Панарин, Василевский, Тарасенко, Бобровский. Русские дороги к хоккейной мечте

– А вы сами корову доили?

– Никогда. Я на самом деле был непослушным ребенком, никогда особо не помогал дедушке с бабушкой. У меня были свои интересы. Погулять где-то с пацанами, похулиганить. Всегда убегал из дома, и была целая война, чтобы загнать меня на пять минут поесть по-быстрому, после чего я опять убегал.

– Получился бы из вас хоккеист, если бы не фанатизм деда? – спрашиваю я. Ответ следует немедленно:

– Конечно, нет. Ему стоило огромных трудов возить меня пять лет, с пяти до десяти, каждый день в Челябинск и обратно, пока первый интернат в «Тракторе» не появился. Было очень много сложностей. Вся семья была против того, чтобы он так «мучил ребенка».

– Ого!

– Да. И мама, и все остальные бабушки-дедушки говорили: «Оставь мальчика в покое, пусть наслаждается детством». Но он стоял на своем, хотя в тот момент хоккей меня вообще особо не интересовал. Да и ничто по жизни не интересовало – был легкомысленным парнем.

Об этом мы еще поговорим. А пока подивимся, какие же разные у людей судьбы. У маленького Кучерова дома висел постер Русской Пятерки и еще много чего. Панарин же, как он сам признается, даже после переезда в Подольск и десяти мировых звезд назвать не смог бы.

– У нас в интернате в «Витязе» был один телевизор на сорок человек в комнате, – говорит он. – Соответственно, ты его никогда не смотрел. А потом база поменялась, стало по три человека в комнате. Тогда, лет в шестнадцать, и появился первый телевизор. Только поэтому как-то начал смотреть хоккей.

Но там, в Подольске, мыслей завязать с хоккеем у него уже не было. Хотя еще в четырнадцать лет Артемий даже не задумывался о том, что придется, например, пробиваться во вторую команду «Витязя». Искренне полагал, что так своим годом рождения они и будут играть всю жизнь. Это открытие настигло его в пятнадцать. Тогда он и станет больше работать над собой, дополнительно заниматься, на каждой лестнице – в столовую, в школу – делать «хоккейные» прыжки…

* * *

Артемий рос без отца. Мама родила его совсем молодой – в двадцать лет. Ей надо было работать, и воспитанием мальчика в основном занимались дед с бабушкой.

Мама, которую он перевез в Санкт-Петербург и которой подарил машину, в детстве ходила на некоторые его матчи. Но уже в Подольске, куда она с какого-то времени переехала, пришла на две-три игры – и они сложились неудачно. После этого Панарин не пускает ее на хоккей.

– Хотя, конечно, если бы на НХЛ приехала – пожертвовал бы одной игрой, – улыбается он. – Как мать родную на игру в Америке не пригласить?

Переезд мамы из Коркина в Подмосковье, кстати, не приведет к тому, что Артемий начнет спокойно жить в домашних условиях. Видимо, уже поздно было.

– Не скажу, что условия в интернате были лучше, просто дух коллектива мне уже был настолько близок, что дома стало немного скучно, и я пошел жить обратно в интернат, к ребятам.

Иногда он смотрит видеозаписи детских игр. И видит, как сходят с ума чьи-то родители. Орут как сумасшедшие, матерятся, давят на сыновей. Многие из этих ребят такого давления не выдержат и ничего не добьются…

Владимир Ильич, по воспоминаниям Артемия, редко кричал на него. И мата не было точно. Сорвался он, на его памяти, лишь однажды – и совершенно не по делу.

– Раньше были такие фишки игральные, их надо было выбивать, переворачивать – и я, наверное, был лучшим не только в нашем дворе, но и в соседних, – вспоминает Панарин. – Обыграл в очередной раз одного парня, а он пожаловался моему деду, что я его обманул и украл у него фишки. Прихожу домой – и дед ни за что тапкой налупил меня так, что я орал как резаный. Хотя я реально по-честному выиграл!

Тут грех не спросить, не лупили ли его тренеры, как было принято в России в те времена. Да и сейчас такое происходит нередко, и Белоусов о том же применительно к себе рассказывал. Незадолго до одного из наших с Тёмой разговоров разразился скандал – было обнародовано видео, на котором детский тренер «Авангарда» Игорь Николаев бьет мальчишек клюшкой по голове, и не легонько: они падали. Тренера в результате уволили. Спрашиваю Панарина об этом.

– Я в свое время тоже получал. В «Витязе» были определенные годы рождения, которых только через такой режим воспитывали! Терзали пацанов просто жестко. У нас в годе как раз этого не было. С нами работал Игорь Борисович Синицын, добрый человек, он другими методами пользовался. Но некоторые другие тренеры лупили постоянно, на каждой тренировке. Я к ним периодически попадал. Сильно меня не били, потому что я в хоккей немножко играть мог. Но все равно попадало иногда. И в Челябинске было, даже больше. Чуть что – клюшкой по жопе. У нас, видимо, это в культуре: люди думают, что так правильно.

– Можно сказать, что это делает хоккеистов забитыми и закомплексованными? Что они в дальнейшем будут понимать только такие методы и не станут свободными людьми?

– Трудный вопрос… Кто-то будет забитым, кто-то нет. Но все равно это неправильно. Тренеры просто не справляются со своими эмоциями. Надо стараться объяснять. Я-то сам в принципе человек вспыльчивый, даже не исключаю, что на их месте мог бы так же поступить. Но если посмотреть на все это трезвым взглядом, то скорее так делать нельзя.

Характер у маленького Панарина был, как он выражается, «движняковый». В первые годы занятия спортом ему гораздо больше самого хоккея было интересно запрыгнуть сзади на едущий трамвай или сделать что-то в таком же роде.

* * *

Когда Панарину было двенадцать лет, в его хоккейной карьере случилось первое испытание. Олег Семендяев, тренер «Трактора», его отчислил. Юного Артемия отправили в «Сигнал» – другую челябинскую школу гораздо ниже уровнем. Дедушка в интервью выражал уверенность, что там не обошлось без коррупции – кому-то из богатеньких пап нужно было протолкнуть своих чад, и Артемий стал жертвой.

Сам хоккеист, впрочем, иного мнения.

– Дед на самом деле так считает. А я думаю, что действительно потерял тогда уверенность, о чем и говорил Семендяев. Помню его слова: «Панарин, ты как шайбу принимаешь – это всегда потеря». Все это было логично. В «Трактор» я пришел в шесть лет. До десяти был в топе. Мог расслабить булки, почувствовать, что и так в порядке, перестать работать. Дедушка с бабушкой тебе не будут жестко пихать – давай, мол, соберись. А ты, ребенок, таких вещей не понимаешь. На этом фоне все выросли, а я стал меньше всех. Это все вместе могло сделать так, что стал хуже других. Смотрел интервью Семендяева, когда фильм обо мне сделали. Он говорит: «На тот момент я поставил лучших». Я ему верю и ни в коем случае не виню. И зла не держу, потому что очень круто все в итоге получилось. И даже лучше, чем вышло бы в Челябинске.

– То есть у вас к нему нет претензий?

– Никаких. С тех пор мы не виделись, но я человек отходчивый – и с удовольствием с ним бы встретился и поговорил. Думаю, его единственная ошибка была вот в чем. Да, я стал хуже играть, потерял уверенность. Мне кажется, он как тренер мог мне ее вернуть, дать понять, что я хороший игрок – и тогда бы я раскрылся.

Белоусов тоже не видит в той ситуации большой тренерской вины:

– У меня тренер был, Станислав Шадрин, царствие ему небесное. Такие методы воспитания, которые он применял, сейчас пресекают. По жопе ты получал постоянно! Все через боль. Потом ее подзабудешь, а требования уже заучил – и вроде лучше играть начинаешь. У Тёмы тренер Семендяев вроде их не трогал. А то, что в «Сигнал» его отправил… Сложно в то время было представить, что он станет такой звездой, в НХЛ будет играть. Маленький был, щупленький. С искривлением позвоночника, не рос из-за этого. Какой-то сутулый весь был.

Искривление позвоночника – диагноз, о котором никто применительно к Панарину никогда не рассказывал. Тем интереснее и важнее, что хоккеист смог преодолеть и сложности со здоровьем, стать суперзвездой.

Панарин не помнит, чтобы Семендяев сказал ему об отчислении лично. Начались первые предсезонные сборы, все пришли в раздевалку на общее собрание. И перед его началом один из родителей сказал Артемию, что видел письмо, из которого следовало – он едет в «Сигнал».

Для него это был стресс. Он подумал: «Если правда – это конец». Потом то же самое ему подтвердил дед. Тренер лично объясниться не счел нужным. Тем удивительнее, что Панарин с удовольствием пообщался бы с ним сейчас. Представляю на его месте, например, Кучерова…

Тёме было неприятно и тревожно. Он жил в интернате с ребятами из «Трактора», но теперь вместо тренировок в классной школе и комфортных условиях ему надо было ехать на трамвае на другой конец города, играть на плохом катке, с плохими хоккеистами, в плохих раздевалках… Он не хотел ездить на тренировки и нередко их пропускал. Это был момент, когда Панарин был ближе всего к уходу из хоккея.

– Не в обиду «Сигналу», но после «Трактора» это был полный отстой, – исчерпывающе формулирует Артемий. – Какое-то сборище дворовых ребят, которые хотят заниматься физкультурой. Я пошел вниз по ступеням. И у меня не было никого, кто бы сказал мне – надо собраться, доказать, вернуться в «Трактор».

В челябинском детском хоккее тогда сверкал Евгений Кузнецов. «Он всегда был в таком порядке!» – восхищается Панарин. Ему тогда до Кузи было как до неба. Теперь они оба – звезды НХЛ, но приставка «супер» именно на сегодня (2018-й год уже не берем) применима только к Артемию.

* * *

Первыми после конфликта с Шадриным, тренером в «Тракторе» (не путать с легендой «Спартака» с той же фамилией), в Подольск уехали Белоусовы. Около года Георгий прожил в интернате «Витязя», и однажды его отцу позвонил дедушка Панарина: «Моего Тёму совсем зажали, не знаю, что делать. Что посоветуешь? Может, поможешь как-то?»

Белоусов-старший предложил поехать в «Витязь», пообещал договориться. Артемию было двенадцать. Вопрос решили быстро, после первого же просмотра – все-таки в «Тракторе» ребят готовили серьезно, даже тех, кого ссылали в «Сигнал». Уровень по сравнению с подмосковной школой был другой.

– Знаю точно: мой отец договаривался, чтобы Тёму в Подольске посмотрели, – подтверждает Белоусов. – Но думаю, что там долго не надо было смотреть.

Панарин помнит, что ехал с Урала в Подмосковье на поезде и очень переживал, что не попадет в команду, а возвращаться толком некуда. Не в «Сигнал» же? Но в «Витязе» команда оказалась такая, что Тёма за второй круг, на который его заявили, набрал больше очков, чем другие за оба. Скоро даже стал капитаном.

– В Челябинске мы играли в первой группе детского хоккея – с Омском, Магниткой, другими хорошими командами, – рассказывает Белоусов. – В Подольске – во второй. Он приехал – навыки хорошие, техника. Всех обманными движениями раскидывал. Видел много раз, как вратарей обманывал и из-за ворот им забивал. Причем помногу. Вроде за игру ничего не сделал, но раз – и вот уже две! «Витязю» 91-го года он очень сильно помог.

А вот жить в интернате было непросто. Жора Белоусов, когда совсем допекало, звонил маме в слезах: «Мне здесь тяжело. Кормят плохо, старшаки все отнимают. Придешь, покушать купишь – борцы и боксеры все забирают…»

Номера были маленькими, но набивали в них по восемь человек, в два яруса. Двери не закрывались, заходи кто хочешь. О каком-либо личном пространстве не могло быть и речи. Оно возникало только в те минуты, когда на общий номер раздавался звонок, и дежурная кричала: «Панарин, к телефону! Дед!»

– Я очень вспыльчивый, очень, – признается Панарин. – Меня даже зажигать не надо. Напишет кто-то грубоватый комментарий в Инстаграме – сразу завожусь, отвечаю. Но проходит десять минут, мне становится по фигу. А если человек еще скажет: «Извини» – я его вообще расцелую. А вспыльчивость – она из интерната. Я такой агрессивный, потому что приходилось постоянно защищать себя. Был самым маленьким и худым, и надо было быть всегда готовым к отпору.

– Избивали?

– Чтобы прямо по лицу – нет. Когда уже подрос, в обиду себя не давал. Ни одного боя не проиграл, даже когда поменьше противника был. В десять лет, еще в Челябе, один раз пробили в ногу лоу-киком, а у меня тогда мышц не было. Получилось прямо в кость, я упал и орал от боли. Хотя воспитательницы меня новым ребятам в пример ставили – никогда не ревел. Пацаны постарше издевались над младшими, но я никогда не сдавался.

Белоусов развивает тему:

– Агрессия у него была, конечно. Представьте маленького пацана, который хотел бы жить в нормальных домашних условиях, есть человеческую еду, а не дошираки. И с хлебом, который у него старшаки забирают. Как тут злости не появиться?

Кормили очень плохо. Если тебе удастся на ужин доширак с одноразовым пакетиком майонеза съесть – это хорошо, а если сырок – так вообще классно! А могут и его у тебя забрать борцы и боксеры. Они чувствовали свою власть над нами. Если сегодня никто у тебя ничего не забрал, то ты довольным ложишься спать.

Но постоять за себя он умел, это факт. Даже если человек выше него на голову. Знаете, как я его называл? Клещ! Противник выше его на голову, а Тёма, маленький и худой, вцепится ему в глотку и будет его душить. Бывало, что и заваливал таких, а потом лежал на нем и долбил. Такой характер.

Мог ли Панарин пойти по дурной дороге? Запросто. Как и почти все тогда. Недаром он упоминал в одном из интервью, что у него «лет в пятнадцать были проблемы, когда голова могла улететь».

– Я же все равно сигаретки во дворах покуривал. Но большого интереса ко всему этому не просыпалось. В этом возрасте же еще важно, что девчонки начинаются. А я был такой маленький, что по этой части без шансов вообще. Не было даже желания куда-то ходить.

Однажды, правда, из школы «Витязя» он чуть не вылетел. За серьезное нарушение спортивного режима.

– На самом деле мы с ребятами годом старше напились водки, а не пива, как я сказал в фильме. Я никогда раньше водку не пил, а тут дошло до того, что по дороге обратно спьяну ботинки задом наперед надел. Ехали назад на общественном «пазике» вдвоем с пацаном, нам по пятнадцать лет, притом что оба лет на десять выглядели, а он вообще на девочку был похож. Он кричал взрослым, ехавшим после работы домой, что всем здесь набьет морду. Я в дальнем углу стоял, просто кипятком писал от смеха, что этот пьяный дурак несет. Кондукторша ему подзатыльники отвешивала.

Когда вышли около интерната, говорю – давай хоть погуляем, протрезвеем, а то как мы такие зайдем? А он авторитетно заявляет: «Чтобы протрезветь, надо лечь спать». И пошли в интернат, а там жестко спалились. Тот вообще не в адеквате, лыка не вяжет, я хоть разговариваю. Начинаю на ходу придумывать историю, как нас гопники поймали и говорят: либо вы пьете, либо мы у вас забираем телефоны и избиваем. И нам пришлось…

Нас двоих уже отчисляли. Но дед то ли звонил директору школы Сергею Левашову, то ли даже приезжал в Подольск, плакался, чтобы меня оставили. В результате пожалели. А того парня выгнали.

– То, что он тогда с водкой попался – единичный случай, – говорит Белоусов. – Системы в этом не было никакой. Не было у нас такого интереса жизненного.

Больше пьяных историй за юным Панариным не значилось. Хорошо, в тот раз пожалели…

* * *

А пожалели не случайно. К счастью, в «Витязе» нашелся взрослый человек, который сразу оценил способности Панарина и взял его под опеку – директор школы Левашов, сам бывший игрок. Временами он и домой к себе его забирал, кормил. Тёма стал там почти членом семьи.

– Левашов мне очень помог, – говорит Артемий. – Коньки, помню, покупали, краги давали, клюшки. Какую-никакую стипендию платили. А самое главное – не было такого, чтобы он за мной следил. Я чувствовал, что тренеры ко мне немножко по-другому относятся, чем к остальным, свободу дают. Думаю, это его рук дело. Не уверен, но мне кажется, что он говорил: с этим парнем поаккуратнее, это наша перспектива, надо ему давать играть.

Тёма и так уже чувствовал себя уверенно, а тут совсем поднял голову. В выпускном сезоне его команда проигрывала одному из соперников 1:5 и выиграла 6:5. Все шесть шайб забросил Панарин…

Тем не менее, как мы помним из его слов, максимум, о чем он мечтал – посидеть на скамеечке со взрослой командой «Витязя». Вся эта юношеская уверенность слишком уж далеко не распространялась. И амбиции на тот момент были так себе. Белоусов подтверждает: никаких особых иллюзий Артемий в то время не строил.

– Кто думал, что у него так все повернется? – рассуждает друг Панарина. – Никто. На тот момент было просто приятно, что его вызвали в первую команду. Помню, как он часто говорил Акулинину, тренеру юниоров «Витязя»: «Игорь Иванович, ну вот он я, готов играть! Скажите, чтобы меня в первую команду потренироваться взяли!» Тот отвечал: «Да ты еще маленький. Тебя толкнут о борт, ты упадешь и развалишься». А вот когда он подрос – это дало большой толчок. Играть-то Тёма умел всегда. Тут и хоть как-то вытянулся, и подкачался, жилистый стал. Помню, на тренировки прихожу, смотрю, он там спину качает каждый день. Спрашиваю – что такое? «Сказали – если не будешь, тебе п…ц».

Говорить, что уже тогда Панарин твердо встал на верную хоккейную дорогу, было бы все же преувеличением. Тёма – человек откровенный, способный рассказывать о себе истории, которые почти любой другой закопает в самых тайных уголках памяти. Взять, например, его знаменитое интервью журналисту Sports.ru Александру Головину с критикой в адрес Владимира Путина и вообще устройства общественно-политической жизни в России, за которое Панарину потом «прилетело» от многих стремившихся выслужиться перед высоким начальством граждан.

В той честной беседе, нелицеприятно отзываясь о других, Артемий не жалел и себя. Вспоминал времена подольского интерната:

«Воровали, кстати. Телефоны, кошельки. Денег же нет – еда была три раза в день, но не сказать что хорошая. И хотелось вкусно покушать. Пойти купить себе мороженку. Доширак вечером съесть, шоколадку. Приходилось так делать.

Люди, когда на массовое катание приходите, кошельки забирайте с собой.

Начиналось все с интерната. Там жили боксеры и борцы. Оставляешь в комнате телефон на две минуты – все, его не будет. Постоянно с собой надо все носить. В Челябинске такого не было: телефон оставил на месяц – его никто не возьмет. Но там помоложе, а в Подольске взрослые ребята, постоянно можно было что-то «потерять». Мы это переняли.

Нас была группа – человек пять. Как происходит массовое катание, мы идем на стадион. Заходим типа посмотреть – нас же все вахтерши знают, пускают. Последний человек из раздевалки выходит, мы – туда. Идешь по карманам. Помню, нашел белорусские деньги – тысяч двадцать или пятьдесят. Друг мой взял, я как вырвал у него из руки! Потом посчитали – сто рублей».

– Вас не ловили, не сажали ли в каталажку? – спросил я у Артемия после.

– Не сажали, – отвечает Тёма. – А спалили меня только однажды в большом торговом центре рядом с интернатом. Бывало, выносили оттуда шоколадки в носках, когда еще металлоискатели не поставили. Потом поставили, и выносить мы перестали. Ели прямо там, в продуктовом. Быстро съедали, фантик прятали где-то. А попались на том, что один мудила сказал, что камера не работает. И я прямо под камерой спрятал фантик в майонез. На кассе нас забрали. Но что с нас, интернатовских, взять? Поругали чуть-чуть и отпустили.

Мордобой тоже был если не прямо обычным, то уж точно не диковинным делом. Однажды близ интерната Артемия и его друга какие-то чужаки хотели избить, но это увидели боксеры и борцы. Те самые, которые отбирали у юных хоккеистов еду, однако тут-то нападали на своих – и все внутренние противоречия сразу забылись. Повыскакивали и отметелили пришлых.

Такая там была жизнь. Она Тёму, с одной стороны, закалила, с другой – могла отправить совсем не в том направлении. Но стержень внутри него оказался правильный. Хоккейный. И, когда спрашиваю, можно ли его назвать воспитанником «Витязя», Панарин отвечает:

– Дед в интервью сказал, что я – его, дедовский. Да, это так. Но второе место у «Витязя».

Рассказываю Георгию Белоусову историю, что Никита Кучеров с первого большого контракта в НХЛ подарил своему первому тренеру Геннадию Курдину джип. И спрашиваю, делал ли кому-то такие серьезные подарки Панарин.

– Знаю, что он маме дарил автомобиль, – отвечает хоккеист. – И еще один – деду. Сначала, когда еще здесь был, – русскую, «семерку» «Жигулей». А уже когда заиграл в НХЛ – «Хендэ», джипчик I-35. На нем дед сейчас и передвигается.

– А ты себе какие-то подарки просил?

– Только кепки, другую атрибутику. А так мне от него ничего не надо. Главное – ощущение, что он всегда рядом.

* * *

В детскую команду Артемий приехал из Челябинска королем. То, как он пробивался во взрослый хоккей – уже совсем другая история.

В семнадцать лет попал во вторую команду, а через полгода подняли в первую, за что он по сей день благодарен ее тогдашнему главному тренеру Сергею Гомоляко и специально просит подчеркнуть, что начал играть во взрослом «Витязе» при нем. При Андрее Назарове – только продолжил.

– Когда Гомоляко забрал Артема в основную команду, родители в Подольске взбунтовались: «Почему взяли только иногороднего, а не наших?!» – рассказывал в интервью «Спорт-Экспрессу» дед игрока. – Тогда на просмотр отправили целую пятерку, никто не прошел – только Артем.

– Никто там не думал, что он вырастет в суперзвезду, – добавляет Георгий Белоусов. – А Гомоляко – вообще красавец, спасибо ему огромное. Об этом человеке можно сказать только позитивные вещи. Он нам обоим помогал, не только Тёме. Мы его не подводили, старались играть хорошо. Потому что он реально в нас поверил.

Контракт Артемия с «Русскими Витязями», фарм-клубом, подписывал менеджер Леонид Решетников. В первом сезоне во второй команде зарплата Тёмы должна была составить 9500 рублей, в случае перевода в первую – 20 тысяч. На следующий год – соответственно 14 и 28. Решетников приговаривал: «Так, у тебя сейчас девять с половиной. В первый год ты точно в первую команду не попадешь. Во второй – тоже. Третий – будешь уже рядом, но шансов мало. А вот на четвертый год в первой команде у тебя зарплата шестьдесят тысяч рублей, ты будешь плотно сидеть под ней».

Через полгода Панарин заиграл в главной команде «Витязя». Но обидел его не тогдашний прогноз Решетникова, а то, что произошло следующим летом. В первом сезоне Артемий стал лучшим бомбардиром второй команды, двое лидеров которой получали по 200 тысяч. Тёма надеялся, что его контракт перепишут в сторону повышения, он уже даже считал, сколько надо откладывать в месяц, чтобы купить подержанную «Мазду», хетчбэк – очень ее хотел.

И летом после такого сезона тот же Решетников говорит ему: «Тут законы поменялись, надо переписать контракт. Вместо 9 с половиной тысяч будешь получать 7 с половиной». Панарин позвонил Алексею Ярушкину, главному тренеру второй команды. Тот сказал ему, чтобы ничего не подписывал – Тёма так и поступил, но шел на базу обиженным на весь мир. Человек он незлопамятный, но даже у него перед глазами до сих пор стоит этот эпизод. Правда, вспоминая его, Тёма посмеивается.

– Разгонюсь, думал, блин, на автобусе, врежусь в этот дворец, что-нибудь этим гадам разобью, – сочно формулирует он тогдашние мысли. – В итоге Ярушкин позвонил, сказал, что мне сделали 12 тысяч рублей. Подняли на три тысячи!

В год перед выпуском из школы «Витязя» и переводом во вторую команду Панарин подрос – и как только оказался в «Русских Витязях», его, как он выражается, сразу же «посадили под штангу». До того он никогда с ней не сталкивался – в школе и зала тренажерного толком не было. Неудивительно, что столь резкий переход к силовой подготовке вызвал серьезные проблемы со спиной.

– Через полгода попал в первую команду и после каждой игры съедал по две обезболивающие таблетки, потому что вообще невозможно было сидеть. Проверили спину и сказали, что она у меня как у 60-летнего дядьки. Врач добавил: «Смотрим на тебя еще годик. Если будут ухудшения – то под списание. Мы в тебе не будем нуждаться».

Артемий испугался так, что весь год круглыми сутками качал спину – и потом еще года три делал то же самое. Это ему здорово помогло твердо держаться на коньках – до того, как Тёма выражался, его «на ветру болтало». Даже летом, приезжая в Коркино, он без остановки ходил в зал и достаточно хорошо накачался – по крайней мере, по сравнению с тем, что было. Сразу потерял в технике, довольно долго ее восстанавливал, зато ветром его больше не сдувало. В НХЛ это ему сильно пригодится…

* * *

18-летний Панарин был доступен на энхаэловском драфте 2010 года, но никто субтильного форварда не выбрал. Тогда это еще можно было понять. Но чтобы его не задрафтовали и год спустя, когда он уже был автором двух шайб в финале молодежного чемпионата мира…

– Мои габариты, видать, людей смутили, – реагировал он спустя шесть лет на мое удивление по этому поводу. – Ну и хорошо, что так получилось. На самом деле я рад. Потому что у меня появился выбор, куда пойти. Все, что ни делается, к лучшему. Если бы меня тогда поставили на драфт, сейчас мог бы оказаться не в том клубе, в котором нужно.