Три сестры

– У меня окоченели ноги. Кажется, я не могу больше идти, – рыдает она.

– У всех замерзли. Просто старайся идти рядом со мной.

Ливи опирается на плечо Циби и, подняв левую ногу, показывает, что от ботинка оторвалась подошва. Нежная кожа ободрана и кровоточит.

– Когда ты потеряла подметку? – Встревоженная Циби смотрит на ступню Ливи.

– Когда мы вышли за ворота Освенцима.

– Обними меня и прыгай, ладно?

Под прикрытием группы сестры подходят к воротам Биркенау. На входе стоят эсэсовцы, высматривающие слабых заключенных, неспособных к работе.

Циби убирает руку Ливи со своей талии:

– Ливи, ты должна сама пройти через ворота. Выше голову, не обращай внимания на холод, просто иди. Покажи, что ты хочешь быть здесь.

Впереди сестер идут две девушки с опущенными плечами. Они двигаются медленно, как во сне. Ливи старается не смотреть на то, как эсэсовцы оттаскивают их в сторону. Ливи интуитивно понимает, что завтра в «Канаде» освободятся две вакансии, за которые другие будут бороться. Она не намерена освобождать третье место.

В бараке Циби помогает Ливи забраться на нары, осторожно стирает с ее ноги кровь и грязь и разминает ступню, дуя на пальцы, которые постепенно розовеют.

– Прежде чем нас запрут на ночь, надо показать Рите твой ботинок. Она может нам помочь, – говорит Циби.

Сестры идут ко входу в барак, где стоит капо, поджидая возвращения девушек с различных работ.

– Поторопитесь или утром можете оказаться в газовой камере! – кричит Рита.

– О чем это она? – шепчет Ливи. – Что такое газовая камера?

– Ливи, пожалуй, нам не стоит сейчас об этом говорить, – отвечает Циби.

– Почему не стоит? Что это такое?

– Ливи, прошу тебя. Давай просто разберемся с твоими ботинками, ладно?

Однако Ливи не двигается с места:

– Циби, пожалуйста, не обращайся со мной как с ребенком! Скажи, что это такое.

Циби вздыхает, но сестра права. Как в таком месте можно оставаться наивным ребенком? Она смотрит в широко открытые глаза Ливи:

– Куда, по-твоему, отправляют тех, кто не прошел отбор? Скажи, что, по-твоему, с ними происходит?

– Они умирают?

– Да, умирают. В газовой камере. Но пусть это тебя не волнует. Пока жива, я не позволю этому произойти с нами.

– От этого бывает дым и запах? Их потом сжигают?

– Мне жаль, Ливи.

– И ты каким-то образом собираешься не дать им отправить нас в газовую камеру, сжечь нас? – спрашивает Ливи, повышая голос. – Расскажи, как ты собираешься это сделать?

– Не знаю, котенок. Но до сих пор я не дала нам умереть, верно? Пойдем добудем тебе новые ботинки.

Ливи бредет за сестрой, преследуемая новым страхом. Она думает о том, больно ли бывает при удушении ядовитыми газами.

– Рита, у ботинка Ливи полностью оторвалась подошва, – говорит Циби, показывая капо ботинок. – Прошу вас, можно сходить за новой парой?

Рита смотрит на ботинок и стоящую перед ней Ливи, которая отводит глаза.

– Знаете, куда идти? – спрашивает она.

– На склад в передней части лагеря? – уточняет Циби.

– Тогда поспешите, скоро я закрою барак. Вы же не хотите, чтобы вас поймали снаружи.

Циби и Ливи мчатся к небольшому зданию, где хранится странный ассортимент лишней обуви и одежды. Внутри они видят капо, которую никогда прежде не встречали, и Циби протягивает ей дырявый башмак Ливи.

– У меня тридцать девятый размер, – тонким голосом произносит Ливи.

Женщина указывает на скамью, на которой всего три пары ботинок.

Ливи подходит, чтобы рассмотреть.

– Но я не смогу их носить, – говорит она. – Они слишком маленькие! – Ливи измотана, нога у нее болит, и на миг она забывает, где находится. – У меня тридцать девятый размер, – нетерпеливо повторяет она.

Никто из них не ожидает последовавшей реакции. Капо делает к ним широкий шаг, глядя на Ливи, и сильно бьет ее дважды по лицу. Ливи ударяется о стену.

– Простите, мы не можем обеспечить вас обувью нужного размера, мадам. Может, соблаговолите зайти в другой день, – ухмыляется капо.

Циби одной рукой хватает пару ботинок, другой – Ливи и вытаскивает ее из барака. На улице она останавливается и шепчет:

– Ливи, подними ногу. – (У Ливи красные щеки; она не отвечает.) – Пожалуйста, Ливи, давай примерим и наденем их.

Ливи уставилась на губы Циби.

– Что с тобой? – беспокоится Циби.

– Я тебя не слышу! Я тебя не слышу! – кричит Ливи, тряся головой и пытаясь избавиться от звона в ушах.

Циби опускается на колени и старается втиснуть ноги Ливи в ботинки, но они по крайней мере на два размера меньше. Она радуется, что Ливи не слышит, как она тихо умоляет свою мать о поддержке. Ботинки не налезают, и Ливи наверняка умрет, если будет босиком ходить в Освенцим и обратно. Сквозь ветер, сквозь лай собак и ругань эсэсовцев она слышит ответ матери: «Надень ботинки своей сестре».

И она пробует опять. Ливи, ноги которой онемели от холода, не чувствует пальцев ног, стиснутых чересчур тесной обувью.

Однако верх ботинок сделан из парусины, которая после пары походов в Освенцим и обратно немного растягивается, и обувь становится чуть более удобной. У ботинок рифленые деревянные подошвы, которые после длинных переходов забиваются снегом. Девушки шутят, что Ливи стала выше. Ливи отвечает, что теперь старшая сестра – она. Она сбивает снег с подошв и становится прежнего роста. Этот ритуал, повторяющийся два раза на дню, немного развлекает сестер.

Постепенно Циби с Ливи становятся на сортировке более смелыми, тайком принося в свой блок дополнительную одежду, оставляя часть себе для утепления в эти зимние месяцы и раздавая остальное. Циби прячет в карманах драгоценности и деньги, а во время походов в уборную выбрасывает их – пусть лучше навсегда пропадут, чем достанутся нацистам. Их обыскивают лишь в конце дня на выходе из «Канады».

Суровая и безжалостная погода способствует тому, чтобы свести на нет добрые чувства женщин друг к другу. Часто Циби и Ливи, возвращаясь после работы, не находят своей одежды, оставленной на нарах. Столкновений не происходит: все слишком измучены.

Новые заключенные добавляют напряженности: вспыхивают ссоры и рушатся прежние привязанности. Новым девушкам для выживания нужна одежда, а старожилы делиться не хотят. Во время переклички эсэсовцы устраивают отбор, обрекая на уничтожение слабых и больных. Циби и Ливи кажется, что отбор происходит каждый день, поскольку пропадает все больше и больше девушек.

Рождество возвещает о себе новой вспышкой тифа, со всей силой обрушившейся на их барак, и Циби заболевает. На несколько дней она погружается в лихорадочный бред, но каждая девушка знает: если она останется в бараке, когда остальные утром уходят на работу, вечером ее здесь уже не будет.

Следующие две недели Циби практически носят на руках в Освенцим и обратно. Вечером Рита закрывает глаза на Циби, дрожащую и потеющую под ворохом чужой одежды в лихорадке, сокрушающей ее изможденное тело. Пока Циби мечется на койке, Ливи всю ночь держит сестру за руку. Скудные глотки воды не в силах утолить ее жажду. Иногда ей мерещится лицо Магды, которая склоняется над ней, желая выздоровления. В другие моменты Магда кормит ее кусочками печенья, принесенного девушками с сортировки.

Огромным усилием Циби собирает силы каждый раз при прохождении ворот Освенцима или Биркенау, и Ливи уговаривает ее, как это делала сама Циби, пройти без посторонней помощи под неусыпным оком эсэсовцев. Часто плохая погода играет им на руку, поскольку охранникам неохота слоняться под снегом.

Циби медленно, но неуклонно поправляется. В сознании у нее хранится расплывчатый образ Магды, и это помогает, но она не рассказывает Ливи о своих видениях. Достаточно того, что Магда у нее в голове и в душе.

На Рождество девушкам дают выходной, но христианское Рождество ничего для них не значит. Они пропустили Хануку, им пришлось работать долгие часы, в то время как они должны были зажигать менору – семисвечник – и ставить ее на окно дома, произносить с родными молитвы. Для немецкой охраны, эсэсовцев и капо Рождество – время пирушек и попоек, а не истребления узников.

Христианский праздник или нет, но девушки рады получить подарок в виде горячего супа с лапшой, овощами и мясом. Это настоящий пир, а для Циби это также первая еда, которую она может съесть без посторонней помощи. Она надеется, еда даст ей сил встать утром и самостоятельно вернуться на работу.

В тот вечер, когда сестры устраиваются на нарах вместе с двумя своими соседками, Циби шепотом желает Ливи спокойной ночи.

– Это все, что ты хочешь мне сказать? – спрашивает растерянная Ливи.

– А что еще надо говорить? – Циби закрывает глаза.

– Наши молитвы, Циби. Наши вечерние молитвы. Даже в бреду ты все равно молилась перед сном.

– Не будет больше молитв, сестренка. Никто нас не слышит.

Ливи прижимает к себе сестру и закрывает глаза. Но, несмотря на сильную усталость, сон не идет. Ливи думает о матери и о том, что та сказала бы, если бы узнала об отказе Циби от веры. Они привыкли каждый вечер благодарить свою семью, друзей, еду у себя на столе и дом, дающий им кров. Ливи думает о Магде. Циби так уверена, что Магда сейчас дома, в безопасности, но что, если она ошибается? Что, если Магда в другом лагере, таком же, как этот, но без поддержки сестер?

На следующий день Циби и Ливи, как и другие девушки из их бригады, по дороге в Освенцим ощущают прилив энергии. Невероятно, как моральное состояние зависит от дополнительной еды и хорошего ночного сна.

– Знаешь, о чем меня только что спросила Рита? – говорит Ливи.

Девушки находятся на сортировке. Циби только что вернулась из уборной.

– Понятия не имею. О чем спросила Рита? – Циби начинает разбирать свитеры, юбки и брюки.

– Она спросила, умею ли я печатать на машинке.

– И что ты ответила? – Циби раскладывает одежду и смотрит Ливи в глаза.

– Ну я сказала «нет».

– Ливи, пойди разыщи ее и скажи, что я умею печатать. – Голос Циби звучит с непривычной настойчивостью.

– Не могу, Циби. Ты же знаешь: я говорю с ней, только когда она о чем-то меня спрашивает.

– Ах, Ливи, правда! Побудь здесь.

Циби направляется через комнату к Рите, которая ходит кругами, время от времени останавливаясь переговорить с девушками и, вероятно, задавая им тот же вопрос.

– Рита, Ливи сказала, вы спросили, умеет ли она печатать на машинке, и она ответила «нет».

– Это верно, я сейчас спрашиваю…

– Я умею печатать, – перебивает ее Циби. – Научилась в школе. Я печатаю десятью пальцами и… и хорошо знаю арифметику также. – Она дрожит, не вполне понимая, во что только что ввязалась.

– Пойдем со мной, – бросает Рита и ведет Циби к кабинету в передней части сортировочного помещения.

За большим письменным столом в комнатушке сидит эсэсовец. На столе поменьше стоит пишущая машинка, лежит пачка чистой бумаги, поднос и несколько карандашей. Рита представляет Циби офицеру, говоря, что это новая машинистка, которая будет печатать ежедневные списки отсортированной одежды.

Офицер Армбрустер кивает Циби. Это худощавый мужчина лет пятидесяти. Седые волосы и морщины вокруг глаз придают ему вид умудренного жизнью человека. Он мог бы быть ее дедом. Рита садится за маленький стол и берет напечатанный лист. Она вручает Циби несколько написанных от руки листов бумаги с описанием собранной одежды, готовой к отправке. Она объясняет, как Циби должна составлять ежедневные списки мужской, женской и детской одежды. Циби должна одну копию ежедневно отправлять с транспортом, одну копию оставлять себе и составлять ежемесячный перечень. Ошибки не допускаются.

Когда Рита выходит из кабинета, Циби закладывает в машинку лист бумаги и поворачивает рычаг. Не очень уверенно она начинает двумя пальцами печатать список мужской одежды.

– Значит, так ты печатаешь? – спрашивает Армбрустер.

Циби смотрит на немецкого офицера.

– Нет. Я училась печатать всеми пальцами, но двумя получается быстрее, – отвечает она.

– Когда напечатаешь страницу, дай мне. Я проверю перед отправкой.

Он отворачивается.

Циби медленно составляет список одежды, беря новые цифры с клочков бумаги. Закончив, она театральным жестом вынимает лист из машинки и относит Армбрустеру.

Вернувшись за свой стол, она принимается за список женской одежды и продолжает работать над ним, когда к ней подходит офицер.

– Ты сделала несколько ошибок, и я исправил твою орфографию. Придется переделать, – говорит он, но в его голосе нет хорошо знакомой нотки угрозы. – Не торопись и делай хорошо. Это не гонки.

Наступил новый, 1943 год, ничем не отличающийся от 1942-го. Ливи работает в «Канаде», Циби – помощница офицера СС Армбрустера, так что, по крайней мере, они остаются вместе в бригаде белых косынок. Циби не молится, но каждый вечер шепчет: «Мама, Магда, дедушка», представляя их себе в безопасности в маленьком домике во Вранове. Каждую ночь она прижимает к себе Ливи. Вместе они все преодолеют.

Глава 12

Вранов-над-Топлёу, Словакия

Март 1943 года

– Пора, Магда! Надень пальто и иди, – шепотом говорит Хая, стараясь не разбудить Ицхака, дремлющего в кресле.

Магда лежит на диване, свернувшись калачиком, и переводит взгляд с незажженного камина на спящего деда.

– Магда, вставай! Тебе нужно уйти! Скоро они придут, – более настойчиво повторяет Хая.

– Зачем, мама? Какой в этом смысл? Рано или поздно они доберутся до меня, и, может быть, в этом случае я буду рядом с Циби и Ливи, – отвечает Магда, не двигаясь с места.

Хая снимает с вешалки у двери пальто Магды и кладет ей на колени.

– Магда Меллер, надень пальто и отправляйся к госпоже Трац! Недавно я разговаривала с ней, и она тебя ждет.

Встав, но не сделав попытки надеть пальто, Магда бросает еще один взгляд на деда. Она догадывается, что он не спит и слушает их спор. Интересно, вмешается ли он, думает она. И чью сторону он примет? Но он не шевелится.

– Прошел уже почти год, мама. Мы не можем так жить дальше. Посмотри вокруг, нам уже почти нечего продать. В какой момент мы сдадимся? Когда не останется стульев и не на чем будет сидеть? И не останется кроватей? Все ушло за кусок хлеба!

– Они забрали двух моих дочерей, и я не позволю им забрать тебя. У меня осталось немного драгоценностей на продажу, но сейчас я хочу, чтобы ты ушла. Только на одну ночь.

– В этот раз я пойду, – наконец надевая пальто, говорит Магда. – Но узнай, пожалуйста, у дяди Айвана, нет ли новостей?

– Узнаю. А теперь иди.

Магда целует мать в щеку, а потом легким поцелуем касается головы деда.

– Я знаю, что ты не спишь, – шепчет она.

Открыв глаза, он улыбается и встречается взглядом с Магдой. Это разбивает ей сердце.

– Умница, всегда делай то, о чем просит мама. А теперь беги.

Вставая и потягиваясь, Ицхак подходит к окну, где стоит Хая. В это время Магда открывает дверь, посмотрев налево и направо – нет ли глинковцев, – а потом сворачивает на тропинку и, выйдя на улицу, бежит к дому на противоположной стороне.

Как только за Магдой закрывается дверь соседей, Хая опускает штору.

– Я приготовлю нам что-нибудь поесть.

– Я не голоден, ешь сама, – говорит Ицхак. – Выпью липового чая, если что-то осталось.

Госпожа Трац высматривает Магду. Она знает, скоро явятся глинковцы, разыскивающие оставшихся еврейских девушек и юношей. Они приходят в Шаббат, зная, что все еврейские семьи будут дома. Ее собственные взрослые дети, живущие в Братиславе, защищены своей римско-католической верой. Как же они критиковали мать, узнав, что она прячет в доме Магду, – вера не защитит ее, если станет известно, что она укрывает еврейку.

– Скорее, дорогая моя, они могут в любой момент постучать в дверь. Наверху я оставила для тебя немного хлеба и сыра.

– Спасибо, госпожа Трац, не надо было, но спасибо вам. Не знаю, как мы сможем отблагодарить вас за то, что вы так сильно рискуете ради моей семьи.

– Отблагодаришь меня, оставшись в живых и наказав тех, кто преследует тебя. Теперь пора прятаться.

Немного помедлив и горячо обняв соседку, Магда спешит к стулу, стоящему в узком коридоре, над которым в потолке размещается небольшой люк. Откинув его, она забирается в маленькое пространство за ним, на антресоли.

Свет из коридора освещает тарелку с хлебом и сыром. Магда знает: как только люк закроется, она окажется в кромешной тьме, а потому быстро замечает одеяла и подушку рядом с собой. Здесь она будет лежать, пока на следующее утро не раздастся знакомый стук снизу – знак спуститься. До нее доносится царапающий звук, когда госпожа Трац тащит стул по деревянному полу обратно в кухню. Она надеется, стул не оставил никаких предательских отметок, ведущих прямо к ее тайнику.

Немного погодя Магда слышит громкий стук во входную дверь и голос, требующий открыть дверь.

Скрип входной двери подсказывает Магде, что госпожа Трац сейчас стоит лицом к лицу с кем-то из Глинковой гвардии.

– Госпожа Трац, есть в доме кто-нибудь еще, кроме вас? – спрашивает глинковец.

– Ласло, ты ведь знаешь, мой сын и моя дочь живут сейчас с семьями в Братиславе. Зачем им быть здесь?

– Мы обязаны спросить. И вы это знаете. Не возражаете, если мы войдем и осмотрим дом?

– А если бы я возражала, это разве остановило бы вас? – следует дерзкий ответ госпожи Трац.

– Отойдите, дайте нам пройти! – требует другой глинковец, явно раздосадованный этими разговорами.

– Закройте за собой дверь. Вы впускаете холод, – говорит госпожа Трац.

Магда слышит звуки шагов, идущих от входной двери к кухне. Когда шаги раздаются прямо под тем местом, где она прячется, Магда задерживает дыхание. Могут ли они заметить следы от стула?

– Надеюсь, вы не ждете, что я предложу вам чай, – заявляет госпожа Трац.

– Мы в порядке, нам ничего не нужно, – отвечает Ласло.

– Вы видели дочь Меллеров, живущую напротив? – спрашивает другой глинковец.

– Мне хватает забот о собственных детях, чужие меня не интересуют, – резко отвечает госпожа Трац.

– Мы спрашиваем лишь о том, видели ли вы ее недавно. Время от времени ее встречают в городе, но, когда мы приходим, ее никогда не бывает дома. Что вы можете о ней сказать?

– Ну, она очень красивая девушка. Хотите пригласить ее на свидание?

– Прошу вас, госпожа Трац. – Вновь слышится голос Ласло. – Не мешайте нашему расследованию. Вы должны сообщить нам, если увидите ее. У нас к ней важные вопросы.

– Как? Что может знать эта девушка, чего не знаете вы?

– Приходите к нам, если увидите ее. Это все, о чем мы просим.

– Вот сейчас я смотрю по сторонам и не вижу ее. А вы?

– Спасибо, что уделили нам время. Провожать нас не надо.

Магда слышит удаляющиеся шаги и затем щелчок входной двери. Она берет хлеб и ложится на одно одеяло, укрываясь другим. Она радуется, что госпожа Трац может пока позволить себе топливо для дровяной горелки – Магда чувствует тепло через потолок. Запах древесного дыма успокаивает.

На следующее утро Магда просыпается от скрипа стула, который передвигают по деревянным половицам. Она слышит «тук, тук, тук» рукоятки швабры по люку.

Тело Магды одеревенело после ночи в тесном закутке, и она медленно спускается вниз. Захлопнув крышку люка, Магда идет в ванную, а затем заходит на кухню, где госпожа Трац пьет чай.

– Спасибо за хлеб и сыр. Я съела хлеб, а сыр отнесу домой деду. Вы не возражаете? Он соскучился по сыру.

– Конечно. Если хочешь, я могу дать вам еще.

– Нет-нет! Этого больше чем достаточно. – Магда кивает на чашку, которую госпожа Трац подносит к губам. – Липовый чай?

– Выпьешь чашку, дорогая моя? У меня его много, благодаря твоей матери.

– Нет, спасибо. У нас еще есть немного, и я лучше пойду домой. Мама и дед будут волноваться. – Магда дотрагивается до плеча женщины. – Спасибо вам, госпожа Трац. Не знаю, как… – Слова застревают у нее в горле.

– Не благодари меня, девочка. Просто передай привет маме и деду. А мы увидимся в следующую пятницу. Хорошо?

– Хорошо. Но посмотрим, какая установится погода. Возможно, с наступлением тепла я смогу ходить в лес. – Магда наклоняется и целует госпожу Трац в щеку.

– Есть новости от сестер?

Магда качает головой. Она не в силах передать словами свою безысходную тревогу за сестер.

Занятая мыслями о пропавших сестрах, Магда не сразу отвечает на вопросы матери о проведенной у соседки ночи и визите глинковцев.

– Магда, пожалуйста, вернись на землю! – упрашивает мать.

– Дедушка! – очнувшись от транса, восклицает Магда. – Где дед? У меня для него кое-что есть.

– Я здесь, Магда. Что это?

Ицхак входит в гостиную с заднего двора, протягивая руку за подарком, который принесла ему Магда.

– Это от госпожи Трац, – объявляет она.

Ицхак смотрит на маленький желтый кусочек сыра.

– Не стоило ей, – приглушенным голосом произносит он.

– Но я не могу вернуть его.

Ицхак ловит взгляды внучки и дочери. В каждой складке, каждой морщинке его лица запечатлена боль. В этой комнате должно быть пять человек, с которыми можно разделить неожиданное угощение.

Хая протягивает руку и гладит его по плечу.

– Садитесь. Мы поделим сыр, – говорит он. – Хая, приготовишь чай? По-моему, со вчерашнего дня осталось немного халы. Мы устроим пир, возблагодарим удачу.

Ицхак первым идет на кухню. Хая берет Магду под руку, ей необходимо ощущать материальность дочери.

– Дядя Айван зайдет к нам? – шепотом спрашивает Магда.

– Да, должен скоро прийти, но я не знаю, что ты хочешь от него услышать.

Сыр и хлеб съедены, налита последняя чашка чая, когда они слышат негромкий стук в заднюю дверь.

– Вот как раз дядя, – говорит Магда, вскочив, чтобы открыть дверь.

Он сразу же заключает ее в объятия.

– Ты в порядке, ты пережила очередную пятницу, – шепчет он ей на ухо.

Дядя Айван садится за стол, и все глаза устремляются на Магду, ведь именно она докучала ему по поводу новостей.

Чувствуя на себе взгляды, Магда отворачивается.

– Магда, у меня нет никаких новостей о твоих сестрах. Только слухи. – Маленькую комнату заполняет напряженная тишина; Айван откашливается. – Трудно узнать какие-то подробности. Но я слышал одну вещь о транспорте твоих сестер. Думаю, Циби и Ливи были отправлены в Польшу.

– В Польшу?! – восклицает Хая. – Немцы увезли их в Польшу? Зачем, черт возьми?!

– Ты забываешь, сестра, что немцы оккупировали Польшу.

Глаза Магды загораются. Ицхак тянется к ней через стол и берет ее за руку, качая головой, когда она открывает рот.

– Ты знаешь, где именно в Польше, дядя?

– Нет, Магда. И твое место здесь, рядом с матерью. Мы все останемся здесь столько, сколько сможем.

– А Клайв, твой приятель из канцелярии совета… Он всегда был большим другом нашей семьи, сынок. Ты видишься с ним? – спрашивает Ицхак.

– От случая к случаю, отец. Он делает все, что может, чтобы защитить нас. Каждую неделю он заносит нашу фамилию в конец списка евреев, живущих во Вранове, но теперь… – Айван вздыхает. – Теперь перед нашей фамилией осталось всего несколько других. Это лишь вопрос времени.

– Есть что-то еще, Айван. Слышу это в твоем голосе, – настаивает Ицхак. – Скажи нам все.

Старик кладет перед собой ладони на стол, распрямляет спину.

Айван медлит с ответом, переводя взгляд с Хаи на Магду и, наконец, вновь на Ицхака.

– Я слышал, они начинают забирать даже маленьких детей, а также их родителей, бабушек и дедушек, теток, дядьев… всех.

Хая издает тихий стон.

– Чего они от нас хотят? – спрашивает она.

– Я не знаю, просто не знаю. – Айван встает и начинает вышагивать по маленькой комнате. – Может наступить время, когда всем вам придется прятаться в Шаббат. Или у госпожи Трац, или в лесу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

 Бытие, 15: 18. – Здесь и далее примеч. перев.

2

 Бытие, 12: 1.

3

 Вон! Вон! (нем.)