Черный портер

Государства средней и южной Германии по своему выиграли от управления наполеонидами. Был введен Гражданский кодекс, запрещены корпорации, признана свобода вероисповедания, отменены государственные привилегии.

Первого января 1806 года Наполеон сделал Баварское княжество Королевством. Дом Виттельсбергов имел особенно тесные связи с Германией. Один их них – Макс Иозеф первый с 1799 года был курфюрстом в столице Баварии Мюнхене. Его и провозгласил Наполеон первым Баварским Королем. А сын Макса Людвиг, девятнадцатилетний амбициозный юноша, сделался таким образом наследником престола.

Королевство Бавария объединило Швабские и Франкские земли. Резиденцией был избран Мюнхен. Но конечно, аристократии ранее самостоятельных земель не так просто было расстаться с привычными привилегиями. Лояльность доставалось и укреплялась с трудом.

Когда кронпринц собрался жениться, празднества должны были поспособствовать единству государства. Стать инструментом этого единства и его демонстрацией одновременно.

Свадьба

Свадьбу наследника престола и принцессы Терезе отпраздновали через четыре года после провозглашения Баварии королевством в 1810 году. Эта свадьба имела для Виттельсбергов династическое значение. Последнее торжество такого уровня произошло у них аж в 1722 году!

Принц Людвиг, родившийся в 1786 году, женился на восемнадцатилетней Терезе Заксен-Хильдбургхаузен. День их бракосочетания в честь короля отца назначили в день его именин 12-того октября. Церемония должна была состояться в придворной капелле Резиденции Мюнхена.

Мюнхенские стрелки собирались чествовать жениха и невесту парадом и соревнованиями по стрельбе, которые должны были продлиться до 21 числа.

На следующий день после бракосочетания тринадцатого устроили празднества для народа от имени царствующего дома. Город украсила иллюминация. Стены были увешаны транспарантами с аллегориями и восхвалениями королевства и короля. Шесть тысяч человек из самых состоятельных и уважаемых горожан было приглашено на танцы и ужин в четыре лучших городских гостиницы. А множество остальных щедро угощали на открытом воздухе. В среду 17-то октября состоялось следующее важное событие праздника – скачки.

Скачки 1810года

Скачки организовал кавалерийский дивизион Национальной гвардии третьего класса, части гражданской армии, в которую входили «руководящие мюнхенцы».

Поскольку Королевство Бавария отобрала привилегии самоуправления городов в пользу централизованной власти, офицеры гражданский армии теперь приняли на себя и представительские функции в государственной жизни. Они снова возобновили традицию проводить скачки, которые раньше были до 1786 года на Якоби ярмарке в западной части города на Свободной площади.

В центре площадки находилась королевская палатка для царствующего семейства. Собственно скачки продолжались только 18 минут. Но благодаря присутствию короля они происходили при колоссальном стечении народа со всей Баварии. Собралось около 50-ти тысячи человек!

В отличие от прочих празднеств, устроенных королевским домом для народа, скачки были организованы самими мюнхенцами ради чествования короля. Всеобщее воодушевление было так велико, что место проведения скачек было единодушно решено назвать в честь новоиспеченной молодой кронпринцессы Терезе. А само соревнование – обязательно повторить.

Кронпринц писал:

«Народные праздники особенно радуют меня. В них сказывается национальный характер, унаследованный детьми от родителей, которые в свою очередь переняли его от своих пращуров. Я бы тоже очень хотел иметь детей, которые будут настоящими баварцами. А в противном случае я их не так бы уж и хотел… Ведь мой отец Король воспитал настоящим баварцем и меня самого».

А директор Городского архива Мюнхена, шутя, заметил, что мюнхенским таксистам, которые каждый год клубятся около Терезиенвиезе – места проведения праздника, и собирают с этого поля – точнее, луга – хороший урожай, невдомек, что идея его проведения принадлежит их предшественнику, кучеру по профессии. Он в то время в качестве унтер офицера кавалерийского дивизиона Национальной гвардии третьего класса исполнял свой воинский долг в молодом Королевстве Бавария.

Кучера, а теперь младшего офицера звали Герман Баумгартнер по прозвищу «zum Spanner». И это именно он придумал в дополнение к прочим увеселением в честь свадьбы 12-го октября устроить конские бега.

Его командир майор Андреас фон Далль-Арми, мюнхенский коммерсант, нашел эту идею превосходной и реализовал в кратчайший срок. Он доложил о ней королю, получил согласие и уже через тринадцать дней на Зендлингской горе состоялись первые бега.

И вот семнадцатого октября после мессы в капелле национальная гвардия торжественным маршем проследовала из города к месту проведения бегов, на котором уже собрались сорок тысяч зрителей. Королю и его жены Каролин вместе с молодой четой выстроили собственный павильон. Для этого из Аугсбурга из цейхгауза специально доставили знаменитый Турецкий шатер.

И празднества начались! Сначала шестнадцать пар детей в национальных костюмах чествовали Королевское семейство венками и фруктами. А затем состоялись бега.

И что бы вы думали? Первое место в этих соревнованиях среди тридцати участников завоевал… кучер Герман Баумгартнер!!! А его командиру Далль-Ами мы обязаны тем, что этот патриотический праздник был не забыт и не стал чем-то, состоявшимся только один раз. Он предложил проводить его регулярно и назвать в честь кронпринцессы место его проведения «Терезиенвиезе», а принц это официально разрешил.

С1815 года легко произносимое и хорошо запоминающееся название «Терезиенвиезе», что означает – «Луг Терезе» окончательно вошло в обиход.

Праздник сначала не воспринимался именно мюнхенским. Это произошло значительно позже, когда уже его организация полностью перешла к самому городу. Со временем он из общенационально баварского сделался мюнхенским. И вот тогда город решил почтить двух своих граждан, которым он обязан идеей и воплощением первого «Октоберфест», как называют всюду его теперь.

Восьмого октября 1824 года Андреас Далль-Ами как гражданин, имеющий особые заслуги перед городской общиной, получил специально учрежденную для этого золотую медаль за «Основание, проведение и совершенствование Октябрьских празднеств». А в 1896 году в честь кучера и наемного городского извозчика, которого к тому времени уже не было в живых, по инициативе городского государственного архивариуса Эрнеста фон Дестоушеса в нижнем Зендлинге, одну из улиц назвали – Баумгартнерштрассе.

Праздник, конечно, со временем менялся. К скачкам – главной приманке для зрителей, присоединилась сельская ярмарка. Там продавали скот и, конечно, овощи и фрукты. Устраивались соревнования по стрельбе. Даже детские праздники и увеселения для школьников. Все это очень хорошо пополняло государственную кассу.

Но наступил 1819 год – решительного перелома в истории Октябрьских праздников. За год до этого Мюнхен и его магистрат получили особые конституционные права на самоуправление в королевстве Бавария благодаря специальному, посвященному этому эдикту. И с 25-го сентября 1819 года город стал единственным ответственным за его развлекательную часть. Теперь только он занимался его финансированием и организацией. Так обстоит дело и по сей день. Хотя так называемая «полезная» часть праздника по крайней мере до 1913 года находилась в ведении сельскохозяйственного союза Баварии.

Город постепенно выкупал земельные участки и одновременно препятствовал застройке поля для празднеств. Нужно было немало места. Ведь, к примеру, в 1830 году Мюнхен устроил дважды скачки, соревнования по стрельбе в птиц, оленей и неподвижные мишени, ринг для фехтования, и фейерверк. Не говоря уж о торжественной встрече для самого Короля!

Как же относились монархи к этому празднеству? Король Максимилиан Иозеф первый регулярно присутствовал на скачках. За исключением 1814 года, когда он отбыл на Венский конгресс. Он очень ценил роль праздника…

Чингиз читал! Тоже мне, происшествие – что тут удивительного? Если бы он взял, да и на воздух взлетел, заржал как жеребец или… Ну к примеру… Что бы такое еще придумать?

Но лучше, пожалуй, объяснить, что этот человек без крайней надобности не читал никогда и ничего! Вот разве, вывески…

Он знал, что ему требовалось. Слушал новости. Смотрел телевизор. Но читать? Да еще не для дела, а просто так? А тут он заказал материалы про Октоберфест, просмотрел их на русском и… остался недоволен. Не было ничего! Ни про королевство, ни про Баумгартнера…

Тогда он посоветовался с людьми. Послал своего парнишку-переводчика раздобыть книжки посерьезней, велел поискать а затем перевести. И вот теперь… Он и сам удивился, как это все стало ему до странности интересно.

Дед – прямой предок человека, который придумал Самый Большой Народный Праздник в Мире. Он, этот дед – его знакомец, дочь этого деда у него, Чингиза, по хозяйству, и… впрочем, не важно. Но в честь деда, то есть предка, хоть и это не важно, лучше думать – в честь деда – в этом городе, таком красивом, ухоженном, нарядном, со сверкающим и витринами и сказочной иллюминацией к рождеству, есть УЛИЦА!!! Так прямо и называется. Он был. Посмотрел. Никакой туфты!

А дед – кремень, к слову сказать, так и не согласился праздновать у Мамедова. Только дома. Зато его самого пригласил. Больше, сказал, чужих не будет. Семья выслушала это решение молча. Никто и не посмел возразить!

Мамедов собрал все, что можно. Он был мужик настырный, когда хотел. И скоро у него начали скапливаться материалы. Теперь его интересовало все.

Он заметил, что этот преимущественно сельскохозяйственный праздник, где главенствовали скотоводы, землевладельцы, охотники и им подобные, объединенные в собственные союзы, постепенно превратился в народные гулянья с аттракционами и морем особенного мартовского пива.

Скачки, вокруг которых все, собственно, началось, со временем отменили. Ярмарки с продажей скота, фруктов и овощей – тоже.

Соревнования по стрельбе продолжаются, но о них мало кто знает. Они происходят в закрытом помещении, где можно присутствовать только посвященным.

Многое увяло и полиняло, только не питье пива. И не просто так, а с особыми ритуалами – кулинарными и нет. С кренделями, огромными как свернувшиеся золотистые змеи. С пряниками величиной с тележное колесо!

Для него делают медовые твердые разноцветные пряники десятков сортов в форме сердец на ленточках, которые надевают на шею как украшение, жарят кур, бесчисленные сосиски и сосисочки, да что – сосиски, на вертеле запекают целых поросят и даже быков!

Разнообразная баварская снедь, – все это в особых павильонах и просто на улице расцвело пышным цветом и теперь принадлежало празднику так же, как великолепный парад его пивоваров во главе с бургомистром. Как чудесные народные костюмы для женщин и мужчин, в которые, кажется, целый город одевается в эти дни без различия пола, возраста, национальности и цвета кожи и которые носят в Мюнхене трудно произносимое название – «Дирндл».

Чингиз, крутой, одинокий человек ощутил незнакомое ему прежде чувство сопричастности. Он захотел составить собственное мнение. И решил на этот раз остаться в городе в сентябре. Для начала он заказал места в самой большой палатке для себя самого и семьи Ленц.

Они пришли. Готовились и собирались всерьез. Чингиз с веселым одобрением рассматривал красочные яркие костюмы Марты с Линой, женственные, нарядные, которые им очень шли! Эрик в кожаных штанах и шляпе с пером был тоже таким празднично необычным, что Чингиз впервые подумал, уж не надеть ли однажды ему тоже… Но нет, до этого было еще далеко!

В палатке – огромном помещении, украшенном гирляндами, заполненном людьми в похожих, но самых разных народных костюмах, где в центре из выгородки для оркестра гремела духовая музыка, было шумно и празднично. Они пришли в пять часов, посидели до семи, поглядели, как то и дело дружно поют за столами, как танцует, вскочив на скамейки, и в проходах, взявшись за руки, стар и млад, как иногда вместе запевает зал.

Чингиз спросил.

– Вижу, все пьют пиво. Пока… мирно. Неужто и пьяных нет? Марта ответила.

– Мы тут впервые. Дорого… Вы, Чингиз Эминыч, пригласили. Раньше я… детей-то сюда водила. Мы водили! Вы ж видели, тут аттракционы как у нас. Правда, у нас попроще, а все-таки похоже. Но, конечно, люди – знакомые – рассказывали. Вечером, чем позже, тем хуже. Станет неприятно. А сейчас… Мне нравится!

Чингизу тоже понравилось! И палатка, и обиход, и все это умение устроить праздник.

– Правильный я выбрал себе город! – сказал бывший бакинский миллионер. – Девушки, хотите тут что-нибудь еще или посмотрим другие палатки? Как, Генрих вам не сказал? У нас же есть еще пять. Там всюду заказано на четырех!

Выдержав с удовольствием паузу и полюбовавшись их благодарным изумлением, он увлек всех наружу, чтоб увидеть и другие самые знаменитые палатки, названия которых прочитал и запомнил намертво, как все, что впрямь его интересовало.

Тут была отдельная история, с этими палатками. Город, его магистрат и полиция с 1824 года специально решали, кому позволяется на Лугу продавать пиво в палатках. Таких было сначала ровно восемнадцать. Это число со временем увеличивалось. А к концу века вместо небольших прежних появились уже настоящие пивные залы.

Чтобы их строить и содержать требовались большие капиталы. Вместо мелких коммерсантов на сцену вышли большие мюнхенские пивоварни.

В «Гигантском зале» Георга Ланга с 1892 года мюнхенцы стали подавать специальное «визн» пиво. Речь идет об особом светлом мартовском пиве, крепче и дороже обычного, которое с 1871 варил Габриел Седлмаер (Franziskaner-Leistbrau) и разливал мюнхенский хозяин Михаэль Шоттенхаммель. Это его начали продавать затем во всех мюнхенских пивоварнях в качестве Октофестовского особого пива.

В юбилейный 1910 год были выстроены уже целых десять пивных залов, спроектированных знаменитыми архитекторами, такими как Габриель и Эммануель фон Зайдль и Герман Дюльфер, и выполненных строительными фирмами. В1871 году был основан союз Мюнхенских пивоваров, который поддерживает и охраняет марки мюнхенского пива вообще. А с 1952 года именно он защищает торговую марку напитков, именующихся «Визн» пивом, Мюнхенским Октоберфестпивом и «Визн-мартовским» пивом. Марки запатентованы. А на Октоберфест допускаются только и единственно свои мюнхенские же пивоварни! А контракты город заключает как прежде только на один год!!!

– Дядя Чингиз, – спросил еще подросток Эрик, – мы купим этого дракона? Он подбежал к продавцу расписных надувных монстров, шариков, змеек и сердец и стал подпрыгивать, стараясь дотянуться до игрушки.

– Ой! А тут пряники. Я…

– Эрик, это что такое? Сейчас же перестань, – сердито оборвала его Марта. Ты у мамы можешь… Нет, вообще, что за мода такая – клянчить! Ничего не… Марта, он у меня сегодня в гостях. Я с ним сам поговорю. Дома накажешь! Договорились?

– Ясно, купим! Пошли, ты выбери и скажи. Покажешь – это твоя работа. Я заплачу…

– А это будет твоя? – спросил мальчик под смех смущенных взрослых.

– Верно! Но ты еще будешь разговаривать. Я ведь могу только по-русски! А продавец не поймет.

– Дядя Чингиз, да ты все можешь. Я знаю, если тебе понравится, ты сам выберешь. И все поймут. Правда? Велосипед, машину, танк…

– А танк нам зачем? Нет, танк не будем. Давай-ка что-нибудь другое, – засмеялся на этот раз и Чингиз.

– Давай! Вот такую палатку! Чтобы все к нам приходили!

– И пили пиво? Смотри, тут много всего нужно. Они и пьют и едят. Где мы все это возьмем?

– А мы сами… Пиво? У меня в классе один парень. Его отец пивовар, мы все ходили смотреть. Там такие штуки – высокие из металла. А в них пиво.

– Сами? Ну, хорошо, давай, учись, и.. А что? Почему бы не купить? – Чингиз пожал плечами и взъерошил густую шевелюру мальчугана.

Палатка «Баварский гусь»

Маленький павильончик, увенчанный гусиной головой с ярко красным клювом, обещал посетителям жареных цыплят, свежие кренделя, усыпанные крупной солью, скромный выбор салатов и десерта и пиво, пиво, пиво разных сортов, но зато уже в изобилии!

Хозяйка в сопровождении двоих помощников – мускулистого мюнхенца Гюнтера и веселой чернокожей Адели из Камеруна сама работала за стойкой. Это была яркоглазая улыбчивая решительная блондинка, разворотливая, легкая на ногу и острая на язык. Она носилась с тяжеленными кружками по шесть в руке, обслуживая гостей внутри и снаружи, отвечала на шутки посетителей и ловко уворачивалась от слишком настойчивых из них, одновременно стараясь не обидеть, но и не обнадежить, что совсем не просто среди подвыпившей разгоряченной публики, особенно если повторяется едва ли не каждый день!

«Гусь» украшали сине белые в ромбик баварские флаги, бочонки с медными кранами и керамические высокие пивные кружки, а также плакаты с портретами хорошенькой хозяйки, обещавшей…

Ну вот, например. «Каждому нашему гостю, заказавшему сотую порцию цыплят, «Баварский гусь» дарит НАСТОЯЩЕГО ГУСЯ!» Или: «Спешите видеть! Самая красивая хозяйка палатки «Октоберфест»! Мы участвуем в парадном выезде со своей командой. Вас ожидает сюрприз!» «Дрессированный гусь!» «Умный осел выбирает Мюнхен вместо Бремена!»

Конкуренты ворчали и посмеивались, когда на парадном выезде, на открытие, грандиозном и богатом, среди повозок с кучером, запряженных великолепными лошадьми с любовно расчесанными хвостами и изукрашенными гривами в косичках, с нарядными седоками в сопровождении музыкантов однажды появился… смешной маленький ослик с густой челкой, семенящий перед повозкой в четыре колеса.

Ослика вел в поводу веселый парень, в повозке сидела красивая блондинка. И не одна. Рядом невозмутимо разместился большой белый с черным пес. На коленях девушки мурлыкал кот. А за спиной в высокой решетчатой клетке наподобие клеток для попугаев – огромная серая гусыня, время от времени хлопала крыльями и степенно, но громко выговаривала что-то свое, гусиное в ответ на звонкое кукареканье.

Что? Какое такое кукареканье? Ну, дело в том, что в довершение всего этого непотребства на плече парня сидел петух с роскошным хвостом, крепко уцепившийся за кожаные лямки его штанов не хуже беркута. Этот – то вот петух, не глядя на неурочное для его племени время, орал «кукареку» с периодичностью неутомимой кукушки.

Сразу три издания – вечерняя и дневная мюнхенские и даже солидная «южно-немецкая газета» заметили необычную компанию и поспешили поделиться новостью с читателями.

На повозке, расписной и заметной, крупными буквами стояло: «Баварский гусь». Блондинка с кренделем и кружкой в руках смотрелась великолепно. Народ прочитал и повалил валом. Конкуренты перестали смеяться и призадумались.

А в палаточке появился аккордеонист. Он был, краснощекий, с длиннющими седыми густыми усами, словно берущими реванш у несколько уже поредевшей шевелюры.

Якоб носил замшевые штаны до колен на лямках и толстые вязаные носки. Его кожаные ботинки из выворотки украшали эдельвейсы. Эдельвейсы красовались и на пуговицах из рога, и на рубашке в мелкую розовую клетку, и на небольшой зеленой шляпе с перышком, лихо задранным вверх.

Аккордеонист играл и пел. Посетители радовались и подпевали. Пиво лились рекой. И скоро палаточка для такого количества желающих оказалась тесновата…

Как быть? Взять кредит? Расширяться или подождать? Хозяйка Яна, работавшая как вол в эти сентябрьские дни, кормившие целый год, ломала голову. Нет, долгов она не хотела и боялась. Вмести с тем, можно и упустить удачу…

Такие мысли роились у нее в голове, пока губы весело улыбались, сильные пальцы отсчитывали деньги, а синие глаза бросали цепкие взгляды по сторонам, ничего не упуская. Когда на пороге появились новые посетители и остановились в нерешительности, она мигнула Адели и та подлетела к ним, сияя своей неотразимой улыбкой на шоколадном лице с глазами лани.

Солидный мужчина лет пятидесяти с хвостом, дорого и модно одетый южанин с замкнутым лицом и зоркими колючими глазами на загорелом лице не спеша оглядывал зал. На его левой руке блеснуло кольцо. Яна невольно заметила. И в голове мелькнуло, что этот не похож… словом, вряд ли будет надевать побрякушки – сразу видно. Так, это что – бриллиант? Ну, тогда она, пожалуй, еще такого не видала. Очень уж большой, странной формы.

Все тряпки фирменные. Верно, богатый турок. А возможно и араб. В этом она мало разбиралась.

Было еще довольно рано и много свободных мест. «Солидного» сопровождали еще двое – молодые парни, ничем не отличающиеся от прочей мюнхенской публики. Они уселись вместе, и парни заговорили между собой. Южанин же продолжал пристально, почти неотрывно смотреть на Яну.

Все же, наверно, турок. В Мюнхене очень много народу из Турции. И такой разный народ! Здесь живущие и работающие, но родившиеся еще там, здесь в Германии уже и родившиеся, их родственники и гости… Многие говорили на немецком лучше нее самой. Другие не знали ни одного слова.

Яна старалась никому не задавать обычный при знакомстве вопрос: «Откуда вы?» Сама этот вопрос терпеть не могла и к другим с этим не приставала. Ее вечно донимали расспросами про Польшу, часто просто не зная, как начать разговор и что сказать. А надоедает до чертиков! Вот она и не спрашивала. Хоть иногда интересно, что скрывать…

Как этот тип на нее уставился! Вроде ничем уж не удивишь, но… это, пожалуй, чересчур! Не стесняется совершенно. Пялится так упорно, что как-то даже не по себе… Не позвонить ли ей… да нет, чепуха! Она не из пугливых, хоть и всегда побаивалась южан. Их темперамент, обидчивость, а иногда дремучая уверенность самца, что можно…

Как же? Она ему пиво подает? Платье открытое? Хохочет с мужиками?

Честные женщины дома сидят и без мужчин и старших никуда не ходят. Значит с другими можно, так почему ему нет?

Зал тем временем начал заполняться. Вошла целая группа итальянцев и расселась посередине. Большая семья с чадами и домочадцами поискала, где удобнее, и с помощью Адели стала усаживать детей-школьников и двух пожилых полных матрон. Шумная ватага молодых парней, которых здесь именуют охотно – бурши, подошла вместе к стойке и заказала пиво, закрыв ей общий обзор.

Яна отвлеклась и скоро забыла о пристальных взглядах приметного посетителя.

Прошло около часа, появился аккордеонист, посетители оживились. Несколько человек вскочили на скамейку и принялись, стоя, танцевать.

Постепенно к вечеру родителей с детьми сменили компании приятелей и парочки, но южанин с друзьями не уходил. Их обслуживал Гюнтер. Он то приносил им цыплят, то пиво, которое исправно поглощали спутники «солидного».

Гюнтер как раз только отошел, вернее, на крыльях отлетел от их стола – он носился по залу стрелой, наступило самое горячее время – как заметил краем глаза одного из спутников помоложе. Тот встал и начал пробирался к стойке. Странно… Еще что-нибудь? Так почему не к нему?

А молодой человек, лавируя между столиками и скамейками, переждал других, обменялся с Аделью парой слов и, покачав головой в ответ на ее вопросительный взгляд, терпеливо стал ждать, пока освободится Яна.

– Что угодно господину? – наконец, приветливо спросила хозяйка, – что-нибудь не так?

Яна глянула на этого плечистого рыжеватого баварца с серьгой в ухе и тут же все вспомнила. Южанин! Отчего-то ей снова стало не по себе. Она поискала глазами – сидит! Они за столиком Гюнтера. Так что ему…?

– Уважаемая госпожа Вишневска, мой друг Чингиз приглашает вас за наш столик и спрашивает, что вы позволите для вас заказать?

– Ваш друг? – она повернула голову и с неудовольствием убедилась, что южанин продолжает сверлить ее глазами.

– Вон он, его миланский сиреневый пиджак вместе с мексиканским загаром трудно не заметить, – засмеялся рыжий и лукаво подмигнул. Вот оно как, мексиканским!

– Но вы-то из Мюнхена?

– Я-да!

– Ну значит, вы понимаете, что я на работе. Передайте, пожалуйста, своему другу, мою признательность. Но…

– Я так и думал, но он упрямый, как бык. Он сам недавно только узнал про наш Октоберфест и теперь очень им интересуется. И вот теперь.... Вы понимаете, он по-немецки почти не говорит. Видите ли, это крупный предприниматель. Он вбил себе в голову… Дорогая пани Яна, Вы позволите мне вас так называть? Он мечтает с вами познакомиться. Это такой человек! Он чудак, конечно. Но деньгами сорит под настроение, и… Он может, к примеру, инвестировать сумасшедшие деньги в ваше дело… Ведь «Гусь» принадлежит Вам?

Яна порозовела. Разговор принимал неприятный оборот. Надо сразу поставить этого наглеца на место.

– Уж не хотите ли вы сказать, ваш «мексиканец» полагает, что может все купить? Мюнхен не Мексика! Ни я, ни «Гусь» не продаемся. Если ему неймется, то… – она явно была задета, а потому плечистый в ответ сделал круглые глаза.

– Как можно? Вот вы уже и рассердились. Уверяю вас, он не имел в виду ничего обидного!