Собираясь домой, Эля волновалась: «Встретит или не встретит?» С одной стороны, хотелось, чтоб встретил. С другой стороны, было предчувствие, что ничего хорошего из этого не выйдет. Волнения оказались напрасными: он не встретил.

Мужчина появился через неделю.

Он ждал Элю возле салона после работы. Когда она вышла, он отбросил сигарету, преградил ей дорогу, сказал, что его зовут Гоша и что он приглашает ее в кино.

– У меня дочь, ей пять лет,– Элеонора напряглась

– Дети – это здорово,– заверил ее Гоша, Эля выдохнула, и они отправились в кинотеатр.

Матюшина сидела между Машкой и Гошей, крутила головой то в одну, то в другую сторону. Машка хрустела попкорном, Гоша пил пиво.

Неожиданно Эля почувствовала, как мужская горячая рука накрыла ее руку. Сильные пальцы проскользнули в ладонь, и Эля разволновалась. Георгий поглаживал, изучал пальцами все бугорки и впадинки на ее ладони, и это было настоящей, острой лаской. Происходящее на экране стало недоступно Эле. Она высвободила руку подальше от греха, и еще какое-то время не могла сосредоточиться на фильме.

После сеанса Эля не позволила их проводить, а оказавшись дома, не могла найти себе места. Состояние было давно забытым, странным, ненужным. В голову лезли какие-то глупости. Словом, маятник качнулся.

Уложив Машку, Элеонора легла и отпустила воображение. Она представляла себя в объятиях мужчины, его поцелуи и шепот. Одиночество вдруг сделалось невыносимым, Эля села в кровати, обхватила колени и заплакала. Ее отвлек звонок в дверь. Слезы высохли.

Накинув халат, Матюшина выглянула в глазок и ахнула: за дверью маячил Гоша.

– Что стряслось?– удивилась она, впустив гостя.

– Ключи от дома потерял.

– В кинотеатре?

– Не знаю, потерял и все. Надо вызывать слесаря, так в квартиру не попасть, дверь железная,– жаловался гость, стоя у порога.

– Проходи, несчастье.

– Постелешь мне на кухне?

– Я вообще-то не гостиница,– напомнила Эля.

– Мне больше не к кому. Я здесь недавно живу, у меня и знакомых, кроме тебя нет.

– Я польщена.

Вытащила из кладовки раскладушку, бросила плед, подушку, подала гостю полотенце:

– Ванна справа.

– Спасибо, – шепотом отозвался Гоша, – А чай у тебя есть?

– Я не пью чай ночью.

– Посиди со мной, – попросил он.

– А колыбельную тебе не спеть?

– Не откажусь.

– Слушай, у меня ощущение, что я тебя усыновила.

Поставив чайник, Эля оглянулась на незваного гостя, перехватив его заинтересованный взгляд где-то в районе своей спины:

– Иди, мойся.

Гоша исчез за дверью ванной.

Пока гость мылся, чайник вскипел, Матюшина достала две чашки, подумала, и убрала одну назад. Залила кипятком пакетик, обернулась на звук шагов и опустила глаза: обернув бедра полотенцем, босой Гоша с голым торсом стоял на пороге кухни.

–Вот твой чай,– избегая Гошиных глаз, показала на чашку Эля.

Она уже почти протиснулась мимо него и раскладушкой к выходу, но Гоша перехватил ее и потянул к себе.

…У шефа была нездоровая любовь к летучкам. Он проводил их два раза в неделю, но в разные дни. Мне несколько раз везло, я вовремя линяла с работы, но в последний раз секретарша Валька подошла ко мне и передала от шефа персональное приглашение. Я вздохнула и смирилась.

Сидя на летучке, я не к месту вспомнила Пашку и его поцелуй. От воспоминаний по спине прошел озноб.

– Меркулова, что с тобой?– с ехидством поинтересовался шеф.

Он как раз разбирал причины несостоявшейся сделки, когда мы потеряли клиента из-за непрофессиональной работы юриста другого агентства.

– Да так, Леонид Николаевич, ерунда всякая,– сказала я правду.

– Меркулова, выбрось ерунду из головы, иначе останешься на улице.

Народ зашевелился.

– Что, все так плохо?

– Что по сделкам?– ловко перевел разговор шеф.

Все притихли.

– Леонид Николаевич, мне пора,– имея в виду встречу с клиентами, сказала я.

– Иди,– сделал одолжение шеф. И я вырвалась на свободу.

Прислушиваясь к стуку в груди, я гнала машину домой, зная, что встречусь с Егоровым, который через несколько минут будет выезжать из гаража.

Я практически выучила расписание соседа, и когда он бывал дома, выскакивала на крыльцо то с веником, то с тряпкой, то с половиком, изображая хозяйственный энтузиазм.

Теперь каждая мимолетная встреча с Павлом Егоровым подробно разбиралась по телефону со Светкой Кузнецовой. Обсуждался мой наряд, его взгляд, ну, и, конечно, все реплики. Узнай Пашка, какое значение я придавала тем глупостям, которые он мне болтал, гордился бы собой до конца жизни.

– Свет, он мне починил черенок от лопаты. Это что-нибудь значит?– спрашивала я Кузнецову.

Светка задумывалась на пару секунд и объясняла, растягивая слова:

– Это значит, что он хозяйственный. Еще он, возможно, считает, что ты мало работаешь в саду. Он хочет видеть тебя там чаще.

– Обойдется.

Однако на следующий день, приехав домой, я вырядилась в свой любимый комбинезон, надела под него тонкий джемпер, который подчеркивал мою грудь и цвет глаз, и вышла на уборку территории.

Через несколько минут Пашка застучал во дворе ведрами и показался у забора.

– Катерина, привет, – раздевая меня взглядом, обратился ко мне сосед.

– Привет,– небрежно бросила я, стараясь быть серьезной и равнодушной, и продолжила сгребать листья в саду.

Егоров оперся локтями на хлипкое заграждение между участками и смотрел на меня такими глазами, что это было опасно для здоровья. Я не выдержала:

– Егоров, не мешай работать.

– Чем это я тебе мешаю?

– Нечего пялиться.

– Ясное море, ты что, музейная ценность, что, бесплатно смотреть нельзя?

– Нельзя.

– Так скажи, сколько стоит вход.

Я подошла к забору:

– Вход рубль, выход – два. И то, если буду в хорошем настроении.

– Так за твое настроение я отвечаю, только пусти.

– Такого как ты только пусти.

– Так ты меня что, боишься?

– Опасаюсь, Павел.

– Почему это? – заинтригованный Пашка уставился на меня с таким интересом, что я хмыкнула.

– Тебя пусти, потом Степан подтянется. Куда мне столько котов?

Егоров подвинул доску в заборе, оказался на моей территории и с обидой в голосе спросил:

– Кто тебе сказал, что я кот?

Я отступила на шаг:

– Наслышана о твоих похождениях.

– А если это вранье?

– Не думаю. Профессия у тебя стрессовая, напряженная. После хирургов на втором месте по стрессовости. А как лучше всего снять стресс?

– Как?

Пашка наступал на меня, я пятилась к дому:

– Ты в каком звании?

Егоров озадаченно притормозил:

– Майор.

– А должность у тебя какая?

– Командир оперативной группы.

– И что, до сих пор не знаешь, как врачи рекомендуют снимать стресс?

– В спортзале, ясное море, – косясь на мой бюст, ответил Пашка, – или с женщиной.

На этих словах Пашка шагнул ко мне и сгреб в охапку. Пластиковые грабли, которые я держала, оказались очень кстати. Я стукнула черенком Пашку по лбу, раздался звон, Егоров отпустил меня, ойкнул и схватился за лоб. Было ясно, что я перестаралась.

– Паш, я не хотела, – с раскаяньем произнесла я, подошла и заглянула соседу под руку. Пашка мгновенно обхватил меня за шею и прижался губами к моим губам.

– Дурак, – обозвала я его, рванула домой и опять закрылась на все замки.

…Дело двигалось к зиме, виделись мы с Егоровым все реже и реже, и я окончательно убедила себя в том, что интерес соседа ко мне носил сезонный характер.

Как-то, вернувшись с работы, я наткнулась возле своего дома на Пашкины Жигули. Он выгнал машину из гаража и бросил ее так, что мне было не проехать в свои ворота. Я вышла из Окульки и, вздрагивая от холода, заглянула к нему в гараж.

– Привет, – небрежно бросила я в сторону мужского силуэта,– машину убери, я проехать не могу.

И тут сосед Павел Егоров в парадной форме вышел из гаража. На груди у него красовались две звездочки. У меня перехватило дыхание.

Пашка сел за руль и сдал назад, освободив проезд, вышел из машины, а я все стояла, тупо уставившись на бравую фигуру в форме и знаки отличия.

– Сегодня получаю еще один,– объяснил Егоров и уехал.

Я кинулась звонить Светке Кузнецовой.

– Свет,– в сильном волнении начала я, – я видела соседа в форме, он выглядит сокрушительно. У него два ордена, сегодня получает третий. Что мне делать?

– Соблазнять.

– Не хочу, Свет, я соблазнять, я хочу, чтобы он соблазнился, ну, как царь Давид, когда увидел Вирсавию.

– Климатические условия не подходящие: мы в России живем, а там дело происходило, если мне не изменяет память, в Иудее. Если ты сейчас выйдешь во двор, начнешь плескаться в бассейне, инвалидность тебе обеспечена, тобой уже никогда никто не соблазнится. Не надо ничего усложнять, ты же женщина, хитростью добейся своего.

– Я не умею.

– Так учись, подруга. То, что достается нам ценой больших усилий, ценится дорого и, как правило, долго, часто даже всю жизнь, – наставляла меня Кузнецова,– и потом, разве он не пытался тебя соблазнить?

– Да какое это соблазнение, так, баловство одно. Накинется, поцелует и удерет, как мальчишка.

– Что-то я такого не помню, ты рассказывала, что это ты спасаешься бегством от него.

– Он не романтичный совсем,– вздохнула я, – у него кот больший романтик, чем он.

– Ну и хватит вам одного романтика в семье, – завершила Светка.

В тот вечер Егоров вернулся после полуночи, я дождалась его на веранде, проследила, как зажегся свет в окнах, и ушла спать.

Проснулась я от кошмара: мне снилось, что Павел целует меня и мяукает как его кот Степан. Открыв глаза, я прислушалась.

Под окном утробно орал Пашкин кот. По силе звука чувствовалось, что он в отличной форме. Я перевернулась на другой бок и накрыла голову подушкой. Не помогло. Через полчаса стало ясно, что придется вставать и прогонять кота шваброй. Завернувшись в халат, я открыла дверь и взвизгнула: на участке напротив крыльца стояло привидение.

– Кать, – позвало привидение,– это я, Павел. Не пугайся. Степка опять забрался к тебе, я хочу его отвадить раз и навсегда.

– А как ты хочешь его отвадить?

Пашка крался к углу моего дома и не отвечал. Из одежды на нем были трусы, майки и шлепанцы, в руках что-то блестело.

– Паш, что это у тебя? – насторожилась я.

– Т-с-с-с. Табельное оружие, что ж еще.

– Ты что, стрелять собрался в кота?

– А что еще остается делать, если эта скотина с девушкой моей мечты мне отношения портит.

– Не знаю, о какой тут девушке речь идет, только в кота я тебе стрелять не позволю. Псих.

Я зашла за дом и потрясла шваброй грушу, на которой сидел Степан. Мимо нас с Павлом промчались три огромных зверя, я ахнула и припустила к веранде. Павел с пистолетом в руках вошел следом за мной.

– Иди домой, Егоров, – строго велела я соседу.

Пашка сунул пистолет под резинку семейных трусов и решительно направился ко мне. Швабра все еще была у меня в руке, и я замахнулась ею на Егорова. Он почему-то совершенно не испугался, взялся за швабру, дернул ее на себя, и когда я налетела на него, обнял меня свободной рукой. В груди у меня стало горячо, глаза закрылись. «Светка говорит, чтобы я себя не экономила», – вспомнила я совет эксперта и ответила на Пашкин поцелуй. Последнее, что я запомнила, это был звук упавшей швабры.

Очнулась я от вопля Степана, он привычно голосил под моим окном. Я-то уже привыкла, а Пашка сел на кровати и потянулся за пистолетом.

– Не смей, – предупредила я Егорова, – мы ему памятник должны поставить, а ты за оружие хватаешься.

Пашка улыбнулся и нырнул под одеяло. Я фыркнула. Степан продолжал орать.

– Ну и ну, – фыркнул Егоров, – может, он жрать хочет?

– А он что, мышей не ловит?

– Да фиг его знает, по-моему, перебивается случайными подачками.

– Весь в хозяина.

Егоров вынырнул на поверхность, лег на спину, согнул руки в кистях, мяукнул и попросил:

– Почеши мне пузо.

– Паш, тебе сколько лет?

– Двадцать девять.

– А мне знаешь, сколько?

Пашка перевернулся на бок, подставив под голову ладонь:

Луна светила ровным светом, глаза у Пашки хитро блестели:

– Конечно, знаю. Мы с тобой в одной школе учились, я в первом классе, а ты в седьмом. Стало быть, тебе сейчас,– он сделал вид, что задумался, прикидывая мой возраст,– тридцать пять или тридцать шесть. Но ты совсем не изменилась. Я все ждал, когда ты постареешь, и я перестану сходить по тебе с ума.

– А ты сходил?

– А то ты не видела.

– Я не видела.

– Да, конечно, она не видела. Еще и дразнила меня.

– Я?!

– Ты, ты. Помню, после десятого класса ты на каникулах тут торчала, а я с чердака смотрел, как ты в летнем душе моешься. Мне с чердака видна была только твоя обалденная грудь, я высунулся, чтобы пониже талии тебя разглядеть, не удержался и выпал в крапиву.

– Точно, помню что-то такое, потом баба Вера гоняла тебя вокруг дома этой самой крапивой, а ты припадал на одну ногу и прятался от нее, – со смехом вспомнила я.

– А когда ты поступила в институт, помнишь, я тебя из шланга окатил, ты в сарафане мокром стоишь, все просвечивается, я уставился, стою столбом, а ты в меня зеленым помидором запустила и в глаз попала. Тебе влетело от деда, а я с фингалом две недели дома сидел.

Павел подтянулся, просунул ладонь мне под голову и стал целовать по очереди глаза, брови, щеки, нос, когда дело дошло до губ, я уже обнимала его и прижималась к нему всем телом.

– И этим летом дразнила меня, – упрекнул Егоров.

– Это как же я тебя дразнила?

– Выходила на крыльцо в каких-то ленточках и лоскутках.

Я прыснула:

– Ты видел меня?

– Конечно. Это же мое главное развлечение – подглядывать за тобой.

И мы опять принялись целоваться.

…А на следующий день Егоров привез мне щенка. Это был французский бульдог, и мы с Пашкой стали спорить, как его назвать. Егоров хотел, чтобы щенка звали Рой. Я настаивала на Бильбо:

– Это мой щенок или нет? Могу я назвать его сама?

Так ни о чем не договорившись, мы звали собаку каждый по-своему. Получился аристократ Бильбо Рой.

Свою биографию Бильбо начал с того, что сгрыз мои любимые туфли. Поэтому я каждый день ждала от него какой-нибудь новой пакости и неслась домой при первой возможности. И правильно делала. Туфлями Больбо не ограничился. Он грыз вообще все. Иногда он отвлекался, например, ему очень нравилось доставать из цветочных горшков и разносить по дому землю. Я ни разу не застала его за этим занятием, к моему приходу обычно все уже было готово.

Я одинаково боялась уходить из дома, и боялась возвращаться домой. Трехмесячный щенок держал меня в постоянном страхе.

Пашка умирал от хохота.

Вечерами я кормила Егорова мясом, а он хозяйничал в моем доме: то кран заменит, то ворота смажет.

В один из таких вечеров Пашка реставрировал крыльцо, возился с отвалившейся плиткой, а я, кинув на сковороду кусок отбивной, чистила картошку, когда в сумке зазвонил мобильный.

– Слушаю, – ответила я, с большим трудом докопавшись до трубки.

– Здравствуйте, я хочу выставить на продажу квартиру, – произнес в трубке приятный женский голос.

Я метнулась за рабочим блокнотом, достала его и пристроилась записывать характеристики квартиры.

– Это в Ленинском районе, улица Достоевского, хрущевка пятиэтажная. Знаете?

Я знала этот дом. Чистый двор, зеленое место, магазины близко, по-моему, детский сад и школа рядом, даже дорогу переходить не надо. «Неплохой вариант»,– анализировала я информацию.

– Я сделала ремонт, перегородки убрала некоторые, из трешки получилась двушка. В техпаспорте перепланировка указана.

Я записала площадь квартиры и попросила завтра показать мне ее. «Завтра возьму с собой договор, – попутно планировала я,– поеду, расскажу, кому я в этом районе продавала квартиры, объясню преимущества от общения только с одним риэлтором».

– Как вас зовут?

– Элеонора,– ответила женщина.

– До завтра,– простилась я и кинулась к сковороде спасать Пашкину отбивную.

Пашка приклеил на крыльце плитку и пришел, как зверь, на запах жареного мяса. Бильбо крутился под ногами, принюхивался и смотрел на нас с надеждой. Ему полагалась овсянка с говяжьим сердцем. Гадость, согласна, отбивная не шла с этим блюдом ни в какое сравнение.

После ужина мы втроем уселись на диване перед телевизором, но посмотреть ничего не получилось. Пашка стал гладить мои колени, я закрыла глаза и сползла прямо под Егорова. Пульт пощелкал у меня под задом и отключил телик. Егоров был опытным соблазнителем. «Надо будет это обсудить со Светкой»,– мелькнуло в голове.

Утром, сев за руль, я услышала, что двигатель моего транспортного средства странно постукивает.

Егоров тоже послушал, залез под капот, покопался там и сказал, что надо ставить машину на ремонт. Мне идея не нравилась: как я буду что-нибудь успевать без колес?

Егоров «дунул, плюнул», стучать стало тише, я села за руль и попросила свою Окульку:

– Ну, миленькая, ну, пожалуйста.

Она послушалась, завелась и перестала хандрить.

…Дом, где жила Матюшина, я нашла легко. Войдя в подъезд, я огляделась и оценила состояние как удовлетворительное. Дверь квартиры была сейфовой, тяжелой, мне открыла молодая интересная женщина в спортивном костюме.

– Здравствуйте,– улыбнулась я, протягивая свое удостоверение.

Элеонора провела меня по светлой, очень стильной квартире, я заглянула во все углы, повертела краны, нажала на смыв в унитазе и, наконец, мы добрались до главного – цены.

– Знаете, я спешу, это срочная продажа. Скажите, по какой цене надо выставлять квартиру, чтобы продать быстро?

– Вы уверены?

– Да.

– У вас встречная покупка? Вы дали задаток за другую квартиру?– засыпала я вопросами Элеонору.

– Нет, я уезжаю.

Элеонора замолчала, стараясь унять сердцебиение, и неожиданно предложила:

– Хотите чаю?

– С удовольствием.

Мы прошли на кухню. Мне все больше нравилась эта женщина, она была вменяемой – большой плюс для продавца. Чаще попадаются хозяева с пальцами веером, с которых приходится терпеливо и настойчиво сбивать спесь. Элеонора понимала, что ее квартира – не единственная в городе, что очередь из желающих ее купить выстроится только в одном случае – если цена будет ниже рыночной. Моя задача – найти золотую середину.

Подавая чай, Эля рассказывала:

– Я замуж выхожу, и мы переезжаем. Гоша уговорил меня переехать в Краснодар. Он там продает свою квартиру, я здесь – свою, и покупаем общую.

– Гоша – это ваш будущий муж?

– Да,– Элеонора засветилась изнутри, будто включили подсветку.

Я вспомнила Егорова и тоже засветилась. Мы переглянулись с Элей, поняли друг друга и радостно засмеялись.

– Он меня вывел из комы просто, понимаете,– продолжала Эля,– я думала, в тридцать лет жизнь кончилась.

Я сидела, пила чай в обществе Элеоноры, слушала ее романтическую историю, и чуть не забыла, что нахожусь на работе. Опомнилась и полезла в сумку:

– Эля, давайте подпишем с вами договор.

Я выложила перед своей клиенткой бланки и, добавив в голос теплоты, объяснила свои обязательство перед ней, а ее – передо мной.

Эля согласно покивала головой, подписала бумаги и попросила:

– Не забудьте, это срочная продажа.

– Эля, а почему срочно? Давайте все делать в нормальном режиме. Переехать вы успеете, зачем такая спешка? Вы же потеряете в цене.

– Нет, Гоша там присмотрел квартиру в хорошем месте, нам хотя бы задаток за нее надо дать.

Я поднялась:

– Понятно, буду стараться. Спасибо за чай. Звонить буду вам теперь часто, привыкайте.

И мы простились, довольные друг другом.

…Эля осталась одна и походила по квартире, пытаясь представить себя в другом месте, в другом городе, под другой фамилией, не Матюшиной, а Никифоровой. Это была фамилия Гоши. Или лучше оставить прежнюю фамилию, чтобы они с Машкой были семьей? Тогда другой ребеночек будет Никифоров.

О другом ребеночке Эля еще даже не сказала Гоше, не успела.

Когда он звонил и спрашивал, как идут дела, Эля отвечала будничным голосом, что все хорошо. Она совсем не умела рассказывать по телефону какие-то личные, интимные подробности, и вообще телефоны не любила. Она представляла, как Гоша приедет, примет ванну, сядет на кухне за стол, она его покормит и скажет:

– Гош, я беременная.

Он закашляется от радости, задохнется от восторга и встанет перед ней на колени, как перед божеством. И она, наконец, поверит, что мужчина тоже может хотеть, ждать и любить ребенка.

Эля полезла в холодильник и открыла йогурт. Пусть малыш получает все самое лучшее, пусть растет.

Зазвонил телефон, она промокнула губы салфеткой и ответила:

– Да? Да, Гошенька, я встречалась с риэлтором сегодня, да выставила. Нет, не волнуйся, срочно. Конечно.

Голос у любимого был строгий, не как обычно. Но Эля понимала: телефон не располагал к душевному теплу. И потом, у него там дела, он нервничает, нашел хорошую недорогую квартиру, старается для них с Машкой и для новенького малыша. Эля улыбнулась. Все будет хорошо.

Элеонора доела йогурт и пошла в детский сад.

Вечером, доставив соседских мальчишек на четвертый этаж, Элеонора решилась сказать Вероничке, что они переезжают в другой город.

Вероничка смотрела с недоверием:

– Как, уезжаешь? Зачем?

– Гоша хочет,– не очень убедительно объяснила соседке и подруге Эля.

– Элька, ты же его почти не знаешь. Почему ты туда? Почему не он сюда?

– Ника, он же мужчина, у него там дело свое дело. А. я везде устроюсь на работу, мне все равно, где стричь.

Ника взяла себя в руки. Действительно, что она лезет в чужую жизнь, в своей разобраться не может.

Эля тоже замолчала: она ведь не выносит ее Гришку, но это не мешает Нике растить детей и получать от жизни удовольствие. Гоша совсем не обязан Нике нравиться. Они и виделись только на дне рождения Элеоноры, разве можно узнать человека за три часа?

Но настроение пропало.

– Ладно, мы пошли, пока,– простилась она с Вероничкой, и они с Машкой ушли к себе.

Машка наотрез отказывалась переезжать в другой город, топала ногами, кричала:

– Не поеду к этому дядьке жить! – и упрямо поджимала губы.

Эля прижимала дочь к себе, шептала ей ласковые слова в макушку и утешала ими себя быстрей, чем Машку:

– Он хороший, он старается для нас. Будет тебя на велосипеде катать, в парк, на выставку водить, от мальчишек защищать. Он же мужчина.

Это магическое слово, бывшее много лет под запретом, проросло в сердце Гошиным именем. Ледяная глыба на сердце просела и стала пористой, доживая последние дни, и Эля была уверена, что если сейчас отключить подачу тепла, сердце не выдержит и остановится.

…Шел дождь. На месте моей Оки стоял чей-то Фольксваген. Пришлось пристраивать машину в другом месте, и под дождем бежать в офис.

Оказалось, мое парковочное место занял стажер, симпатичный парень по имени Иван. Он сидел за компьютером, увидев меня, улыбнулся и спросил, что нужно делать. Я удивленно вскинула брови:

– А я откуда знаю, что тебе делать?

– Шеф сказал, что вы мой начальник.

– Еще бы он мне об этом сказал, – заворчала я, но вовремя заткнулась, вспомнив, что на работу опоздала.

Чтобы Иван не надоедал мне глупыми вопросами, я положила перед ним первый и последний номера журнала «Маклер» со словами:

– Анализируй цены по разделам. Сколько стоила сотка земли в центре города в начале года, сколько сейчас, ну, и так далее. Строй график.

Иван кивнул головой и с умным видом уткнулся в журнал.

Нейтрализовав Ивана, я села к компьютеру и составила объявление о продаже квартиры Матюшиной. Потом разослала его по агентствам и секретарше Вальке. Рассылками и объявлениями занималась она. Объявление выйдет только через несколько дней, до этого времени нужно запустить расклейку.

Объявления для расклейки я повезла сама, не доверяя это дело нашей задерганной шефом Валентине.

Оплатив расклейку объявлений, вернулась к машине, щелкнула пультом сигнализации и потянула дверцу. Окулька завыла как потерпевшая. Еще не осознав до конца весь ужас случившегося, я щелкала пультом, он не срабатывал, машина выла, замки не открывались.

Я стояла возле рынка и растерянно оглядывалась по сторонам, каждую минуту ожидая, что появятся стражи порядка и попытаются уличить меня в угоне. Вокруг меня образовался кружок зевак и сочувствующих. Стали поступать дельные предложения и советы.

– Девушка, вы отключите сигнализацию сначала, а потом попробуйте замки.

– Нет, так ничего не получится, надо одновременно открывать замок и щелкать пультом.

<1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

2 из 4