Апология

Более подходящим для хозяина казалась работа с трамваями, ведь только ее тот и мог предложить. Нехватка ремонтного персонала как нельзя кстати была на руку, но без царька в голове Яша не только не умел обращаться с обыкновенными гаечными ключами с подобными предметами, но и вовсе отнекивался от подобного рода деятельности. Об обучении, поступление куда либо, конечно, идти речи не могло. Работа должна была появиться здесь и сейчас, иметь сменный характер. Тогда диалог перешел в самое неприятное русло.

– Ты же знаешь, чем сейчас народы дышат? – задорно, но устало, спросил Казимир Иванович.

– Свежим воздухом дышат мои сородичи, – несколько дерзко, с присущей ему консервативностью, отвечал Яша. Так он говорил только от помутнённого вином рассудка. – А ваши – копотью и дымом.

Казимир Иванович посмеялся. Не от резкости суждений. Вовсе нет. От слов, звучавших как размазанная каша. Однако и пришедший мальчик, совсем не походил под градусом на того, кого мужчина видел прежде.

– Россия живет сейчас ни чем иным, как мыслями о судьбе народа, – услышав это, Яша внутри себя совсем поник, ведь эти темы так заели его еще на малой родине. – И среди горожан есть те, кто хочет разгромить православную Русь. Чудится мне, будто единственное на что ты способен – стать приказчиком.

Меча искры, Яша только недовольно вдохнул, опустив взгляд. Понимал, стоит спросить его чем конкретно придется заниматься, но Казимир Иванович был тем человеком, который за словом в карман не полезет. Сам все объяснял, стараясь сделать это максимально простым языком. Отрекания сошли на нет, а парень совсем замолчал, погружаясь в глубины своего сознания. Половина слов из уст хозяина тому была не ясна, даже обычные предложения воспринимались с трудом. Политическая ограниченность юноши была понята и Казимиру Ивановичу, но в какой-то степени это стало удобным фактом. Однако взгляд на ситуацию с двух сторон монет: провинциального человека легче склонить на свою сторону, но ему не будет понятно к чему конкретно тот склоняется и почему, а объяснять это – время. Время, которого нет. Термины революции и контрреволюции, конечно, не обошли Яшу, но сильно погружаться в это, отделять гречку от риса, ему не совершенно хотелось. В отличие от сестры и сверстников, он не занимал свое время тем, чтобы штудировать политические или около политические трактаты с неугомонной жадностью.

Основной задачей новоиспеченного работника являлось ничто иное как донос самому Казимиру Ивановичу на коллег, в случае разговора среди коллектива о свержении власти или же о подготовляющихся стачках. Делалось это в случае пресечения любого революционера или их приверженца. На самом деле, полагается, что за порядком должны следить сами фабриканты или помещики (конечно, не брать в счет те предприятия, где без помощи приказчиков и управляющих не обойтись), но казалось, что именно сей хозяин слишком ленив для этого, и проводит свое «трудовое» время несколько иначе. Он и ранее думал о том, что стоит найти нужного человека, но руки никак не доходили до поиска, а оставлять собственных рабочих на произвол судьбы никак нельзя.

Объяснения деятельности давались с трудом, и хотя Яша кивал, делая вид, будто все понимает, Казимир Иванович замечал его состояние, решил обсудить эту проблему следующим днем. Однако парень снова противился. Он буквально рвался в бой, ожидая начала рабочего дня. Происходило это по одной и той же причине – алкоголь в крови, который так желал выплеснуть все свои эмоции, кои так резко сменялись. Отказывать хозяин не стал, хотя и продолжал внутри себя глумиться над Яшей. Стараясь скорчить серьезное лицо, просил его лишь об одном – первое время не выделяться из рабочей массы, ведь если те примут его за «своего», пробираться в новое повальное увлечение рабочих-пролетариатов станет гораздо легче. Такой жест может показаться недостаточно человечным, даже лицемерным, но Казимиру Ивановичу была явно важнее слаженная работа коллектива, без образующихся в нем проплешин, нежели двурушничество его подопечного в глазах рабочих. Итог разговора был таков – сыграть на один день обыкновенного гражданина, а после, по результатам, сделать выводы как правильнее вести себя в будущем.

Яше нравилась перспектива жителя Петрограда, а от полемики старался всячески бежать в обсуждении. Безмолвное кивание головой, отстраненный диалог – совсем не то поведение, которое обыкновенно ожидает человек, дающий работу. Казимира Ивановича с легкостью можно было отнести к людям, которыми движет чаще не разум, а настроение, и только потому, тот совершенно не хотел гнать в шею гостя, к тому же в кой-какой степени приближенного к нему. Он пытался уверить себя, что никто иной, кроме человека из деревни, совершенно отстраненного, не имеющего какого-либо взгляда на власть, нельзя нанять на это же место.

Еще бы пару бокалов, и будущий рабочий уснул прямо за столом, но день подходил к ночи, потому хозяин направил того в одну из почивален для гостей.

Глава 3. Мгновенье счастья.

Утро началось с тяжелой головы, помутненным рассудком, ярким рассветом из-за длинных штор. На секунду он совсем забыл где находится, а увидеть первым делом перед собой девушку – более чем не ожидал. Незнакомка выглядела достаточно тихой, воспитанной, совсем не конфликтной, об этом свидетельствовал и ее внешний вид: черное платье без единой складки, поверх которого приятно глазу сидел белый фартук. Но она испугала его не на шутку. Теперь сталось ясно – хозяин дома вовсе не аккуратист, а лишь достаточно богат чтобы обеспечить это. Прежде Яша никогда не видел прислуги, но взбудоражило его, надо полагать, только ее неожиданное появление. Домработница мягко назвала час, объявила, что парню уже пора собираться на работу и удалилась, не забыв упомянуть о дожидающемся завтраке. Все вокруг казалось совершенно не вообразимым, чувствовал себя не просто дворянином, а настоящим царем, однако он прекрасно осознавал, что эта оболочка превосходства отнюдь не на долго. В воспоминаниях о прошедшем чествовании осталось совсем мало, но свою основную задачу парень помнил беспрекословно, хотя и не понимал до конца.

Вся смелость с осанистостью Яши на утро исчезла так же, как алкоголь из крови, оставляя за собой лишь мигрень. Неприятное состояние, пробуждение с «четырех ног», бесспорно, давало о себе знать каждую секунду. Горничная была примерно такого же возраста, как и сам гость, она даже несколько заинтересовала его, но разговор их абсолютно не сложился. Все, что удалось узнать Яше – имя девушки. Марта Семеновна. Тогда он, услышав столь непривычную слуху служебную субординацию от сверстницы, впервые назвал себя полным именем. Никто никогда не обращался к нему как к Якову Марковичу, потому прежде вовсе не ассоциировал себя с ним. Новое с интересом хотелось изучать, но птичья болезнь препятствовала во всем. Тогда то, Яков Маркович, и пожалел о сказанных ранее словах. Тем не менее, он не мог не то что отказаться от них, а просто постеснялся бы рассказать о своем недуге.

На одной из волшебных карет, предоставленных Казимиром Ивановичем, Яша поехал до депо. Его не покидало волнение, страхи о непринятии в коллективе, и, что гораздо страшнее – рассекречивание «агента». Ведь в таком случае рабочие могли бы распустить кулаки, устроив самосуд над парнем. Его прежде депрессивное состояние, ночью сменившее себя на бескручинное настроение, потихоньку возвращалось на своя. В мутном окне, как и прежде, виднелись красоты, но не было такого же восторга, какой парень ощущал, завидев город впервые. Яков перебивал все слова, высказанные под алкогольным опьянением, не осознанно краснел, ругая себя. Так же не покидали мысли, каков же обыкновенный рабочий, если Яшу доставляют на столь необычном средстве перемещения? Логично подумать, что человек, абсолютно не знакомый с местной культурой не справится с познанием столицы в одиночку, а тратить на него время некому. Так что, Казимир Иванович сделал на первый раз поблажку, не задумываясь о том, как его подопечный будет выкручиваться. Все-таки, даже если застукают – судить будут его же, ведь грозного хозяина боятся, не станут перечить.

Парня словесно выпнули из кареты, перед ним явилось небольшое кирпичное здание с железными дверями. Кучер мгновенно увез повозку, а Яша лишь печально наблюдал за ее удалением. Снова взгрустнул, затосковал по дому, но медленно поплелся к рабочему месту. Ох, как сильно ему не хотелось там находиться. Даже думал о том, чтобы дать волю эмоциям, бежать куда подальше. Как бы не так! Обещание матери – есть выше обещания самому себе. И уж если такой высокопоставленный человек как Казимир Иванович изволил его назвать мужественным, быть может оно так на самом деле? Не спеша, прогулочным шагом, он направился ко входу. Наконец выдался шанс на краткое время побыть одному. Солнце красиво выглядывало из-за туч, оно отливалось на высочайших окнах депо, отражалось, создавая иллюзию, будто внутри ничто иное, как тьма. Рядом чудесный парк с красивыми деревьями и клумбами, частично прикрывающий дома горожан. Он пробуждал внутри что-то теплое, напоминающее пусть и очень отдаленно, привычный глазу лес. Надежда на то, что однажды сможет прогуляться по нему зарождалась где-то глубоко внутри и стремительно прорастала вверх. От чего-то Яша даже вспомнил Марту Семеновну, предположил, что с оказаться там с ней было бы чудесно. Почему именно с ней? Сам не знал. Это была спонтанная мысль, не имеющая своих корней, внезапно появилась, и точно так же пропала.

Тяжелая дверь отворилась, оттуда вышли двое парней, на вид чуть старше самого Яши. Его плечи опустились, стал сутулиться и потупил взгляд. Пелена скованности накрыла парня, казалось, будто рабочие глядят на него совсем не доброжелательно, а их папироски в руках только придают пафоса. Вечно избегающего общества людей, сложно заставить в один миг, инда с секретным заданием, вести себя абсолютно раскованно. Ожидая насмешек, сложил руку в глубокий карман брюк, а второй сильнее натянул фуражку на скошенный лоб. Вдохнул по больше воздуха, ведь знал, что не может просто зайти, не завязав диалог. Глаз старался не поднимать. Ему безумно повезло, ведь один юноша, из которого так и лилось желание к общению, решил заговорить. Он явно не выражал негатива, но Яше все чудилось иначе.

– Что за диво? – громко произнес тот, состроив подобие улыбки. – Новая частичка нашего рабочего общества?

На щеках Якова появился румянец. Его трясло все сильнее, ведь если парни заметили на чем тот добирался – ему явно не поздоровится. Взглянул из-под козырька на двух ребят, кои с интересом того приняли. Они совсем не походили на Казимира Ивановича, но отдаленного напоминали жителей малой родины: длинные, не подходящие по размеру штаны на одном, на втором – такой же огромный комбинезон, оба в запачканных рубашках. Разговорчивый пытался стереть со лба копоть некогда белой перчаткой, но все четно.

– Так точно, – под сурдинку произнес Яша.

– Умеешь ли что? – втянулся в диалог второй.

– Учусь!

– Похвально. Я тоже пришел сюда без нужных знаний, жизни другой не было, – сознался, сбрасывая пепел. – Как звать то?

– Яков Маркович, – вспоминая краткую утреннюю беседу, решил, что иначе в городском обществе не обращаются. Рабочие засмеялись. Пришедший только сильнее смутился.

– Так, Яшка значит? – болтливый вернулся в разговор. – Будем знакомы! Я – Гриша. Просто Гришкой и зови, – Как перед грозным учителем Яша закивал головой.

– А я Зафар, – парень подал руку для знакомства, в ответ протянулась трясущаяся ладошка. – Или просто Заф. Ты главное не робей! Тут все свои, простые работяги. Знамо, есть и не очень доброжелательные люди. Но никто тебя не обидит.

На душе Яши стало теплее, обстановка несколько разрядилась, тот даже ощутил себя на нужном месте. Роль вживания шла по плану. Однако в силу своей доверчивости, где-то внутри для себя решил – Гриша с Зафаром явно не враги народа, о которых так увлеченно твердил Казимир Иванович. Про себя он даже подумал, что хотел бы видеть их среди своих приятелей. Как мы помним, подобные мысли посещали его, к несчастью, редко.

В ходе недолгого разговора Яша успел познакомиться с коллегами. Гриша, который балакал больше остальных, рассказал о своей семье, работе, даже немного ввел в курс дела о починке трамваев. Такие технологии были новы не только Яше, но и самим рабочим, учились не по дням, а по часам. В отличие от Зафара, болтливый имел какое никакое образование инженера. Он был громким, вечно перебивающим, но никогда не оглушающим, речь, от чего-то имеющая уральский говор, была приятна уху. Возможно предположить, что тот имел ораторский дар, или же когда-то удосужился его получить, но умалчивал эту историю. Другие люди считали его за выскочку, затычкой в любой бочке, но коммуникабельность была лишь чертой характера. Так называемый, инфант террибль, бахарь. Являясь полной противоположностью Яше не только внутренне, но и внешне, он только сильнее его привлекал. Белобрысые волосы, голубые глаза с зеленым отливом, кожа, как у аристократов, в сочетании с высоким ростом – Гриша наверняка был грезами многих девчонок. Но о своей невесте ни проронил и слова при знакомстве, ведь таковой у парня не было. Душевное одиночество разделял с ним не только Яша, но его второй новый знакомец.

Зафар казался гораздо более грамотным, но, когда парень с высоким голосом старался перебить, друг лишь делал вид, будто его вовсе не существует. Смуглый парень с такими же черными очами от чего-то очень худой, потому, затягивая на костлявом тельце посильнее ремень, был очень опечален, как ему не дают вставить и слова. Но нисколько не обижался, видать, привык к поведению товарища. Что еще больше поражало – о бытие своего коллеги рассказывал в том числе не сам. Из уст Гриши удалось узнать, что Зафар, как и сестра Яши, занимается поэзией, живет в переполненной семье с множеством маленький детей, а также любит рассуждать на различные философские темы. Все верно. Он не был мягкотелым и скромным, наоборот, не ощущал зазлобы с обидой к Грише лишь из-за приятельского настроя, воспитанности с каплей понимания. Вне дуэта его всегда слушали, приятный тембр и безэмоциональная подача притягивали людей, но рядом с приятелем тот превращался в тень знакомца. Не смотря на различные темпераменты, дружба их была крепка. Они дополняли друг друга, никак иначе.

После перекура парни сопроводили прибывшего внутрь рабочего пространства. Взгляду Яши предстало нечто абсолютно не вообразимое: вагончики, множество людей, будто извозюканных в саже, а каждое слово отражалось эхом по бетонным стенам. Представления о депо оказались глубоко попранными. Не смотря на величие здания, его стены совсем не походили на те, кои прежде видел в парадной или квартире Казимира Ивановича. Не смотря на оживленную атмосферу, депо выглядело крайне плохо, несколько походило на заброшенное. Облезшая краска и пыль, летающая в воздухе, бесспорно отталкивала, заставляя вернуться в реальную жизнь, где городские красоты пропадают, углубляясь в здание с обыкновенными рабочими. То, что удалось узреть прежде – лишь красивая оболочка Петрограда, так тщательно скрывающая свои изъяны. Кто-то сидел в выемках под трамваями, завинчивая что-то гаечным ключом, другие – едкой краской выводили на его наружной обшивке цифры. Слаженная работа кипела, а люди, не смотря на ранний час, когда сила человеческая обыкновенно на высоте, не выглядели по-настоящему воодушевленными своей работой, несколько измотанные. И вот парадокс! Никто не походил на Казимира Ивановича – впалые глаза с серыми синяками под ними, хлюпкие тела даже у достаточно пожилых мужчин, но мускулистые руки. Коллектив не встречал его с возгласами, никто не спешил приобщаться, а уж если бы Яше не посчастливилось познакомиться с Гришей и Зафаром, вероятно, никто даже внимания не обратил. Людей было мне не много, на вскидку, около 50-60 человек.

Гриша объяснил, что обычно задания раздает дежурный, но сегодня его от чего-то нет на месте, потому новые знакомцы стали для него наставниками. Пусть и без ярого желания участвовать в деятельности, Яша постарался вникнуть в суть работы. Была бы у него тетрадочка с пером в тот момент – обязательно записал все, ведь казалось, поток сумбурной информации осилить ему будет невозможно. Вентиляционная система, сцепной прибор, приемник… Все эти термины влетали в одно ухо, и из другого вылетали. Так или иначе, небольшой рассказ о депо с экскурсией произвел впечатление, но абсолютно не повлиял на его приобщение к делу.

– Смею предположить, нужно чувствовать ритм в такой работе? – застенчиво спросил Яков. – Пока я чувствую только то, как разлагаюсь внутри, видя столь тяжелый труд, – это была шутка, но звучала она совсем не весело.

– Как же! Покорячишься тут за десять копеек в день, и уже ни то что ритма и разложения, самого себя перестанешь ощущать, – это уже звучало более комично, поелику произносил это неугомонный Гриша, но одновременно горько.

Услышав это, в глазах Зафара будто сверкнула искра, внутри загорелся огонек. Он почесал щетину, а затем, пробурчав бог знает что, удалился. Гриша лишь махнул рукой, не объясняя причину действий друга.

Стоит отметить, пять копеек равнялись спичечному коробку, четыре – буханке хлеба, а целых двадцать пять – всего лишь сахарный мешок. С такими зарплатами рабочим депо действительно сложно было жить на широкую ногу, но цену деньгам Яша тогда не знал. Если чье существование отличалось от привычного, то ему казалось – человек, отнюдь, делает что-то не так. Так же он решил и о заработной плате. От чего же проблема работать больше и больше получать? Совершенно не мог понять, но был наполнен уверенностью в своих силах. Хотя парень не отличался лидерскими качествами, внутри него, як в большинстве юношей, всегда присутствовало желание соперничества с другими.

Наблюдая за уставшими рабочими, иногда обсуждающими между собой бытовые темы, хотел занять позицию в одной из небольших рабочих территорий под трамваями, понять, что представляет из себя столь сложная механика. Но его задание оказалось гораздо более тоскливым – уход за внешней частью вагона. Гриша показал где набрать воды в ведро, дал холодную тряпку с запахом, а сам, как и Зафар, удалился в другую часть депо. Озноб пробежался по телу Яши. В тот миг снова ощутил себя брошенным. Опуская руки в ледяную воду, безумно боялся за свои кости, ведь не раз слышал байки, как на деревне люди зимой в проруби полоская одежду, после всю оставшуюся жизнь мучались с ноющей болью. Размышляя об этой истории, дыханием стался согреть ладошки. Попросить кого-либо вскипятить самовар не считал возможным, ведь тогда, наверняка, рабочие станут над ним глумиться. Нежный и мягкий Яша тревожился, даже протирая пыльную обшивку, в неприятном ожидании, когда его кто-нибудь упрекнет в плохой работе. Детально, с огромным усердием избавлялся от любых пятен, даже от самых маленьких. По сравнению с фабричными рабочими, труд сей был неумолимо приуменьшен, ведь тот редко занимался подобным. Его деятельность, уход за избой, по обыкновению являлись женской работой, и он прекрасно это понимал. Спустя время кожа на ладонях начала замерзать, а небольшой ручеек, тянущийся по рукаву, все чаще попадал под рубаху. Сменить одежду не на что, а снять – повальная идея. К тому же на улице еще слишком холодно. Непроизвольно, парень зашмыгал носом. Глаза защипало. Вовсе ему не нравилась такая работа. Второпях протирал вагон, а после, нервно кидая тряпку в потасканное ведро, грел руки. Они уже совсем не походили на человеческие конечности, напоминали клешни настоящего краба.

Сзади послышались громкие шаги, эхом раздававшиеся по зданию. Испуганно оглянулся, а после засунул застуженные руки в тяжелые карманы, не хотелось показаться слабым перед новым знакомым. Зафар, чудилось, единственный сиял изнутри среди мрачного окружения. Он был погружен в себя, не обращая внимания на посторонних, махал каким-то листочком. Заинтриговавшись, Яков глядел на него как на иноземца. Казалось, будто парень сегодня вовсе не напрягался в отличие от остальных рабочих. Где-то внутри Яша даже забунтовал, но не дал себе волю то высказать.

– Замерз? – важничанье пропало с лица Зафара, тот заметил как парень трясется, а лицо, прежде имеющее смуглый оттенок, побледнело. Собеседник вновь смутился и опустил взгляд. – Быть может, перерыв? – в быстром темпе несколько раз покачал головой.

Они направились к выходу, а Зафар вновь рыскал в карманах брюк в поисках портсигара. Оба юноши все время оборачивались, глядели по сторонам, всматривались в лица. Яша делал это в привычку совей скованности, от чего же делал это второй – поначалу казалось неведанным. Меча искры, он вел за собой знакомца подальше от депо, ситуация накалялась, но простой мальчик из деревни был слишком доверчив, дабы заподозрить неладное. Его крохотная мечта сбылась, они очутились в самом парке неподалеку. Изнутри аллея выглядела гораздо более волшебной, нежели со стороны. Вокруг ни единой души. Слишком ранний час для прогулок. Компанию составляли лишь кроны деревьев с красно обрисованными кустами, над которыми явно не один час старались садовники. Потрясываясь, Яша чувствовал, будто с минуты на минуту кожа его рук и губ начнет трескаться. На улице не стояла истощающая жара, но морозной погоду с трудом можно было назвать. Тем не менее, почти на сквозь мокрый юноша ощущал каждое дуновение ветра. Достаточно прохладно для «водных процедур».

В тот же миг, абсолютно умиротворенный Зафар поджег сигару, а после безмолвно протянул остальные Якову. Не успев сообразить, парень взял папироску и неуклюже зажал между зуб. Прежде, как и к алкоголю, тот не имел табачных пристрастий, однако посчитал, что курение приобщит его коллективу. Каким образом, вероятно, вы сами понимаете. Каждый знал, как душевно мужчины любят говорить на перекурах, как часто делятся важной информацией вне рабочего пространства. И даже не смышленый в подобных вопросах Яша, ловко сообразил. Только легкие его были не готовы принять горькую отраву.

Зафар настолько сильно был увлечен своим загадочным листочком, что не заметил тяжелый кашель, последовавший за первой тяжкой курящего. Второму казалось все вверх тормашками – будто его нелепое поведение замечает не только приятель, но и каждый человек в квартале. Подобная эгоцентричность ни раз ставила перед юношей множество преград. Переминаясь с ноги на ногу, юный поэт все же набрался сил разрушить тайны своей работы и начал громко, выражая эмоции, расставляя паузы, читать:

Теряя день заднем, теряюсь и в ночи,

И пропуская день за днем, любуюсь прочим.

На что-же нам злостачные цари?

И кто же даст власть нам, рабочим?

Кто пухнет с голоду, кто умирает,

Но будет день, и будет час,

Несправедливость с ног сшибает,

А революционный дух все так же не угас.

Рифма совершенно не походила на то, что прежде приходилось читать Яше, но его вдохновило услышанное. Зафар излагал вкладывая душу, каждое его выражение звучало как крик о помощи, заставляя сердце стучать быстрее. Поразительно, но даже человек далекий от подобных вещей захотел одарить читающего аплодисментами. Ничего особенного не произошло, но парни чувствовали себя несколько приобщено к народным настроениям после прочтения. Однако, такие вещи нельзя громко говорить – увезут в дальние края. Оба знали, сейчас почтенные не находятся в людных местах, но оглядывались в страхе по сторонам. Пусто. Чувство преследования не отпускало. Они ощущали себя особенно двояко: скованно-патриотично, еже протестовать только внутри. Надо полагать, Яков не понимал сути стихотворения, но, как бы то ни было, ему казалось, что он так же причастен к всеобщему несчастью. Не на духовном плане. Нет. Кровью и слезами истязаемых годами народов, к коим тот был так или иначе причастен. От причин всех неурядиц с властью, как и от «революционного духа» был далек.

Изнемогающий в ожидании лестных комплиментов Зафар, наблюдал за реакцией. Ему было приятно такое внимание. Хотя Яша был достаточно скуп на высказывание мнений, собеседник видел вовлеченность и блеск глаз. От чего тот посчитал нового приятеля за приверженца строящейся системы – неизвестно. Быть может от простецкого вида, приправленного совершенно обыкновенной натурой, голосом, присущим только деревенским людям, а быть может почуял в нем «своего» человека. Если углубиться в пределы подсознания Яши, получится понять, что тот не был причастен к движению рабочего класса, как самый простой, недалекий человек.

– Это ты меня вдохновил, – уже более скромно, гораздо более обыкновенно, произнес Зафар. – А я, между прочим, редко вдохновляюсь! – гордо завершил похвалу, а собеседник в свою очередь покраснел. – Только никому не рассказывай, – Полушёпотом добавил.

– Сиречь, сорок пять плетей на каторжных работах? – с прежним румянцем вопрошал Яша.

– Тю! Измывание над телами несколько лет назад отменили. А вот каторгу пока нет.