Стопроцентная свадьба

Молчание. Он понимал, что я привязалась к этому ребенку и считала его своим. Особо не скрывала этого. Почему я должна отдавать того, в кого вложила себя?

Мертвую тишину перебили гласные, доносящиеся от Паши, через которые он пытался выразить, что больше не хочет есть эту дрянь.

Я окинула Тада взглядом, да так, чтобы он понял, что решать проблему с этой Гелей ему придется как можно скорее, пока я не добралась до нее.

-МММмммААамммаа

Невнятное, протяжное, странное вытянулось из Паши. Это было его первое слово. Он смотрит на меня. На меня, пятнадцатилетнюю. Меня мамой назвал. Меня. Счастью моему тогда не было предела, а он, хохочет сидит. Кашей плюется.

С того момента этот материнский инстинкт полностью овладел мной. Я не видела жизни без Пашеньки.

Я начала понимать откуда такая дикая любовь взялась у Тада ко мне. В его глазах, я маленькая, беззащитная, хорошенькая. Меня хотелось взять и никому не отдавать. Он любил меня отцовской любовью, как дитя, которому хочется дать самое лучшее. Он-больной человек, который нашел “свое” во мне. Вцепился в меня, как безумец, а безумцы, между прочим, только они, это “свое” никому не отдадут. Никогда. Чтобы не случилось.

Я нашла это “свое” в чужом ребенке. То, что я хочу сохранить, сберечь и вырастить.

Жили мы странно. Я с ребенком. Тад с бабами. Я никогда не ревновала, потому что не считала его “своим”, не чувствовала той любви, которой любят влюбленные. У меня было к нему что-то семейное. У него ко мне тоже. Мне хватало того, что он обеспечивал нас, поэтому я особо не жаловалась.

Время пробегало быстро. Мне исполнялось шестнадцать, Паше два. Он уже мог ходить и связывать пару слов. Меня называл теплым «Мама».

Все закончилось, когда ненаглядного все же посадили.

По какой статье, не помню, но это должно было случиться рано или поздно. Я сказала ему, что не собираюсь ждать, а возьму Пашеньку и уеду во Владимир. Мне надоела эта криминальная жизнь, когда господа полицаи не дают моему ребенку поспать своими бесконечными стуками в нашу дверь и звонками с разных телефонных номеров.

Во Владимире у меня были хорошие друзья. Я бы умчалась туда непременно. Устроилась бы на работу, вырастила Пашеньку и вот оно счастье.

В 16 лет мое счастье заключалось не в тусовках, алкоголе и порошковой дряни, а в создании семьи. Грррустно.

И все было бы именно так, как я планировала, если бы не одна маленькая, занозливая мила, не дававшая мне покоя.

Геля. Биологическая мать. Так сложились обстоятельства, в которых она решила, что может разговаривать. Представляете? Личность, не имеющая разумный склад ума, здравое мышление и обладающая “желтым билетом” по жизни решила, что может разговаривать. Небылицы, да и только. Она посмела явиться и качать свои права за моего Пашеньку.

Ее приход меня даже шокировал. Я была в какой-то мере восхищена ее храбростью. Но не на долго. Мое восхищение умерло там, где началось ее безрассудство. Она начала омерзительно кричать матом, плеваться и вытворять странные, несвойственные женщине вещи. Ох, ей бы на мой район. К остальным “милам”.

Мне надоело. Ее минута славы закончилась. Я так и не поняла на что она надеялась, поэтому два “типа”, стоявшие у моей двери, как охрана, подосланная Тадем, мигом расправились с ней.

Хоть Тад и был тем еще дуралеем, но людей при себе имел. Стадо. Подчиняющееся стадо.

На этом я думала, что все закончилось. Начала собирать вещи. Купила билет на поезд и как это бывает, по трагедии всей жизни, в последний момент вламываются те же самые господа полицаи, которые доставали меня постоянно, в компании этой самой Гели.

Я не понимала почему она жива, но думать сейчас не об этом надо было. Безумная женщина опять орала и выискивала что-то.

Господа полицаи проводили со мной беседу на кухне, точнее со мной и Пашенькой, которого я не выпускала из рук и на секунду. Я слышала, как эта противно-обезумевшая бегала по моей квартире. Господа полицаи говорили тихо и мирно. Я их не слушала. Я была не в этом мире. А в мире таких же карих, зачарованных отцовских глаз.

Я часто впадала в такие трансы и очнулась я только тогда, когда почувствовала, что уважаемые мной господа полицаи пытаются выхватить моего ребенка.

Мгновенный животный инстинкт овладел мной. “Что это они делают?”

Они разговаривали со мной так тихо-тихо, спокойно, как будто я больная. Я начала вслушиваться в их слова

-Ада, пойми, солнце. Ты слишком мала, чтобы лезть в эту кашу. Ты погрязла в этой рутине, а для твоего возраста свойственно целоваться с мальчиками, пить пиво за углом и прятать сигареты от мамы, а не жить с двадцати трехлетним наркоманом-тираном, воспитывая чужого первенца.

Меня резали его слова. Что он такое говорит. Неужели это так все выглядит. Тад учил меня, что уважаемые господа полицаи всегда врут ради своей выгоды, поэтому я не верила ни одному слову.

Дальше начался такой мерзкий, беспорядочный переполох. Эта мила буквально ворвалась на кухню, начала визжать, кричать, но не подходила близко ко мне. Смелости не хватало.

Спустя еще десять минут ее воплей, нудных разговоров господ полицаев, мое спокойствие отключилось.

Разговаривать начала я.

То, как мы разговаривали с этой милой лучше не знать, но эти господа полицаи сидели и бездействовали, что насторожило меня.

Я поняла, что это какой-то устроенный цирк, какая-то ловушка, чтобы обмануть.

Поздно я это поняла, как почувствовала острую боль в руке и что-то теплое разгонялось по моей крови.

Проснулась я уже, естественно не у себя в квартире, а в обезьяннике, где по ту сторону решетки стояли эти же два господина полицая и напыщенная Геля. С моим. Пашенькой. На руках.

Я не верила своим глазам, как она смогла это сделать. Как же я проглядела это. Слезы, вопли, душераздирающие крики полились сквозь меня, прямо к этим троим.

Осознание того, что у меня забрали самое дорогое, что было съедало изнутри. Любовь. У меня была любовь. За любовь умирают. Я была готова умереть за любовь.

Эта наркоманка стояла и смотрела на меня, как будто победила. Я не понимала зачем ей мой сын. Она наиграется им, как игрушкой. Почему господа полицаи на ее стороне? У меня было столько вопросов, на которые я была не в состоянии найти ответа.

Тут один из представителей честной, русской власти сказал. Уже не таким тихим и спокойным голосом.

-Твой ненаглядный оставил тебе все состояние и людей, которые нужны нам для нахождения преступной точки выше. Ты должна сказать недомеркам, что передаешь власть Геле. Взамен ты не проведешь остаток своей жизни в психушке.

Мне было все равно на власть, деньги, людей, мне бы только…

-Паша? Как же мой Пашенька?

Эта курица засмеялась, и таким, отвратительным голосом сказала

-Ты про моего сына? Теперь о нем буду заботиться я. Да, я знаю о чем ты думаешь, да, он не особо мне нужен, но этот ребенок       очень полезен, для влияния на его папашу и на тебя, как видно, тоже.

-Ты же знаешь на какой компромисс я пойду. Мне ребенка, вам всю подноготную

Тут один господин полицай усмехнулся и таким грязным, жирным голосом сказал

-Не глупи. Ты сама ребенок. При чем больной ребенок. И так же, ребенок, на которого       я могу повесить кучу статей. Ребенок,       который присядет и выйдет ближе к старости.

Я не верила в то, что происходит. Это был чистой воды шантаж.

-Да как вы смеете, порочные, гнилые…

У меня не было сил кричать, но нужно было действовать, и побыстрее.

Два дня я просидела в этой клетке, в надежде, что меня кто-нибудь вытащит или, что эти три свиньи передумают. Да, напрасно.

Я убивала саму себя собственным молчанием. Просидев еще сутки, два господина полицая опять пришли ко мне. Я действовала с головой. Говорила все правильно и верно, тем самым мы договорились на то, что я выполняю любые их требования, но взамен, как только все утихнет они отдают мне Пашеньку и забывают про наше существование. Это затянулось бы не на долго. Месяц, не больше. Мы пожали руки.

Я не помню, что чувствовала в тот момент, но мне было очень больно физически и морально, как будто ножом вырезали мое сердце на живую. Так, я чувствовала свое разрушение.

Последняя встреча с Пашей перед всей этой суматохой прошла для меня тяжело. Я как будто оторвала кусок себя. Целовала, целовала, целовала своего ребенка. Обещала, обещала, обещала, что приду за ним, как только смогу, что мы опять будем вместе и уедем далеко-далеко. Поцеловала его в лоб и ушла с обещанием вернуться.

Но ушла как оказалось навсегда.

Господа полицаи сдержали свое слово в какой-то степени. Они выполнили свою часть сделки. А вот мою-нет.

Месяц я бродила чужой. У меня отняли, забрали, отобрали. Я не сердца лишилась, я жизни лишилась.

В назначенный срок вернулась в этот же участок, нашла этих же господ, которые, как ни странно, сделали вид, что меня не знают.

Да, вот так все просто. Можно сделать вид, что не знаешь человека, когда не хочешь разбираться с ним. Гнильцо.

Думаю, понятно было мое состояние, когда меня вышвырнули из этого “белого дома”, передав бумажку. От этой курицы Гели, где красивым таким почерком было написано:

“СПАСИБО ЗА ПОМОЩЬ. ВЕРНЕТСЯ БУМЕРАНГОМ”

Бумерангом возвращаюсь только я.

Я все искала, искала, искала их. Первая половина года моей самостоятельной, одинокой жизни прошла адом. За это время я нажила себе две попытки суицида, передоз и учет. Мне казалось, что моя жизнь кончена. Я смотрела на своих ровесниц и не понимала. Почему, некоторые плачут из-за какого-то смазливого парня, а некоторые, не плачут, даже когда отняли самое дорогое в жизни. Почему жизнь так несправедлива ко мне. Чем я заслужила такое. Видимо, судьба готовила для меня славное будущее, ради которого я должна выжить в настоящем.

Осознав, что все мои попытки найти их были бессмысленные я пыталась начать жизнь заново.

Новую жизнь я начала в психиатрической больнице, куда меня положили, после второй попытки суицида. Там, я действительно изменилась. Может, конечно, меня так сильно пичкали лекарствами и разными психологическими беседами, что я начала забывать о том, что я когда-то пережила, но это помогало мне.

Мне объясняли каждую мою травму. Там же диагностировали страшный, длиннющий диагноз, который я даже не запомнила. Я знала, что я больная на голову. Этого было достаточно. Главное, что именно там вылечили мою зависимость от Пашеньки. Взрослые люди доходчиво объясняли мне, что я была ребенком и прочую ерундистику впаривали в мой ослабеневший от очередной дозы лекарств мозг.

Я провалялась на койке среди шизофреников, суицидников и прочей дряни около года.

Я не вспоминала Тада, не знаю освободился ли он из тюрьмы. Я покинула и свою жизнь, и его.

Наконец выйдя оттуда, в семнадцать с половиной лет, я, как мне казалось, стала здоровым человеком.

Начала новую жизнь.

Жизнь без наркотиков и без “свое”.

Срок «новой жизни» был три года, не считая отбывания в лечебнице. И жила бы я так дальше, если бы не это сообщение.

Все это, как короткометражный фильм проиграл в моей голове за минуту. Тошнота подступила к горлу и хотелось не то, чтобы плакать, хотелось вопить от осознания всего этого.

Сейчас я другая, это сообщение из прошлого никак не повлияло на мою жизнь. Я ухожу к себе домой, туда, где меня любят, ждут и не оставляют одну. Останавливаюсь на этой счастливой мысли о Русе и разворачиваюсь.

– Мама! Мама!

Ошпарило. Ай.

Это был знакомый, детский голос, до боли, парализующий сердце. Шепчу себе “только не он, только не он”. К сожалению, наши страхи чаще всего становятся реальностью. И мы не в силах изменить это. Перестать бояться-единственный человеческий выход. А я вот не перестала. Остановилась, шок, меня обнимают маленькие ручки, уже не за коленки, а за талию, до куда достают.

В голову ударяются воспоминания и то, от чего меня так долго лечили. Моя прошлая “я”. Она была жестокой и безумной. От нее я так долго избавлялась.

Не хочу смотреть на него. Он чужой, но мой. Я схожу с ума. Нагибаюсь, чтобы снова увидеть эти глаза. “Точно отцовские”– вылетает, как проклятье. Я помню, как пеленала тебя, кормила, не спала сутками, твои попытки ходить. И вот, ты уже умеешь писать и читать.

Я пыталась забыть тебя. Но когда вкладываешь в человека частичку себя, любовь к нему будет жить вечно. Такой взрослый, такой мой, не могу наглядеться на тебя.

На минуту забылась чей еще он сын и к кому я пришла сюда. Присутствие Паши пробило меня на страх. Я не понимала зачем здесь мой ребенок

– Ну что ты, родная, ждала меня?

Холодный голос за спиной. Воспоминания передо мной.

– Что ты тут устроил? Откуда у тебя Паша? Я знаю, многое поменялось за эти четыре года, но я не хочу причинять тебе зло. Я думаю, что, посидев в тюрьме, ты понял в какое животное превратил четырнадцатилетнего ребенка. А если хочешь подействовать на меня через Пашу, то знай. Я ему мать, а не твой звездосчеты.

Мной овладел страх, но не за себя, а за Пашеньку. Я ждала ответной реакции нападения и была готова защищаться.

– Нет, я никак не хочу причинить тебе боль. На этот раз я хочу показать тебе, что ты можешь быть таким же животным, что и я. Мы с тобой одинаковые. А мой сын. Зачем он здесь? Чтобы увидеть, на что его псевдомамочка променяла его.

Он до сих пор не может смириться с тем, что произошло. А что мне оставалось делать? Я была с ним ребенком. Я видела то, что не должна была видеть в таком раннем возрасте. Я захотела нормальной жизни. Жизни без вечных оправданий, погонь, заключенных.

Я осознаю, с кем я стою и на что он способен. Я помню каждое его “наказание” в сторону подчиненных. Он бил, бил, бил, не останавливаясь калечил. Его безумие в глазах горело, когда он чувствовал власть. Наверное, именно так и выглядит настоящий психопат. И он безусловно бы выиграл нашу войну, если бы я не была воспитана им собственноручно.

Живя с ним, я научилась несколько разбираться в психологии человека, обращаться с ножом, правильно разговаривать и вселять страх в оппонентов. Я держу голову прямо, уверено, жду его первого хода. Думаю, он понимает, что я вооружена его приемами.

Мы стоим друг против друга. Смотрим в глаза. Я не узнаю того теплого и глубокого взгляда. Передо мной что-то другое. Дешевое и грязное. Он стоит, пригнувшись, как в нашу первую встречу. Почему я все это помню?

“Мисссссс” -прошипел он, “Ответьте мне, миссс, почему вы не любили меня?”

Этого я точно не ожидала. Он все-таки был слишком умен и только его я не могла предугадать. Я теряюсь. Мешкаюсь. Как тогда.

Отвожу взгляд, нет нет нет. Он победил этот раунд.

Я стою одна. В белом. Но это не начало новой жизни. За спиной прячу своего ребенка. Он действительно был мой. Я спрячу его от всех.

Я опять выпала из реальности

. Осматриваюсь, уже намного больше людей окружают нас. Это была его толпа. Зачем ему толпа? Пазлы складываются и в моей голове промелькает ужасная мысль “Где Руся”.

Руся.

Мы познакомились с ним три года назад, как только я отбыла срок в психушке.

В каком-то шлаке и грязи. На желтой ветке. Глупо и случайно.

Он был не такой, как другие. Не входил ни в одну касту слоев общества. То он стоит с бутылкой пива и сигаретой у подъезда, то читает мне сказки на ночь. А может он только со мной был таким. Или “нитакусиком”. В шутку бы сказал он.

Я столько много взглядов видела в жизни, и каждый. Каждый, отличался от других. В каждом человеке была своя индивидуальность, которая так яростно притягивала меня. Наверное, Руся, понял это. Он был отличным психологом и проворожил меня своей научной фигней.

По образованию, он действительно был “Психолог пдн”. Так. Во мне была настоящая проблема ПДН.

“вылечи меня”

Мы начали общаться, встречаться, все, как это бывает обычно. Я сначала не обращала на него серьезного внимания, но раскумаренный разум вел, почему-то, именно к нему.

Он был строг, но верен своим намерениям и знал только одну часть меня. Но хотел больше. Я дала ему возможность быть частью моей жизни.

Он видел меня насквозь, без какой-либо маски. Видел, как я убиваюсь, как не хочу жить, как меня ломает, как я сама ломаюсь. Он стал лучиком солнца на период моего угасания.

Я поняла, что это именно тот, кто изменит мою жизнь к лучшему, когда мы сидели на балконе, я курила пятую сигарету, запивая кофе рассказывала ему о жизни, а он слышал меня. Смотрел так чисто, как будто сидит не с наркоманкой-дистрофичкой, а девушкой мечты. Слышит и выдает:

-Если бы мы встретились раньше, я бы сберег тебя.

У меня внутри что-то съёжилось. Сберег? Я что, поломанная?

-А сейчас, сбережешь?

У меня как будто изломался голос. Тоненьким таким, дрожащим, пропищала. Это, наверное, потому что сердце говорило.

-А сейчас, беречь нечего. Всю разобрали. Сначала соберу, а потом сберегу.

Он говорил на столько уверено, что мне казалось, что он уже имел четкий план насчет меня и не хватало небольшого толчка, чтобы начать воплощать его.

В тот момент я смотрела в его глаза. Там была любовь. Ко мне любовь. Моя любовь. Я ее не отдам.

Шло время, я уже называю Русю “родным”. Готовлю нам ужин и перестала следить за своими “днями трезвости”. Я забыла про существование порошков, дряни, каких-то районных мил и их плюс один. Я рада, что восстанавливаюсь.

Отдаться ему было поистине хорошим решением. С ним я чувствовала себя в безопасности, статус “вместе” внушал мне какую-то радость, доверие и уверенность.

Я отдавала все, что у меня было. Начиная от каких-то подарков. Глупых, но от сердца. заканчивая блядскими истериками из-за ничего. А ему нравилось. Он все принимал. Он все забирал. Он меня забрал. Он тоже больной значит.

Так мы прожили три года. Он знал меня всю. То состояние, которое мы получали друг от друга было лучше, чем экстази блин

За три года у меня не появилась мысль уйти, у него тоже. Он вылечил меня, а я дала ему свою жизнь. Как благодарность за любовь. Думаю, это было “по-честному”.

И в тот момент я была готова молиться, чтобы он не додумался найти Русю. Я точно знаю, что любые действия с ним заставят меня потеряться и вновь вернется та безбашенная, оторванная, не видящая краев. Опять страх. Нет, нет, нет. Опять. Страх равноценен реальности. Почему я никогда не боялась за себя?…

Он подходит ближе, понимаю, что уже собралась толпа. Его толпа, все подстроено. Пазл складывается в моей голове, это все цирк.

Оглядываюсь, я стою в кругу, рядом Пашенька. Плачет и боится.

– Ну что, ты все еще хочешь забыть меня?

О чем он говорит, зачем я вообще пошла на эту Ангарскую.Не было времени жалеть, нужно было отстаивать себя.

– Я давно тебя не вспоминаю. У меня другая, новая жизнь. А ты, был лишь ошибкой в ней.

Он отходит, улыбается. Да, этого он и добивался. Он хотел моих громких слов. Он хотел, чтобы наш конфликт начала именно я, чтобы сделать второй ход.

Слышу гул в толпе. Нет… Страхи… Страхи… Мои страхи сбываются. Под руки выводят моего Русю. Держат с разных сторон. Весь в крови, побитый. Меня парализовало. Я стою на месте и страх сковывает каждую мою клеточку.

– Ну что? Ха-ха. Посмотрим, как ты заговоришь теперь. Вот он, на кого ты меня променяла. Это все из-за тебя. Ты виновата в этом. Он станет инвалидом, клянусь.

Я понимала, что движет Тадем. Ему было больно понимать, что я больше не его ребенок. Что я вообще, больше не ребенок. Он хотел вернуть меня, но осознание, того, что он больше никогда не увидит меня рядом с ним, такой счастливой, маленькой и беззаботной приносило ему адскую боль. Я думаю, что он не знал, как повлиять на меня, поэтому начал с самого больного.

Я видела это. Я видела моего родного Русю. Его глаза были все такие же любимые, он пытался кричать “Беги”, а я не могла сдвинуться с места. Я не хотела двигаться с места. Я никуда не уйду без него. Никогда. За ним куда угодно, хоть в могилу. Чувство вины нахлестывало еще больше, он мучается из-за меня. Нет ничего хуже физической боли. Прости, прости, прости. Слезы льются из глаз. Я не могу сказать ни слова

– Молчание – знак согласия. Хочешь себе инвалидика? Бейте

Он дал приказ, рабы повинуются. Пелена спадает после первого истошного крика Руси. Я возвращаюсь в реальность. Вокруг меня люди и они убьют его, если я тронусь с места. Я стою одна в этом кругу. Стоп. Я не одна. За моей спиной Паша. Я поворачиваюсь, смотрю, как он вцепился мне в платье и жмется от страха. Как бы я хотела быть на его месте, но я не там. Приходит резкое осознание. Я чувствую, что теряю себя, я не владею собой. Вспоминаю про нож в куртке, который с 14 лет кладу в правый карман для случая самообороны. Я неизменна своим привычкам.

Треугольник. Паша, Руся, Я. Передо мной встает решающий выбор, который я, казалось бы, в обычных обстоятельствах ни за что не сделала бы. Истошные крики Руси нагнетают меня, огромные глаза моего ребенка видят во мне ангела. Но я принимаю свое решение.

А что мне остается? Я не готова возвращаться к старой жизни. К этому шлаку грязной пошлости, где господствует лишь порошковая дрянь. Опыт с “уходом из жизни” у меня уже был. Паша вырос человеком и без меня. Странно, когда ты вкладываешь в другого жизнь, а он потом растет без тебя. Но это реальность. Без меня он сможет. Так что встает другой выбор. Счастливая или больная я.

Я достаю нож и резким движением приставляю его к горлу ребенка.

– Стоп! – кричит мое прошлое. – Остановиться! Ты что творишь, дура. Ты не понимаешь, что делаешь

Это была не моя я. Другая я. Я из прошлого. Жестокая, бедственно-нравственная. Та, которую Руся пытался укоренить. Та, от которой все пытались избавиться. Эгоистичная и недостойная.

Подставляю нож к горлу самому чистому человеку, тому, кого я воспитала, кого таскала на руках, с кем сидела.

Я знала, что Паша – это единственная память обо мне для “ОНО”. Сколько бы он ни говорил о своем безразличии, он не допустит боли в сторону родного человека.

Этим мы с ним похожи.

В тот момент я не чувствовала себя виноватой. У меня было одно желание-спасти и спастись.

– Я прекрасно понимаю, что делаю! Разойдемся на равных! Я отдам тебе Пашу, ты отпустишь нас. Иначе оба лишимся самого дорогого.

Я четко понимала, какой выбор я принимаю. Крики Пашеньки “Мама не надо”. Вот, что я никогда не забуду.

– Ты никогда этого не сделаешь! Он и твой сын тоже! Ты его вырастила

Эти слова для меня по стеклу-молотком

– Я приложила старания точно так же, как и заберу их сейчас. Ты кидаешь мне вызов.

Я сдавливаю горло Паше и режу свою руку так, как будто режу ему горло. Малыш не понимает, что я делаю, но из-за страха кричит так, что любой сухарь заплакал бы. Но в тот момент я была хуже самого безжалостного. Женщина, которой когда-то не дали любовь будет бороться за нее до конца в дальнейшем.

Я помню, как меня недолюбили. Я помню, как от меня уходили. Я помню, каждое “я люблю тебя” и эту, жалкую, улыбку и шаблонную фразу “прости, не держи зла”, когда поворачивались ко мне спиной.

Я больше не допускала к себе такого. Я готова бороться за себя.

Руся лежит на асфальте. Я в крови. Все это казалось мне страшным сном, но где я не боялась.

– Ты сумасшедшая! Нет! Отпустите его!

Я не верю своим глазам. Опять выпадаю из реальности. Я лишилась прошлого. Без прошлого нет будущего. Но нужна ли мне такая основа для будущего? Не время размышлять об этом. Я с ребенком подхожу к Русе, убираю нож от его горла. Он бежит к “папе”. Я понимаю, что это была наша последняя встреча. Я для него враг. До сих пор не могу поверить, что я сделала это. Он забудет меня, как предавшую его женщину и может, в будущем, захочет отомстить. Я буду ждать.

Улица. Толпа. Осужденные взгляды.

И я, такая маленькая, в белом. Будто уже готовая идти под венец. Все-таки это было началом новой жизни. Люди начинают расходится. Ни одна сука не подойдет с помощью. Псевдобандиты живут по законам “ОНО”. А я теперь враг. Как быстро и просто можно упасть с верхушки на самое на, не так ли?