, а я порой так отставала, что отец вынужден был оборачиваться и кричать мне:

– Фаранг, торопись! Не отставай, пожалуйста.

Дорога, которая шла через гору Чагалванд, была очень длинной, и, по словам отца, нам необходимо было преодолеть ее за два дня. В пути я не раз замечала его слезы, которые он изо всех сил старался скрывать, и сама, в свою очередь, не показывала ему, что тоже плачу.

Колючки без конца цеплялись за подол моего платья, и я думала: «Как будто они держат меня и не хотят, чтобы я уходила».

В полдень первого дня нашего пути рядом с горным источником отец сказал:

– Здесь остановимся и немного передохнем.

Он развел костер и, наполнив чайник чистой родниковой водой, поставил его греться. Когда вода вскипела, я приготовила заварку, а отец, насыпав в стаканы понемногу сахара, налил всем чай. Размешивая свой стакан, я глубоко погрузилась в мысли, как вдруг через какое-то время, показавшееся мне мимолетным мгновением, услышала голос отца:

– Фарангис, поспеши!

Я так задумалась, что забыла о том, что у нас не так уж много времени. Быстро поев хлеба со сладким чаем и как будто лишь в тот момент полностью осознав, куда меня ведут, я взмолилась Богу:

– Господи, прошу Тебя, сделай так, чтобы отец сжалился надо мной, передумал и отвел обратно домой. Молю Тебя…

Но отец даже не смотрел на меня. Молча собрав вещи, мы продолжали путь вплоть до самого вечера. Когда стемнело и уже ничего вокруг не было видно, очень сильно устав, мы снова сделали привал и немного перекусили.

– Я думаю, что здесь мы и останемся на ночлег, – сказал папа. – Отдохнем, а завтра утром снова пустимся в путь.

Положив свой сверток под голову, я легла на землю и засмотрелась на звездное небо, думая о мамином красном одеяле. Она всегда говорила, что у каждого человека на небе есть своя звезда, и моя звезда была совсем рядом с маминой. Много ночей мы проводили, глядя на эти звезды и разговаривая обо всем на свете. В ту ночь я в одиночку смотрела на свою звезду, которая все еще была рядом со звездой мамы, и проливала горькие слезы, стекавшие по моим девичьим щекам. Постепенно моя звезда стала тускнеть, и я, уставшая после долгого и тяжелого дня, уснула.

Утром во время завтрака я сильно замерзла. Увидев, как я дрожу, отец подбежал ко мне и крепко прижал к себе. Почувствовав его родной запах, я в мыслях снова унеслась в наше селение и подумала: «Как было бы хорошо, если бы мы спрятались за одной из этих скал и затем просто вернулись бы домой… Или если бы мы вовсе потерялись и вместо того, чтобы попасть в Ирак, попали бы домой, а папа даже бы и не понял, что мы заблудились».

В первый раз в жизни я ушла так далеко от дома. Гора за горой, степь за степью, до самой ночи без остановки мы шли дальше, и я надеялась, что, как только стемнеет, мы снова остановимся где-нибудь на ночлег, так как была очень уставшей. Но никто, похоже, не собирался останавливаться, все лишь сбавили темп и осторожно ступали в темноте.

– Нам нужно быть аккуратнее, – предупредил всех Акбар. – Здесь повсюду могут быть солдаты.

Из его слов я поняла, что место, куда мы пришли, было опасным, и, стараясь не издавать никакого шума, затаив дыхание, шла за отцом, повторяя его движения. В темноте я смотрела по сторонам в испуге от мысли о том, что неожиданно может начаться перестрелка. Видя мой страх, отец крепко взял меня за руку и вел рядом с собой. Пройдя некоторое расстояние в таком напряжении, мы, наконец, присели у одной из скал.

– Теперь можно расслабиться. Добро пожаловать в Ирак, – улыбаясь, сказал Акбар.

Услышав его слова в темноте, я почувствовала, как резко сжалось мое сердце. Это он, подумала я, был причиной беспокойств и печали моей семьи.

– Папа, – тихонько повернувшись к отцу, сказала я, – давай вернемся домой? Мне не нравится это место.

– Руле… Фарангис… – начал отец, охваченный неописуемой печалью, – место, в которое мы идем, в тысячу раз лучше нашего селения. Вставай, доченька, вставай. Нам нужно идти.

Мне хотелось ему ответить, но я понимала, что это бессмысленно. Моя судьба была не в моих руках.

Мы продолжили наш путь, проходя мимо курдских поселений, жители которых не видели в нас опасности и даже, наоборот, угощали свежим хлебом и водой. Мне очень понравилась их национальная пестрая одежда, которую с самого первого момента мне любопытно было подолгу рассматривать. Глядя на этих людей, я думала о нашем селении, маме, братьях и сестрах, моих подружках и вспоминала даже свою козочку.

Мы шли до глубокой ночи, как вдруг увидели вдали огоньки. К тому моменту я страшно устала от долгой пешей дороги, которую совершала впервые. Ноги так болели и зудели, что я молилась о том, чтобы мы поскорее добрались до нужного места. Город, в который мы вошли, сразу показался мне очень интересным. Я догадалась, что это и есть тот самый Ханекин, о котором говорил отец.

– Вот мы и пришли, – сказал Акбар, когда мы прошли несколько улиц. – Здесь и находится наш дом.

Дверь открыла жена Акбара – молодая женщина в красивом национальном курдском одеянии, с ребенком на руках. Увидев всех нас, ребенок улыбнулся и, узнав отца, принялся ему махать и проситься на руки. Нас гостеприимно пригласили внутрь и предложили немного отдохнуть.

Глядя на сына Акбара, которого, как я узнала, звали Ибрагим, я подумала о своих братьях и сестрах и почувствовала новый прилив слез, которые не в силах была сдержать. Чтобы как-то отвлечься, я принялась играть с Ибрагимом, который поначалу стеснялся и то подбегал ко мне, то убегал.

Вскоре нас позвали к столу. Через силу, от ужасной усталости не в состоянии даже поесть, я едва притронулась к еде и вместе со всеми отправилась спать. Я была настолько изнурена дорогой и физической нагрузкой, что заснула тут же, как только положила голову на подушку, а проснулась в том же положении, что и легла.

Поутру я принялась стирать свою и отцовскую одежду в тазике. Мы с ног до головы перепачкались в грязи, и одежда была вся в колючках.

«Наверное, это колючки из нашего села. Они отправились вместе со мной, чтобы я не чувствовала себя одинокой», – подумала я и, не сдержавшись, снова заплакала.

Пару дней мы оставались в доме Акбара. Папа с обоими мужчинами несколько раз куда-то выходили, и я однажды услышала, как Акбар сказал:

– Через день они приедут, чтобы заключить брак с Фарангис.

В дом один за другим стали приходить родственники, чтобы посмотреть на меня, и я говорила себе: «Смотри, Фарангис, ты уже становишься невестой».

Я не чувствовала никакого счастья, в том возрасте я не понимала, каково это – выходить замуж и зачем это нужно, если я буду жить так далеко от родного дома. Все мне казалось чужим, и единственной моей поддержкой был отец. В ужасе я думала о том, что со мной будет, когда отец, выдав меня замуж, вернется домой и оставит меня здесь одну.

«Фарангис, – говорила я себе, пытаясь как-то успокоиться, – ты скоро станешь женой, выйдешь замуж за хорошего человека. Вокруг будут радостные люди, которые разделят этот день с тобой».

Я пыталась представить церемонию своей свадьбы и радоваться, но, как бы ни старалась, не могла совладать с собой и плакала. Та самая девочка, которая когда-то так бойко себя вела, которая на одном дыхании взбегала высоко в гору и веселилась, пугая местных детей, сейчас от беспомощности и чувства одиночества на чужбине горько плакала и не знала, что ей делать.

Каждый раз, когда я сталкивалась с отцом, он отводил глаза и старался не смотреть на меня. Я знала, что он избегает меня и одновременно изо всех сил убеждает себя в том, что поступает правильно, так как ограждает меня от тяжелой работы и хочет, чтобы я ни в чем не нуждалась. Я знала, как тяжело ему было, и очень сочувствовала ему.

– Папа, не переживай, – говорила я ему, пытаясь успокоить. – Смотри, я тоже совсем не переживаю.

Я заставляла себя смеяться и пыталась веселить его, но он все равно плакал. Не выдержав, он как-то сказал мне:

– Фаранг, милая, мне хочется, чтобы ты была счастлива и не испытывала в жизни никаких трудностей. Я привел тебя сюда, чтобы ты освободилась от всех оков, что на тебе были все это время.

– Пора готовиться! – сказал нам Акбар с наступлением ночи. – Завтра они уже прибудут и, по воле Всевышнего, заключат шариатский брак с Фарангис.

Кивнув, папа сказал:

– Всё по воле Всевышнего. А после того как заключим брак, я вернусь домой.

От слов отца мне стало очень плохо. Казалось, лишь тогда я полностью осознала, что за жизнь мне предстоит, и, если бы не отец, в ту же самую ночь я готова была в одиночку ринуться обратно домой мимо тех же селений, степей и гор, что мы прошли вместе, когда направлялись сюда.

Вечером все ожидали прибытия жениха. Я видела, как всем любопытно посмотреть на меня, десятилетнюю девочку из Ирана, которая всего пару дней назад еще играла с подружками в куклы. Теперь эта девочка была в совершенно чужом городе и в окружении незнакомых лиц. Я понимала, что уже больше никогда не увижу своих родственников и близких и поэтому перед отъездом старалась запомнить их лица.

В раздумьях о своем прошлом и будущем я плакала, пока не заснула. Неожиданно меня разбудил очень громкий стук в дверь и страшный крик мужчины, голос которого мне казался знакомым. В недоумении я посмотрела на отца, пытаясь понять, что происходит, но он также ничего не понимал. Да улице раздалось ржание коня.

Хозяин дома, в котором мы ночевали, быстро схватил ружье и пустился к воротам.

– Кто там?! – крикнул он, стоя за воротами. – Что тебе нужно?!

– Это я, Горгинхан. Открой дверь, пока я ее не сломал!

Услышав этот голос, я от удивления вздрогнула. Этим неистово колотившим в дверь мужчиной оказался двоюродный брат моего отца.

«Зачем он сюда пришел? – судорожно стала размышлять я. – Как он нас нашел и что ему нужно?».

Хозяин дома отворил ворота, и Горгинхан верхом на лошади въехал во двор. К этому времени все пробудившиеся от шума спустились вниз навстречу неожиданному гостю. Спешившись, Горгинхан направился в дом, когда к нему вышел отец и протянул руку. В ответ на жест отца Горгинхан лишь окатил его яростным взглядом и спросил:

– Ты еще смеешь подавать мне руку? Я не хочу с тобой даже разговаривать!

Оглядевшись вокруг и пригладив бороду, он продолжал:

– Я пришел за Фарангис. Я заберу ее обратно домой.

– Домой? – переспросил отец.

Не сдержавшись, Горгинхан бросился на отца, схватил его за воротник и, несмотря на то, что их пытались разнять, умудрился несколько раз ударить его по лицу. Страшно испуганная, я помчалась к дяде и закричала в слезах:

– Не бей отца! Не бей!

Увидев мои слезы, Горгинхан немного смягчился; он отошел назад и присел на пол, прислонившись к стене. Отец сел напротив него.

– Тебе не стыдно?! – кричал Горгинхан, потрясая рукой перед отцом. – Привел свою дочь в другую страну, чтобы здесь выдать ее замуж?! У тебя что, нет хлеба, чтобы прокормить родную дочь?! Ты не в состоянии ее содержать?! Я приехал, чтобы забрать Фарангис к себе. Я сам буду ее обеспечивать, но она будет рядом с нами, на нашей земле, а не на чужбине! Она не будет принадлежать иностранцам. Как ты можешь отдавать нашу дочь иракцам?!

Опустив голову, отец молчал и не мог ему ничего возразить. Все вокруг пытались отвлечь Горгинхана и принесли чай, но он был не в силах успокоиться и продолжал кричать на отца.

– Пойдем, – вмешался Акбар, отводя его в другую комнату. – Тебе надо отдохнуть после дороги. Поговорим позже.

Через час Горгинхан ворвался к нам в комнату и все еще с красными от злости глазами сказал:

– Фарангис, достаточно! Собирай свои вещи. Мы возвращаемся.

Все это время молчавший отец закричал:

– Я делаю это ради нее же! Ради нее самой я привел ее сюда! Здесь она выйдет замуж за хорошего и богатого человека! Здесь Фарангис будет счастлива! И ее жизнь в моих руках! Я – ее отец, и мне решать, как все будет…

– Ты вообще веришь в Бога?! – прервав отца, еще громче крикнул Горгинхан. – Если веришь, то как ты можешь выдать свою дочь за человека из чужой страны?! И ты после этого мусульманин?! Ты что, такой бедный, что не можешь прокормить свою собственную дочь?! Я ее дядя! Я верну Фарангис, и никто не сможет меня остановить. Она наша дочь, а не иракцев!

Лицо Горгинхана покраснело от гнева, голос дрожал.

– Быстро! – крикнул он мне. – Одевайся!

Все домашние вновь попытались остановить его.

– Горгинхан, оставайся этой ночью здесь. Не спеши так, – успокаивали они его.

– Прекратите! Не смейте мне указывать! – закричал он так, что больше никто не смел к нему подходить.

Все мое тело содрогалось от криков дяди. На глазах у всех он взял меня на руки и посадил на лошадь.

– Всякий, кто захочет мне помешать, получит пулю из моего ружья! – крикнул напоследок Горгинхан, указав на оружие за спиной.

– Держись за меня крепко, Фарангис, – сказал он мне. – Мы возвращаемся домой.

Я крепко обняла его сзади, пытаясь унять бешеное сердцебиение, и беспокойно взглянула на моего бедного отца, который молча смотрел, как мы удаляемся. Мне было жаль его, и я понимала, что он не может ничем возразить Горгинхану, но в то же время я радовалась, что возвращаюсь домой.

Мы помчались по темным улицам Ханекина, и я помню, как украдкой смотрела на своего дядю. Он был очень сильным, милосердным и храбрым человеком, отцом шестерых детей, и мне тогда казалось, что всё вокруг, живое и неживое, боится моего бесстрашного дядю.

В пути он много разговаривал со мной, рассказывал о своих дочерях и сыновьях и говорил:

– Я никогда ни на кого и ни на что не променяю своих детей. Фарангис, ты тоже мне как родная дочь. Ты должна быть смышленой и находчивой. Если твой отец еще раз придет к тебе со словами об этом замужестве, скажи, что ты никуда не поедешь, и тут же сообщи мне.

– Как ты узнал о том, что меня забрали в Ханекин?

– Твоя бедная мама пришла ко мне и попросила вернуть тебя. Бедняжка чуть не сошла с ума от горя, столько раз она умоляла и заклинала меня, что у меня не оставалось другого выбора…

– Ты устала? – спросил он, когда уже начинало светать. – Давай остановимся здесь на часок и отдохнем?

– Нет, – тут же ответила я. – Я не устала! Поехали дальше.

Мне не хотелось задерживаться даже на минуту и было страшно, что за нами кто-нибудь гонится, чтобы вернуть меня. Я постоянно оборачивалась назад и хотела как можно скорее уехать с чужой земли.

Всю дорогу, что мы с отцом прошли пешком, мы с дядей проскакали на лошади, лишь в одном из селений он слез с нее, чтобы взять у женщин свежего хлеба для меня.

Через некоторое время он предупредил:

– Фарангис, впереди будет дорога, которую нам нужно будет пройти пешком. Там опасно. Если нас увидят иракские солдаты, они нас схватят.

Успешно пройдя то же место, что мы осторожно преодолели с отцом в темноте, дядя обернулся ко мне и, улыбнувшись, сказал:

– Все, Фарангис, мы на нашей земле. Опасность миновала, и теперь нас никто не сможет остановить.

Порой он скакал так быстро, что мне становилось страшно. Дорога, пешком занявшая у нас два полных дня, с Горгинханом закончилась всего лишь за день. По пути домой я вспомнила о платке, который подарила мне мама, и сильно расстроилась, но, увидев вокруг родные места и подумав о том, что это единственное, что я оставила в чужом месте, я почувствовала себя гораздо лучше. Я радовалась от мысли о том, что увижу своих родных и подруг.

«Я вернулась в свой рай», – думала я, проезжая мимо селения Авезин и горы Чагалванд.

Все в нашем селении, увидев меня верхом на коне позади дяди, стали махать и кричать:

– Фаранг! Фаранг вернулась!

Потом я увидела маму, которая, узнав, что мы приближаемся, в сопровождении моих братьев и сестер в спешке выбежала нам навстречу. Она бежала ко мне и, плача, воздевала руки к небу, дрожа от счастья и благодарности, и, добежав, упала ниц в земном поклоне. Горгинхан победоносно сошел с коня, взяв меня на руки, опустил на землю и сказал все еще плачущей матери:

– Вот и твоя дочка!

Мама встала и поцеловала руку Горгинхану, как никогда крепко обняла меня, приговаривая:

– Руле… Руле… Моя маленькая Руле…

Люди, окружившие нас, смеялись и плакали.

– Хватит! – подбадривал всех дядя. – Что вы все плачете?! Лучше радуйтесь тому, что Фарангис вернулась и больше никуда не уедет. Если кто-то захочет забрать ее в Ирак, клянусь Богом, я убью его.

Все проводили нас домой, люди приходили в гости и поздравляли, а ко мне подходили подружки и наивно и недоумевающе спрашивали:

– Фарангис, ты разве не вышла замуж?

– Нет, – улыбалась я, – я вернулась, чтобы выйти замуж здесь.

– Больше не переживай, – говорил дядя Горгинхан, глядя на маму. – Даже и не думай переживать. Будь счастлива и радуйся, что твой ребенок вернулся домой.

– Клянусь вам, – улыбалась мама в ответ на его слова, – я выдам Фарангис замуж за первого, кто сюда войдет и попросит ее руки. И мне все равно, даже если это будет бедный пастух. Я не попрошу у него ничего в благодарность за то, что мой ребенок будет рядом со мной. Клянусь, я не стану чинить никаких препятствий.

– Как же счастлив тот первый человек, который зайдет в этот дом безо всяких затрат, – смеясь, говорил Горгинхан.

Мама не оставляла меня одну, постоянно обнимала, целовала и расспрашивала обо всем, что произошло за время моего отсутствия. Все те дни, что меня не было, мама не прикоснулась к еде и без конца плакала. Было видно, как сильно она осунулась и исхудала. Из-за переживаний мамы, которая еще не могла полностью успокоиться, дядя Горгинхан гостил у нас дома, сказав, что останется до тех пор, пока не вернется мой отец.

Однажды несколько детей вбежали к нам во двор, крича, что возвращается мой отец. Не успел он войти в дом, как дядя Горгинхан снова встретил его с криками и нравоучениями, они опять схватили друг друга за воротники, а после ссоры отец отправился к себе в комнату. Мама пошла за ним, напоила его, накормила и стала беседовать.

– Клянусь тебе, Фарангис будет счастливее, если она останется здесь, – говорила она. – Я поклялась, что выдам ее замуж за первого, кто придет ее сватать. Мне неважно, кем он окажется, главное, чтобы он был иранцем и жил рядом с нами.

– К ночи, когда папа уже успокоился, соседи приходили к нему и тоже пытались переубедить, а на следующее утро после завтрака дядя Горгинхан посмотрел на родителей и сказал:

– Мои дети ждут меня. Я должен идти. Прошу вас, берегите себя и берегите Фарангис.

Опустив голову, отец держал поводья лошади дяди Горгинхана и тихо сказал ему:

– Клянусь Богом, я тоже не был доволен своим решением. Спасибо тебе за то, что вернул мне дочь. Ты прав… Ты все сделал правильно: правильно говорил и правильно поступил, по делу ударил меня… Спасибо тебе… Да вознаградит тебя Аллах.

Увидев слезы отца, Горгинхан обнял его и, прижав его голову к своей груди, сказал: