Два маленьких обмана

– Да, – согласилась Вивиана. – Если будешь хорошо себя вести.

– А я уже знаю, как ездить на лошади, – с гордостью сообщила Серилия.

Чесли сделал изумленное лицо:

– Да, но ты умеешь ездить стоя, Серилия? Без седла?

Девочки смотрели на Чесли широко раскрытыми глазами. Он бросил быстрый взгляд на Вивиану.

– Моя дорогая, думаю, я утвердил наши планы на вечер, – извиняющимся тоном сказал он. – Ты доставишь мне удовольствие?

– Да, конечно, – сумела улыбнуться Вивиана.

Чесли ущипнул Николо за нос и на очень плохом итальянском сказал:

– Послушай, молодой человек, у меня есть для тебя маленький подарок. Ты когда-нибудь слышал о таком месте, которое называется «Амфитеатр Эстли»?

Глава 2, в которой лорд Уинвуд приобретает нового друга

Куин довольно неохотно переодевался к вечеру. Жизнь в качестве исправившегося грешника не была лишена некоторых неудобств, думал он, поднимая руки и помогая камердинеру надеть на него рубашку. Ему совсем не нравилось такое положение, когда он окажется на побегушках у этих женщин, особенно своей матери и тетки его невесты.

Что касается самой невесты, казалось, что Эсме нисколько не волнует весь этот шум, поднятый вокруг их помолвки. Действительно, ей как будто все равно, будут ли они тихо сидеть дома, играя в пикет, или, разодевшись в самое лучшее платье, отправятся на обед к королеве. Ей это было безразлично, по крайней мере Куин так думал.

Но его мать была в восторге от предстоящей женитьбы и настойчиво требовала всего, что явно противоречило здравому смыслу. Куин сделал все, что мог, чтобы помешать ей устроить с леди Таттон свадебный завтрак, как будто церемония должна состояться на следующей неделе, а не следующей весной, как они договорились с Эсме.

В предыдущие годы Куин просто не обращал внимания на требования матери остепениться. Он очень редко виделся с ней, но после смерти отца был вынужден проводить с матерью много времени, большую часть которого она не отпускала сына от себя и оплакивала свое неожиданное вдовство.

Возможно, это свидетельствовало о скрытой слабости его характера, но Куин не мог вынести слезы матери. И, выполняя с некоторым запозданием долг хорошего сына и только что помолвленного джентльмена, в этот вечер он вынужден в очередной раз сопровождать Эсме и леди Таттон, пожелавших немного развлечься.

Куин уже был сыт по горло обедами, театрами и светскими вечерами. И его не покидало очень странное впечатление, что Эсме была почти так же равнодушна ко всему этому, как и он сам. Все же, согласно любимому выражению его матери, очень важно соблюдать приличия. От собиравшегося вступить в брак джентльмена требовалось, чтобы он вывозил невесту в свет при каждом удобном случае.

Куин вдруг почувствовал, что готов отдать свою правую руку, лишь бы остаться дома в этот вечер и побыть одному.

– Довольно, Блэвинс, – раздраженно сказал он камердинеру.

– А как же ваш галстук, сэр? И ваш жилет?

Куин махнул рукой:

– Я сам закончу. Спасибо. Ты свободен до вечера.

Блэвинс подобострастно кивнул и поспешил исчезнуть. Бедняга достаточно хорошо знал, каков бывает хозяин в плохом настроении, что, слава богу, случалось не часто.

Куин гордился своим умением владеть собой. Однако, принимая во внимание его дурные привычки, случалось, что на следующее утро ему хотелось огрызнуться. И за эти годы было лишь несколько довольно редких случаев, когда матери удавалось загнать Куина в угол и заставить его выслушать длинную и жалобную речь о его растраченной понапрасну жизни. Безусловно, настроение от этого не становилось лучше. Кроме того, Куин уже давно пришел к выводу, что в этом мире мало что стоит его волнений.

Тогда почему последнее время его не покидало ощущение тревоги? Он собирался жениться на молодой женщине, которая ему очень нравилась. Ему повезло: он нашел не только красивую, но и удивительно разумную, обладающую сильным характером. Эсме умела развеселить его. Но Куин был не настолько глуп, чтобы думать, что влюблен или что Эсме Гамильтон была для него единственной женщиной на земле.

Нет, он знал, что всегда найдется другая женщина. Его жизнь давно была заполнена ими. Женщины, похоже, находили его привлекательным. По крайней мере они часто говорили ему об этом, как раз перед тем, как сделать ему предложение, от которого, как они полагали, он не сможет отказаться.

Будучи неопытным молодым человеком, Куин не сознавал, какую власть над ними имеют его внешность, богатство и титул. Став мужчиной, он слишком хорошо это понял. И уже давно решил, что намного удобнее просто платить за свои удовольствия, как это делают другие мужчины.

О, Девеллин может подшучивать над этим, но многое говорило в пользу чисто деловых денежных сделок. Таким образом, не возникало никаких недоразумений. Никаких ожиданий. И никаких несбыточных надежд. Без этого, как Куин уже давно решил, он может обойтись. Так было, пока он не встретил Эсме. Она понравилась ему с первого взгляда, как только он увидел эту маленькую, полную огня шотландочку. Может быть, в этом заключалась его беда? Может быть, его невеста нравилась ему чуточку больше, чем бы ему хотелось. Может быть, у него снова пробуждалась надежда. Это было в высшей степени неразумно. Потому что сегодня днем… о господи Иисусе! Куин не хотел думать об этом.

Куин подошел к стоявшему между окнами письменному столику и начал перебирать вещи в нижнем ящике в поисках старой позолоченной табакерки. Он нашел ее засунутой между двумя чернильницами, под кипой листов с очень плохими стихами. Необходимо сжечь эту кипу бредовой чепухи в камине, перебирая бумаги, думал Куин, пока кто-нибудь не прочитал его вирши и не высмеял потом.

Однако он засунул бумаги обратно и, схватив табакерку, ногтем открыл ее. Внутри лежала не прядь волос, а целый локон: шелковистая черная спираль в несколько дюймов длиной. Куин осторожно накрутил ее на палец, как он делал это вначале по два-три раза в день. Но уже не так часто в последнее время. И как ни странно, ни разу с тех пор, как встретил Эсме. Может быть, это было проявлением надежды?

Куин равнодушно смотрел на локон в свете лампы. С некоторой долей облегчения он почувствовал, что ничто не шевельнулось в его сердце. Красивый локон был… всего лишь локоном. Сентиментальный пустяк, подобный его скверным стихам. Напоминание о том, какую глупость может совершить человек, утратив осторожность. Но Куин стал очень, очень осторожным. Шок, который он испытал на Пикадилли, прошел, и сейчас его сердце билось спокойно.

Однако когда-то это тайное сокровище было для Куина дороже всего на свете. Но тогда он был так молод: ему едва исполнилось двадцать, когда он так безнадежно влюбился, влюбился в женщину, у которой не находилось и минуты, чтобы взглянуть на него. Но он сделал еще большую глупость, когда добился ее. В ту ночь, которая навсегда осталась в его памяти, Куин украл этот шелковый локон, упавший на пол ее гримерной. Да, для него это был знак надежды.

Словно издалека донесся бой напольных часов, стоявших в нижнем холле и печально отсчитывавших каждый час. Куин торопливо спрятал локон и задвинул ящик. Пора ехать к Эсме. Пора думать о будущем. Куин накинул на шею свеженакрахмаленный шейный платок и начал тщательно завязывать его.

Когда они приехали, театр был уже полон. Куин проводил дам на их места, находившиеся в одной из самых дорогих лож в нижнем ярусе, откуда все было прекрасно видно. Но представление еще не успело начаться, как леди Таттон принялась кутаться в шаль и натягивать перчатки, при этом почти стуча зубами.

Куин дважды предлагал ей свое пальто, и дважды ее милость отказывалась, хотя с каждой минутой выглядела все более несчастной. Эсме попыталась сохранить бодрость духа.

– Интересно, будут ли сегодня клоуны? – спросила она. – Знаете, я никогда не видела настоящего клоуна. Вероятно, я буду так взбудоражена, что вам обоим станет страшно стыдно за меня.

Уинвуд наклонился к ней и благодарно пожал руку. Затем он стал рассказывать о том, какие номера они увидят, что привело Эсме в восторг. Но никакие разговоры не могли отвлечь ее милость от страданий.

– Послушайте, Уинвуд, – сказала наконец она, – не могли бы мы сесть немного выше? Там, должно быть, теплее. И к тому же безопаснее. Я слыхала, что лошади копытами отбрасывают опилки прямо в лицо зрителям, а клоуны, возможно, кидают что-то и похуже.

Куин тотчас же вскочил:

– Я найду кого-нибудь, мадам, и узнаю, не можем ли мы поменять места.

Но найти кого-нибудь оказалось нелегким делом. Амфитеатр Эстли не был роскошным заведением. Скорее наоборот: это было место, где «свет» снисходил до того, чтобы потолкаться среди простых смертных ради того, чтобы пару часов понаслаждаться грубым и непристойным веселым зрелищем. Но Эсме так хотелось побывать здесь. И со времени их помолвки это было практически единственное, о чем она попросила Куина.

Однако леди Таттон явно имела собственное мнение относительно толкания среди тех, у кого титул был ниже баронета. Ее следовало пересадить, иначе она ни на минуту не оставит их в покое. Куин обошел по коридору вокруг партера, не найдя в толпе никого из служащих театра. Однако далее коридоры сужались и вели к дверям на сцену и в гримерные. Уж они-то кем-то обслуживались?

Куин собирался вернуться к главному входу, когда заметил в одном из коридоров хорошенькую акробатку. Несмотря на то что она стояла спиной к нему, ее костюм из перьев, розового атласа и пышного тюля подчеркивал все богатство ее женственной фигурки, и Куин решил, что она вполне подходящее лицо, чтобы поговорить о его проблеме. Возможно, она даже знает, как поменять места.

Но когда он слегка дотронулся до ее плеча и она оглянулась, он с изумлением увидел, что джентльмен, с которым она разговаривала, был лордом Чесли. Его дядя стоял в коридоре и, странное дело, держал за руку ребенка.

– А, Куин, мальчик мой! – приветливо произнес Чесли. – Ты – и здесь? В цирке?

Куину удалось изобразить на лице улыбку:

– Это длинная история.

– Гмм, – заметил дядя. – Похоже, я слишком долго был в Европе.

Он представил хорошенькую акробатку. Ее звали Надия.

Увы, она плохо говорила по-английски, но все несказанное выражали ее глаза, устремленные на Куина. Когда он не ответил на ее взгляд, она отвернулась и ласково дотронулась до кончика носа маленькой девочки; при этом она что-то пробормотала, чего Куин не понял, и собралась уходить. Но едва ли можно было не заметить манящего взгляда, который она, удаляясь, бросила на него через плечо.

– Вот еще одна победа, мой мальчик! – добродушно сказал Чесли. – Но берегись дрессировщика лошадей. Он ее муж.

Куин смотрел на тугие аппетитные ягодицы удалявшейся Надии и размышлял о том, стоит ли рискнуть. Но тут вспомнил об Эсме.

– Нет, – сказал он, скорее самому себе. – Думаю, что нет.

– Широкий выбор, – заметил дядя.

Вдруг Куин вспомнил о ребенке. Слегка смутившись, он снова обратился к дяде.

– И кто это у нас? – спросил он, наклоняясь к девочке. – Вы меня не представили.

– Это мой друг леди Серилия, – ответил дядя. – Она приехала издалека, из Европы, и оказала мне честь сопровождать ее во все интересные места города. Серилия, это мой племянник, Куинтин Хьюитт, лорд Уинвуд.

– Здравствуйте, – сказала девочка. В голосе слышалось смущение, но реверанс был безупречен.

– Я очень рад, леди Серилия, – ответил Куин, щелкнув каблуками, как европейский денди. Он уже давно привык к тому, что дядя постоянно привозит домой беспризорных отпрысков или сирот артистического мира, как другие люди приводят домой бездомных собак.

Девочка снова подняла на Куина глаза и посмотрела ему в лицо. Взгляд ее темно-голубых глаз был удивительно проницательным. В нем таилась какая-то грусть. И когда Куин смотрел на девочку, ему показалось, что время остановилось. Он лихорадочно пытался найти в ней что-то знакомое. Серилия рассмеялась, увидев проходившего мимо клоуна в ярко-оранжевых штанах.

Странное ощущение исчезло.

– Серилия хотела познакомиться с кем-нибудь из акробатов, – сказал дядя. – Ей хочется научиться ездить на лошади стоя.

– Какая ты храбрая, – похвалил девочку Куин. – Надия поделилась с тобой своими секретами?

Девочка кивнула.

– Смоль, – сказала она, взглянув на Чесли, как бы обращаясь к нему за помощью. И только сейчас Куин понял, что английский не родной язык девочки. – Надия мажет… как вы это скажете, милорд? – продолжала она. – Сок деревьев, которым мажут ноги?

– Смола, – подсказал лорд Чесли. – Насколько я понимаю, они натирают подошвы ног чем-то вроде сосновой смолы.

Девочка наморщила носик и рассмеялась. Куин тоже невольно рассмеялся. Действительно интересный ребенок, несмотря на то что была совсем маленькой девочкой. Куин не разбирался в таких делах, но думал, что девочке, должно быть, лет семь или восемь. Ее густые прямые волосы нельзя было назвать ни белокурыми, ни каштановыми, они имели оттенок блестящей бронзы, и девочка была одета с таким изяществом, что становилось ясно, что она не простая английская мисс.

Но ребенок не имел к нему никакого отношения, а он забыл о своих обязанностях.

– Я вынужден попрощаться с вами, – Куин кивнул обоим. – У меня поручение от одной важной леди.

– Не сомневаюсь, – насмешливо заметил дядя, – и не могу представить, кто это может быть.

– Нет, не можете, – натянуто улыбнулся Куин.

– А, ну так наслаждайся представлением, мой мальчик! – сказал, уходя, Чесли и, взяв девочку за руку, повел ее по коридору.

Куин поднял руку, но ничего не сказал. Он не мог объяснить, почему все еще находился под впечатлением от встречи с девочкой. Неожиданно она обернулась.

– Piacere, милорд Уинвуд, – сказала она, подняв руку, прощаясь с ним. – Addio!

«Piacere». Куин пытался сообразить. «Удовольствие».

И он все понял.

Как же он не догадался сразу? Черт бы побрал его дядю! Девочка была дочерью графа Джианпьеро Бергонци ди Виченцы. Дочерью Вивианы.

Куин с трудом сдержался, чтобы не окликнуть ее. Он хотел взглянуть на девочку еще раз, чтобы убедиться, что не ошибся.

Вот она взглянула на Чесли и улыбнулась. Да, так выглядела Вивиана. Более бледной. Более спокойной. И такой молодой. И все же это была она. Куин был убежден, что это Вивиану он видел на Пиккадилли. С ее знаменитым отцом, синьором Алессандри. Зачем еще она могла вернуться? Она давно получила от Англии все, чего хотела, а Чесли боготворил Алессандри так, как только покровитель искусств может боготворить создателя того, ради чего он живет. Безгранично. Чесли считал, что Алессандри никогда не написал ни одной фальшивой ноты. И в исполнении Вивианы никогда не звучала фальшивая нота.

Когда Чесли привез ее в Лондон, о ней никто и не слышал. Как дядя сказал Куину, он сделал это ради ее отца. Вивиану послали в Лондон, чтобы прославиться, и Чесли добился этого. Уже через год она пела в театре его величества, за несколько месяцев перейдя на главные роли. Старшее поколение труппы было поражено ее талантом. Некоторые даже завидовали. Высший свет бросал розы к ее ногам.

Но Куин познакомился с Вивианой еще до периода зависти и роз. Да, до того как она стала знаменитой, она принадлежала ему, по крайней мере он так думал. Конечно, она была еще и дочерью прославленного Алессандри. И была неописуемо красива. Но никто, и меньше всего Куин, не догадывался о поклонении, которое вскоре ожидало ее.

Когда Вивиана закончила петь в Лондоне и порвала с Куином, она бросила все и уехала так же неожиданно, как и появилась. Она бросила его, даже не попрощавшись, и вернулась в Италию к другой обожавшей ее публике и блестящему замужеству, давшему ей респектабельность, которой оперной певице, даже самой знаменитой, было нелегко добиться.

Девочка и Чесли исчезли из виду. Куин стоял в коридоре Амфитеатра Эстли и не мог думать ни о ком другом, кроме Вивианы. Она хотела только двух вещей: славы и благородного мужа.

Кажется, ее отец обеспечил ее и тем и другим. В мае она еще была в постели Куина, а в июне – уже в постели могущественного графа Бергонци. Вскоре коллеги Вивианы шептались о том, что целью ее возвращения в Италию было убедить Бергонци жениться на ней. Богатый и влиятельный граф многие годы был покровителем ее отца.

Вивиана должна была хорошо его знать. Возможно, она давно была влюблена в него. Возможно, они были любовниками. Возможно, каждый раз, когда она плакала в объятиях Куина, она думала о Бергонци. Куин повернулся и зашагал по коридору.

Ему было безразлично, насколько респектабельной теперь стала Вивиана. И уж конечно, ему было совершенно безразлично, какой хорошенькой была ее дочь. О чем ему следовало беспокоиться, так это о том, где можно усадить леди Таттон, чтобы она была довольна. Из зала уже доносилась музыка, звуки веселой, зажигательной увертюры. Куин прогнал из головы все мысли о Вивиане Алессандри и отправился исполнять обязанности почтительного жениха.

Глава 3, в которой устами леди Элис говорит разум

Кортеж, который спустя несколько дней отправился в имение графа Чесли в Бакингемшире, производил впечатление. Чесли и его новый кандидат в святые в области симфонической музыки, лорд Диглби Бересфорд, ехали в первой карете. Бересфорд был композитором, обладавшим немалыми достоинствами, но за пределами Лондона и Парижа его мало кто знал. Его наброски будущего либретто, как заявлял Чесли, выглядели многообещающими.

Во второй карете ехала Вивиана с отцом, а дети, их няня и гувернантка следовали в третьей. В четвертой помещались камердинеры джентльменов и горничная Вивианы. Далее двигались две телеги с багажом, на одну из которых по просьбе детей поместили дикого кабана лорда Чесли. Замыкал вереницу фургон с мягкой обивкой внутри, в котором везли арфу и скрипку Вивианы, а также пианино ее отца и его коллекцию струнных инструментов. Отец скорее покинул бы Венецию без чулок и панталон, чем оставил там свои музыкальные инструменты.

Путешествие было недолгим. Погода испортилась, и, завернувшись плотнее в черную бархатную накидку, Вивиана смотрела в окно кареты на голые деревья и безжизненные пастбища Англии, которую она плохо помнила. Не сделала ли она ошибку, вернувшись сюда? Душевные потрясения были ей ни к чему.

Но был ли выбор? Отпустить отца так далеко одного? Лорд Чесли был хорошим другом им обоим. Он попросил об услуге, очень незначительной услуге, и отец Вивианы откликнулся с небывалым энтузиазмом. Великий синьор Алессандри вновь обрел смысл и цель жизни. Лорда Диглби Бересфорда.

Чесли выделял Бересфорда среди других как артиста, достойного его благодеяний. И когда Бересфорд признался, что хочет написать оперу, Чесли попросил отца Вивианы помочь ему. К сожалению, у Бересфорда было два недостатка: плохо знал классическую оперу и был англичанином. Но Алессандри знал сочинения Бересфорда и верил, что стоит им заняться. А Вивиана верила, что это продлит отцу жизнь. И поэтому она уложила в дорожные сундуки свои вещи, взяла детей, всю свою жизнь, какой бы она ни была, и отправилась в далекое путешествие в те места, о которых ей не хотелось вспоминать.

К концу дня Вивиана стала замечать дорожные знаки, указывающие путь в деревушку под названием «Арлингтон-Грин». Отец спал, слегка покачиваясь в такт движению кареты. Вивиана откинулась на спинку сиденья и впервые после их остановки в Саутгемптоне почувствовала, что начинает расслабляться. Она с облегчением оставила Лондон, потому что боялась… встретиться там с ним.

Да, она, научившаяся ничего не бояться, боялась снова увидеть Куина Хьюитта. Но она не увидела его. Правда, она почти не покидала дома Чесли. Что касается Куина, то, насколько Вивиане было известно, он давно переехал в деревню. Или умер. Или женился. Или то и другое вместе.

Нет, если бы Куин умер, она бы почувствовала это. Между ними существовала какая-то связь; Вивиана боялась, что даже могила не разорвет ее. Вероятнее всего, Куин уже женат на своей бледной белокурой английской мисс. Вот и хорошо. Она желала ему счастья. Честно говоря, Вивиана мало в чем обвиняла Куина. Он ни разу не солгал ей, был беспощадно честен. О, как она любила его!

Вивиана познакомилась с Куином через лорда Чесли. Она провела свои первые две недели в Лондоне, когда на прием в честь какого-то французского дирижера, имя которого Вивиана давно забыла, его дядя пришел в сопровождении Куина. Чесли, как он тихо объяснил ей, пытался придать лоск манерам мальчика, поскольку Куин большую часть своей жизни провел в уединении в деревне под надзором властного отца. И Куин наслаждался роскошью и излишествами Лондона впервые в жизни. Ему исполнилось всего девятнадцать лет.

Вивиана была слишком занята усилиями выжить в этой роскоши и излишествах Лондона, чтобы обратить особое внимание на племянника Чесли, каким бы красивым он ни был. Оказавшись одна в Лондоне, она пребывала в растерянности, потому что впервые проделала путь из Венеции сюда без надежной защиты своего отца. Она все силы прилагала к тому, чтобы играть роль обходительной европейской женщины и каждую свободную минуту отдавать работе.

Но Куин встал на ее дороге и упорно преследовал ее. Вивиана была старше его на три года по возрасту и по крайней мере на десять лет по знанию жизни. Сначала ее немного забавляли ухаживания такого молодого и такого неопытного юноши. Но Куин проявлял настойчивость, преследуя ее. И она не могла сказать, что ее не влекло к нему. О нет. Она хотела его так сильно, что это пугало ее.

Только мысль о позоре, который она навлечет на отца, и о тех жертвах, которые он принес ради нее, останавливала Вивиану. Но потом это уже не имело значения. Куин Хьюитт получил то, что хотел. И может быть, то, что хотела сама Вивиана. Она не знала. Прошло три года, а она все еще не знала. Возможно, это чего-то и стоило. Возможно, несколько минут истинного счастья – это все, что можно надеяться получить на этой земле.

Глубоко вздохнув, Вивиана снова посмотрела в окно и решила думать о чем-то другом. О том, что было для нее важно. Куин Хьюитт не имел к этому отношения. Какие бы чувства она ни испытывала к нему, они угасли с годами. Вивиана уже была другой. Она изменилась, от прежней Вивианы ничего не осталось. Она достигла удивительного успеха в своей карьере, вышла замуж и родила троих детей. Пережила страшное потрясение, выжила, стала еще сильнее, и в ней произошли необратимые изменения, которые никто другой не смог бы понять.

Нет, об этом она тоже не будет думать. Она будет думать только о том, что имеет значение сейчас. О детях. Об отце. О своей музыке.

Наконец они добрались до странной деревушки Арлингтон-Грин. Красные лавочки и дома, построенные из мягкого старого камня, располагались очень близко к дороге. В центре деревни стояла приземистая церковь с колокольней, а напротив на рыночной площади – старинный каменный крест. Впереди Вивиана увидела широкие величественные ворота, сделанные из мрамора, и примыкающую к ним большую сторожку. Она ожидала, что они направятся туда, но их кареты не замедлили хода. Наоборот, главный кучер хлестнул лошадей, и они проехали еще четверть мили от деревни.

Значит, лорд Чесли не был единственным богатым дворянином в этих краях. Вивиана, подумав, не удивилась. Хилл-Корт не был родовым имением Чесли, а скорее просто местом, где его семья с давних пор любила проводить зиму, предпочитая его их великолепному имению, расположенному севернее. Оказалось, что дом Чесли находится вблизи дороги, и через несколько минут кареты и телеги уже разворачивались на подъездной дороге. Из небольшого дома высыпали слуги, возглавляемые одетым в черное дворецким, весьма внушительной персоной, которому можно было дать не меньше ста лет. Слуги приготовились разгружать вещи. С верхней ступени наблюдала за всем высокая худая женщина – судя по платью, экономка.

Дворецкого представили как Бэшема, экономку – как миссис Дуглас. Как только гости вошли, Бэшем объявил, что обед будет подан в половине восьмого. Лорд Чесли и миссис Дуглас занялись обсуждением того, как разместить приехавших. Вивиана посмотрела на отцовского слугу, взглядом давая ему понять, что старика необходимо немедленно отвести отдохнуть, и отца быстро увлекли наверх.

Мисс Хевнер, гувернантка, попросила прежде всего показать ей старую классную комнату на верхнем этаже. Вивиана вскоре последовала за ней. Она вместе с детьми и их престарелой няней, синьорой Росси, уже была на середине лестницы, когда Чесли окликнул ее. Вивиана оперлась на перила и оглянулась.

– Бэшем говорит, что моя сестра послезавтра устраивает обед, – со скорбным видом сообщил граф. – Родственники и соседи. Уверен, будет чертовски скучно. Вы с Алессандри поедете, Виви? Это недалеко, а сестра будет в восторге.

Вивиана неуверенно улыбнулась:

– Si, Чесли, если вы этого желаете.

– Это сделает обед не таким невыносимым, – признался граф.