Освоение ума. Общая основа науки и духовности

Исток этой неувязки – отношение науки к уму. Поскольку умственные явления – сознание, мысли, образы и эмоции – нефизические по своей природе, ум либо вообще никак не учитывали, либо рассматривали как свойство материи. Поскольку наука не могла принять нематериальные явления, их было невозможно изучать научно. В соответствии с тем же принципом ум не «существует», пока не сведен к чему-либо полностью физическому – к «серому веществу» мозга. Таким было очевидное решение. Однако уже в начале ХХ века физикам стало ясно, что некоторые свойства самой материи зависят от роли наблюдателя: ум и материя не обособлены друг от друга. К этому можно добавить, что современные попытки ученых-нейробиологов определять ум исключительно в физических терминах сталкиваются со множеством трудностей. Может ли оказаться, что и сознание, и материя реальны, и то и другое – части природы и тесно взаимосвязаны?

Во второй части, «Сознание: целостная картинка», рассказывается, как созерцательные духовные традиции издавна искали решение этой задачи и пришли к интригующим выводам. Принимая достоверность нематериальных явлений – в особенности ума, – они утверждают, что можно прийти к целостному и гармоничному взгляду на действительность. Наука глубоко изучила материальную природу явлений. Созерцатели исследовали ум, который наблюдает явления и познает их. Выводы обеих традиций указывают на общую основу – Вселенную взаимозависимости между умом и материей. Это позволяет предположить, что наука и духовные учения могли бы сотрудничать и дополнять друг друга в поисках более всеобъемлющего взгляда на мир.

Но достаточно ли у ученых с их выверенной методологией найдется общих точек с созерцателями, чтобы успешно работать вместе? Нам предстоит убедиться, что многие духовные традиции – в частности, происходящие из Азии, – в вопросах исследования ума на самом деле придерживаются высоких стандартов объективности. Хотя на Западе об этом знают немногие, за тысячелетия медитация превратилась в чрезвычайно точный инструмент наблюдений. Цель созерцательной науки может быть духовной – освободиться от психологического страдания, достичь просветления, обрести внутренний покой и тому подобное, – но средства для достижения этих целей требуют ясного понимания всех явлений. В этих подходах человека воспринимают не как гостя в чуждой ему Вселенной, а как полноправного участника, тесно связанного со всем вокруг. Таким образом, для того чтобы достичь свободы, ему или ей потребуется глубоко понять целое. В третьей части картинка сделается еще подробнее: добавится описание одной такой науки о сознании – из индо-тибетского буддизма. Изложенный здесь взгляд на действительность способен прояснить даже некоторые самые захватывающие теории в современной физике, объясняющие возникновение Вселенной. Там, где опирающееся на доступную информацию воображение ученых способно лишь описать такие возможности, созерцатели утверждают, что в окончательной действительности, доступной в утонченных состояниях сознания, они напрямую переживают игру этих творческих сил.

Всегда существовала и существует поныне единая основа как науки, так и духовных учений. Эта общая основа – то, что делает нас людьми – и есть ум. Все бесчисленные явления предстают перед человеческим умом, это человеческий ум исследует природу, прозревает научные открытия и формулирует теории, чтобы проверить их. Но как духовность часто заходит слишком далеко и переполняет ум, душу или дух таинством, затуманивающим наше понимание, так и наука замахивается слишком широко и сводит ум к одной лишь механике мозга. Цель этой книги – помочь взвешенному пониманию ума. Для этого нужно показать, что ум действительно поразителен, а его необычайные качества можно понять, не принося в жертву разум.

Часть I

Что не так с этой картинкой?

Возможно, вам доводилось видеть рисунки, изображающие животных в дебрях леса или толпы людей на карнавале, – и подпись: «Что не так на этой картинке?» На первый взгляд кажется, что всё в порядке. Но стоит присмотреться – и тут же обнаруживаются странности. Вот человек с двумя головами, слон с тремя хоботами или жираф в ботинках.

Картина науки, какую рисуют в учебных аудиториях и в СМИ – что́ наука из себя представляет и как развивалась – также кажется на первый взгляд убедительной. В первой части книги мы познакомимся со странными созданиями, скрывающимися в листве, – поразительно ненаучными допущениями, которые маскируются под научное мышление и даже зачастую направляют его. И, что не менее важно: то, что мы ожидаем увидеть в науке, отчего-то остается за скобками.

1. Брак поневоле

Союз науки и христианства

«Чтобы уверовать, нужно увидеть!» – слышим мы то и дело. В привычном восприятии мира есть ли истина более очевидная? Нет сомнений, что предметы, попавшие в поле зрения, действительно находятся перед нами. Поэтому мы объясняем детям, что нужно посмотреть по сторонам, прежде чем переходить дорогу, и увертываемся, когда в нас летит снежок. В самых разных повседневных делах мы опираемся на зрительное подтверждение. В бизнесе мы следим – буквально – за графиками прибыли. Как доказательство истинности мы желаем, чтобы оно было «записано черным по белому». Приобретая машину или дом, как бы соблазнительно ни звучала реклама, никто не выпишет чек, не рассмотрев покупку тщательно.

Доказательство реальности объектов распространяется и на другие органы чувств. Мы не сомневаемся в том, что можно потрогать, особенно когда обжигаем палец, готовя еду, или стукаемся лбом о низкую ветку дерева. Что может быть реальнее запаха свежескошенной травы, голоса любимого человека по телефону или вкуса любимого десерта? Мы твердо убеждены, что все это существует, поэтому в общем и целом, чтобы убедиться, нужно почувствовать.

Шестое чувство

Помимо пяти органов чувств, мы воспринимаем вещи «в голове» – мысленным взором. Мы постоянно опираемся на мимолетные умственные образы, появляющиеся перед нами, как будто на экране личного, внутреннего видеомонитора. Более того, наши переживания выходят далеко за рамки зрения. Даже в сновидениях мы воображаем, что видим, осязаем, слышим, обоняем, пробуем на вкус и мыслим. Во сне мы не воспринимаем предметы с помощью органов чувств, но такое впечатление складывается у нас благодаря умственному восприятию. Эти внутренне воспринимаемые предметы переживаются как существующие в действительности. Во сне мы убеждены, что эти умственные явления реальны. Редко, если такое вообще случается, мы останавливаемся в разгар кошмара и говорим: «Я не верю, что это происходит на самом деле. Должно быть, я сплю».

В течение дня мы используем этот «театр ума», внутреннее пространство, чтобы организовать жизнь: например, определить, как добраться из пригорода в аэропорт или прикинуть, сколько сдачи ожидать от кассира. Вся наша внутренняя, или субъективная, жизнь разворачивается на этой сцене. Там рождаются, а порой и умирают надежды и мечты: «Любит ли он меня? Ответит ли она взаимностью?» Умственное восприятие можно назвать шестым чувством, ведь оно позволяет нам осознавать внутренний мир, полный мыслей, чувств, образов, фантазий и тому подобного.

Если поразмыслить, станет ясно, что умственное восприятие несколько отличается от прочих чувств. Воспринимаемые им внутренние объекты не обладают вещественной физической реальностью. Кажущаяся действительность сновидения растворяется при пробуждении, а в наших грёзах нет того неопосредованного переживания, когда мы случайно обжигаем палец, как нет и монеток, полученных на сдачу. Но умственное восприятие и воображение играют ключевую роль в другом способе постижения предметов – посредством рассуждений или умозаключений.

Если опираться только на чувства, далеко не продвинешься, верно? Нежась в полусне в гамаке, вы слышите визг, а затем удар. Должно быть случилась автомобильная авария. Вы не видели ничего, но признаки известны и сообразить, что к чему, несложно. Воображение для нас – своего рода умозрительная чертёжная доска, на которой можно проводить расчеты вероятностей и осмыслять варианты. Предметы, которыми мы манипулируем – образы, мысли, эмоции и тому подобное, – высвечиваются благодаря нашему умственному восприятию. Думая, припоминая, рассуждая, мы используем символы, извлеченные из опыта, чтобы расширить свои знания и, по возможности, обогатить жизнь.

Хороший пример этого процесса – наука. Сначала возникает вопрос – что-то загадочное и непонятное. Затем, опираясь на существующие представления, эксперименты и свободный поток научного воображения, ум ученого рождает теорию, связанную с возникшим вопросом. Сначала это может быть просто обоснованная догадка. Затем теорию можно переработать, чтобы согласовать ее с новыми данными, собранными экспериментально – скажем, посредством микроскопа или телескопа, приборов, расширяющих возможности наших органов чувств. Таким способом, например, была открыта планета Нептун. До того, как существование Нептуна подтвердили наблюдением в телескоп, его присутствие было теоретически предсказано на основе отклонений, выявленных в движении соседних планет. А затем спустя некоторое время, используя теорию как ориентир, существование в нашей солнечной системе планеты Нептун подтвердили зрительными наблюдениями.

Это ведет нас к третьему способу познания объектов – знанию, опирающемуся на авторитетный источник. Ни один человек не видел Нептун невооруженным глазом, и немногие видели его в телескоп. Тем не менее, мы принимаем авторитет ученых, утверждающих, что Нептун есть. Когда мы рассматриваем фотографии Нептуна, вряд ли кто-то скажет: «Я не верю, что Нептун действительно существует. Может, эти астрономы подсовывают отретушированное фото шарика для пинг-понга». Точно также мы верим, что человек по имени Наполеон Бонапарт когда-то управлял частью Европы, а вирусы вызывают простуду. Никто из нас не встречал Наполеона и лишь единицы изучали микроорганизмы в лабораториях. Но мы принимаем утверждения астрономов, историков, медиков и многих других авторитетных специалистов, поскольку полагаем, что у них есть специальные знания и компетенции, каких нет у нас. Принято считать их источником, заслуживающим доверия.

Можно суммировать все три способа познания окружающего мира вот так: глядя в окно на улицу, я вижу, как пешеход падает на землю и ему очень больно после того, как его задела проезжающая машина. Я звоню в «скорую помощь» и рассказываю оператору, что́ вижу. Пешеход переживает боль от произошедшего столкновения напрямую посредством своих органов чувств, в основном осязания. Своими глазами я наблюдаю выражение страдания на его лице и видел, как пешеход упал на землю, хватаясь за ногу. Я, возможно, слышал и его крик. Однако то, что пешехода травмировал автомобиль и что ему действительно больно – всего лишь мои умозаключения. Может быть, он притворяется и это просто розыгрыш, или вместе с водителем они придумали мошенничество, чтобы обмануть страховую компанию. Оператор «скорой помощи» принимает на веру мои утверждения и полагает, что я добропорядочный гражданин, у которого всё в порядке со всеми органами чувств. Пара уточняющих вопросов убедит его в том, что я надежный свидетель, а не шутник.

Приобретение знания можно также рассмотреть с точки зрения того, в какой мере объекты скрыты от нас и в какой мере мы способны понять их. Для жертвы несчастного случая предмет, вызывающий у нас сомнение, – его боль – очевиден, совершенно явен. Для меня, свидетеля, его боль несколько менее очевидна. Мне приходится выводить заключение из своего опыта – например, вспоминая выражение собственного лица, когда я переживал травму, или каково мне было бы, упади я с велосипеда. Для оператора «скорой помощи» боль пешехода оказывается очень неявной. У оператора нет ни прямого переживания, ни достаточных свидетельств, чтобы сделать вывод. Ему остается лишь поверить мне на слово.

Неявные истины

Эта последняя категория – очень неявное знание – охватывает самые таинственные и важные стороны жизни, ответы на фундаментальные вопросы, такие как происхождение вселенной, существование творца и судьбы, жизни после смерти и тому подобные. Каждый верит (или не верит) в то, что трудно доказать, опираясь на сведения, получаемые от органов чувств, или на рассуждения. Такие убеждения передаются в семье или в сообществе: мы приучаемся верить в то, во что верят другие. Мы окружены людьми, которые разделяют общие убеждения, и воспринимаем этих людей как авторитеты. Убеждения могут происходить из истины и мудрости учений тех или иных пророков и религиозных лидеров. Слова Мухаммада, Девы Марии, Иисуса, Лао Цзы, Махатмы Ганди, Будды или другого духовного учителя способны тронуть нас до глубины души. Их речи вдохновляют и отзываются эхом наших собственных мыслей о жизни, переживаний или прозрений. «Вот! – восклицаем мы. – Этот человек знает истину».

Такого человека мы, бывает, принимаем за высший авторитет в вопросах устройства действительности – вероятно, оттого что нам кажется, будто он «вдохновлен свыше», или неотделим от «единственного истинного Бога», или обладает «совершенной мудростью». Христиане способны верить в существование небесного рая, поскольку Иисус утверждал, что он есть. Буддисты и индуисты верят в перерождение, поскольку высшие авторитеты – индуистские святые и Будда – утверждали, что это правда. Кто-то, возможно, предполагает, что пророки и святые в силах напрямую постичь эти тайны – посредством чувств или тем или иным рассуждением. Но эти духовные истины для большинства из нас неявны. За редкими исключениями лишь самые праведные или одаренные утверждают, что способны воспринять их.

Что же касается обычных людей, большая часть научного знания также относится к категории сведений неявных. Как мы видели в случае с пострадавшим пешеходом, степень неявности знания зависит от воспринимающего. До XVII века существование Нептуна было чрезвычайно неявной истиной для всех, за исключением Галилея. В 1612 году, наблюдая в телескоп за ночным небом, он различил нечто неопределенное, что, как мы знаем сейчас, было Нептуном. В 1843 годы британский астроном Джон Кауч Адамс, опираясь на математические расчеты орбиты соседнего Урана, сделал вывод о существовании Нептуна. Истина существования Нептуна стала чуть более явной и превратилась в научную теорию, которую разделяли некоторые астрономы, опираясь на умозаключения. После 1846 года, когда Нептун был безошибочно распознан в телескоп, его существование как планеты Солнечной системы стало общепризнанным научным фактом для всех, за вычетом закоренелых скептиков.

Принять существование Нептуна было относительно легко. Многие из важнейших и основополагающих целей научного познания даже сегодня сокрыты от нас в той же мере, что и доказательства существования рая или перерождения. Вспомните историю Исаака Ньютона и яблока. До появления теории всемирного тяготения Ньютона, если яблоко отрывалось от ветки и двигалось к земле, утверждалось, что яблоко «падает». Любой, опираясь на органы чувств, мог сказать, что яблоко тяжелее пера или пылинки и поэтому скорее упадет, чем полетит по ветру. Яблоки, камни и пушечные ядра имели вес, поэтому они падали. Мало кого интересовал вопрос: «А что такое вес?» Одним из таких людей оказался Ньютон. Его вывод: вес возникает в результате действия силы притяжения. Яблоко не падает – оно притягивается к земле. Но почему?

Согласно Ньютону, масса любого предмета представляет собой источник невидимой силы, называемой тяготением, и эта сила порождает гравитационное поле, притягивающее к исходному предмету другие объекты. Ньютон сформулировал свою теорию тяготения в математических понятиях. Поле тяготения не воспринять напрямую органами чувств, но его можно понять посредством умозаключений. После того как теория Ньютона оказалась подтверждена экспериментами и ее приняло ученое сообщество, она превратилась в научный закон, а широкая публика признала ее, опираясь на авторитет источника. Для тех, кто оказался не в силах подтвердить теорию экспериментами или понять математические формулы, гравитация оставалась чрезвычайно неявной истиной, принятой в силу доверия научному сообществу – с опорой на авторитет источника.

Вопрос о том, откуда мы знаем то, что знаем, и верим в то, во что верим, делается совсем уж головоломным, стоит обратиться к более свежей теории гравитации. В начале ХХ века Альберт Эйнштейн предложил теорию гравитации как искривления пространства-времени. Яблоко не притягивается к земле. Оно лишь следует по пути наименьшего сопротивления, и путь этот обусловлен структурой самого пространства. Массивные объекты, подобные Земле, создают определенные искривления пространства-времени, и эти искривления направляют предметы, такие как «падающие» яблоки, «вниз». Для физиков гравитация искривленного пространства – неявный объект знания, постигаемый посредством умозаключений. Некоторые представители широкой публики, ознакомившиеся с теорией искривленного пространства, готовы принять это объяснение, опираясь на доверие к авторитету Эйнштейна – самого известного гения ХХ века. «У него прекрасный послужной список, – рассудят они. – Наверное, его теориям, как бы странно они ни звучали, можно верить. Кроме того, многие другие ученые их тоже подтвердили». Некоторые из нас придерживаются классических ньютоновских взглядов, они всем хорошо известны уже не одно столетие. Но когда мы поскальзываемся в ду́ше, нам наплевать на Ньютона с Эйнштейном. Мы падаем. А глядя на то, как олимпийские тяжелоатлеты корчат гримасы и пыхтят под штангами, или когда мы сами пытаемся поднять что-то тяжелое, любой из нас, даже физик, чувствует тяжесть предмета, а не гравитационное поле. Такова сила привычки.

Итак, говоря о падающем яблоке, что мы назовем общепринятым мнением или здравым смыслом: точку зрения Ньютона, Эйнштейна илипривычные убеждения? Если бы научные теории не вели к новым возможностям и изобретениям, таким как полет человека на Луну, к теориям гравитации можно было бы относиться как к сказкам или досужим рассуждениям. Никто до сих пор не видел гравитацию, и она остается, подобно небесному раю или перерождению, скрытым объектом знания. Так же, как с раем или перерождением, может оказаться, что гравитация как таковая для нас непознаваема или же вовсе не существует.

Наука говорит религии: «Позвольте пригласить вас на танец?»

В эпоху Возрождения Западной цивилизации неявное знание можно было черпать из разных источников. Астрологи утверждали, что способны узнавать будущее по звездам. Древние обычаи указывали наилучшее время для посева злаков. Но Библия была основным текстом, к которому обращались в поиске скрытого знания – ответов на великие метафизические вопросы. В этом собрании историй, записанных или переданных со слов иудейских пророков, Иисуса и апостолов, которые утверждали, что вдохновлены Богом, предложено объяснение природы и происхождения Вселенной, а также места людей в ней. Для обычного христианина слово Бога обладало наивысшим авторитетом. Это убеждение было настолько сильным и широко распространенным, что те, кто сомневался в нем, могли предстать перед инквизицией, где их ожидали отлучение от церкви, тюрьма, пытки или казнь.

Однако с XV до середины XVII века свежие идеи, пришедшие с арабского Востока, и вновь открытые греческие воззрения шаг за шагом преобразовали все стороны европейской культуры, не исключая и религию. Философия и искусство устремились к новым, более светским горизонтам. Поскольку на смену монастырям как центрам обучения пришли университеты, образование также постепенно отделилось от церкви. Коммерция вытеснила феодализм, были открыты новые континенты, города-государства и нации обрели власть, в то время как средневековые теократии и монархии свое влияние утрачивали. Даже идеи, бросающие вызов Библии, стали понемногу проникать в умы. Но самым важным детищем европейского Возрождения оказалась наука.

Обычно мы представляем науку как упорядоченный процесс исследования, при котором теорию необходимо подтверждать экспериментом. Вдохновение важно, но, как сказал Томас Эдисон, гений – это 99 % пота. Наука – тяжкий труд по созданию новых приборов, проведению экспериментов и их математической обработке. Современное понятие науки воплощается в научном методе, который определяют как «принципы и приемы систематического поиска знаний, включая выявление и формулировку задач, сбор данных посредством наблюдения и эксперимента, а также выдвижение и проверку гипотез»[11].

В идеале после того, как теория предложена и собраны убедительные доказательства, сам инициатор или научная группа публикует свои выводы в научном журнале. Это запускает процесс взаимного рецензирования, когда другие ученые тщательно изучают и обсуждают исходную работу, пытаются воспроизвести ее результаты. После того, как все возможные проверки успешно пройдены, новая теория принимается, но лишь условно, ведь все время появляются еще более новые теории, бросающие вызов старым. Физик Ричард Фейнман описал идеальный процесс научного исследования: «Экспериментаторы усерднее всего ведут поиск там, где вероятнее всего найти опровержение наших теорий. Другими словами, мы стараемся как можно скорее опровергать самих себя, ибо это единственный путь прогресса»[12].

Но наука эпохи Возрождения не вышла из лона в своей зрелой форме и с руководством по научному методу в руке. Сегодня наука воспринимается как антитеза религии – факты, доказанные экспериментально, противопоставляются верованиям, слепо принятым со ссылкой на авторитет. Однако представить себе науку эпохи Возрождения, развивающуюся в полном отрыве от религии, невозможно. На самом деле наука – продукт глубоко религиозного общества. Пионеры науки – такие как Коперник, Декарт, Галилей и Ньютон – были верующими христианами. Многие из основополагающих идей науки можно обнаружить в трудах святого Фомы Аквинского (1225–1274), объединившего древнегреческую философию Аристотеля с христианской мыслью. Таким образом, в начале своего пути наука неизбежно развивалась в христианском ключе. Затем, по мере того как она набиралась сил и ее теории и эксперименты стали приносить надежные практические плоды, между учеными и церковными властями завязался диалог, зачастую политический по своей природе – осторожный танец взаимных уступок. Многое было поставлено на карту.

В ходе этих взаимодействий церкви постепенно пришлось смягчить свое противодействие науке – до такой степени, что к ХХ веку абсолютным авторитетом в вопросах устройства действительности для многих людей стала наука, а не религия. Но вместе с тем от идей, заимствованных из христианского богословия, научное мышление полностью не избавилось. Они оказались слишком глубоко укоренены. Как следствие, общепризнанный взгляд на науку на Западе основан на открытиях, сделанных научным методом, но пропитанных неявными христианскими воззрениями на природу. Эта точка зрения возникла из набора метафизических предположений, лежащих в основе науки, и в них сегодня верят многие ученые, – собирательно они называются научным материализмом.

Философия научного материализма в своей полноте сложилась только в XIX веке и представляет собой одно из возможных толкований науки. Она основана на пяти принципах. Говоря коротко, первый и самый главный – это объективизм, он утверждает, что единственная действительность, имеющая значение, существует «снаружи», за пределами нашего разума, это все объекты, которые мы воспринимаем как материальную Вселенную. Далее метафизический реализм – вера в то, что объективную Вселенную можно познать субъективным человеческим разумом. Объективизм и метафизический реализм дополнительно уточнил принцип замкнутости. Согласно ему только материальные воздействия способны повлиять на любой аспект природного мира, иное исключено. В-четвертых, принцип универсализма утверждает, что эти правила действуют повсюду – они одинаковы во всех уголках Вселенной, будь то ядро клетки или центр звезды. И, наконец, физический редукционизм сводит всю природу к материальным сущностям и взаимодействиям. Материалистический взгляд на действительность объединил эти пять принципов и появился на свет как случайное дитя христианства и науки.

В начале

Если помнить о христианских корнях науки, неудивительно, сколь сильно на нее повлияла Библия. Книга Бытия начинается словами: «В начале сотворил Бог небо и землю». В последующие дни Бог породил физический мир, затем населил его животными, и только на шестой, последний день работы над своим Творением Он создал род человеческий. И сотворил Бог людей «по образу и подобию Своему». Позже, когда Адам вкусил от древа познания, этот образ оказался запятнан – произошло отпадение людей от Божьей благодати. Это каноническая отправная точка для иудаизма и христианства, но науку тоже можно проследить до этого первоисточника.