Оборотень

– Что тебе до него? Он сюда не вернётся.

– Он всё знает. Да и ты не идёшь мне навстречу. Проси, и всё будет как прежде!

– Забвение ночью и продолжение всех этих ужасов днём?

– Ты ещё недостаточно страдаешь? Проси… Я не откажу!

– Нет.

– Вот, значит, как ты решил. Ну да я тебя обломаю! Теперь ты будешь знать заранее, что сотворишь на следующий день! Сначала ты отомстишь за мои сегодняшние обиды: расправишься с одной торговкой, что оскорбила меня на базаре, а также с грязным возчиком, что окатил меня грязью из лужи. А затем наступит очередь и твоего наказания: ты убьёшь человека, близкого твоему другу, и он тебя возненавидит.

– Он давно меня оставил. Он молчит. Что тебе до него? – произнёс оборотень так, что непонятно было, пытается он попросить или просто отмечает, как обстоят дела.

– И это будет не всё, – расхохоталась ведьма ему в лицо, – потому что затем ты убьёшь его самого! Наша тайна будет похоронена, а сам ты, может быть, станешь сговорчивее. Ты ведь захочешь забыть убийство друга?

Не знаю, как это получилось, но там, во сне, я непонятным образом очутился уже не за окном, а в избушке, но они по-прежнему меня не видели.

– Что смотришь? – изгалялась Лувиса над Хилеасом. – Если бы ты мог, ты бы испепелил меня взглядом! Но ты не можешь. Выбор у тебя не велик. Ты можешь убить себя сам. Тогда твоя душа будет навечно заключена в чудовищный облик, и всё человеческое умрёт в ней. Ты будешь полностью в моей власти. Жаль, мы тогда не сможем разговаривать, как сейчас. А ещё ты можешь попросить забвения…

– А мой друг?

– Разве ты не сам приговорил его, рассказав ему нашу тайну? Уступи я тебе, ты снова задуришь и начнёшь искать встреч с людьми.

– Стало быть, как не поверни, а днём всё будет как всегда…

– Верно, такова твоя теперешняя природа. Но ты можешь избавить себя…

– Ничего мне от тебя не нужно, – отвернулся от Лувисы оборотень.

– Видно, слова до тебя не доходят! Хорошо же, тогда я покажу тебе всё, что ты совершишь на днях! – пригрозила ведьма.

Она взмахнула рукой, и Хилеас повернулся к ней лицом. Они встретились глазами, и я скорее почувствовал, чем увидел, что он не может сопротивляться. Я не видел того, что показывала ему Лувиса, как они оба не видели меня, но чувствовал, как ходят между ними невидимые волны страшной силы. Ни один мускул не двигался на лице оборотня, лишь глаза выражали нечеловеческое страдание. И тогда, поддавшись безотчётному чувству, я приблизился к нему сзади, обнял за плечи, скрестив свои руки у него на груди, а головой прижался к его щеке. Волны, исходившие от ведьмы, трепали меня, словно лист под порывами осеннего ветра. Если бы ворота, в которые бьет таран, могли чувствовать, они ощущали бы то же, что и я под напором её силы, стремившейся разрушить мою защиту. С каждым ударом мне становилось всё тяжелее. Один из них был так силён, что я закричал от боли …

… и проснулся. На вопрос матери, что мне снилось, я, чтобы не пугать её и детей, сказал:

– Мне привиделось, будто управляющий из усадьбы приехал за оброком осенью и приказал бить меня батогами за недоимки.

– Помолись перед сном получше, чтобы сон не был в руку, – велела мать, снова укладываясь, ибо недоимки у нас намечались солидные и выдуманный сон имел все основания исполниться в точности.

8

Сон произвёл на меня сильное впечатление, но я никому не рассказал о нём, так как думал, что он вызван моими мыслями о Хилеасе. Я не думал, что он может быть правдив, ведь не могло же в самом деле так случиться, будто могучая ведьма не заметила моего присутствия у неё в доме. Вскоре действительно погибли базарная торговка и возчик, но они были из далёких от нас мест, и сведения об этих случаях дошли до нас не скоро. Да если бы я даже узнал о них, то и тогда, быть может, я не поверил бы сну и не рассказал бы никому об оборотне. Образ юноши из леса никак не вязался в моей голове с кровожадным чудовищем. Боюсь, я бы долго не смог переступить через себя, ведь он был такой приветливый, такой чуткий и внимательный, такой искренний в своём сочувствии моим горестям. И лицо у него было такое же хорошее, как у святого Георгия с фрески в городском соборе святого Лазаря.

Всё время беда обходила нас стороной. От лап чудовища гибли чужие люди. Но вот беда пришла и в наш дом: погибла маленькая Ива. Мы нашли её растерзанное тело на болоте. Моему горю не было границ: ведь я всё знал о том, кто это сделал.

Едва дождавшись часа, когда Хилеас превращается в человека, я помчался на место нашей встречи. Он сидел на земле, завернувшись в плащ и уткнувшись лицом в колени. Я схватил его за плечи и, встряхнув несколько раз, закричал:

– Как ты мог! Иву! Маленькую!

Его голова моталась, но он не сопротивлялся. Когда я замолчал, оборотень отвёл мои руки и сказал:

– Я же говорил тебе, что когда я в образе чудовища, мои разум и чувства спят, а воля находится в подчинении у ведьмы. Ты не захотел мне помочь. За это ты поплатишься. Ведьма узнала, что за речи я вёл с тобой. Завтра я должен по её приказу погубить тебя.

– Стало быть, ты знаешь всё заранее? – вскричал я и с тайным содроганием подумал о своём сне. – Почему ты не предупредил меня?

– Раньше я никогда не знал, что буду исполнять. Но после того, как до Лувисы дошло, что я просил тебя о смерти, она стала мучить меня, рассказывая о том, что я стану делать на следующий день. Ты не приходил несколько дней, и я не знал, захочешь ли ты меня ещё видеть.

Я сел с ним рядом на корень дерева. Мы долго молчали. Плащ соскользнул с плеч Хилеаса, но он даже этого не заметил. Вдруг он всхлипнул, и острые лопатки под тонкой тканью куртки вздрогнули. Я покосился на него, и мне стало не по себе от этой беззащитной спины.

– Норкас, сразись со мной! Я не могу больше! Не могу!

Я обнял его за плечи, а он спрятал своё лицо у меня на груди. Кругом стояла тишина. Весь мир словно затих перед нашим горем. Даже густой весенний дух был безрадостным, и деревья застыли вокруг, словно молчаливые великаны. Но как бы ни был печален мир, он был прекрасен, поэтому, оглядевшись вокруг, я вдруг остро ощутил разделявшую нас пропасть. И тогда я понял, что ОБОРОТЕНЬ – глубоко несчастный ЧЕЛОВЕК.

Казалось, прошла целая вечность, а мы всё сидели и молчали. Хилеас не поднимал своей низко опущенной головы. И я ему всё простил. Даже его возможную вину в том, что, быть может, он подружился со мной только ради тех слов, которых он ждал от меня. Но я о том так никогда его и не спросил, а только взял обеими руками его лицо, поглядел ему в глаза и произнёс:

– Хорошо, Хилеас, я сражусь с тобой.

9

Его лицо осветилось изнутри, и оно засияло всеми красками юности, словно заря на утреннем небе. Оно так расцвело, словно я сложил весь мир у его ног.

Для начала мы пошли на болото. Там Хилеас хотел достать оружие, которым я должен буду убить чудовище. Мы шли быстро, потому что уже смеркалось, а до утра дел было много. На болоте оборотень держался очень уверенно, хотя путь наш освещала лишь неверная луна. Наконец он остановился и, перегнувшись через трухлявую поваленную сосну, достал старый длинный меч и любовно его погладил.

– Откуда здесь меч? – спросил я.

– Это теперь уже не так и важно, – ответил Хилеас. – Идём дальше, нам нужно спешить.

Он снова быстро пошёл по болоту. Грязь с хлюпаньем разлеталась из-под его ног. Тихий ветерок шуршал прошлогодней травой кочек. Я едва поспевал за ним, стараясь идти след в след.

Невдалеке я расслышал тихое клокотание. По мере приближения оно усиливалось, и вскоре мы подошли к бурлящему синему колодцу. Со дна его поднималось множество пузырьков, лопавшихся на поверхности. От посторонних глаз колодец со всех сторон скрывала высокая трава.

– Возьми меч и опусти его в колодец, – сказал Хилеас. – Потом держи его там, пока он не станет синим, и только тогда вынимай.

– Зачем это нужно? – спросил я.

– Это нужно, чтобы меч стал смертельным оружием для оборотня.

Я взял меч и опустил его в колодец. Синяя вода бешено забурлила вокруг. Через какое-то время она внезапно успокоилась, и я увидел, что меч стал синим.

Я вынул его из воды и положил на траву обсохнуть. Хилеас смотрел на него, как завороженный.

– Теперь я должен сказать тебе о главном, – сказал он, с трудом отводя глаза от оружия и улыбаясь. – Когда ты будешь биться с чудовищем, не смотри ему в глаза. Все, кто пытался его убить, совершили эту ошибку. Взгляд чудовища отнимает способность двигаться. Так что не смотри в его глаза.

Над болотом висела круглая луна. Её то и дело затягивали быстро бегущие тучи. Воспользовавшись минутой, когда она светила вовсю, я внимательно посмотрел на друга, ведь я его видел в последний раз. Он же словно и не осознавал этого. Не знаю даже, думал ли он в эти минуты обо мне. На лице Хилеаса были такие покой и отрешённость, что я упрятал подальше свои муки и горе.

Он вывел меня из болота, и мы расстались. Уходя, я несколько раз обернулся. Хилеас стоял на кочке со старой рыжей травой. Холодный ветер рвал на нём плащ и трепал волосы.

10

Я решил биться с чудовищем на мостике, что был перекинут через реку возле леса. Я выбрал это место, чтобы хорошо видеть его отражение. Отражённый в воде взгляд не будет мне опасен.

Я опёрся на перила и стал ждать. Покорное приказу, чудовище уже должно рыскать в поисках своей жертвы. Вдруг я услышал хлопанье крыльев большой птицы. Взглянув в воду, я увидел синего старика, который, взмахивая перепончатыми крыльями и распустив когти, приближался ко мне. Выхватив меч из-за пояса, я размахнулся, но рассёк только воздух. Он же бросился на меня и попытался вцепиться в волосы, чтобы силой заставить встретиться с ним взглядом. Я же хорошо помнил наказ друга и смотрел на него только в воду.

Мы долго бились. Оно согнало меня с мостика, и мы стали сражаться на траве. Во все стороны летели клочья моей одежды и пух оборотня. Я успевал лишь думать о том, как лучше извернуться, и это было для меня благом. Почти не помню тот последний удар, после которого чудовище с пронзительным криком упало у моих ног. В тот же момент в том месте леса, где стояла избушка Лувисы, взвился столб чёрного пламени: ведьмино убежище сгорело дотла. Видно, накладывая заклятия на Хилеаса, она использовала такие средства, что даже тёмные силы не выдержали и уничтожили её в тот момент, когда закончилась её власть над душой и телом моего друга.

Упав на траву, чудовище начало быстро меняться. Вот появилось знакомое лицо с острым подбородком, большие, остановившиеся глаза с длинными ресницами…

Я сел рядом и долго смотрел на то, как перемешались светлые волосы с молодыми листьями гусиного лука, как по белой щеке ползёт муравей. Я почувствовал, как внутри меня разверзается звенящая пустота…

Когда наступил вечер, я завернул Хилеаса в его богатый плащ и похоронил в лесу. После этого я вернулся домой, но жить как прежде не смог. Через пять лет умерла наша мать, а братья и сёстры разбрелись по свету. Один мой брат поехал на острова искать счастья и закончил дни свои разбойником. Другой стал моряком и сгинул в северных морях. Сестра моя Хилин зарабатывала в городе шитьём и умерла, как мать, от чахотки. Лишь младшим повезло. Эвиль вышла замуж за мясника, но воспоминания о былой бедности превратили её в скопидомку. Карой и Рут поступили в монастырь, стали людьми уважаемыми.

Я же скитался по свету, был слугой, наёмником, помощником лекаря, конюхом. В последней войне отличился и ныне назначен кастелланом пограничного замка. Но где бы я ни скитался, сердце моё осталось на неприметной поляне в лесу, где я похоронил своего друга. Несколько раз случалось мне побывать в тех местах, посидеть там на старом берёзовом корне, шепча:

«Друг мой! Друг мой! Вот сижу я и тянусь к тебе всем сердцем. Пусть будет тебе хорошо и спокойно везде, где бы ты ни был. Даст Бог, свидимся там, где у нас будет друг для друга много времени, то-то наговоримся. Это не ты делал зло, это чудовище, что я убил на траве возле мостка через речку. А ты – мой друг, преступивший через страх смерти».

Дело это давнее, но я помню всё так, как будто это случилось только вчера.

1990 – 1993 – 2007.