Сердце Льва

«      »

С этой минуты в душу Тамар вселился бес противоречия. Всё в ней вызывало чувство протеста. Природная одарёность подсказывала в вопросах профессии методы, противоречащие существующим правилам и многолетней практике. Эти дерзкие решения, как по волшебству, давали неожиданно прекрасные результаты. Ощущение своей непогрешимости вселяло чувства уверенности, вседозволенности и превосходства.

Прием окончен. Леван снял халат и вышел на балкон Консультативного центра. Все комнаты этого длинного

здания имели выход на балкон. Тамар ещё заполняла истории болезни пациентов, а доктор Гурами уже возлежал в шезлонге под окном своего кабинета.

–

Почему ты отказал этой старой женщине? – Гурам приоткрыл один глаз, убедился, что рядом Лев, закрыл глаз и продолжил: – У неё ранняя стадия опухоли груди. Её просто страшит диагноз – «рак». Это можно лечить, а можно повторить анализы и провести операцию груди.

–

Пусть делают, – спокойно ответил Лев. – А мы тут причём?

–

Можно было назначить наш надзор. Она просила. Говорила, что ей так будет спокойнее. А ты отказал. Почему? Так бизнес не делается.

–

Она обречена.

–

Это как? – Доктор привстал, опустил ноги на пол и, сидя, уставился на своего молодого коллегу.

–

Не знаю… На ней печать судьбы… Ей уже никто не поможет. Ей осталось жить не более пары месяцев. – Лев закрыл лицо ладонями. – Она умрёт не от этой болезни.

–

Её убьют?

–

Не знаю.

–

И . ничего нельзя сделать?

–

А что можно сделать, если решение о её судьбе уже принято?

–

Кем?

–

Небесной канцелярией, дядя Гурам!

–

Ну, а.и-и-и .а-а-и-а-а.ну.да.

–

Вы правы, – констатировал Лев. – Лучше не скажешь!

–

А я скажу, – Тамара стояла в дверях своего кабинета. – Мы плохо понимаем святош, а они нас. Они имеют дело с душой, которой управляет эта «Небесная канцелярия», а мы – с минздравом, которое лечит тело. Ведь если наше министерство вынесет постановление, которому нельзя противостоять, оно будет выполняться. Вот и у них то же самое! Поэтому Лев решил оставить старуху в покое, а я оформила наш надзор. Пока есть живое тело, за ним нужен надзор. Так что Вы, батоно Гурам, будьте добры, проследите в онкоцентре за тем, чтобы минздрав и мы имели надёжные документы нашей непричастности к её внезапной кончине.

–

Ты взяла с неё оплату консультативных услуг?

–

Да. И представь себе, согласно твоему прогнозу, всего

за два месяца.

–

Но это же …

–

Так! – сжала губы красавица. – Тебе это не нравится?

–

Представь себе. И очень не нравится.

–

Ах вы, божьи человечки! Если старуха умрёт без страха, с надеждой, которую мои объективные консультации будут в неё вселять, – это плохо?

–

Непорядочно. – в мыслях Левана что-то застопорилось.

Любые воспоминания и впечатления, связанные с Тамар, всегда грели его душу. Теперь же это тепло стало жечь. Оно, это ощущение, жгло каким-то чужим, холодным жаром. Всё оставалось, как и прежде, только вот душа ощущала жгучий холод вместо уютного тепла. И этот холод таил в себе . пустоту.

Ощущение холодной неопределённости было воспринято им, как страх. Впервые это чувство посетило его душу. Вся двадцатилетняя история его жизни складывалась так, что он ни разу не успел ощутить страх как чувство. Не было у него такого органа чувств, который фиксировал бы страх.

–

А ты мог бы ей сказать ту правду, которую знаешь? – резко парировала Тамар. – Что же ты промолчал? Испугался! Все святоши – трусы!

–

Нет, моя дорогая Тамар, – впервые слово «дорогая» прозвучало из уст Левана с интонацией холодной и чуть ироничной. – Есть заповедь врачей: «Не навреди». Если бы я знал, что моё предупреждение поможет, пусть даже больная меня проклянёт, – обязательно сказал бы. Но сказав, я могу только отравить последние дни её жизни. А ты взяла плату за ложь.

–

Чистоплюй! – воскликнула женщина с прекрасными, но искажёнными злобой чертами лица.

БАБА ОКТЯ

Под мерный стук колёс мысли, играючи, скачут, выхватывая фрагмент за фрагментом из прошедших ситуаций и рисуя картины вероятных будущих событий. Эта игра воображения не даёт уснуть, и уже во втором часу ночи Вадиму надоело лежать с открытыми глазами на своей полке. Он встал, прикрыл одеялом спящую Розу, тихонько отворил

дверь и оказался в коридоре вагона.

Вагон раскачивало, и ему пришлось хвататься за стенки.

–

Чего это так качает? – обратился он к проводнице, которая подметала ковёр.

–

Огромное болото. Плавуны. Зовётся это место «Чертовой поймой».

Одно только напоминание о старом приятеле вызвало бурю у него в желудке, учащённое сердцебиение и холодный пот на лбу. А проводница открыла дверь в тамбур, сунула в рот два пальца и издала такой свист, что у Вадима завибрировали мозги, зрачки начали бегать в разные стороны, и голова захлопала ушами. Пронизывающий холодный ветерок с запахом гнилого подземелья замёл в коридор вагона толпу прозрачных фигур с перламутровыми лицами и нечёсанными патлами. Влетевшая ватага была одета в лохмотья платьев всех веков и народов. Они толпились, стараясь занять лучшие места возле окон, подальше от дверей купе, повыше к потолку… каждый по своему вкусу.

–

Вертеп, – это определение пришло в его голову так естественно только потому, что оно точно соответствовало разыгрываемым вокруг него сценам. – Чертовски холодно, – подумал Вадим и повернулся, чтобы вернуться в купе.

–

Интересное дело, – обратился к нему мохнатый чёрт с длинным хвостом и … красной бабочкой на шее. – Мы тут к нему всем скопом, а он от нас морду воротит.

У Вадима сразу отлегло от души, и он почувствовал «правду жизни».

–

Вот, наконец-то, ты в своём реальном обличии, – обрадовался он встрече. – Так-то лучше. Теперь всё ясно. Теперь понятно. Теперь не страшно.

В верхней правой лапе чёрта появился посох с трезубцем.

–

Её верхушечье! Неизменная спутница Князя Земли! Всенощная Октябрина Солоховна! – провозгласил этот глашатай, трижды стукнул посохом об пол, отошёл в сторону и склонился в низком поклоне.

Решительная счастливая победоносица, точно такая, как на фотографии вместе с его отцом десяти лет от роду, вошла легенда семьи Чудра – баба Октя. Похорошевшая, ухоженная, с распущенными длинными волосами, бабка остановилась в двух шагах от Вадима.

-

Ты меня узнал! – обрадовалась она. – Вот какой у меня внук! – Она обратилась к притихшей толпе, разместившейся в коридоре. – Вы все были свидетелями того, как он сорвал планы самого Азаза-Адамбека. Наш повелитель поручил мне возвести Вадима в ранг неприкасаемых. Это достойный продолжатель моих и Солохиных дел на Земле. – Она повернулась к Вадиму: – Когда Адамбек, князь Земли, узнал, что ты нашего роду-племени, то, чтобы не омрачать наши с ним отношения, решил выделить тебя из смертных и перевести в ранг неприкасаемых.

–

Это что такое?

–

Это отдельная категория смертных, которые никогда, ни при каких обстоятельствах не будут используемы в наших целях, не будут заражены нашим вирусом, не будут наказываться за действия, противоречащие нашим планам.

–

И много таких?

–

Нет. Это те люди, которые активно строят жизнь на Земле. Ты из таких. А вот этот, – она указала на чёрта с бабочкой, – хотел тебя использовать, как инструмент, как килера. Он будет наказан за «политическую близорукость».

–

Но, – Вадиму стало жалко своего «советчика», – может, он не так и виноват? Он очень помогал мне.

–

Понимаешь, – бабка взяла его под руку. – Этому олуху было поручено закрутить интригу вокруг твоего знакомого Василя, с тем, чтобы убрать его из жизни. Мешает он. А этот безобразник и лентяй не смог найти исполнителя лучше, чем друга детства его жены. Ну, хоть и чёрт, но – без мозгов. Лентяй. Нет, чтобы побегать, подсуетиться, придумать вариант поизощрённее! Нет, поселился у тебя в доме. Завёл канцелярию с факсом и секретаршей и ждал, когда ты ему притащишь тело бездыханного Василя.

Она обернулась, подозвала чёрта, подцепила его пальцем под бабочку, притянула к себе и прошептала в волосатое ухо:

–

Лети в Запорожье и исправляй свои ошибки. Без договора с Василём, чтоб мы тебя не видели. Брысь!

Чёрт мгновенно испарился.

–

И мне пора, – Октя посмотрела на внука и расстроилась. – Жаль, скоро рассвет. Живи, и не забывай нас.

В поезде просыпаешься рано. Лежишь в неге, и под стук колёс собираешь мысли. Этот процесс длится всего не

сколько секунд, а впечатление такое, будто ты провалялся с открытыми глазами целый час.

Роза сидела на своей полке и смотрела, как он просыпался. Всю неделю в столице нефтяников она стояла на страже его здоровья и психики.

–

Доброе утро, родной! – она с тревогой и надеждой всмотрелась в его лицо.

–

Доброе утро! – он постарался припомнить ночное приключение. Улыбнулся, и Роза услышала долгожданный спокойный голос мужа. – Всё хорошо, моя дорогая. Будем жить и строить жизнь.

СДЕЛКА СОСТОЯЛАСЬ

Нана захлопотала с той минуты, как в дверях квартиры появился её единственный сын. Только он сел в кресло возле отца, мать поставила на журнальный столик фрукты.

–

Поешь, Лёвушка. Тебе витамины нужны. Я сейчас варю хинкали. Будем кушать.

–

Нет, мама. Я не могу ждать.

–

Тогда всё же не уходи. Я сейчас брошу в кастрюлю твою порцию хинкали. Поешь и пойдёшь.

–

Папа! – обратился Лев к отцу, который сидел в кресле напротив телевизора, уткнувшись в очередной фолиант. – Хочу в деревню до приезда Василия.

–

А почему? Что-нибудь случилось? – Соломон и не подумал оторвать взгляд от книги.

–

Нет. Просто мне надо побыть в тишине и одиночестве.

–

А чего спрашиваешь? – Соломон перевернул страницу. – Надо? Езжай!

–

Можешь дать мне машину? Или ехать в автобусе?

–

Спроси у Имы, – он снова перевернул страницу книги. – Я хожу на работу пешком. Машина сейчас может быть нужна только ей.

–

Спасибо! – Лев встал, перевернул отцу страницу, приложился щекой к его лысой макушке и пошёл в комнату Натали Арье.

–

Бери машину, – ответила на просьбу своего любимца Има. – Ты едешь с Тамарой?

–

Нет. Один.

–

Поговорим? – она так хотела пообщаться, узнать

причину его добровольного отшельничества, облегчить вероятное чувство разочарования в предмете страсти.

–

Молча, – ответил Лев.

–

С Богом! – напутствовала старая материалистка.

Има научила его молча переносить обиды. И сейчас она

не посмела нарушить эти устои. А сердце сжалось и забилось в конвульсиях. Больно! Но такова плата за самостоятельность

–

право на свободу.

Когда сын вышел от Натали, Нана позвала его из кухни:

–

Всё! Леванчик! Хинкали на столе, ждут тебя.

Нет на свете такого мужчины, который способен отказаться от хинкали в исполнении Наны.

–

Давай! – Леван присел за стол на кухне. – Пожалуйста, мама, побыстрей. Я очень спешу.

–

Всё! Всё готово. Садись.

Большая тарелка с хинкали испаряла такие запахи, что у Льва рот наполнился слюной. Однако не вкусил он и парочку из двадцати дымящихся, полных сока и прекрасного фарша пельмешек, как пожалел, что попался на приманку: за это время мать успела задать несколько вопросов, на которые сын не собирался отвечать, а теперь вплотную подобралась к его «душевным проблемам».

–

Мама! Дорогая! Дай мне доесть, пожалуйста, – приостановил Лев процесс поглощения хинкали.

–

Всё, всё, – засуетилась мать. Она отошла от стола, повернулась к плите и стала причитать: – Никто со мной не делится. Я всегда всё узнаю последней. А когда что-нибудь случается, меня спрашивают: «Где ты была?» Как: где я была? Тут. Но со мной никто даже разговаривать не желает. Был маленький: «Мама!.. Мама!.. Мама!» А теперь? Вот каким стал! Теперь ему мама не нужна. – Она помолчала, а плечи вдруг стали вздрагивать. – Ты прости меня, сын. Я понимаю – ты взрослый. Но не выбрасывай меня из своей жизни. Может, я тебе и не нужна… уже. Но ты как был мне нужен ещё до того, как увидел свет, так и сейчас – без тебя мне жизни нет. – Комок, образовавшийся в горле, давил её так, что слёзы и истерика готовы были вступить в бой с чёрствым и неблагодарным сыном.

–

Мама! Я сейчас еду в деревню, – уловив состояние и представив себе продолжение, Лев решил успокоить мать.

–

Мне нужно многое обдумать. Вот вернусь, мы с тобой ся

дем и обо всём, что нас интересует, будем говорить. А сейчас у меня куча нерешённых дел и говорить о них – преждевременно. Я тебе клянусь, что обговорю с тобой все проблемы на год вперёд. – Он вытер губы, положил салфетку, подошёл к матери, обнял её и стал мурлыкать старую колыбельную песню. Полные благодарных слёз глаза глядели снизу вверх, и материнская обида вдруг обернулась материнским счастьем.

–

Я еду в деревню, – ответил Лев на вопрос Тамар.

–

Надолго? – спокойно спросила она.

–

Не знаю.

Лев сел в машину и уехал. А в душе Тамар образовалась пустота. Вот так просто, на пустом месте, от неопределённости.

«      »

Слабые и беззащитные люди стараются утопить в вине и удовольствиях «минуты душевной печали». Тамара Георгиевна больше всего не любила заниматься домашним хозяйством. Она была, как и подобает медику, чистоплотным и аккуратным человеком, однако регулярно, добросовестно, но неохотно, выполняла только минимум необходимой домашней работы. А сейчас, в ситцевом домашнем халатике, спрятав волосы под косынку и засучив рукава, занялась генеральной уборкой своей небольшой квартиры. Энергия красивейшей женщины с лёгкостью двигала мебель. Скорость и капитальность производимой работы могли бы удивить любую профессиональную уборщицу. Что думалось, и о чём переживала её душа, знало только её подсознание. Сознание занималось уборкой. Так отреагировала сильная личность на состояние смятения души.

– Очень интересно, – доброжелатель с бабочкой на голой шее удобно расположился в кресле напротив дивана, на который прилегла хозяйка после завершения уборки, – как легко отпускают от себя любимых и дорогих людей. – Тамар вопросительно посмотрела на собеседника. – Я был вместе с ним, когда он попросил машину у отца. Тот даже не оторвался от чтения. Мать накормила и отпустила. Только эта вредная тётка попробовала поговорить с ним откровенно.

– 

Зачем Вы мне это рассказываете? – безразличным тоном спросила хозяйка квартиры.

– Да потому что и ты не особенно обеспокоилась его внезапным отъездом.

– 

А чего беспокоиться? Он всегда лучше других знает, что и как делать.

– 

До тех пор, пока владеет собой и ситуацией.

– 

Он всегда владеет собой.

– 

Это да, но в данном случае ситуация владеет им и может привести к беде.

– 

Я слушаю! – Тамара постаралась не менять тон речи, но гость уловил лёгкую нотку обеспокоенности.

– 

Мн-н-да! А ты сильная женщина: поматросила и бросила. Не каждая способна на небрежный жест в отношении такого уникального партнёра.

– 

Лучше пусть это выглядит так, чем наоборот.

– 

Да. Для больного самомнения – так лучше, – гость встал и направился к двери.

– 

Подождите! – не выдержала Тамар. – А что за ситуация им владеет, которая сильнее него?

– 

Мне тебе рассказывать? – он подошёл вплотную к дивану и вперил в женщину жёсткий взгляд. – Ты что? Вправду веришь, что такой человек способен заниматься сексом и не любить, не уважать женщину, с которой вместе? Эти твои амбиции на пустом месте … Подумай!.. Куда могут привести? – Он почувствовал, как воздействовали эти слова на гордячку, и решил добиться результата. – Никто и не подумает обвинить его в вашем раздоре. Ты и только ты останешься виноватой. А кроме того, тебя сочтут ещё и глупой курицей, которая не сумела удержать такого мужчину. И что бы ты ни говорила, все будут того мнения, что он тебя поматросил. Я бы хотел, чтобы это дошло до тебя!

– 

Представь себе – дошло! – дерзко выпалила Тамар. – Но для того чтобы он стал ручным, нужно сломить его волю. Это мне не по силам. А я готова душу продать, лишь бы удержать его.

– 

Послушай, глупая девочка, – неожиданно довольной улыбкой он её удивил так, что Тамара продолжала слушать с разинутым ртом: – Мужчину трудно согнуть и удерживать в согнутом состоянии. А поломать, особенно такого

крепкого, просто. – Её удивление еще больше возросло, а нижняя челюсть совсем отвисла. – Достаточно уничтожить детище такого мужчины. Он уже никогда не выпрямится.

Тамар захлопнула рот и бросила на своего гостя презрительный взгляд.

– 

Противно каждый раз наступать на одни и те же грабли. Только начнёшь удивляться мужицкой логике, как оказывается, что вся она построена на морском песочке. Где я тебе найду детище этого мальчика? Пошёл вон! – Она схватила веник и стала отхаживать того, которого принимала за мужчину. – Противный спекулянт! – истерично вопила женщина, махая перед собой веником. – Пропади ты пропадом! – взвизгнула она и уставилась на веник, который ни разу не задев никакой преграды, сейчас торчал у гостя в груди. – Если бы у меня было время, – продолжала взбалмошная домохозяйка, прокручивая веник в туловище гостя, – я бы родила ему детёныша, а потом своими руками задушила. Лишь бы удержать его!

– 

Ох! Какие страшные вещи Вы говорите, калбатоно Тамар! – он смотрел на неё взглядом застыдившегося младенца. – Я Вам готов простить и обидное прозвище «мужик» и Ваш «морской песочек». Почему? – отреагировал он на её вопросительный взгляд. – Потому что надеюсь, что до Вашего идеального сознания дойдёт, наконец, то, что я Вам уже говорил: всё, до чего дотрагивается такой человек, для него свято. Не дошло? По-другому: если Леван подарил кому-то жизнь, для него остаётся делом чести оберегать её.

Она стояла ошеломлённая, продолжая держать веник в торсе своего визави.

– 

Я считаю, что сделка состоялась, – Мефистофель взглянул на свою грудь. – А это, – гость отвёл её руку вверх, так что веник прошёл сквозь его шею и голову, – я Вам прощаю, как мелкую шалость, – сказал добрый советчик и исчез в коридоре, абсолютно уверенный в том, что достиг своей цели.

Дьявольски прозорливый, он знал, что Лев Арье уже никогда не встанет на его пути.

– 

Серость будней и постоянные праздники застолья – Ваш удел, дорогой Мессия! – торжественно заключил мастер интриг, и Кавказ затрясло от его торжествующего хохота.

В ДЕРЕВНЕ ЧЕРТИ ХОРОВОДЯТ

Когда машина стала прыгать по кочкам просёлочной дороги, Ольга проснулась:

– 

Доброе утро! Вась, мы что, уже приехали?

– 

Да. Это уже наши угодья.

– 

Я ведь не спрашивала тебя, что нас позвало домой. Но хоть сейчас ты можешь мне рассказать, в чём причина. Не хочется выглядеть дурочкой.

– 

Дорогая моя, никто даже не посмеет представить тебя дурочкой! А едем мы домой, потому что люди утверждают, будто в деревне черти хороводы водят. Народ в страхе кричит, что на деревню кто-то порчу напустил. Вот уже неделя, как требуют, чтобы я вернулся. Вчера даже председатель отца просить стал.

– 

Ты серьёзно? Насчёт сглаза?

– 

Не знаю. Вот приедем, – разберёмся.

– 

Вась! – развеселилась Ольга. – А на печке ты ездить умеешь?

– 

Это зачем?

– 

А я с тобой, как в сказке живу. Сглаз, порча. Ведьмы на метле. Черти в трубах. Гоголь сказки выдумывал, а я должна в этом жить. Хорошо, что ты рядом, а то я бы с глузду зъиха– ла.

– 

Не боись! Разберёмся и с чертями, и с ведьмами. Вот и наш дом. – Василь остановил машину возле калитки. – Я открою ворота, а ты пересядь за руль и загони машину во двор.

В накинутой на плечи телогрейке выбежал во двор Степан Славенко.

– 

Здравствуйте, батя! – Василь подошёл, и они обнялись.

– 

Сынку, ридный! – отец гладил сына по спине и затылку. – Ох, и скучалы мы за вамы. Дуже добре, що вы повернулысь. Дякую!

– 

Шо ты, батя? Усэ будэ гаразд. Ты нэ хвилюйся.

– 

Дай то, Господи! – Степан пошел навстречу Ольге и расплылся в счастливой улыбке. – Иди сюда, дочка! Дай я тебя обниму.

На пороге появилась сияющая от счастья Степанида. Они с невесткой пошли на кухню, а мужчины подняли багаж

в хату, отогнали машину в гараж и сели за столик в саду.

– 

Ну, батя, розповидай.

Степан положил локти на стол, сжал кулаки и рассказал сыну историю странных происшествий, от которых в селе произошёл переполох.

Всё началось с того, что Щукарь прибежал к ветеринару и попросил посмотреть его свиней. Ветеринар понаблюдал за поведением двух свиноматок и был поражён: свиньи лежали друг против друга и по очереди, по чуть-чуть ели из корыта. Поест одна, хрюкнет, как бы приглашая свою подругу, та хрюкает в ответ и тоже немного, как бы нехотя, съедает из корыта. Щукарь сказал, что они вдвоём за сутки не съели и половины того, что обычно съедает каждая. Ветеринар обследовал животных, удивился их поведению и сказал Щукарю, что у него «свиньи светского воспитания».

На том бы всё и закончилось, но вечером ветеринара вызвали в колхозный свинарник. Там взбесившийся хряк грыз перегородку, отделяющую его от последней подруги, которая мирно лежала, отвернувшись от недавнего любовника. Свинарка позвала близнецов Петра и Павла, которые целый день околачивались возле фермы, и попросила отгородить хряка старым железным корытом, чтобы тот не видел своей милашки. Но одержимый кабан не успокаивался и бился о бадью головой. А когда ветеринар решил погладить его, тот агрессивно оскалился и чуть не отгрыз руку эскулапа.

– 

Ишь, какой Отелло! – воскликнул ветеринар. – Пусть побесится. Проголодается, успокоится, – с чем и оставил свои попытки вразумить колхозного осеменителя.

Дело закончилось трагически: на третьи сутки, поутру, свинарка нашла безжизненное тело хряка. Вскрытие показало … инфаркт.

И в первом случае не обошлось без жертв. Те «светские свиноматки» стали терять в весе, и пришлось их заколоть.

Если бы на этом всё закончилось,.. но.

На прошлой неделе, во время заседания правления колхоза, бумаги и ручки начали падать со стола. Бюст Ленина самостоятельно переехал с председательского стола на общий и начал крутиться. Шесть человек правления в ужасе, после того как не смогли остановить движения предметов, вынуждены были покинуть кабинет председателя. Теперь Сковорода старается не заходить в кабинет. Сидит за столом в приёмной и посылает секретаршу, когда ему надо что-

нибудь взять в комнате.

С тех пор каждый вечер у кого-нибудь в селе за ужином начинает двигаться посуда, взрываются стаканы, падают тарелки.

– 

Да это что! Вчера у нас борщ в кастрюле волнами пошёл. Степанида орала – еле успокоил.

– 

Зрозумив, батя! Я до Кота, – сказал Василь и прикрыл за собой калитку.

Константин Курочкин спал на диване одетый, в обнимку с двустволкой. По углам комнаты стояли догорающие свечи.

Василь сел на краешек скамьи рядом с диваном, скрестил и подобрал под себя ноги, положил руки на колени ладонями вверх, выпрямил спину, расслабил плечи и закрыл глаза.

Стоило только телу расслабиться, а сознанию сосредоточиться, как Василий почувствовал разлитый вокруг негатив. Везде, в любой точке деревни царила тёмная, цинично настроенная энергетика. Она звучала сарказмом перебираемых звуков, изображалась карикатурными формами.

Среди звучащих фраз одна выделялась конкретной жёлчной насыщенностью. Она порождала ряды уродливых форм и болезненных образов. Василий последовал к источнику этого лидирующего соло. Светлые пятна добра и мягкие переходы палитры и гаммы звуков по мере приближения к солисту попадались всё реже. В обстановке, когда «все кошки серы», в блеске невиданной славы, в фокусе ослепляющего свечения, исходящего ниоткуда, но освещающего только его, восседал Властелин Земли.

– Учитель… – иронично-снисходительно проронил светозарный. – Я ждал твоего появления.

– 

Так! – Василь разочарованно уставился на чёрта, восседающего в пурпурной парче и в золоте. – Зачем?

– 

Хочу предложить дружбу.

– 

Зачем? Если ты такой великий и всемогущий?