Дом и алтарь

Пока Хаос ещё кричал и бился, захваченный Всадником в силок, ещё не покорившийся, но уже подготовленный к тому, чтобы седьмое крыло Часовщика отсекло часть его тела для дойдо, Конструктор уже рыл руками песок, думая о том, чтобы создать хотя бы какое-то укрытие на время ночи. Он подумал совершенно ясно и неожиданно, что песок не мог весь насквозь врастать в белое, иначе белое не уходило бы от солнца так быстро, а оставалось бы внутри песка. Но перед ночью он не смог ничего сделать. Ночь пришла и настигла их обоих.

Испугавшись, что Ювелир умрёт и дом навсегда исчезнет, Конструктор накрыл его тело своим, и ветер добела отполировал кости рёбер у него на спине.

А когда прошла ночь, стало ясно, что Конструктор тоже не мог больше восстанавливаться с помощью регенерации: они оба получили слишком тяжёлые повреждения и пробыли вне Машины слишком долго. Пока их тела ещё не окончательно вросли в белое, Конструктор протянул руку и заново прочертил стёршуюся от ветра линию на песке, которую до этого сделал Ювелир. Ветер быстро развеял её, и больше Конструктор не возобновлял этой линии. Потому, что Порог установился. Потому, что он больше не был равен линии, не выражался в ней, и оттого ветер уже никак не мог бы ему повредить.

Демон понял, что ему повезло – начался регенеративный шок, а значит, скоро наступит эйфория. Во власти этих чувств Конструктор думал только о доме и забыл о том, что сил для регенерации у него совсем не было и она не могла бы наступить без внешнего вмешательства. Он осознал это уже на излёте, уже поняв, что не может шевелиться, и резко вскинулся в ужасе, предчувствуя, что снова оказался в Машине, и Часовщик сейчас сидит над ним и снова отдаёт ему питательный экстракт, жизненную эссенцию, а значит, дома больше нет.

Но всё оказалось не так. Рядом с Конструктором горел огонь. Вовсе не то ровное, тихо шипящее пламя, которое поднималось от костра в Машине – здесь горел яркий, рыжий и довольно шумный огонь, подрагивавший от ветра. Он поднимался из ямы, которую Конструктор вырыл перед приходом Хаоса. И сейчас Ювелир, обложив камнями это углубление, иногда подбрасывал в костёр тот песок, который в последнее время давало дойдо. Когда ветер проносил мимо пламени песчинки, те вспыхивали яркими искрами.

У Ювелира был потухший, словно бы обесцветившийся взгляд. Демон дрожал от мелкой, слабой волновой регенерации, признака еле-еле восстанавливающегося после крайнего истощения тела. Он повторял операцию с подбрасыванием песка, словно не замечая, что способ подачи топлива неэффективен, и костру нужно подавать песок снизу, чтобы тот прогорал медленнее и пламя было ровнее, вместо того чтобы так опасно вспыхивать.

Конструктор заметил, что воздух очистился и в нём больше не было той мелкой взвеси, на которую истаяло дойдо, когда Часовщик работал с ним через Всадника Хаоса. Отвернувшись от костра, Конструктор, лёжа на боку, стал смотреть за тем, что происходит вокруг Машины. Он не обращал внимания на то, что сейчас день и нужно бросать все усилия на работу, чтобы что-то сделать для дома и подготовиться к ночи. Не следил за перемещением дойдо по небосводу и не оценивал его размеры. Он только следил за Часовщиком.

После того как ушло белое, Всадник Хаоса и Часовщик вышли из Машины и принялись её осматривать. Они не сильно пострадали при Шаге вперёд и, как показалось Конструктору, хорошо согрелись в Машине, поскольку во время Шага вперёд им не пришлось заботиться ни о Конструкторе, ни о Ювелире и отдавать им свою плоть. Конечно, всё могло закончиться не так хорошо, если бы сам Шаг оказался неудачным и кому-то из них понадобилась бы быстрая пища, но всё вышло как вышло, и сохранённые ресурсы принесли больше пользы.

Часовщик отошёл от Машины на максимально безопасное расстояние, оценил дойдо, посмотрел в сторону дома и поднял руку. Конструктор, поразмыслив над этим жестом, поднял руку в ответ. Затем к Часовщику подошёл Всадник Хаоса и встал перед ним на колени. Часовщик взял его голову, повернув так, чтобы было удобно.

Неожиданная, яркая догадка пронзила сознание Конструктора, и тот бросился к костру, начав заваливать пламя камнями. Ювелир оскалился, попытался защитить огонь, но Конструктор не показал зубы в ответ и не стал нападать. Он только прижал место погасшего кострища руками и посмотрел Ювелиру в глаза. Неспокойно, нервничая, ищуще.

И Ювелир отстранился от предмета их спора. Конструктор своим взглядом просил у Ювелира доверия, и Ювелир поверил ему.

Дойдо начало рассыпаться мелкой пылью всё ещё далеко от солнца. Эта неприятная взвесь заполонила собой воздух, а когда Всадник Хаоса упал под ноги Часовщику и тот поднял его, чтобы отнести к Машине, Конструктор взял назад забранное у него Ювелиром ради костра Острое и высек искру.

Мир на мгновение оказался объят пламенем. Весь. Оно сверкнуло, превратившись в существовавший меньше мгновения огненный полог, а потом без следа исчезло, забрав весь воздух с собой. Конструктор знал, что это было от искры.

Он оглянулся на Часовщика и поднял руку. Замерший на пороге Машины, Часовщик ответил ему тем же. Воздух начал потихоньку возвращаться.

Ювелир поспешил восстановить костёр. Конструктор не стал учить его подавать песок в огонь правильно, потому что дойдо уже почти закрыло солнце. Ночь пришла, а белое – нет. Они сидели перед костром досветла, не ложась, но и не работая. Оба провели это время каждый в своих мыслях. Конструктор смотрел на дом, а потом Ювелир отвлёкся от огня и тоже поднял глаза. Конструктор знал, что Ювелиру не дано видеть будущий дом так, как Конструктору. Поэтому Конструктор не мог понять, на что именно смотрит Ювелир так внимательно и так увлечённо. Но Конструктор хотел узнать и хотел понять суть и ход мыслей брата. Что там, наверху, в непроглядной тьме, увлекает его? Раньше не случалось ни одной такой ночи.

После её окончания они принялись за работу. Необходимо было сперва разобраться с костром, подачей песка в него и укрытием от ветра на последующие ночи. Конструктор занялся первым, а Ювелир – вторым. К сожалению, и на то, и на другое требовался материал, а достаточно камней в безопасном и даже опасном периметре не хватало. Разумнее показалось заняться стенами, и они объединили свои усилия.

Оценив риски и снова поступив мудро, Конструктор в этот раз переждал период работы с дойдо, но снова разжёг костёр только после того, как взвесь улеглась, поскольку заботился о кислороде. Хотя он понимал, что это значит, что ночью опять придёт белое, он согласился на те страдания, которые белое несло с собой. Ювелир не противился ему, спокойно позволив принять решение по той причине, что прошлое решение Конструктора оказалось правильным, а Ювелир был готов рисковать жизнью ради наилучшего исхода для дома. Дома, которого он даже не видел и о будущем которого ничего не знал.

За возведёнными за промежуток перед новой ночью стенами Конструктор и Ювелир смогли спрятаться, улёгшись на бок и прижавшись крепко к кладке вокруг костра, и так они провели ночь. Белого оказалось существенно меньше, чем обычно, и они не вросли в него, хотя и тяжело пострадали.

Утром они продолжили труд. Конструктор часто оборачивался на Часовщика, понимая, что пора продумывать порядок и способ их нового воссоединения, поскольку для дома очень нужны лучшие вещи от дойдо, а песок, пусть и оказался удобен для того, чтобы не врастать в белое, всё же опасен. И Машина всё ещё находилась в опасности, а без газа в очаге в смертельной опасности были также Часовщик, Всадник Хаоса, а с ними весь солнцехранимый мир.

Тем не менее Конструктор понимал, что он ни за что не сможет вернуться к Машине. Что он скорее умрёт и убьёт Ювелира, чем переступит Порог опять. И что Часовщик, лишённый этого ограничения, не сможет добраться до них, поскольку пройти и туда, и назад за один долгий день невозможно – обязательно придётся прихватить пару ночей. А между тем каждый день нужно работать над дойдо, иначе оно вберёт в себя мир. Вернуться же нужно до прихода Хаоса и остаться при этом здоровым, иначе Хаос победит Всадника и пожрёт мир.

Часовщику никак не попасть к ним. Просто не успеть. Конструктору не вернуться назад. Построить дом не хватит материала, да и доступный песок скоро закончится.

Чувствуя отчаянную беспомощность, Конструктор обернулся к Ювелиру, требуя от него решить эти парадоксы, придумать, создать, как он создал понятие дома, понятие возвращения: одновременного преступления Порога и фикцию нахождения внутри. Сделать так, чтобы возможно стало и идти куда-то ещё, и оставаться в доме. От этой фикции, ложного эйдоса, от этого разрешения конфликта внутри сознания Конструктора сейчас зависело всё, зависел мир, поскольку существование только вокруг Машины тоже уже обречено. Без концепции возвращения наступало время ххра – того, что вело к гибели в торжествующем Хаосе.

Ювелир встретил взгляд Конструктора прямо. Он понимал, чего Конструктор хотел от него, и мог это дать, уже давал, но между ними в воздухе разлилось предвкушение трагедии и боли. Это и было возвращение. Конструктор закричал от внутреннего горя, от несогласия и от отчаянного нежелания конфликта, и Ювелир напал.

Он опрокинул только что возведённую каменную стену на Конструктора. Уничтожил всё, что они вместе смогли сделать, ради чего работали, ради чего страдали все эти ночи под белым. Тяжёлые камни перебили Конструктору ноги у бёдер, регенерация бросилась их восстанавливать, но Ювелир не дал. Какое-то время Конструктор думал о том, что действия Ювелира сакральны, что они имеют какой-то больший, чем видимое, какой-то великий, скрытый смысл и ему следует покориться, однако не смог. Очень скоро злость за уничтоженную работу, перспектива возвращения, мысль о временном оставлении, о разлуке с константным видением дома полностью поглотили Конструктора, и больше он не был согласен на путь к Машине, если идти следует этим путём.

Исступлённо, со всей доступной ему яростью, он бросился на Ювелира, сначала последним проблеском сознания планируя только снова избить брата до полной потери сил и затем держать его тело в беспомощности, но скоро Конструктор вовсе потерял над собой контроль. Он чувствовал только то, что есть он и есть нерушимая связь с будущим, и не может никто, никто испокон этого мира вставать между ним и этой связью, и никто не может диктовать своего права на неё.

Ослеплённый и поглощённый неистово пышущей злобой, он снова победил, но не понял, когда именно пришла эта победа, и остановился только тогда, когда силы окончательно его покинули.

Пребывая внутри собственных мыслей, внутри необходимости постулирования своей правоты и своего права на созерцание будущего, он ещё долго держал свою власть над Ювелиром, не убивая его, но и не давал сил, чтобы восстановиться.

Два следующих дня он, пуская и не пуская огненную волну попеременно, работал один. Потом материал в безопасном периметре кончился. Потом кончился песок. В длинный день Конструктор ничего не смог сделать. Он только сидел подле Ювелира, с машиноподобной закономерностью нанося тому удары и придушивая.

Потом пришёл Хаос, первая, самая холодная ночь, в которую Конструктор пустил огненную волну. И в следующую. От отчаяния. Просто чтобы согреть.

Из-за этого воздуха стало не хватать, а затем сам дом принялся меркнуть. Конструктор понял, что дело заключалось в тающих силах Ювелира. Он предложил тому свою плоть, но Ювелир не смог есть. Не прореагировал ни на запах кожи, ни на тёмную густую кровь.

Не зная, как поддержать ему силы, Конструктор осмотрел кирпичи дома. Оглядывая алчно каждый миллиметр, он, к своему огромному счастью, нашёл там крупицы жирного питательного налёта и вытер о губы Ювелира. Однако тот не впитался, а дом почти полностью померк.

Конструктор победил. Он отстоял своё право, но теперь для воплощения его ясного видения будущего не было ни материала, ни сил, и само ясное пророчество, вёдшее демона до того, готово было вот-вот перестать существовать.

Конструктор оказался в самом сердце отчаяния, он понял, что нужно вернуться к Машине, вернуться любой ценой. Что нужно бежать назад, потому что это единственный шанс для дома.

Демон подсунул руки Ювелиру под плечи и колени, чтобы отнести к Всаднику и Часовщику, но у него не хватило сил поднять брата. И не хватило сил встать самому.

Задыхаясь горем, он опустил голову Ювелиру на грудь и в наступающей короткой ночи у него по щекам, прямо из глаз, пошло белое и замёрзло в ледяных ветрах ночи.

Той ночью силы Конструктора окончательно закончились, и регенерация больше не пришла.

Очень многих событий после той ночи Конструктор не помнил, хотя почти всегда оставался в ясном сознании. Он полностью осознал себя в тот момент, когда понял, что песок вокруг места, где мог быть дом, горел.

Он горел уже который день. Пожар не прекращался с приходом ночи – ветер только раздувал пламя. Конструктор не помнил, как он начался, как Часовщик и Всадник Хаоса, отреагировав на то, что Конструктор однажды не поднял руку в ответ, пришли за ними с Ювелиром. Рискуя собой и всем миром, они вдвоём отнесли Конструктора и Ювелира к Машине.

Сейчас же Конструктор сидел наверху и смотрел на пожар. Пожар означал, что песок, сколько бы его ни просеялось за прошлые периоды из дойдо, сгорит весь, без остатка. И что топлива для костра вокруг Машины больше нет.

С тех пор как Конструктор пришёл в себя от регенерации, он так и сидел здесь, глядя на то место, где мог встать однажды их дом. И ничего не видел.

Ювелир всё ещё находился внутри Машины. С ним постоянно находился Всадник Хаоса, не оставлявший надежды на то, что, согревшись и отдохнув от пронизывавшего ветра, Ювелир сможет хотя бы проглотить кровь. Ни Часовщик, ни Всадник Хаоса не понимали, что случилось с Ювелиром в доме, если ни один Шаг вперёд, ни одна встреча с Хаосом не имела ни для кого из демонов таких последствий.

Они не знали, что такого сделал с Ювелиром Конструктор, чего даже Хаос не смог. Конструктор не потрудился объяснить, хотя знал ответ: Враг неразумен. Кричащий или нет, желающий поглотить весь мир или отступающий от сияния седьмого крыла, Хаос остаётся неживым. Он неразумен. Хаос не знает, как поступить с демоном, чтобы его уничтожить, а Конструктор знает. Конструктор знал, куда бить и как. Он знал, что он делал. Поэтому у Ювелира не было страшно выглядевших повреждений, какие оставлял Хаос, но он тем не менее всё дальше уходил в смерть.

Из-за пустых надежд на выздоровление Ювелира Всадник не помогал Часовщику. Все вместе демоны всё больше увязали в бездействии, растрачивая последние ресурсы, но всё зря. Конструктор знал, что зря.

Конструктор тоже не ел. Не грелся. И не двигался.

Газ у них кончился. В прошлом Шаге вперёд, к которому Часовщик и Всадник Хаоса еле-еле успели вернуться и который прошёл неудачно, Машина сильно пострадала, и чинить её было нечем. Теперь у неё зияла дыра с одного бока, а где взять материал на её починку, никто не знал. Дойдо им ничем, наверное, уже не могло помочь.

Уходило их последнее время. Пожар пока достаточно согревал их и защищал от ночи, оставаясь безопасным, поскольку песок у Машины прогорел быстро и пламя достаточно скоро ушло от них на достаточное расстояние.

Но огонь стихнет рано или поздно. Дойдо изойдёт пылью и исчезнет, будет новый Шаг, придёт пронизывающий ветер, снова, насытившись из бессмысленного вещества, придёт белое. И тогда они замёрзнут насмерть все четверо. Врастут в белое, которое не уйдёт, поскольку некому будет работать с дойдо, и длинный день не наступит. Тогда придёт Хаос и всех их поглотит.

Прошла ночь. За ней наступил, должно быть, последний длинный день. Дойдо, как и думал Конструктор, дало лишь бессмысленную горючую пыль, которая тут же прогорела наверху бушующего пламени, там, над пожаром, образовав из себя слепящий, искрящийся венец над головой огненного шторма, шествующего внутрь пустошей.

На исходе месяца, по пришествии Хаоса, Конструктор спустился с Машины и зашёл внутрь. Всадник Хаоса сидел на лежанке, держа на руках тело Ювелира, Часовщик стоял рядом, положив Всаднику руку на плечо. В воздухе витала смерть, первая смерть этого мира.

Оба демона подняли головы на вошедшего Конструктора. Тот холодно встретил их взгляды и закрыл за собой дверь. Наступал Враг. Но Враг, понятный им, жестокий, но известный Враг лишь только наступал, а смерть уже была здесь. Конструктор был здесь. И все приняли это. Все приняли, что смерть – отныне и навсегда – это теперь только Он.

И Конструктор напал. Это не было яростью, не было жестокостью и не было продиктовано исступленной борьбой за жизнь. Конструктор действовал не хладнокровно – им управляла внутренняя неутолённая боль. Она проявлялась не хаотично, но с неимоверной силой, которая становилась только больше от того, что ни Часовщик, ни Всадник Хаоса не знали, зачем они должны защищать себя от Конструктора.

Когда он впервые нанёс удар, они не понимали, что происходит. Может быть, потому, что всё, что произошло с домом, всё, начиная от болезни Конструктора, научило их быть мягче друг к другу, научило их доверять.

Но Конструктор не воспринял этой науки. Пропущенного первого удара ему хватило, чтобы дальше добивать так, как он хочет. Часовщик пострадал больше, чем Всадник Хаоса, и, повергнув его, дойдя до конца его регенеративных сил, Конструктор, тяжело дыша, возвысился над ним и… оставил его жить.

Сегодня пришла смерть, и один из демонов должен был умереть. Конструктор выбрал кто. Он понимал, что есть только один правильный, угодный миру выбор. Он увидел этот выбор и отверг его.

Он подошёл к лежащему в луже собственной крови Всаднику Хаоса. Тело его сотрясалось в конвульсивной пляске регенеративного шока. Конструктор нагнулся над ним, приподнял за волосы. Конструктор выбрал, как определить этот мир, он выбрал свой путь и выбрал путь за своих братьев. С которого никогда и никто из них уже не сможет свернуть.

В этот момент дверь внутрь Машины распахнулась. Не сама, не от ветра. Её распахнула женщина. Стоявшая там, на пороге, впервые появившаяся, впервые виденная, созданная только теперь, она пришла сюда ради Конструктора, ради него одного.

Он посмотрел ей в глаза спокойно, не растворившись в золотом сиянии её лица и не преклонив перед ней колени. Он понимал, что она есть и всегда была той самой причиной, почему никто из демонов до сих пор не умер, почему они регенерировали снова и снова. Он знал, что, пусть и не явленная, она всё это время давала им силы сражаться.

И он понимал, что она пришла в этот мир во плоти, что она пришла сюда для того, чтобы предотвратить что-то фатальное, ужасное.

И у её пришествия есть причины. Глубокие причины бытия этого мира. Она пришла потому, что Конструктор оказался, на беду, умнее неё и смог нанести Ювелиру такие повреждения, от которых она не могла его спасти. Поэтому она пришла просить за смерть. Пришла просить оставить вещи идти своим чередом, чтобы мир жил. Иначе он умрёт, иначе мир не сможет идти дальше.

Был естественный порядок вещей, было ужасное будущее, и были эти полные мольбы и жалости к Конструктору глаза, упреждающие его от страшной ошибки, непоправимых последствий. Это были глаза самой доброты, воплощённой в теле демонессы Милосердия. Но Милосердие не могло помочь Конструктору сделать дом. И Машина не могла, и Часовщик. И мир, если невозможно было в нём сделать дом, должен был провалиться в Хаос.

Милосердие пришло, но слишком поздно. Милосердие пришло, но смерть пришла раньше. Смерть изнутри дома холодно и жестоко смотрела на сияющий лик Милосердия, застывшего на пороге.

Мгновение.

Конструктор, не колеблясь, разбил голову Всадника Хаоса о стены Машины. Бил и бил до того времени, пока череп не раскололся совсем и мозг не вывалился.

Конструктор взял в руки этот мозг. Машина дрожала всем своим существом от тяжёлой поступи Врага, которому уже никто не мог противостоять.

Поворачиваясь от мёртвого тела Всадника Хаоса прочь, Конструктор зацепил взглядом застывшего в ужасе Часовщика, который чувствовал в этот момент, что приближение Хаоса теперь уже не важно, не имеет больше значения, поскольку мир уже мёртв, и мёртвым он стал именно в это мгновение. И Конструктор был с ним согласен.

Он подошёл к Ювелиру, открыл тому рот и густо вымазал всю внутреннюю поверхность рта и горла мозгом Всадника Хаоса. Это не возымело никакого эффекта, впрочем, Конструктор его и не ждал.

Машина жестоко тряслась от поступи приближавшегося Врага. Она трепетала, она готовилась к тому, что её проглотит бездна, а Часовщик так и оставался внизу, на полу, не решавшийся подползти к телу Всадника Хаоса, боящийся Конструктора странным, интуитивным страхом и знавший, что мир кончился. Что бессмысленно подниматься наверх, что крылами своими он никогда не укроет мир, и был прав.

Пришло время свидетельствовать смерть. Конструктор поднял тело Всадника Хаоса на руки и с ним взошёл на верх Машины. Он посмотрел в глаза Врагу и оскалился, зарычав на него.

Он кричал, освобождая идущую изнутри него боль, какая была больше любой боли тела. Кричал, и крик этот, тонущий в пляске наступающей смерти, был громче и свободней всего, что звучало над этим миром, и этот крик освобождал всё, что томилось у демона внутри. Он примирял его с Машиной, домом и миром, потому что оплакивал их и потому что Конструктор сделал всё, что мог сделать, и примириться с иным и отсрочить смерть было трусливо и глупо.

Иссякнув, Конструктор умолк.

Проглотив его крик, его боль, как жертву, Хаос быстро ощерился. За спиной Конструктора появился Часовщик. Хватаясь за стены Машины и подтягивая на них плохо слушавшееся тело, демон поднялся до половины, чтобы увидеть, что Хаос близко и что некому усмирить Хаос.

Он освободил все шесть крыльев и, оставляя густые капли крови от израненных ног, поднялся наверх, над Машиной, над Конструктором, над домом. В час конца мира он делал то, что делал каждый раз в час его триумфа. Потому что таково было его место, и на этом месте он стоял.

Оглянувшись на невозмутимое лицо Часовщика, не смотревшего никуда, кроме как в лицо Врагу, Конструктор швырнул тело Всадника Хаоса туда, за край мира, в объятия подступающего разрушения.

Конструктор раскинул руки, принимая это разрушение, зовя его, требуя его себе, потому что не было больше дома, а без дома не было больше мира и не было мира сердцу его. Выбирая между принятием мира таким, как он есть, что означало жизнь, и дорогой непокорства, дорогой боли и творчества, что означало смерть сейчас, Конструктор кричал в лицо Хаосу, и звал себе смерть, и был смертью сам.

Конструктор не хотел бессмысленного Хаоса. Он хотел себе Хаоса как врага, как мыслящего противника, которому Конструктор сейчас проиграл, выбрав творчество, а вместе с творчеством – смерть.

И Часовщик услышал чужой голос. Идущий оттуда, из Хаоса. И он впервые увидел лицо Отца. Появляющееся из недр Врага, проступающее на фоне беснующегося вещества и непоглощаемого мира.

Каменный лик, недвижная статуя, на чьих руках таяло в безумном танце тьмы тело Всадника Хаоса. И в тот миг, когда труп распался совсем, от статуи, как из центра, во все стороны подул резким порывом сильный ветер. Был свет. Единственная яркая вспышка, а потом статуя Сотворителя упала рядом с Машиной, и Хаос пошёл на мир.

Напал жестокий, напал всеразрушающий. Напал и оказался захвачен Всадником Хаоса, поднявшимся от статуи Сотворителя и сделавшим то, что делал он всегда, каждый Шаг вперёд: он укротил Хаос и сделал новое дойдо, которое Часовщик, освободив своё седьмое крыло, отделил от тела Врага и отправил блуждать по небу, к солнцу.

Часовщик смотрел на Всадника Хаоса. Он выглядел теперь по-другому, и на его теле не имелось ни единого шрама. Но различия между инкарнациями стёрлись быстро, Часовщик почти сразу забыл, что когда-то было другое тело и были шрамы на нём.

Весь мир наполнила тишина. Дойдо медленно перемещало тёмное тело по небу. Близилась ночь.

Все трое демонов зашли внутрь Машины, без единого лишнего движения улеглись, плотно прижавшись, чтобы сохранить тепло на лежанке над потухшим огнём. Чтобы хранить тепло. Длань Милосердия сделала так, как они делали.

Когда ночь кончилась, Конструктору ещё долго было холодно, хотя Машина всё ещё оставалась прогретой. Первым встал Ювелир. Он медленно добрёл до выхода, открыл дверь, но ноги у него постоянно подгибались от слабости. Потому демон долго набирался смелости, для того чтобы выйти наружу.

Дойдо быстро поползло к солнцу, и день потому обещал быть коротким.

Конструктор в меркнущем свете подступающей ночи спустился вслед за Ювелиром, подошёл к нему и перекинул его руку себе через плечо. Ювелир, сжав крепко зубы, оттолкнулся от стены и опёрся на Конструктора.

Вместе они направились прочь от Машины. Терять время было нельзя, поскольку пожар уходил всё глубже в пустоши, и вместе с ним уходила возможность работать в течение ночи. Их скоро догнал Часовщик. Он поднырнул Ювелиру под другую руку, и так они все трое ускорили шаг, чтобы добраться домой до темноты.