Из замка в замок

Творчество Селина, действительно, знаменует собой тотальное разочарование в человеке и человечестве. Он сам не устает напоминать об этом своим читателям, называя людей то «мистиками смерти, которых следует опасаться», а то и просто «тяжелыми и тупыми». Однако было бы большой ошибкой свести весь пафос творчества Селина к чистому негативу. В этой связи – возвращаясь к сходству с Василием Розановым – можно вспомнить одно из посвященных русскому мыслителю западных исследований, которое носит весьма характерное название – «Юродивый в русской литературе». Во французской литературе, столь богатой всевозможными эксцентричными личностями, это место, на мой взгляд, должен был бы занять именно Селин.

«Посвящается животным» – эти слова предваряют последний роман Селина «Ригодон», который увидел свет уже после смерти автора. Посвящение, сделанное рукой одного из самых «циничных» и «антигуманных» писателей XX века, кажется довольно неожиданным, но только для тех, кто не знаком с его творчеством или знаком понаслышке. Животные всегда занимали в творчестве Селина одно из центральных мест, впрочем, как и в жизни…

А тех, кто недостаточно знаком с его творчеством, и сегодня, увы, очень много, и не только у нас, но и во всем мире. Вышедший в 1932 году роман «Путешествие на край ночи» сразу же завоевал Селину шумную и скандальную известность, которая, хотя и не принесла ему каких-то особых официальных наград и материальных благ, но сопровождала его всю жизнь. И как ни парадоксально, именно благодаря этой известности Селин по сей день остается писателем, мало знакомым широкой публике и, в сущности, так до конца и не понятым. Ибо бросавшееся в глаза новаторство Селина в сфере французского литературного языка, активное использование им арго, склонность к подчеркнуто эпатажным декларациям очень скоро были позаимствованы у него многими современными литераторами. Ощущение новизны исчезло, а вместе с ним стал угасать интерес к Селину читателей, да и критики тоже. А между тем Селин нуждается в гораздо более глубоком и, я бы даже сказал, медитативном прочтении, ибо это писатель, наделенный исключительно глубоким экзистенциальным опытом, который, несмотря на используемые им внешние литературные приемы, никогда не станет достоянием большинства и никогда не утратит своей свежести.

Экзистенциальный опыт Селина – это опыт человека, прошедшего через войну, тюрьму, болезни и всевозможные унижения… Тут невольно в памяти всплывает фигура Достоевского… В свое время народник-атеист Михайловский назвал христианского писателя Достоевского «жестоким талантом». Именно таким «жестоким талантом» можно было бы назвать и Селина, и хотя сам он не считал себя религиозным писателем, его ставшая уже притчей во языцех антигуманность, безусловно, сродни религиозной «жестокости» к человеку Достоевского. Можно безо всякой натяжки сказать, что его творчество апокалиптично. Его романы – это торжество обратной перспективы, в той мере, в какой этот термин вообще применим к литературе. Люди у Селина лишены права на какое-либо мировоззрение, мнение, гордыню, они настолько обнажены, очищены от всего человеческого, что становятся подобными бессловесным тварям, то есть животным. А таким обнаженным человек может предстать… или перед Богом, о котором сам Селин никогда не говорит, или перед Смертью, о которой он говорит постоянно. Более того, животным Селин всегда отдает некоторое предпочтение, даже перед лицом Смерти. «Чьих только предсмертных судорог и где только я ни наблюдал: в тропиках, во льдах, в нищете, в роскоши, за решеткой, на вершинах Власти, пользующихся всеобщим уважением, всеми презираемых, отверженных, во время революций, в мирное время, под грохот артиллерийской канонады, под звон новогодних бокалов… моему слуху доступны все оттенки звучания органа de profundis… но тяжелее всего, я думаю, бывает: собакам!.. кошкам… и ежам…».

Селин «отразил ужас буржуазного существования… показал превращение человека в волка среди волков». Это определение творчества Селина в Краткой литературной энциклопедии начала семидесятых не совсем точно, причем не только своей идеологической предвзятостью. Селину абсолютно не свойственна человеческая гордыня: мол, для человека нет ничего ужаснее, чем оказаться «волком среди волков». Животные у Селина далеко не безобидны, но они гораздо менее опасны, чем люди.

Селина часто называют «выдающимся стилистом». Я думаю, что это не более чем попытка адаптировать к современной культуре явление слишком неординарное и по-настоящему из нее выдающееся. Во всей мировой литературе нет, наверное, другого такого писателя, который со столь подчеркнутым пренебрежением относился бы к композиции своих романов, всевозможным стилизациям и прочим литературным приемам. Когда читаешь Селина, то порой начинает казаться, что даже сами слова для него почти ничего не значат, во всяком случае, значат гораздо меньше, чем интонации, ритм повествования или сложная, до предела запутанная пунктуация…

И животных Селин предпочитает еще и потому, что те, в отличие от человека, вообще не умеют говорить. Сам Селин тоже почти не рассуждает на эту тему: животные просто присутствуют в его книгах так же естественно, как пейзаж, как ночной Париж, как Сена за его окном в Медоне… Неестествен у Селина только человек, который своей болтовней, жадностью, тщеславием замутняет неуловимую, скрытую от глаз, бессловесную сущность бытия. А Селин – один из немногих писателей ХХ века, чье внимание практически полностью сосредоточено на неуловимой, за-словесной сущности жизни и человеческих отношений. Характерна с этой точки зрения и та пресловутая революция, которую произвел Селин во французском литературном языке, – активное использование им арго. Как это ни парадоксально, скорее его можно было бы причислить к символистам, если бы это литературное течение дожило до середины XX века. Абсолютно чуждый символизму идейно, Селин тем не менее пользуется грубыми жаргонными словами прежде всего как символами для выражения простой и грубой сущности современной жизни, открывшейся ему с такой пугающей полнотой. И животные для Селина – символ утраченного Рая, символ утраченной человеком, а потому никогда не достижимой для него полноты бытия.

Именно поэтому его книги и требуют сосредоточенного, медитативного прочтения. По этой же причине с годами они становятся все более аморфными по форме и на первый, поверхностный, взгляд могут показаться даже несколько однообразными, так как все больше начинают напоминать собрание причитаний юродивого, которого злые люди обидели, «отняли копеечку»… Эволюция взглядов Селина, его последовательные антигуманизм и антиутопизм, видимо, косвенным образом сказываются и на форме его поздних романов, в которых он окончательно отказывается от традиционного сюжета и фабулы, являющихся для него также знаками некоего человеческого вторжения в реальность, насилия над ней, пережитками утопических представлений о единстве и взаимосвязи происходящих в жизни событий. Этот неизжитый утопизм, например, можно наблюдать в творчестве того же Достоевского, учившегося искусству построения сюжета у Эжена Сю и Жорж Занд. С этой точки зрения поздние романы Селина, по аналогии с «Частью речи» Бродского, можно было бы назвать «частью жизни», так как они напоминают предельно очищенные от любого видимого вмешательства слепки с бытия, связанные между собой только единством исторического времени и пространства.

Но Селин не только не всеми понят, его имя до сих пор многих пугает. Опыт Селина – это еще и опыт человека, волею судьбы поставленного вне общества и вне закона. И в его особом отношении к животным есть, безусловно, и нечто такое, что роднит его с устрашающим обывателя жестоким преступником, который вдруг проявляет неожиданную привязанность к собакам, кошкам и птицам. Печать такого сходства действительно лежит на Селине и по сей день и, вероятно, останется на нем навсегда…

Впрочем, лучше всего о своем опыте сказал сам Селин: «…если вы оказываетесь в экстремальных условиях, к тому же еще „не по своей воле“, вы сразу же врубаетесь!.. сразу же чувствуете, заранее, когда с вами должно что-то случиться, и именно с вами, а не с кем-нибудь другим… у вас срабатывает инстинкт, как у животного… это только человек туго соображает, разводит диалектику и все затуманивает…».

Думая о том, что же нового внес Селин в мировую литературу, невольно ловишь себя на мысли, что вроде бы не так уж и много. В сравнении с Кафкой или Джойсом, реформировавшими форму современного романа, открытия Селина не столь уж и велики: по форме его романы достаточно просты и традиционны. Однако все формальные нововведения предполагают плавное течение литературы, ее постепенную эволюцию, перспективу развития, а не конец. Творчество же Селина, как я уже сказал, апокалиптично. В Селине прежде всего поражает его предельно трезвый, поистине аскетический взгляд на жизнь, который он ни на секунду не позволяет себе отвести в сторону даже перед лицом смертельной опасности.

Селин умер в Медоне, в том же самом парижском пригороде, где некогда провела несколько лет своего эмигрантского изгнания Марина Цветаева. С трудом верится, что два этих человека могли существовать столь близко, причем не только в пространстве, но и во времени. Более того, Цветаева, чья романтическая эстетика в значительной степени восходит к XIX веку, была на три года старше Селина. Их соседство во времени и пространстве кажется столь невероятным прежде всего потому, что невозможно себе даже представить, чтобы Цветаева прочитала Селина – для нее это было бы равносильно самоубийству. В то же время, совершив это метафизическое самоубийство, она, возможно, избежала бы самоубийства физического… Ибо Селин как бы предвосхитил один из самых роковых вопросов современности: «Возможно ли искусство после Освенцима?», дав на него своим творчеством убедительный ответ. Книги Селина, особенно поздние, – это и есть своего рода «искусство после Освенцима». Однако, ответив на этот вопрос утвердительно, он заставляет своих читателей задуматься уже над другим вопросом: возможно ли искусство, и в частности литература, после него самого?

Санкт-Петербург, 1998 г.

© Маруся Климова

Из замка в замок

По правде сказать, я думаю, что я кончу гораздо хуже, чем начал. О, начал-то я совсем неплохо… я родился, если вы помните, в Курбвуа, на Сене… я говорил об этом уже тысячу раз… после множества падений и взлетов я действительно подошел к критической черте… это возраст, скажете вы… возраст!.. конечно!.. в 63 с гаком не так-то просто влиять на ход событий… находить новых пациентов… куда ни ткнись!.. вас никто не помнит!.. я врач… и скажу вам по секрету, пациенты ценят во враче не столько знания или опыт… но прежде всего, в первую очередь, личное обаяние… а какое, к черту, обаяние, когда тебе за 60?.. для мумии или китайской вазы в музее… это еще куда ни шло… каких-нибудь маньяков, любителей старины это, может быть, и заинтересует… но дам? этих вечно расфуфыренных, размалеванных, надушенных баб?.. дохлый номер! подобный субъект, неважно, пациент он или врач, способен вызвать у них только отвращение!.. вот если бы он был весь в золоте?.. тогда ладно!.. может быть, он и ничего? гм! гм!.. но несчастный урод?.. прочь! Послушайте, о чем говорят больные на улицах, в магазинах… если речь идет о вашем молодом коллеге… «о, знаете, мадам!.. мадам!.. какие глаза! какие глаза у этого доктора!.. он сразу же определил, что со мной!.. он выписал мне эти капли! в полдень и вечером!.. по несколько капель!.. этот молодой доктор просто очарователен!..» А вот какого они мнения о вас!.. «Ворчливый, беззубый, невежественный, шепелявый, горбатый…» с вами все ясно!.. любимец женщин торжествует!.. мужчины кропают законы, женщин подобные глупости не интересуют: они формируют общественное мнение!.. успех медицинской практики полностью в руках женщин!.. вы с ними не в ладу?.. тогда вам хана!.. среди ваших пациенток одни дебилки и неполноценные идиотки?.. тем лучше для вас! чем они ограниченнее, тупее, сумасброднее, тем больше у них энергии!.. можете засунуть подальше свой халат и все остальное!.. остальное? лично меня и так полностью обчистили на Монмартре!.. полностью!.. на улице Жирардон!..[14] повторяю это снова и снова!.. я готов кричать об этом на каждом углу!.. все делают вид, что не слышат меня… такие вещи не слишком приятно слушать!.. однако я предпочитаю поставить все точки над «i»… все!.. эти ублюдки, эти преисполненные святого негодования освободители ворвались ко мне, взломав дверь, и увезли все на Блошиный рынок!.. все было продано за гроши!.. я ничего не преувеличиваю, у меня есть доказательства, свидетели, имена… все мои книги и инструменты, мебель и рукописи!.. все шмотки!.. у меня не осталось ничего!.. ни носового платка, ни стула!.. продали даже стены!.. дом, все!.. пустили с молотка!.. «и поделом»! на это нечего возразить! вы так думаете! я читаю ваши мысли!.. совершенно справедливо! о, надеюсь, что с вами такого не случится! Ничего подобного с вами никогда не произойдет! вы ведь так предусмотрительны!.. вас можно заподозрить в симпатиях к коммунизму не больше, чем любого рядового миллиардера, вы такой же пужадист, как сам Пужад[15], вы нейтральны, как швейцарский сыр, американизированы, как Буффало!..[16] вы в прекрасных отношениях со всеми, кто имеет хоть какой-то вес в обществе: Ложа, Профсоюзная Ячейка, Церковь, Прокуратура!.. стопроцентный хрянцюз… о, вы-то знаете, как делается История!.. невольник чести?.. еще бы!.. сподручный палача? и это можно!.. позвольте-с мне облизать нож гильотины?.. хе! хе!

А пока у меня нет даже «Пашона»…[17] мне надо срочно одолжить «Пашон», ибо это лучшее средство от назойливых пациентов!.. вы приглашаете их садиться и начинаете измерять давление… они так много жрут, пьют и курят, что редко оно опускается у них ниже 22… 23… а вдруг maxima… их жизнь – что-то вроде шины… они панически боятся этого maxima… взрыв! смерть!.. 25!.. тут они перестают шутить и становятся крайне серьезны! вы объявляете им, что у них 23!.. больше вы их не увидите! а какой взгляд они бросают вам, уходя! сколько в нем ненависти!.. вы кажетесь им садистом, убийцей! «до свиданья! до свиданья!..»

Ну и черт с ними!.. когда-то у меня был «Пашон», и мои друзья приходили ко мне проверить свое здоровье… вероятно, им доставляло удовольствие видеть, в какой нищете я живу… 22!.. 23!.. теперь и их нет!.. но вообще-то, откровенно говоря, я бы с удовольствием завязал с медициной… а между тем я вынужден продолжать! diabolicum! до самой пенсии! может быть, тогда наступит конец?.. какое там «может быть»! экономить! на всем! всегда! и везде!.. во-первых, на отоплении!.. всю прошлую зиму температура не поднималась выше плюс пяти! мы, конечно, привыкли!.. закалились! о, можете не сомневаться!.. нордическая закалка! мы продержались там наверху целых четыре зимы… почти пять… при 25 ниже нуля… в этом грязном хлеву… без огня, без единой искорки, даже свиньи сдохли бы там от холода… уверяю вас!.. впрочем, мы здорово закалились!.. соломы на крыше не осталось совсем… ветер продувал нас насквозь, снег сыпался нам прямо на голову!.. пять лет и пять месяцев на льдине!.. Лили больная после операции… вы, вероятно, думаете, что этот ледник был бесплатным? о, вы глубоко заблуждаетесь!.. вовсе нет!.. я оплатил все!.. вот чеки, подписанные моим адвокатом… заверенные Консульством… видите, у меня есть основания для недовольства! меня ведь ограбили не только на Монмартре… на Балтике я тоже подвергся бандитскому нападению!.. грабители с Монмартра собирались выпустить мне кишки, размазать мои внутренности по мостовой до самой улицы Лепик… балтийские бандиты сделали все, чтобы я сдох от цинги… они намеревались сгноить меня в тюрьме «Ванстр»…[18] и им это почти удалось… два года в канаве, три на три!.. потом они вспомнили о холоде… о вихрях Большого Бельта…[19] заперли меня! на пять лет! и заставили платить! повторяю еще раз! все мои сбережения!.. все мои авторские права!.. то немногое, что я имел! все уплыло!.. прибавьте к этому наложенный Трибуналом арест на имущество!.. вот смеху-то было! надо же до такого додуматься!.. у меня ведь почти ничего не осталось!.. ничего, кроме единственного костюма, который я храню с 34-го года! Он дорог мне, как память!.. я не Пужад, и не собираюсь приписывать себе способность предвидеть экономические катастрофы заранее, особенно теперь, когда от прошлого остались одни мумии!.. я рассказываю об этом предусмотрительно сделанном мной в 34-м году приобретении просто так, сам не знаю зачем!.. в те тяжелые времена было не до щегольства… мой портной жил на проспекте Опера… «Пожалуйста, сшейте мне костюм! Необычный, строгий!.. супергабардиновый, Пуанкаре!..[20] в стиле Пуанкаре!»

Стиль Пуанкаре только что входил в моду! френч! на самом деле очень необычного покроя… меня обслужили!.. костюм до сих пор у меня… ему просто сносу нет!.. судите сами!.. он прошел всю Германию… Германию 44-го года… под бомбежками! и какими! продолжавшимися в течение четырех лет… человеческий буйабес, пожары, танки, бомбы! груды развалин! он немного выцвел… и все! а потом еще все эти тюрьмы!.. пять лет на Балтике… ах да, чуть не забыл! сутолока Безон-Ля-Рошели и кораблекрушение в Гибралтаре![21] уже тогда он у меня был!.. теперь гордятся своими нарядами из нейлона, костюмами «Гревэн», атомными кимоно… представляю, что стало бы с ними!.. мой-то целехонек! поизносился, конечно! оно и понятно! пообтрепался!.. четырнадцать лет суровых испытаний!.. мы все немного пообтрепались!

Я никогда не стремился выделиться, одеться поживописнее… как на полотнах… Ван Дейка… Рембрандта… Вламинка… нет!.. я всегда хотел быть как все… ведь я врач… в своем белом халате… из какого-то синтетического волокна… я очень респектабелен… и имею вполне приличный вид… однако стоит мне выйти в костюме Пуанкаре, и этого обо мне уже не скажешь…я мог бы купить себе новый костюм… конечно!.. экономя еще больше… на всем… мне стыдно в этом признаться… но я стал совсем как моя мать… бережливость! экономия! однако всего не учтешь… моя мать потеряла сознание и умерла от сердечного приступа прямо на скамейке, голод и лишения, вероятно, тоже сказались, я был тогда в тюрьме «Вестерфангсель» в Дании… она умерла в мое отсутствие… я сидел вместе с приговоренными к смерти в секторе «К»… я проторчал там целых 18 месяцев… тот, кто не хочет слушать, может не слушать, но я никогда не перестану повторять это…

Моя мать, несмотря на свое больное сердце, физическое истощение, голод и прочее, умерла в полной уверенности, что все это лишь временные затруднения и что, проявив определенную стойкость, волю и терпение, можно дождаться лучших дней, когда все снова встанет на свои места, эти жалкие бумажки снова превратятся в настоящие деньги, пачка масла снова будет стоить двадцать пять сантимов… поймите, я тоже помню, как жили до 14-го года… я панически боюсь лишних трат… когда я вижу эти цены!.. стоимость одного костюма, например!.. я немею от ужаса! скажите: неужели Президент, «Комиссар», Пикассо, Галлимар могут позволить себе покупать одежду?!.. переведите цену одного костюма «Комиссар» в калории – о, это же можно жить, творить, любоваться на Сену, посещать музеи, платить за телефон в течение по крайней мере года!.. одежду теперь покупают только сумасшедшие!.. картофель, морковь, это еще куда ни шло!.. лапша, морковь… я не хочу жаловаться!.. бывало и хуже!.. гораздо хуже!.. конечно, мне платили!.. дело не в этом!.. но все мои «авторские права»! «Путешествие»!..[22] а не только мебель и рукописи!.. все пошло псу под хвост!.. да здравствует сила!.. на Монмартре и в Сен-Мало!.. на юге!.. на севере… на востоке… на западе… повсюду процветает бандитизм! на Лазурном берегу или в Скандинавии!.. везде одно и то же!.. напрасно вы будете стараться, лезть вон из кожи… чтобы им угодить… теперь ведь есть эта чертова 75-я статья[23], будь она проклята! Величайшее Соизволение на то, чтобы вас выпотрошить, обобрать до нитки и разделать вашу тушку на фрикассе!

Вот такие пироги!.. я уже поведал вам о своем рационе… что касается меня, то мне не составляет большого труда ограничить себя в еде… это несложно!.. другое дело Лили!.. Лили нужно как следует питаться… она меня волнует гораздо больше… ее ремесло требует много сил!.. конечно, мы позволяем себе некоторые излишества: собаки, например… наши собаки… они лают!.. что это там за тип у решетки?.. просто какой-то мудак или убийца?.. вы спускаете свору! гав! гав! и никого!..

– Но где же вы живете?.. – спросите вы, – гордый Артабан?[24]

– В Бельвю, месье!.. на косогоре! приход Бельвю!.. вы, наверное, знаете?.. в долине Сены… сразу за тем заводом на острове… я и родился неподалеку… извините, я повторяюсь… но закоренелым тупицам приходится повторять по сто раз!.. Курбвуа[25], Сена, Рамп дю Пон… не всем нравится, что я родился в Курбвуа… и мой возраст тоже, я повторяю год моего рождения… 1894!.. я пережевываю одно и то же?.. обмусоливаю?.. имею право!.. как уроженец прошлого века я имею право пережевывать одно и то же!.. и, о Господи! ворчать!.. поносить все на чем свет стоит! и между прочим, должен вам признаться, что вся эта свора прожорливых пьяниц, все эти рожи, на которые я постоянно натыкаюсь повсюду от Бастилии до площади Тертр, на самом деле выводят меня из себя!.. эти ублюдки притащились черт знает откуда… из Вовера!.. Перигора![26] с Балкан!.. Корсики!.. во всяком случае, они не местные!.. это мне было некуда податься… а куда, вы думаете, они пошкандыбали, спасая свою шкуру? они разбежались по домам! черт побери! и армия вместе с ними!.. корм для червей, проклятые дармоеды!.. у меня же даже кормилица жила в Пюто, Сантье де Бержер… а впрочем, кому это теперь интересно?.. ладно, поехали дальше!

Вернемся в Бельвю… к суровым условиям нашего существования… мне-то что… мне нужна только голова… чем меньше я ем, тем лучше она работает… конечно, меня слегка пошатывает… со стороны можно подумать: вот! он опять наклюкался!.. и так действительно говорят… что ж, можно даже специально создать себе репутацию пьяницы, ни на что не годного бездельника, кретина, да еще, плюс ко всему… «с уголовным прошлым»!.. вас будут презирать? ну и хорошо!.. мне все равно, я старик, и как я уже сказал, чем меньше я ем, тем лучше мне работается!.. но Лили-то не старуха! ей нужно давать уроки танцев! конечно, много на этих уроках не заработаешь!.. нам не хватает даже на отопление!.. она делает, что может… я тоже делаю все от меня зависящее… я это говорю не для того, чтобы выжать из вас слезу, но наши дела действительно идут из рук вон плохо!.. по правде говоря, если уж на то пошло… мы вынуждены влачить существование гораздо более жалкое, чем последний рабочий, там, напротив, у Дрейфуса…[27] по крайней мере, у того есть!.. пенсия! да, Мадам!.. страховка, отпуск… целый месяц отпуска!.. но разве я могу устроить Дрейфусу Познань?..[28] разве я могу назвать себя нещадно эксплуатируемым? а почему у меня нет хотя бы самой жалкой зарплаты? рабочие бы меня просто не поняли!.. им плохо у Дрейфуса? пенсия! отпуск! страховка! да если бы я ишачил на Дрейфуса, меня бы, по крайней мере, уважали!.. если же я скажу, что я ишачу на Гастона[29], меня поднимут на смех!.. ведь я знаменит, как никто другой!.. я прославился на весь Франкрайх, и теперь все стены заклеены плакатами, где я представлен предателем, безжалостным гонителем евреев, который скурвился и фуганул Линию Мажино[30], а вместе с ней Индокитай и Сицилию… о, я это знаю!.. на самом деле они не верят ни слову из этих ужасов, но можете не сомневаться, уверяю вас, они будут травить меня до самой смерти!.. пропагандистская машина запущена, и им просто нужен козел отпущения среди расистов…

Но вернемся к более важным вещам!.. я говорил вам про зиму в Бельвю… о холоде… когда я теперь слышу, как мне на него жалуются… мне смешно!.. представляю, что было бы с этими неженками в Скандинавии… на берегу Балтики под ураганным ветром, срывающим с крыши ветхую солому!.. – 25 и не только на уик-энд… целых пять лет, мадам! стоит только выйти из камеры!.. хотел бы я посмотреть, как Лукум бьется своей башкой о лед того моря… захватывающее зрелище!.. а этот Ахилл![31] со своим семейством!.. о, но это еще не все!.. сначала эти невинные ангелочки должны были бы отмотать пару годков в «Ванстре» по 75-й статье… посмотрел бы я тогда на их физиономии!.. им наверняка это пошло бы на пользу!.. вот тогда… тогда… мы бы и поговорили!.. можно было бы даже пожать им руку… может быть, в них пробудилось бы что-то человеческое…

Я, кажется, говорил про завод на острове?.. признаться, в старости на многое начинаешь смотреть иначе… инвалиды на 75 процентов или разнорабочие никому не нужны!.. такова жизнь! я не жалуюсь!.. вот если бы я с юных лет начал закладывать за воротник, скажем, еще в средней школе, тогда у меня не было бы проблем, был бы я теперь дворником у Дрейфуса… меня бы все уважали, у меня были бы деньги и пенсия…

Что касается медицины… то больные ко мне еще иногда приходят… а как же!.. ни один врач не может похвастаться, что больные его больше не достают!.. нет! не так часто… конечно!.. я их осматриваю… не хуже, чем другие врачи… и не лучше… я – сама любезность! о, я очень вежлив! и очень внимателен!.. я никогда не ставлю диагнозы наобум!.. никогда не старался пустить больным пыль в глаза!.. за целых тридцать пять лет я ни разу не выписал ни одного заумного рецепта!.. тридцать пять лет, что бы там ни говорили, но столько не живет даже лошадь!.. не то чтобы я не знал, как это делается!.. я знаю! прекрасно знаю!.. я внимательно штудирую все медицинские проспекты… по два, три кило в неделю!.. в огонь! в огонь все это! я не возьму греха на душу! и никогда никому я не порекомендую непроверенного средства! я человек старой закалки… черт возьми! сучье отродье!.. на что вы меня толкаете? на преступление? уголовщину?.. Бухенвальд? Сибирь?.. Покорно благодарю!.. каббалист, опасный алхимик! этого вы от меня не дождетесь! единственный мой недостаток заключается в том… что я никогда не прошу денег! я не могу заставить себя делать это!.. у меня нет ни пособий… ни страховок… такова уж моя натура!.. идиотское самолюбие! я ведь не бакалейщик какой-нибудь… лапша?.. пачка печенья?.. уголь? и вода из-под крана тоже? тем, что я никогда не взял с больных ни сантима, я создал себе больше проблем, чем Петьо, который жарил их в печи!..[32] о, я благородный сеньор!.. благородный господин с Рамп дю Пон!.. господа Швейцер, аббат Пьер, Жоановиси, Лазарефф[33], вот они могут позволить себе подобные жесты… а мое поведение кажется всем подозрительно легкомысленным!.. он ведь был в тюрьме, кто его знает, что у него на уме!