Как у Толика оказались эти документы, я понятия не имею. Но в своё время у него был доступ ко многим архивам, хотя сам он никакого отношения ни к милиции, ни к госбезопасности, ни даже к армии никогда не имел. А впрочем, чёрт его знает, может и имел. Во всяком случае, на то, чтобы все эти бумаги собрать и систематизировать, у Толика и Лёши ушло немало лет.
Я не вижу смысла рассказывать здесь обо всех документах. Многие из них всего лишь – прямо или косвенно – подтверждают информацию, уже содержащуюся в других бумагах. Приводить точные копии документов я тоже считаю излишним – в этом случае рассказ мой превысил бы объёмом найденную папку. Само-собой, не будет здесь рисунков и чертежей, набросков и планов, а так же копий карт городского архива4. Здесь будет лишь краткий пересказ самых, на мой взгляд, основных документов.
В папке бумаги были сложены в хронологическом порядке, от более новых к старым. Все они так или иначе касались именно того городского квартала, где сейчас расположены и Международный бизнес-центр, и многоэтажка с «лифтом-убийцей». И первое, что привлекло мой взгляд, были машинописные копии страниц из уголовного дела, датированного 1973 годом.
IV. Уголовные дела
Эдуард Робертович Порохов был осуждён в 1973 году по 221 статье тогдашнего уголовного кодекса Азербайджанской ССР; то есть, за хулиганство. Статья эта предполагала наказание до одного года лишения свободы, но Эдуард Порохов получил четыре. А это значит, что свои действия он совершил с применением оружия. В качестве какового в копии протокола фигурировала кувалда. Весом в девять килограмм.
С этой кувалдой, как было сказано в протоколе, Эдуард Порохов пытался пройти в синагогу. А когда его не пустили, принялся крушить ею входную дверь и, со слов перепуганных посетителей, «вести религиозную пропаганду». От вызванного наряда милиции ему удалось скрыться.
После чего он направился к привокзальной церкви, где начал убеждать верующих в том, что они «молятся не тому богу», и требовать, чтобы они «вернулись к правильной вере». Поскольку проповедь Эдуарда Порохова была подкреплена веским аргументом в виде кувалды, находившийся в церкви священник поступил благоразумно, обещав подумать над его словами. Затем, вежливо выпроводив Порохова, он мгновенно сообщил в милицию об инциденте.
Однако, самому Эдуарду Порохову этого показалось мало, и он попробовал сделать то же самое в мечети. У входа в которую его и задержали.
К протоколу было приложено медицинское освидетельствование задержанного, из которого делалось ясно, что тот страдал алкоголизмом. Более того – все свои хулиганские действия он совершил в состоянии алкогольного опьянения.
В папке имелись ещё несколько протоколов задержания Эдуарда Порохова на пятнадцать суток за нарушение общественного порядка. В последний раз его задерживали всего за три недели до описываемого инцидента. Но больше всего меня удивили оригиналы ежегодных характеристик на Эдуарда Порохова с места работы – в папке было его личное дело; не знаю уж, как дядя Толик заполучил его в отделе кадров.
Я так и не понял, где трудился Порохов; на личном деле значился только номер почтового ящика предприятия. Так вот, до пятьдесят первого года характеристики эти выглядели едва ли не восторженными. Порохов был хотя и беспартийным, но отличным сотрудником, примерным семьянином, участвовал в общественной работе, часто выступал на собраниях, был награждён несколькими грамотами и ежегодно поощрялся путёвками в санатории и дома отдыха. С пятьдесят первого года тон характеристик становился несколько прохладнее. В пятьдесят пятом Порохов получил первый выговор за халатное отношение к работе и неуважение к сослуживцам. В шестидесятом его прорабатывали на профсоюзном собрании за пьянство, а в шестьдесят втором он был уволен.
После этого Порохов с супругой на несколько лет переехали жить в Тбилиси, где, судя по всему, дела у них пошли на лад. Он то ли совершенно бросил пить, то ли свёл к безвредному минимуму свою пагубную привычку. Там же у Пороховых, с разницей в пять лет, родились двое детей. И всё было хорошо, но в семьдесят первом умирает отец Эдуарда, и Пороховы возвращаются в Баку, ухаживать за больной матерью.
Здесь Эдуард снова начинает пить, у него появляются навязчивые идеи, и всё это заканчивается тюремным заключением на четыре года, из которых, кстати, Порохов отсидел лишь три, а после был выпущен за примерное поведение.
С семьдесят шестого по восемьдесят второй Эдуард Порохов, можно сказать, с семьёй не жил. Редкие визиты его завершались скандалами со старшим сыном Андреем, который, как все тогда полагали, «пошёл по следам папаши». В папке даже были два документа из детской комнаты милиции, куда младший Порохов попадал за хулиганство в церкви и мечети – помню, что этот общий для отца и сына момент меня сразу насторожил.
В восемьдесят втором году дом, где жили Пороховы, пошёл под снос, и семья получила новую квартиру в Ахмедлах5. После этого жизнь у них снова наладилась, если верить сделанным на нескольких листах записям дяди Толика. Эдуард совершенно бросил пить, устроился сторожем и, по совместительству, разнорабочим в ближайший к дому ресторан «Лачин». Старший сын его, Андрей, уехал в Москву, где поступил и с отличием окончил Баумановское училище. Младший сын, Константин, поступил в военно-морскую академию.
Второе, что меня в этой истории насторожило, это то, что все проблемы происходили в семье Пороховых только когда они оказывались в доме, что прежде был расположен на месте того самого Международного бизнес-центра. Причём, проблемы эти начались не сразу, а примерно с пятидесятых годов; я бы даже сказал, с пятьдесят первого – если брать за некий рубеж первую характеристику на Порохова, от которой вдруг повеяло холодком.
Что же произошло? Ответ на этот вопрос я нашёл в документах жилищно-коммунального хозяйства, находившихся в папке. Впрочем, ответ этот вызвал у меня лишь новые вопросы.
Семья Эдуарда Робертовича Порохова ещё с довоенных времён проживала в первой квартире дома номер сто сорок четыре по улице Нижняя Приютская (впоследствии, когда название улицы и номера домов были изменены – в доме номер сто сорок шесть по улице им. Камо). Дом тот представлял собой одноэтажное строение высотой в четыре с половиной метра, занимавшее примерно шестую часть квартала, длиной в пятьдесят четыре метра и шириной в двадцать два6. С восточного торца этого дома, на самом углу, насколько было ясно из дядиных рисунков, изображавших этот же участок более крупным планом, находился киоск с газированной водой. Так, во всяком случае, значилось напротив заштрихованного квадратика. Но под этой надписью рукой Лёши была сделана другая: «Сусаннина будка»7. Я не сразу понял, что имелся в виду не староста из деревни под Костромой; что «Сусанна» – это имя женщины, работавшей в киоске. Впрочем, на более ранних рисунках киоск был обозначен уже как «Будка Сурена»8, так что вряд ли это имеет для моего рассказа больше значение9.
Как я понял из других документов, Пороховы вообще-то жили в квартире номер два, но в первой квартире ранее проживала супружеская чета неких Копоглецких, арестованных и расстрелянных в 1951 году, а семья Пороховых была слишком большой для однокомнатной квартиры, даже в двадцать два квадратных метра: сам Эдуард Порохов, его отец – Роберт Романович, мать – Зинаида Астафьевна, жена Эдуарда – Римма Петровна, и его тётка по материнской линии – Александра Астафьевна. По тогдашним законам им до положенного минимума не хватало ещё метров двадцати пяти. Поэтому, даже когда в 1948 году освободилась квартира номер три, справа (скоропостижно скончалась некая Полина Ашотовна Симонян, одинокая старушка девяноста пяти лет), и семья Пороховых получила в своё пользование её девятиметровую комнату, они всё ещё могли претендовать на дополнительную площадь. И после ареста Копоглецких было принято решение о передаче Пороховым освободившейся комнаты площадью в восемнадцать квадратных метров. Пороховы наглухо заделали входные двери второй и третьей квартиры, а пользоваться стали дверью квартиры номер один. В документах же были сделаны записи о присоединении первой квартиры дома ко второй; точно так же, как тремя годами ранее – о присоединении ко второй квартире третьей. Таким образом во дворе дома официально исчезли первая и третья квартиры, а фактически – третья и вторая.
Этот момент – что Пороховы стали пользоваться входной дверью бывшей квартиры Копоглецких – дядя Толик выделил специально. Вход во двор дома был через ворота, и квартира Пороховых оказывалась первой справа. На плане, нарисованном Толиком, прямо возле её дверей красным цветом был изображён заштрихованный кружочек (весь остальной рисунок выполнен простым карандашом). Он размещался в небольшом квадратике, примыкавшем к стене дома; небольшой выступ или, как я тогда подумал, пристройка во дворе, может быть, чулан или кладовка, примерно два на два метра (если не врал масштаб), который надо было обогнуть, чтобы попасть ко входным дверям. И возле этого красного кружочка были нарисованы три жирных восклицательных знака. Тоже красные.
Семья Копоглецких получила эту квартиру в 1939 году. Прежде здесь был склад хозяйственного магазина, располагавшегося как раз на углу, где позже построили здание с «лифтом-убийцей» (полуподвальный магазин этот, кстати, просуществовал до самого сноса дома). Но пожить в новой квартире Копоглецким довелось недолго. Началась война, и Ян Иосифович ушёл на фронт. Жена его – Тамара Васильевна – всю войну проработала в госпитале медсестрой. Вернулся Ян в Баку в начале сорок шестого, и до пятьдесят первого больше никаких сведений о его семье в папке не было.
В пятьдесят первом Ян Копоглецкий был обвинён по статье номер 63 уголовного кодекса Азербайджанской ССР. В деле фигурировали такие выражения, как «агитация», «религиозная пропаганда» и «подрыв безопасности», и я не сразу разобрался, что фактически эта статья соответствовала печально знаменитой статье УК РСФСР номер 58, часть первая.
О Копоглецких в папке больше ничего не было. Но были заметки дяди Толика и его размышления о том, почему помещение, которое можно было использовать как жилое, до тридцать девятого года играло роль складского. В склад оно превратилось в 1924 году, после того, как простояло запертым целых шесть лет. О решении устроить там склад в папке имелась докладная председателя жилищного управления Степана Минасяна, где он между делом упоминал, что «помещение это, в силу случившихся там ранее событий, всё равно для жилых целей более не пригодно…»
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Хырдалан – город (с 2006 года; прежде – посёлок) в пяти километрах северо-западнее Баку.
2
Арменикенд – народное название первоначально посёлка им. Шаумяна (впоследствии – им. Мамедъярова), а затем жилого района Баку.
3
Поскольку фантастическая интерпретация реальных событий иногда почему-то трактуется, как искажение фактов (были уже прецеденты), автор старается избегать в тексте современных названий улиц и конкретных адресов. Все прежние названия сохранены.
4
Я всё же решил разместить в приложении некоторые из чертежей.
5
…в Ахмедлах – Ахмедлы – посёлок городского типа в Хатаинском (ранее – Шаумяновском) районе города Баку. В конце семидесятых годов активно начал застраиваться многоэтажками.
6
В приложении содержатся фрагменты чертежей (рис.1) из городского архива Баку, дающие представление и о самом доме, и о месте его расположения.
7
«Сусаннина будка» – реальное народное название, достаточно широко известное в Баку в 70-80-х годах.
8
«Будка Сурена» – старое народное название «Сусанниной будки», также хорошо известное в Баку в 50—70 годах.
9
Упоминание о будке с газированной водой преследует своей целью дать жившим в Баку людям представление о локации, где разворачиваются основные события повести. Если же вы не жили в Баку и у вас нет знакомых бакинцев, не обращайте на это внимания; ну, будка и будка – мало ли в городе киосков?..
