Змей и Радуга. Удивительное путешествие гарвардского ученого в тайные общества гаитянского вуду, зомби и магии

Французские землевладельцы, столкнувшись с непростой проблемой – как прокормить полмиллиона рабов – выделяли земельные участки, на которых те сами могли выращивать для себя пропитание. Подобные хозяйства позволяли крестьянам торговать излишками на стороне, что привело к развитию внутреннего рынка, который функционировал вполне успешно даже до восстания. Так землевладельцы, думая о своей выгоде, сами того не сознавая, заложили основу местного сельского хозяйства. Устойчивый миф номер два гласит, что рабов, освобождённых от подневольного труда, практически невозможно заманить на поля обратно. Хотя, на самом деле, с наступлением мира именно туда и возвратилось подавляющее большинство бывших невольников, энергично приступив к производству основных продуктов питания, в которых страна испытывала острейшую потребность. Читая популярные хроники двенадцати военных лет, может показаться, что все эти годы население острова в поисках пропитания поедало что придётся. Ничего подобного – туземный рацион состоял из бобов, батата и бананов, которые большинство бывших рабов, а ныне свободных крестьян, растили и собирали на своих участках с целью дальнейшей продажи. Таким образом, проблемой местной элиты эпохи Революции было не вернуть людей к труду на земле, а вернуть их из собственных хозяйств на плантации.

Независимое крестьянство совсем не устраивало чернокожую хунту. Бригадный генерал Жан-Жак Дессалин[67] носился с идеей экспортной экономики на основе труда каторжников, пока его самого не прикончили в 1806-м. Анри Кристоф[68], правивший северной частью острова вплоть до 1820-го, практиковал методы управления в лучших традициях колониальной эпохи. В течении десяти лет ему удавалось содержать роскошный дворец, построенный на средства от экспорта местной сельхозпродукции. Дело закончилось мятежом и смертью ветерана революции, после чего прекратились серьёзные попытки внедрения экономики данного типа.

На первых порах независимое Гаити представляло собой образование полнокровное внутри, но апатичное вовне. Экспорт фактически прекратился. В колониальные времена экспорт сахара достигал 163 млн. фунтов в год. К 1825-м он упал до двух тысяч, частично импортированных с Кубы. Развал экономики традиционно приписывали неспособности чернокожих к самоорганизации. На самом деле, статистика говорила о нежелании крестьян подчиняться системе, которая, напрямую завися от их труда, обогащает только узкий круг аристократии. Гаитянская экономика не рухнула, а попросту изменилась. Ничтожные доходы от экспорта вскоре привели к банкротству правительства. Уже к 1820-м году президент Жан-Пьер Буайе[69] был вынужден платить армии жалованье раздачей военным земельных наделов. Дав простым солдатам «вольную» на получение земли, он тем самым похоронил давнюю мечту о восстановлении плантаций. Поняв, что льготы на экспорт не приносят и не принесут прибыли, Буайе приступил к налогообложению шедших в рост крестьянских хозяйств. С помощью налоговых ставок для сельских рынков ему удавалось извлекать какую-то прибыль, но в исторической перспективе гораздо важнее было то, что он узаконил саму процедуру налогообложения. Затем, не имея возможности взимать мзду за землю, которая уже стала собственностью крестьян, он нашёл единственный способ повышения доходов. Он официально начал продавать им землю. Такой шаг выглядел серьёзной заявкой со стороны центрального правительства, поскольку сельские районы периферии тогда будут находиться под полным контролем крестьян. Бывшие рабы прочно осели на своей земле и не собирались её покидать. Центр пошёл на уступки, норовя извлечь минимальную выгоду из неподконтрольной ему ситуации.

И кем же были эти оседлые крестьяне, пустившие корни на гаитянской земле? Какую-то часть составляли потомки рабов, завезённых испанцами ещё в 1510-м, но большинство год от года заново рождались в Африке. В промежутке между 1775-м и началом революции 1791-го колония процветала как никогда. Производство кофе и хлопка возросло на 50 % за шесть лет, параллельно росла численность населения, которое удвоилось. Но из-за чудовищных условий труда на плантациях гибло до семнадцати тысяч рабов ежегодно, а прирост населения не превышал одного процента. По этой причине за последние мирные четырнадцать лет Франция завезла на остров не менее 375 тыс. африканских невольников. Выражаясь фигурально, ноги современного гаитянина-земледельца растут из Африки.

Вчерашние рабы, освоившись на петлистых и укромных скалах гористого острова, прибыли из разных мест древнего континента, Африки, привезя с собой множество культурных традиций. Среди них были ремесленники и музыканты, кузнецы и знахари, те, кто выдалбливали лодки и изготовляли барабаны, колдуны, воины и земледельцы. В невольничьей массе можно было встретить особу королевской крови и того, кто появился на свет рабом ещё в Африке. В целом, все они были жертвами зверской системы, лишающей человека корней, но каждый в отдельности являлся хранителем устных преданий, музыкального и хореографического фольклора, медицины и тайных преданий, которые он в первозданном виде унёс на чужбину. На синкретическое слияние этих разнообразных верований и знаний, которые преобразовались во что-то новое и цельное, оказали решающее влияние несколько лет глухой изоляции острова в начале XIX-го века, выпавшие на долю этого края.

В глазах мирового сообщества гаитяне были нацией отверженных. Кроме наскоро созданной американцами Либерии[70], Гаити оставалась единственной независимой республикой чёрных на протяжении ста лет. Само её существование было занозой в боку колониальной системы. Местные власти активно поддерживали борьбу за искоренение рабства в соседних странах. Прежде чем возглавить борьбу за освобождение Венесуэлы и других испанских колоний, на острове скрывался Симон Боливар[71]. Власти Гаити совершали символически недвусмысленный поступки, в пику США выкупая суда с партиями рабов, доставляемых в Америку морским путём, чтобы их освободить. Более того, иностранцам было строжайше запрещено владеть на острове землёй и недвижимостью. Этот закон ни в коей мере не тормозил коммерческие отношения, но ощутимо менял их характер. В период проникновения европейского капитала во все точки земного шара, Гаити сохраняла относительный иммунитет против этой «заразы». Ограничения затрагивали даже гегемонию католической церкви. Её клир, чьё влияние было не таким уж и сильным даже при французской власти, после революции лишился его практически полностью.

В первые полвека гаитянской независимости остров от Ватикана официально откололся. Являясь официальной религией финансово-политической элиты, католичество почти не было представлено в сельской местности.

А тем временем взаимное отчуждение иного рода росло внутри страны. За столетие построенные в эпоху колониализма дороги пришли в негодность, но не ремонтировались, катастрофически расширив культурную пропасть, отделяющую город от деревни. Что в свою очередь усугубило отчуждение двух радикально противоположных сегментов гаитянского общества. Деревенский элемент составляли бывшие рабы, а городской – потомки богатых мулатов, чьё французское гражданство давало им самим гнусное право владеть рабами. Уже на первых порах независимости это вопиющее противоречие породило острейший антагонизм двух социальных групп, уходящий далеко за пределы классового неравенства. На одной территории возникли два абсолютно чуждых друг другу мира.

Несмотря на патриотизм, примером культуры и духовности для городской элиты служила Европа. Горожане были хорошо образованы, посещали церковь и говорили на французском языке. Дамы одевались по парижской моде, а господа, получая свою долю, служили интересам американского и европейского капитала. Молодёжь часто бывала за границей, не только в поисках развлечений, но и для повышения квалификации, гарантирующей по возвращении на родину престижные должности в администрации и армии. Законодательство страны, следуя примеру бывших хозяев, копировало Кодекс Наполеона. По европейским стандартам это был узкий круг друзей и кланов у власти, представляющий не более 5 % всего населения. Но именно он контролировал политическую и финансовую власть молодой страны.

Глубинка тем временем продолжала жить по традициям предков, игнорируя европейскую модель. Но отдельные веяния Старого Света проникали и туда, препятствуя сохранению первобытных обычаев и нравов в чистом виде. В результате сформировался гротескный сплав пережитков африканизма, занесённых на остров из различных точек Чёрного континента.

Примечательно, что эти люди считали себя потомками не тех или иных африканских племён и царств, а «детьми Гвинеи», чьё прошлое, утрачивая историческую точность, дрейфовало в область мифологии. И со временем коллективная память обездоленных стала основой специфической, но устойчивой культуры новых поколений.

Следы африканского прошлого в сельской зоне Гаити можно встретить на каждом шагу и сегодня. Шеренги работников на полях синхронно вздымают мотыги под аккомпанемент барабанов, а за спиной музыкантов дымятся котлы с просом и бататом, сулящие обильную трапезу.

В придорожном посёлке, или «лаку», морщинистый старец – душа местного общества. На каждом перекрёстке действует свой рынок, притягивая к себе жительниц окрестных холмов. По горной тропе грациозно плывёт вереница девушек с корзинами риса на голове. Пожилая погонщица ведёт полдюжины ослов, гружёных плодами яичного дерева. Это зримые образы, а есть ещё и звуки – эхо народных песен вдалеке, гомон и звон базара, переливы креольской речи, чьё каждое слово втиснуто в рамки западноафриканского диалекта. Каждый из этих разрозненных элементов является частью единого колорита – коллективный труд на полях, авторитет старейшины, доминирующая роль женщин в рыночной торговле. И всё это в свою очередь помогает разобраться в замысловатой общественной иерархии.

И всё же внешний вид не полностью отражает уровень сплочённости крестьянского сообщества. Чтобы это передать, понадобился бы особый «телепатический» код, где главное – интонация, которую надо не только замечать, но и чувствовать. Ибо, чтобы выжить в этом призрачном краю живых и мёртвых, необходима единящая всех неразрывной цепью вера.

Водун – не просто замкнутый культ здешних краёв, а комплекс мистических воззрений, система верований, затрагивающих связи человека с природой и сверхъестественными силами вселенной. Перемежая тайное и явное, она упорядочивает хаос, позволяя постичь непостижимое. Водун нельзя отрывать от повседневной жизни верующих. Подобно африканцам, гаитяне не отделяют сакральное от светского, святое от греховного, материю и дух. Каждый танец, каждая песня, каждое действие – частица единого целого, индивидуальный жест – мольба о коллективном выживании.

Столпом сельского общества является хунган. В отличие от католического священника, этот служитель культа не ограничивает доступ простых смертных к духовной сфере. Водун – религия народная. Каждый верующий связан с духами напрямую, и они беспрепятственно проникают в его тело. Католик идёт в церковь, чтобы поговорить с Богом, шутят гаитяне, а водунист пляшет в храме, чтобы самому им стать. Тем не менее функции хунгана жизненно важны. В роли богослова он должен разъяснять сложные места, расшифровывать символизм камней и листьев.

Водун – не только кладезь духовных представлений, он предписывает простым верующим, как жить, как думать и как себя вести, формируя нормы общественной этики. О конгрегации водун можно говорить так же уверенно, как о конгрегации христиан или буддистов со всем набором сопутствующих дисциплин, куда входят живопись и музыка, обучение передаваемым из уст в уста песням и преданиям, широкий спектр медицинских услуг, а также судебная система, выстроенная по канонам туземной морали. На деле хунган является лидером общины, сочетая эту должность с функциями психолога, терапевта, гадалки, музыканта и целителя. От его духовно-нравственного авторитета зависит хрупкое равновесие космических энергий и то, «куда дует ветер».

В жизни адепта этой секты не бывает случайностей. Система нерушимых преданий определяет ход каждого события. Такова среда, превратившая Ти Фамм и Нарцисса в зомби.

* * *

– Глядите на небо… И что там видите? – спросила Рашель, пристально глядя в бесконечную темень. Между нами дымился очаг, и в огненных бликах кожа девушки отсвечивала бронзой, и она смотрела на меня ласковей, чем раньше.

– Звёзды, когда они видны на небосклоне.

– В детстве отец водил меня в нью-йоркский планетарий. У вас над головой миллионы звёзд, а ваши астрономы насчитывают их даже больше… – Она поднялась и отступила в тень, роняя слова, словно искры в ночи.

– Глядите на здешнее небо. У нас звёзд немного, а в облачную погоду ещё меньше. Но за своими звёздами мы видим Бога, а вы только новую порцию звёзд.

Это внезапное замечание обнажило пропасть между мной и её народом, и мне стало грустно. Я обвёл взглядом склон и мерцающую огнями долину, следя за фонарным лучом, который зигзагами карабкался на гребень скалы. Мне вспомнилась наша недавняя прогулка в обществе её отца. Мы поднялись на вершину, откуда была видна долина, выжженная солнцем дотла, марево поверх добела раскалённых камней, горстка узловатых деревьев в окружении вездесущей колючки.

Макс Бовуар глубоко вздохнул, словно само это зрелище причиняло ему невыразимую боль, что, скорей всего, так и было. Он блистал красноречием, пытаясь силою слова выжать каплю красоты из этой рукотворной пустыни. Там, где он видел ангелов, мне мерещилась только саранча, но кто из нас был ближе к истине?

Подобно большинству довольных жизнью людей, Бовуар достиг комфорта в среднем возрасте. Путь к нему был нелёгким. Покинув родные края ещё юношей, этот сын респектабельного врача очутился на улицах Нью-Йорка, затем в Сорбонне, и в конце концов оказался при дворе дагомейского короля. А через пятнадцать лет на Гаити вернулся инженер-химик с идеей выращивать сизаль для выработки кортизона.

Он уже высадил свой сизаль, как вдруг в судьбу резко вмешалась кончина его деда, который, будучи хунганом, успел рукоположить образованного внука в жреческий сан на смертном одре. Вскоре после инициации Бовуар отправился во второе путешествие, забросив коммерческие дела. Он исходил Гаити вдоль и поперёк, соблюдая обряды и беседуя с хранителями тайной и бережно хранимой традиции. На сей раз паломничество длилось пять лет. Одиссея по родному краю завершилась обретением духовного отца, в чьём святилище он и сам был провозглашён хунганом. Оккультные обязанности супруга с энтузиазмом разделила его жена – миловидная художница из Франции, и, не столь охотно, две дочери, которых смущали насмешки одноклассников из-за верований их отца. Вначале они их стеснялись, а со временем его религия стала главным предметом их гордости.

– У прапрадеда по отцовской линии были зелёные глаза, – сообщила мне Рашель, снова присев у костра. – И золотые часы. Он приехал с востока на лошади, и всё его имущество помещалось в тыкве, которую он носил на шее. Он мог взять часы, откинуть зеркальную крышку и раствориться в воздухе.

Она мельком взглянула на меня, испытывая – верю я или нет.

– Обойдя всю страну, он решил бросить якорь в Петит-Ривьер-дель-Артибонит, где его считали важной персоной.

– Ещё бы, с такими часиками, – поддел я её.

– Часы могли сослужить службу, – улыбнулась Рашель. – Он был великим хунганом, и прожил очень долго, точно зная свой смертный час. Незадолго до смерти он роздал всё, что имел, и велел родным собраться. Они нашли его под старым деревом мапу. Подзывая каждого внука по имени, в том числе и моего будущего деда, он что-то им говорил, а потом просто уехал.

– Куда?

– Этого никто не знает. Уложил к ое-какие вещи в сумку на седле, и поскакал. Говорят, будто бы в сторону Доминиканской республики.

– И это всё?

– Представь себе, всё. Неизвестно где родился и где умер.

Я взглянул на неё через пламя костра, но промолчал. Которую неделю мы с нею, словно двое слепых, пробираемся на ощупь по одной тропе, преследуя разные цели. Я охочусь за явлением, которое любит прятаться от излишнего внимания, в чьё существование едва ли верю сам, а она ищет своё место в жизни. Она молода и, осознавая это сама или же нет, балансирует меж двух миров – давящим на неё как бремя наследием предков и неведомой судьбой, которая ждёт её за океаном. С первого взгляда было ясно, что она не прочь отправиться в новые края. У Рашель в голове кишела уйма скороспелых и необдуманных мыслей, и среди них были хорошие и правильные, которые могли стать её достоянием, только если она откроет их истину для себя сама, ведь мысли – просто пустые разглагольствования, пока их состоятельность не подтверждена твоим опытом. В то же время мне хотелось предостеречь её от излишней смелости – достоянием Рашель была красота, которая могла стать мишенью недобрых сил, способных разрушить её жизнь. Но жалеть Рашель не позволяла её природная гордость. А поскольку ничего страшного пока не случилось, она вела себя с дерзостью особы, не знающей поражений.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Отрывок из романа кубинского писателя Алехо Карпентьера-и-Вальмонта (1904–1980) «Царство земное» (1949) приведён в переводе на русский язык (1988) Александры Марковны Косс (1934–2010). * (Здесь и далее значком * выделяются примечания научного редактора, примечания издательства значком не выделены.)

2

Переиначенная цитата из позднего сочинения знаменитого врача и алхимика Парацельса (1493–1541) «Семь речей в свою защиту» (содержится в третьей речи, «оправдывающей выписку [автором] новых лекарственных рецептов»): «Все вещи суть яд, и содержится он во всякой. Лишь доза делает так, что перестаёт что-то быть ядовитым» (Alle Dinge sind Gif, und nichts ist ohne Gif; allein die Dosis machts, daß ein Ding kein Gif sei). *

3

Уильям Сибрук (1884–1945) – американский путешественник и журналист. Гаитянскому вуду посвящена его книга «Волшебный остров» (1929). *

4

Майя Дерен (1917–1961) – американский режиссёр и теоретик авангарда, в 1940-е гг. под влиянием Кэтрин Данэм (1909–2006) обратившаяся к изучению гаитянских культов, некоторое время жила на Гаити. Режиссёр документального фильма «Божественные всадники: Живые боги Гаити» (1953), завершённого в 1982 г. её мужем, японским композитором Тейцзи Ито (1935–2012). *

5

Американский антрополог Фрэнсис Хаксли (1923–2016), автор книги «Незримые: Вудуистские божества на Гаити» (1969). *

6

Американский антрополог Джеймс Грэм Лейбурн (1902–1993), автор книги «Люди Гаити» (1941). *

7

Альфред Метро (1904–1963) – швейцарско-аргентинский антрополог, занимавшийся исследованием гаитянского культа вуду, как и его вторая супруга Рода Метро (1914–2003). *

8

Ричард Эванс Шултс (1915–2001) – американский ботаник, отец современной этноботаники. Автор исследований по использованию традиционных энтеогенов, или галлюциногенных растений, в особенности в Амазонке.

9

Стекловарение известно с глубокой древности. Простейшим устройством для «варки» (плавки) стекла из кварцевого песка является очаг с достаточно высокой температурой, трубка для «выдувания» стекла и дровяная печь для «закалки» изделия. *

10

Себастьян Сноу (1929–2001) – английский путешественник, член Королевского географического общества, знаменит пешими экспедициями в труднодостижимых областях мира.

11

Дарьенский разрыв (или пробел) – большой участок джунглей на границе Центральной и Южной Америки. Располагается на территории Панамы (провинция Дарьен) и Колумбии (департамент Чоко), имеет размеры около 160 км на 50 км. На покрытой сельвой и болотами территории постройка дорог затруднительна, из-за чего Дарьенский разрыв является единственным (впрочем, постепенно уменьшающимся) разрывом Панамериканского шоссе.

12

Индейские народы чоко и куна, населяющие Дарьенский разрыв. *

13

Натан Шелленберг Клайн (1916–1983) – американский учёный, исследователь в области психологии и психиатр, известный работой с психофармакологическими препаратами. Оказав влияние на разработку самых первых антипсихотических и антидепрессантных препаратов в 1950-х годах, Клайн часто считается отцом психофармакологии.

14

Резерпин (Reserpinum) – 3,4,5-триметоксибензоат метилрезерпата. Индольный алкалоид, выделенный из растения Rauvolfa serpentina. Впервые искусственно синтезирован Робертом Бёрнсом Вудвордом в 1956 году. Первоначально, до появления современных нейролептических средств, резерпин применяли для лечения психических заболеваний. В настоящее время резерпин как антипсихотическое средство применяют редко, в основном его используют как антигипертензивное средство для лечения артериальной гипертензии. Назначают чаще в сочетании с другими антигипертензивными средствами (диуретики и др.).

15

Огюст Ренуар (1841–1919) – французский художник-импрессионист, мастер женского портрета. *

16

В одном из «Писем, написанных в старости» (Epistolae seniles. XI:17) итальянский поэт Франческо Петрарка (1304–1374) красочно вспоминает, как однажды впал в летаргический сон на тридцать часов кряду, и по Италии до его пробуждения успел разнестись слух о его смерти. Описание этого случая приведено в книге Лайелла Уотсона (1935–2008) «Ошибка Ромео: Что есть на самом деле жизнь и смерть» (1975), несомненно, известной Дэвису. *

17

Отсылка к фрагменту «Естественной истории» (VII, 53) Плиния Старшего (I в. н. э.). Плиний повествует о «ложной смерти» консуляра в 33 г. до н. э. по имени Маний Ацилий Авиола и претора в 42 г. до н. э. по имени Луций Элий Ламий. Авиола якобы очнулся на погребальном костре (римляне практиковали кремацию), но сгорел после этого в пламени, а Луция Ламию, ожившего после смерти, успели с костра снять. Завершает главку Плиний философски: «Мы рождаемся для этих и подобных уда ров судьбы, так что человеку нельзя верить даже смерти» (пер. А. Н. Маркина). *

18

Уильям Шекспир. «Ромео и Джульетта». Перевод А. Григорьева.

19

Больница, названная в честь немецкого врача и филантропа, лауреата Нобелевской премии мира Альберта Швейцера (1875–1965), была открыта в городе Дешапель на Гаити американским врачом и филантропом Ларри Мэллоном-младшим (1910–1989) в 1956 г. и действует поныне. Оказывала помощь пострадавшим от землетрясений 2010-го и 2021-го гг. на Гаити. *

20

До провозглашения независимости в начале 1804 г. на западе острова и последовавшего геноцида белого населения, Гаити был французской колонией Сан-Доминго (1659–1803). Гражданский кодекс Наполеона, оказавший значительное влияние на законодательство французских колоний, в том числе Гаити, во Франции был принят в 1801–1804 гг. *

21

Американский фотожурналист Юджин Смит (1918–1978) признаётся одним из наиболее выдающихся мастеров документальной фотографии. Среди прочих, им сделаны на Гаити фотографии, имеющие отношение к теме этой книги («Безумные глаза», 1959), и знаковые снимки: «Прогулка по райскому саду» (1946) и «Томоко с матерью в ванной» (1971). *

22

Прозвище «Папа Док» президент Гаити в 1957–1971 гг. Франсуа Дювалье (1904–1971) придумал себе сам. Отличавшийся садистскими наклонностями диктатор был врачом по образованию, сделал медицинскую карьеру во время американской оккупации острова и позднее, до прихода к власти, был министром здравоохранения Гаити. *

23

Курандеро – шаман-целитель (от исп. curar – «лечить») в Латинской Америке. *

24

Перуанское имя дурмана (см. ниже, словарь терминов на стр. 312-319).

25

Атауальпа (1502–1533) – последний император инков до испанского завоевания. *

26

Солёные озёра Уарингас, расположенные в горах неподалёку от города Уанкабамба в Перу, наделяются местными жителями целительной силой. *

27

Белена (Hyoscyamus), белладонна (Atropa belladonna), мандрагора (Mandragora) – ядовитые растения из семейства паслёновых. *