Сезон прогулок босиком

Но она иногда задумывалась, не придется ли ей заплатить высокую цену за эту легкость. Не используют ли они друг друга, чтобы не искать то, чего действительно хотят? Может, с кем-нибудь еще ей будет лучше? Конечно, если Мишель ее уволит, проблем будет меньше. Она подозревала, что, оставшись без дома, утратит почти всю свою привлекательность для возможных бойфрендов.

– Ну и как? Нормально? – спросил он.

– Я знала, что она приедет, но все равно видеть ее было шоком.

– Мне очень жаль. Неприятная ситуация.

– Брось говорить об этом. Тут совсем нет твоей вины.

– Он мой брат.

– Я вышла за него замуж. Знала, какой он, но все равно стала его женой.

Она вышла за него, хотя за два дня до свадьбы застукала со своей лучшей подругой. Аллен тогда винил во всем Мишель, мол, она его соблазнила, а он не виноват.

Карли до сих пор помнила все до мелочей. В тот день она наконец-то купила фигурки для свадебного торта. Нашла их в антикварном магазине в Абердине. Из тонкого фарфора, чуточку старомодные. Но ей понравилось, как они смотрят друг на друга, взявшись за крошечные руки. Она купила их, принесла в свой маленький дом и тщательно помыла. Потом решила показать их Мишель.

Да, тот день она помнит до сих пор. Журавли были всюду. Они делали гнезда и громко орали, раздираемые птичьими гормонами. И день был солнечный – редкое событие на Северо-Западе.

Она зашла в отель, чувствуя себя там чужой. Они с Мишель только недавно помирились. Их дружба, такая крепкая когда-то, дала трещину. После яркого солнца ее глаза постепенно привыкли к полумраку приватной зоны, и Карли направилась через гостиную в спальню Мишель, ни о чем не думая, не постучав. Они лежали в постели, голые. Сплетение рук и ног.

Сначала она не поверила своим глазам. Она стояла, держа в руках фигурки, и не могла понять, почему стало так плохо. Словно видела сон, в котором стулья стоят на потолке.

Потом расплывчатая картинка сфокусировалась, и Карли поняла, что случилось. Что ее предал человек, которому она должна была доверять больше всех на свете. Предал с Мишель – уже разрушившей почти все, что у нее было.

Аллен вскочил и бросился к ней. С возбужденным, влажным пенисом и всклокоченными волосами.

– Карли, пожалуйста, прости. Это случайность.

Она помнит, как он говорил что-то еще, умолял. Обвинял во всем Мишель, а та сидела на постели с равнодушным лицом. Карли ждала – не объяснений Аллена, а что скажет Мишель. Через некоторое время она и сказала.

– Ты бы шла домой.

Вот так. Четыре слова. Ни объяснений, ни извинений. Просто «ты бы шла домой».

Карли убежала прочь.

Через два дня она вышла замуж за Аллена. Потому что так было проще, чем глядеть правде в глаза. Потому что она боялась остаться одна. Забавно, что она в конце концов одна и осталась.

– Ты со всем разберешься, – сказал ей Роберт. – Вы с Мишель были подругами. Вам надо поговорить по душам, и вы снова помиритесь.

Она кивала, потому что так было проще, чем сказать правду. В том, что Карли была пострадавшей стороной, а Мишель, казалось, приехала домой ради мести.

* * *

Мишель вошла на кухню отеля и вдохнула аромат корицы и кофе, смешанный с сытным запахом бекона. У нее потекли слюнки, и ей впервые за несколько месяцев захотелось есть.

Кухня изменилась – стала больше, в ней прибавилось окон, но плита была прежняя, с восемью горелками. За ней правила Дамарис, рявкая команды официанткам и помощницам.

Мишель наблюдала, как повариха посыпает омлеты своими секретными приправами и переворачивает оладьи. К омлетам добавлялись нарезанные кубиками овощи и сыр, а ежевика добавлялась ко всему. Тосты потрескивали, соковыжималка жужжала, тарелки стучали, и все это сопровождалось криком «Новый заказ!».

Голова ее болела почти наравне с бедром. После вчерашнего, когда было слишком много водки и слишком мало еды. Но сейчас она глядела на Дамарис, и боль отступала на задний план. Здесь, в этом хаосе, она наконец-то поняла, что вернулась домой.

– Последний заказ, – крикнула Дамарис, со стуком поставив еще одну тарелку.

Мишель взглянула на часы. Почти девять. В это время года и в середине недели посетители завтракают рано, многие едут потом на работу. Обычно они погружены в свои мысли, строят планы и обдумывают предстоящие дела.

– Доброе утро, – поздоровалась она, когда Дамарис выключила горелки.

Повариха повернулась и прижала руку к груди.

– Когда ты пришла?

– Несколько минут назад.

Дамарис поспешила к ней, вытирая руки о белый фартук.

– Как я рада тебя видеть, – сказала она, прижимая Мишель к себе. – Ты голодная, – заявила она, отстраняясь. – Конечно, голодная. Как же иначе? Я приготовлю сейчас твое любимое.

– Не надо! Не хлопочи.

Темные брови поварихи поднялись над оправой очков.

– Ты думаешь, я не помню, что ты любишь? Сядь.

Мишель захромала к столешнице и села на табурет. Дамарис налила кофе и подала ей, потом посмотрела на лежавшие перед ней продукты.

– Ты не ночевала в отеле, – сказала она, нарезая коричный хлеб. – Я спрашивала.

– Мне не хотелось. – Это была почти правда. – Странно возвращаться назад.

– Это потому что ты слишком долго ждала. О чем ты только думала? Десять лет! За все это время ты не могла приехать повидаться со мной?

Мишель не ответила. То, что она не приезжала, не имело никакого отношения к Дамарис – дело было в Карли и Бренде.

– Что ты думаешь о здешних переменах? – спросила Дамарис, взбивая яйца.

– Их тут больше, чем ты говорила. Весь отель изменился.

– Я не хотела тебя расстраивать. Карли предложила, а твоя мать взялась за дело. Подрядчик был из Сиэтла. Бренда не стала нанимать местных. По-моему, она спала с ним.

– Моя мать?

– Он использовал ее, если хочешь знать. Новая крыша и переделанная кухня видишь какие? Мне даже было жалко ее. Он уехал, как только закончил работы, и больше носу не показал. Так не везло ей с мужиками. – Она посмотрела поверх очков. – Как я сказала, мне было жалко ее.

Мишель не смогла обнаружить у себя даже капли сочувствия.

– Зря она все затеяла. Отель не нуждался в переделке. Он вообще не принадлежал ей. Она не имела права.

– Думаешь, это остановило бы ее?

– Нет.

В голове снова запульсировала боль. В бедре она никуда и не девалась. Мишель следовало бы принять обезболивающее, которое дали ей доктора, но ей не нравилось, как она себя потом чувствует. Чокнутой.

Кстати, какая ирония. Она без проблем разрушала свое здоровье водкой, но отказывалась принимать обезболивающие. Конечно, если разобраться, это противоречие было крупицей по сравнению с хаосом в ее голове. Она чувствовала, что вот-вот превратится в «интересный случай» для какого-нибудь медицинского журнала. Или у нее просто мания величия?

Дамарис поставила перед ней тарелку. Французский тост из коричного хлеба с сосиской. И рядом ежевика.

– Неужели? – спросила она, рассеянно тыча вилкой в одну из ягод.

– Традиция такая. – Дамарис усмехнулась.

Потому что тут, на Ежевичном острове, к любым блюдам подавалась ежевика. В детстве отец в шутку говорил Мишель, что им еще повезло; было бы хуже, если бы они жили на острове Брокколи или на Шпинатном. Она вспомнила, как смеялась тогда над отцовской шуткой, а потом вздохнула и попыталась вспомнить последний раз, когда что-то показалось ей хоть немножко смешным.

Она отрезала маленький кусочек французского тоста. Края приятно хрустели, корица просвечивала сквозь слой яйца. На языке все смешивалось, подслащенное кленовым сиропом. И сам хлеб, легкий, но сытный, тоже радовал нёбо.

Многие считали, что больше всего запоминаются запахи, а для Мишель это был вкус. Она помнила его, хотя в последний раз ела такой завтрак, как ей казалось, тысячу лет назад. Помнила, где она сидела, о чем они говорили тогда за столом. Дамарис приготовила ей точно такое же блюдо в самое первое утро, когда только что устроилась на работу в отель.

– Боже, какая ты мастерица!

– Уж я-то точно такая, как и была, – засмеялась Дамарис.

Она налила себе кофе, подвинула поближе табурет и стала смотреть, как Мишель завтракает.

Мишель разделалась с французским тостом и взялась за сосиски. Они были такими же, как она помнила; их делали фермеры на севере острова. Напоследок она съела ежевику.

– Ягоды из Чили? – спросила она. На острове они еще не созрели.

Дамарис вытаращила глаза.

– Тсс! Это практически святотатство. Все, что мы подаем, местное.

– Ты такая врушка. Мы разве так говорим?

– Нет, но люди так считают.

– Сейчас лишь первая неделя мая, на улице всего десять градусов. Никто и не поверит, что они местные.

Дамарис шмыгнула носом.

– На том конце острова есть оранжерея.

– Так она размером с эту кухню. Там поместятся два куста, не больше.

– Все равно. – Дамарис отхлебнула кофе. – И что же теперь?

Повариха явно спрашивала не о том, собирается ли Мишель отнести тарелку в раковину.

– Я возвращаюсь к своей прежней упорядоченной жизни. Буду управлять отелем, как когда-то.

– Ты не справишься в одиночку.

Мишель посмотрела на нее. Может, Дамарис слышала про их вчерашний конфликт с Карли?

– Отель стал больше, – продолжала повариха. – Тридцать комнат. На носу лето. Ты сама знаешь, что это такое.

Да, толпы туристов, набитый отель.

Я уволила Карли.

Мишель мысленно произносила эти слова, взвешивала их, наслаждалась удовлетворением, которое они ей доставляли.

Действительность будет другой, подумала она, сжимая кружку. Будет тяжелая работа от зари до зари. С ее больным бедром и физиотерапией, не говоря уж о том, что лестницы станут для нее кошмаром. Дамарис права. Одной ей не справиться.

На самом пороге летнего сезона она просто не найдет себе хорошего помощника. Так что, несмотря на свое огромное желание, она понимала, что увольнять Карли просто глупо.

– Считаешь, я должна ее оставить?

Не нужно было и пояснять, о ком речь.

Дамарис пожала плечами:

– Пока да. Она не хочет уходить. У нее тут дочка. Габби. Между прочим, милая девчушка.

Дамарис всегда была ее союзницей. Мишель импульсивно протянула руку через столешницу из нержавейки и сжала руку поварихи.

– Я скучала по тебе.

– Я тоже скучала.

Дверь распахнулась, и на пороге появилась темноволосая женщина чуть моложе Мишель. На ней была розовая блузка, заправленная в черные брюки. Волосы были завязаны на затылке.

– Изабелла, иди сюда. Это Мишель. Мишель, это моя невестка. Изабелла замужем за Эриком.

Мишель улыбнулась:

– Так он наконец женился? Просто не верится.

– Четыре года назад, – сообщила Изабелла.

Мишель вспомнила, что Эрик не видел смысла заводить себе подружку. Зачем ограничивать себя одной женщиной? Пару раз он подбивал к ней клинья, один раз даже вытащил пенис. Она тогда впервые взглянула на мужской член, и у нее невольно вырвалось: «Серьезно? Так вот из-за чего все с ума сходят!» Ее восклицание не только остановило его, но и отбило всякую охоту приставать к ней.

– Поздравляю, – сказала она Изабелле, надеясь, что Эрик одумался и стал хорошим мужем.

– Спасибо.

– У них есть ребенок. Маленькая девочка.

– Какая хорошая новость.

Повисло неловкое молчание.

– О’кей. Рада была познакомиться. – Изабелла повернулась к свекрови. – Все посетители ушли. Я закрываю обеденный зал. Вернусь в четверть двенадцатого.

– Ладно, увидимся.

– Пока, – сказала Изабелла и ушла.

– Она тут старшая официантка. Обслуживает завтраки и ланчи, – сказала Дамарис. – Ей так удобно. Она может немного заработать и быть дома с ребенком.

– Хорошо.

Мишель понимала, что ей надо задавать вопрос за вопросом, входить в курс дела. Она вернулась. Но внезапно она поняла, что не может общаться с людьми, хотя это самая простая часть ее работы. Ей хотелось забиться куда-нибудь в маленькую комнатку, где она почувствует себя в безопасности. Где все знакомо.

Она встала и протянула руку к посуде.

– Оставь, – сказала Дамарис. – Я уберу.

Мишель обошла вокруг стола и обняла женщину, которая всегда заботилась о ней.

– Спасибо, – прошептала она и поцеловала Дамарис в макушку.

– Добро пожаловать домой, Мишель. Я так рада, что ты вернулась.

– Я тоже. – Вроде бы.

Она захромала к двери, ведущей в ресторан. Оттуда она пойдет в отель и подумает, что делать дальше.

– Мишель?

Она замерла и оглянулась.

– Я горжусь тобой. – Дамарис улыбнулась.

Мишель почувствовала, как у нее перехватило горло.

– Спасибо.

Глава 5

Кабинет матери, а теперь ее кабинет, был одним из немногих мест, оставшихся в прежнем виде. Мишель села в старое деревянное кресло и усмехнулась, услышав знакомый протестующий скрип. Кресло было старше ее, его купили на какой-то распродаже офисной мебели много-много лет назад. Как и письменный стол, оно было поцарапанным и старомодным, но вполне исправным.

«Компьютер относительно новый, возможно, за последние десять лет его меняли не один раз», – подумала она, нажимая на кнопку пуска. Хотя у нее в Афгане комп был поновее.

Стену за ее спиной всю до самого потолка занимали книжные полки. На них десятки лет пылились массивные бухгалтерские книги. Запах старой кожи и хрупкой от времени бумаги успокоил ее. Здесь, глядя на акварельный рисунок отеля, каким он был раньше, и на знакомый плетеный коврик под ногами, она почувствовала себя почти дома.

В пятидесятые ее только что поженившиеся дед с бабкой неожиданно получили наследство и сразу купили этот отель. Тут родился и рос отец Мишель, а потом и она сама. Три поколения Сандерсонов оставили свои следы в этом старом доме. Мишель никогда и не собиралась жить где-то еще.

Десять лет назад некоторые чрезвычайные обстоятельства – ну хорошо, чувство вины – заставили ее пойти в армию. Через одиннадцать месяцев ее отправили за океан, и в конце концов она оказалась в Ираке. Работа в службе снабжения занимала у нее много времени. Она знала, что приносит пользу, и поэтому просилась в командировки еще два раза.

Свой отпуск она проводила в Европе, почти три недели путешествовала по Австралии, видела Великую Китайскую стену. Но вообще-то она была готова к тому, чтобы жить прежней жизнью. Будь ее воля, она больше никогда не уезжала бы с острова.

Переключив внимание на экран, Мишель кликнула на иконку отеля. Компьютер тут же потребовал пароль. Хоть железо и меняли, но софт, скорее всего, оставили прежний. Мишель ввела старый пароль и без проблем открыла сайт отеля, посмотрела бронирования и электронный реестр платежных документов.

Взглянула на даты и нахмурилась. Все записи резко оборвались три месяца назад. Что за…

Смерть ее матери, вот что. Бренда вела бухгалтерский учет. Вероятно, только она пользовалась компьютером и не допускала к нему Карли. Что это означает? Что ни один счет не оплачен? Она помнила, что у Карли много недостатков, но безответственность среди них не числилась.

Она посмотрела на лежавшие на столе бумаги. Стала искать пачку счетов, но вместо этого обнаружила блокнот, а в нем записи, сделанные аккуратным почерком:

17 апреля. Вода. $237.18

Записи велись три месяца и включали две ежемесячные выплаты по кредиту на разные суммы. Изучая их, Мишель узнала почерк Карли. Значит, она все-таки платила по счетам, но вручную. Почему она не пользовалась компьютером? Не знала как или не считала себя вправе это делать?

Мишель порылась в ящиках и нашла чековую книжку. В глаза бросился почерк матери – неровные каракули, контрастировавшие с мелкими, аккуратными записями Карли. Мишель глядела на цифры и видела их форму, а не суммы. Она задержала дыхание и приготовилась к неизбежному.

Вдох, выдох, и вот оно.

Глухой стук автомобиля, врезавшегося в скалу. Вина. Она ударяла в нее со всех сторон, заставляя ежиться на стуле. Завтрак превратился в желудке из приятной пищи в нечто тяжелое.

Угрызения совести смешались со стыдом, но эмоции были эфемерными. Потому что она не ладила с матерью, потому что та, другая женщина злилась на нее за вещи, за которые не может отвечать подросток. В глубине души Мишель радовалась, что ее не было тут, когда умирала мать. И понимала, что нехорошо радоваться этому.

Нет, Бренда была не одна. Рядом с ней была Карли, «поистине любимая дочь», как Бренда называла ее в своих редких имейлах. Но ведь Карли не член семьи.

Мишель ясно понимала, что причиной вины была неоднозначность ситуации, но легче ей от этого не становилось.

«Сосредоточься», – приказала она себе. Похмелье проходило, и головная боль осталась лишь фоновым шумом. Кто знает, какие финансовые потрясения пережил отель за десять лет. Нужно покопаться в цифрах и продумать план. Армия была хорошей школой: теперь она классный специалист в логистике.

Она взялась за мышку, но тут зазвонил телефон. Резкий звук прорезал тишину и заставил Мишель вздрогнуть. Сердце тут же учащенно заколотилось, а тело мгновенно покрылось холодным потом. К боли в бедре присоединился страх, ей захотелось нырнуть под стол. Но вместо этого она взяла трубку.

– Сандерсон, – сказала она по давней привычке, хотя скорее процедила сквозь зубы.

– Тут звонок по первой линии. Эллен Сноу из банка «Сбережения и кредиты».

Карли говорила спокойно. Неужели Мишель лишь померещилось, что вчера она уволила ее? Значит, она зря радовалась?

– Ты еще здесь?

– Похоже на то. Ты примешь звонок?

Вместо ответа Мишель ткнула пальцем в горящую кнопку, отключила Карли и перешла на первую линию.

– На связи Мишель Сандерсон. Чем могу быть полезна?

– Мишель, как я рада слышать твой голос. Я Эллен Сноу из банка. Не знаю, помнишь ли ты меня.

Мишель откинулась на спинку кресла.

– Мы учились в одной школе.

– Правильно, – засмеялась Эллен. – Я была на год моложе тебя, а мой брат Майлс – на год старше.

Мишель смутно ее помнила. Блондинка, кажется. Нордический тип. Майлса знали все, Эллен не очень.

– Я помню, – скорее из вежливости ответила она.

– Просто хочу сказать: по-моему, то, что ты делала, замечательно. Ты служила нашей стране. Возможно, это звучит странно, но спасибо тебе.

Мишель открыла рот, но потом закрыла его.

Что на это ответить? Причины, по которым она пошла в армию, были далеки от альтруизма и патриотических мотивов, а теперь она вернулась и хотела наладить нормальную жизнь, сделать вид, будто ничего не случилось. Едва ли ее действия заслуживают таких восторженных слов.

– А-а, не стоит благодарности.

– Ну, раз ты вернулась домой, я полагаю, ты будешь сама управлять отелем?

– Да.

– Хорошо. Как тебе, возможно, известно, наш банк располагает двумя закладными на отель. – Эллен сменила тон с дружеского на деловой. – Нам нужно поговорить об этом как можно скорее. Тебя устроит десять тридцать?

Вторая закладная? Когда это случилось? Во всяком случае, это объясняет второй ежемесячный платеж, но почему?

Мишель закрыла глаза и увидела новую крышу, расширенный ресторан – и мысленно выругалась. Мать управляла отелем – и вот первый подарочек от нее.

– Сегодня утром в десять тридцать?

– Да, у меня будет в это время окошко.

Как будто у Мишель больше не было никаких дел.

– Я приеду.

– Буду ждать.

* * *

Банк «Сбережения и кредиты» стоял в центре городка. Процветавший в былые времена деловой квартал теперь заняли магазины и рестораны, которыми пользовались чаще туристы, чем местные жители. Фирмы, обслуживавшие местных, были вытеснены из центра. И только кирпичное здание банка с деревянными полами и муралом 1940 года как стояло почти сто лет на своем месте, так и осталось стоять.

Мишель поставила машину возле банка и вошла в стеклянные двери – одну из немногих уступок новым временам.

У входа не было охранника, и, если бы она игнорировала висевшие на стенах камеры, ей могло бы показаться, что она снова перенеслась в свое детство и пришла в банк вместе с отцом.

Перед окошком кассы стояла немолодая женщина. Других посетителей, кажется, не было. Мишель обвела взглядом кабинеты, тянувшиеся вдоль стены, и направилась к деревянной двери со стеклом, на которой было имя Эллен.

Постучалась в приоткрытую дверь.

Эллен подняла голову, улыбнулась и встала.

– Мишель, большое спасибо, что ты пришла. Как дела?

– Спасибо, нормально.

Она зашла в маленький кабинет, изо всех сил стараясь не хромать. В отеле ее футболка и штаны карго казались нормальными, но тут, рядом с Эллен, она почувствовала себя оборванной нищенкой.

Эллен была такой же стройной, как когда-то в школе. Длинные светлые волосы до плеч. Слегка подкрашенные газельи глаза. Жемчуг, вероятно настоящий, поверх светло-зеленой «двойки». Низкие каблуки и черная прямая юбка до колен дополняли образ «я сотрудница банка, мне можно доверять».

Мишель села на предложенное место, пытаясь вспомнить, причесала ли она утром волосы. Душ она приняла, так что была чистой, но ее единственной уступкой в плане ухода была чистка зубов.

– Я так огорчилась, когда узнала о твоей матери, – деликатно сказала Эллен, дождавшись, когда Мишель усядется, потом снова заняла свое место за столом и наклонилась вперед. – Представляю, как тебе было тяжело. Я слышала, что тебя тогда же и ранило. Как несправедлива судьба, верно?

– Да, ты права.

– Утрата близкого человека и ранение. А теперь еще и это. – Она кивнула на тонкую файловую папку, лежавшую перед ней.

– Что ты имеешь в виду?

Мишель разглядывала закрытую папку.

Ее собеседница сжала губы, словно обдумывая свои слова.

– У тебя уже была возможность оценить финансовые дела отеля?

Мишель пожалела, что оставила бутылку водки в мотеле. Иначе она бы сделала глоток прямо сейчас.

– Нет, я только приступила к этому, когда ты позвонила.

– Тогда позволь мне быстро ввести тебя в курс дела. – Она открыла папку. – Я ужасно огорчена, что именно мне приходится говорить тебе об этом. Жаль, что этот разговор нельзя отложить. – Она помолчала.

Мишель показалось, будто что-то ползет по ее коже.

– Говори все как есть.

– Отель в тяжелой ситуации. На мой взгляд, сейчас не время говорить об этом. Я знаю, что ты только что вернулась домой и тебе нужно время осмотреться и войти в курс дела, но у нас все определяет совет по кредитам. Новые правила такие строгие. Раньше у меня было больше влияния. Извини, тут и моя вина тоже.

Возможно, это все недосып. Мишель готова была поклясться, что Эллен только что объяснила ей ситуацию, но она все равно ничего не поняла.

– О чем ты сейчас говоришь?

– О кредитах для отеля. Тут два кредита, и оба просроченные. Боюсь, что речь может идти об аресте собственности.

Мишель вскочила, игнорируя мучительно острую боль в бедре.

– Что? Это невозможно. Как ты вообще можешь говорить об этом?

– Боюсь, что могу, так как это правда. Три последних платежа сделаны вовремя, но они касались только текущих сумм. По обоим кредитам были многомесячные просрочки. Со штрафами и процентами.

Мишель снова села. Боль в бедре растекалась во все стороны, словно лучи солнца. Она прожигала насквозь и не давала сосредоточиться.

– Мы владельцы отеля. Возможно, моя мать взяла кредит, чтобы оплатить ремонт. Но какая там сумма?

Эллен протянула ей листок с двумя непогашенными остатками кредитов. Они составляли почти полмиллиона долларов. Сумма просроченных платежей была почти тридцать тысяч.

Мишель уронила листок на стол и шумно втянула воздух. Это какой-то бред. Невозможно. Даже ее мать не могла быть такой безответственной.

– Думаю, что большая часть денег ушла на перестройку, – осторожно заметила Эллен. – Об умерших не говорят плохо, но Бренда тратила деньги слишком легко. Платежи по первому кредиту часто запаздывали. Когда она обратилась ко мне с просьбой о втором кредите, я даже сомневалась, одобрит ли его комитет. Мне буквально пришлось их уговаривать. – Она вздохнула. – Поэтому я отчасти тоже виновата. Догадываюсь по твоей реакции, что ты ничего не знала об этом.

– Нет. Она ничего мне не говорила. Отель находился в доверительном управлении, пока мне не исполнилось двадцать пять. К тому времени я уехала, и мать продолжала вести дела.

«И довела их до ручки, – с горечью подумала Мишель. – Интересно, сколько денег она потратила на себя. На наряды и украшения. На новые тачки».

Все это просто не укладывалось в голове. Да, увидев перестроенный отель, она подумала, что ей предстоит разбираться с задолженностями. Но не могла и предположить, что все так ужасно.

– Что же теперь будет? – спросила она.

– Зависит от тебя. Твоя семья много лет занималась этим бизнесом. Конечно, тебе будет трудно отказаться от него.

– Я не собираюсь продавать отель.