Отчаянные подружки

– Да, это я. Спасибо, что позвонили. А можно я с подругой приеду? Спасибо, будем.

Она положила трубку в сумку и посмотрела на меня как-то обреченно. Мне тогда показалось, что она испугалась.

Звонил референт Черных, чтобы пригласить Алевтину на юбилей шефа. Владимиру Ивановичу стукнуло пятьдесят. Алька значилась в числе Юлиных гостей.

На дворе заканчивался сентябрь, и я неожиданно подумала, что, значит, по гороскопу Владимир Иванович – Весы. Знак был хороший, с моей точки зрения, потому что подходил мне, а не Альке, которая была Овеном. Зная, что такие глупости мою подругу с толку не собьют, я все же спросила:

– И что ты будешь с ним делать, он же Весы?

– А мне не он нужен!

Я похолодела:

– Ты хочешь развести Валентина с Юлькой?

– Не сразу…

– Алевтина,– тщетно пыталась втолковать подруге я,– я понимаю, если бы Юля была здоровым человеком, но она инвалид! Она не соперница тебе.

– Не нагнетай,– отмахнулась подруга.

Взгляд у нее сделался рассеянный, отвечала на мои вопросы она как попало, по-моему, не слышала совсем. Когда мыслительный процесс у нее закончился, а длился он по Алькиным меркам вечность – минут пять, Алевтина Сумрай объявила, что она все уже спланировала, главное теперь – чтобы я ее не подвела.

– Аля, а при чем здесь я?

– А при том.

И Алька открыла мне стратегическую задачу: именно мне предстояло отвлечь на себя и обаять Черных. Тактический прием был старым как мир: наивная девочка, то есть я, должна попасть на глаза овдовевшему много лет назад оружейному барону. Он разглядит в ней, то есть во мне, что-то такое, от чего его душа моментально затоскует, и он поймет, что только со мной должен провести остаток своих лет, а лучше – дней.

Алька уже создала образ и даже подобрала мне мысленно наряд «а-ля Коко Шанель», женщина-мальчик. Ее не смущало, что Коко была жгучей брюнеткой, а я – бледной и светлой блондинкой, но это не главное.

Я еще могла согласиться с нарядом, но с ролью, которую мне предстояло сыграть, согласна не была, и пыталась сопротивляться, хотя сопротивляться Альке – все равно, что сопротивляться природному явлению.

– Вась, ты же видишь, я измучилась, я не сплю, не ем (все это была голая выдумка, Алька храпела в соседней комнате так, что мешала спать мне, и ела она с аппетитом, я сама видела), может, Валентин не стоит вовсе моих мук? Но это же нужно проверить, а? Что же мне теперь, всю жизнь по нему сохнуть? Ты хочешь, чтобы я в мумию превратилась?

Насчет сохнуть я бы тоже постеснялась. Где Алька, похожая на Ирину Отиеву в молодые годы, а где мумия. Долго нужно сохнуть. И я упиралась, сколько могла. Но тут Алевтина разревелась, что случалось за нашу с ней почти двадцатилетнюю дружбу только один раз, когда двое придурков отняли у нее велосипед и сделали на нем пару кругов вокруг дома. Алька орала, как резаная, из глаз ее сыпались крупные, как горох, злые слезы, так, что в конце истории придурки купили ей мороженое, лишь бы она заткнулась. Сейчас Аля плакала так жалостливо, что я сдалась.

– Ладно, рассказывай, что нужно делать.

– Да ничего! – вытерев пухлые щечки, оживилась подруга.

– Что, совсем ничего?

– Почти. Мы оденем тебя, как договорились, ты будешь скромной пай-девочкой, будешь сидеть одиноко в углу, а он, как хозяин вечера, заметит твою печаль и станет тебя развлекать.

– А если не заметит, а если не станет?– вредничала я.– Или, что еще хуже, кто-то другой заметит и станет? Тоже мне, нашлась Зигмунд Фрейд. Откуда ты вообще можешь знать, как он реагирует на одиноких скромных, всеми забытых девушек? Это полный бред, Аля, я тебя прошу, приди в себя.

Никакие доводы на Алевтину не действовали. Естественно, зачет по гражданскому праву она завалила.

До дня рождения Черных оставалось три дня. Эти дни я запомнила как самые ужасные из всех лет, проведенных бок о бок с Алевтиной Сумрай.

Алька таскала меня по бутикам и магазинам, подбирая наряды мне и себе. Я сбросила три кило, стерла пятки и порвала две пары колготок, а подходящих нарядов все не было. То размер был не тот, то цвет, то ткань, то цена, в общем, задуманное не осуществлялось, и я стала надеяться.

Надеялась я зря. Мало того, что мне пришлось тащиться на чужой праздник, так еще и в платье, купленном на Новый год. Оно было вполне приличным, в меру скромным, в меру стильным: бархат, шерсть и шифон. Нитка жемчуга, замшевые туфли под цвет платья – вот вам и вся Коко Шанель.

Алька, не жалея сил, готовилась к встрече с любимым, не забывая подлизываться ко мне.

Три оставшихся до юбилея дня она сама стояла у плиты, когда мы не носились по магазинам. Заваривала утром чай, потому что я не пью кофе, покупала мой любимый сыр к завтраку, на ужин готовила что-нибудь легкое, салаты все заправляла растительным маслом. Не знаю, как мне, а ей это пошло на пользу. Строгое платье нежного молочного цвета, которое она себе купила по случаю пятидесятилетия Черных, сидело на ней изумительно, подчеркивало и, в то же время, сглаживало округлости.

Чем ближе подходил день рождения Владимира Ивановича, тем больше я нервничала.

Представить себе, что нас ждет, если гениальный план Алевтины сработает, я не могла, хоть и старалась. Утешало одно: соблазнять мужчин я не умела. Не потому, что у меня не было опыта, хотя его действительно не было, но в основном потому что мне это занятие казалось не интересным и диким. Да и что значит, соблазнить мужчину? Затащить его в постель? Или в загс? То есть, главный вопрос, который меня при этом терзал: а смысл? Ни в загс, ни в постель с Черных я не хотела. Тогда зачем все это нужно? А если нужно, то почему так хлопотно?

С мужчиной вообще хлопот не оберешься. Если соблазнишь первый раз, то придется соблазнять его всю оставшуюся жизнь. А когда заниматься карьерой и детьми? Я была уверена, что если нет настоящей любви, то никакие ухищрения не помогут, соблазняй, ни соблазняй. Одной женщине приходится все время держать себя в форме, следить за лицом, руками, ногами, весом, а муж так и стреляет глазами по сторонам. А другая никаких усилий не прилагает, а любимый, как пуговица, всегда при ней.

Вся эта путаница у меня в голове и удерживала меня от многих соблазнов, в том числе и от мужчин. Мужчины тоже обходили меня стороной, видимо, я не умела держать свои мысли при себе. Зато у Алевтины в голове все было ясно и определенно, она видела перед собой цель и шла к ней.

Платье и туфли были куплены, украшения ждали своего часа, и Алька с утра перед юбилеем Черных отправилась в салон. Там ее мыли, скребли, гладили, обертывали в шоколад, массажировали, но вышла она из салона все такой же Алевтиной Сумрай, только с маникюром и педикюром, которого, кстати, никто не увидит, если только специально не показать. По всему было видно, что именно это она и собиралась сделать, то есть показать Валентину свой педикюр.

Меня все это время занимал один вопрос: как она это сделает, в смысле как Алька будет соблазнять Валентина на глазах у его супруги и ее грозного отца?

…Когда мы подъехали с Алькой к загородному дому, в котором Черных устраивал прием, мне показалось, что мы идем на эшафот. Вот сейчас мы пройдем сквозь строй стражников, потом поднимемся по лестнице на помост, толпа останется внизу, а впереди только плаха с палачом.

Палач был на месте. Плаху где-то маскировали до поры, до времени.

Сентябрь был солнечным, теплым. Участок, на котором находился дом, был огромным, с него открывался вид на речку. Черных стоял на высоком полукруглом крыльце усадьбы, широкоплечий, мощный, в светлом костюме, и встречал гостей. Волосы цвета «перец с солью», непроницаемый взгляд, ни намека на улыбку на загорелом лице.

Слева от него находился столик с фужерами и бокалами, официант тут же предлагал прибывшему напитки, тут же вручались букеты и подарки юбиляру, которые он откладывал направо, на другой столик.

Взглянув на Черных, я подняла к небу глаза и попыталась понять, как это Альке только пришло в голову, чтобы я его соблазнила. Он замораживал все живое вокруг себя в радиусе километра. Солнце пряталось, птицы замолкали, поднимался ветер. Как в «Слове о полку Игореве» перед битвой с татаро-монголами.

Алевтина произнесла какие-то слова, клюнула юбиляра в щеку, и тут же отошла, обшаривая взглядом толпу. Я, как парализованная, стояла столбом на ступеньках, глядя себе под ноги. Ноги не слушались.

Сзади напирали вновь прибывшие, а я не могла преодолеть несколько ступенек вверх. Владимир Иванович ждал. Мой страх его забавлял.

– Девушка, – позвал он меня.

– Здравствуйте,– пропищала я.

– Здравствуйте. Вы подруга Алевтины?

«Вежливый палач»,– подумала я и кивнула головой, стараясь не смотреть в его сторону.

– Поднимайтесь, проходите, я пока сыт и закусывать гостями буду не скоро, – подбодрил меня хозяин дома.

Я дотянула до официанта, схватила фужер с шампанским, прошмыгнула в дом и забилась в угол под лестницей на второй этаж, в зарослях редких растений. Мне повезло, здесь было уютно, стояла кушетка в стиле «ампир», а через остекленный фасад дома открывался отличный вид на лужайку, заставленную накрытыми белоснежными скатертями столами. На лужайке сновали официанты, музыканты, осветители и пиротехники.

Мне нужна была пауза для осмысления увиденного. Прижавшись спиной к спинке кушетки, будто в ожидании атаки противника, я поискала глазами подругу. Она мелькала среди гостей, и я стала с любопытством следить за ее передвижениями. Видно было, как Алька прокладывает себе путь к жене Валентина, Юле.

Юлина коляска стояла как раз на пути к столикам, и гости, отходя от юбиляра, натыкались на инвалидное кресло. Мужчины прикладывались к ручке, женщины что-то щебетали, я не слышала, что, только видела, как они фальшиво улыбаются. Светский раут, черт бы его побрал.

Все происходящее вгоняло меня в тоску, мне даже не надо было прикидываться сиротой казанской, я себя ею ощущала. Очень хотелось исчезнуть с этого приема, оказаться дома, на диване под пледом и открыть учебник по криминалистике, чтобы приготовиться к семинару. Ну чем я могла быть полезной своей подруге в таком состоянии? Конечно, ничем! Фужер мой опустел, и когда мимо проплывал официант, я протянула руку и схватила следующий.

Шампанское не сделало меня смелее. Я по-прежнему торчала в зимнем саду под лестницей, начисто забыв об Алькиных планах и своем ответственном задании. Я даже ни разу не смогла себя заставить посмотреть в сторону Черных, какое уж там соблазнение!

Гости съехались, началась суета вокруг столиков. Я видела, как Алевтина крутила головой, наверное, искала Валентина и меня, но я точно знала, что из укрытия не выйду, а при первой возможности улизну домой. Валентина я тоже не видела.

Подруга, похоже, смирилась с моим предательством, заняла место рядом с какой-то парой во всем синем. Алевтина в своем белом и эти двое в синем напоминали мне капитана и двух юнг на палубе лайнера.

Гости рассаживались, суета на некоторое время стихла.

Из зарослей было отлично видно, как к Владимиру Ивановичу подошел кто-то из охранников и что-то зашептал ему на ухо. Черных кивнул, сдвинув брови, потом он увидел кого-то, изобразил подобие улыбки и помахал рукой.

По дорожке между столами к юбиляру направлялся чуть припозднившийся гость, привлекательный мужчина лет тридцати пяти, в черном костюме, среднего роста, крепкий, коротко стриженый. Он пожал Черных руку и сел рядом с Алевтиной. Из своего угла под лестницей я видела, как гость уставился на Альку, и порадовалась: похоже, подруге сегодня будет не до меня и даже не до мужчины ее мечты.

Алька передернула плечами и отвернулась от своего соседа, как бы давая мне знать, что напрасно я на это рассчитываю.

Тут Черных взял в руки микрофон и произнес перед гостями речь.

Смысл ее сводился к тому, что он ничего бы в этой жизни не добился, если бы не друзья, дочь, и те, кто любит его и верит в него. Хотела бы я посмотреть на этих людей.

Примерно через полчаса я поднялась со своего места и направилась в противоположную от парадного входа сторону. Чутье мне подсказывало, что в той стороне дома должен быть выход на задний двор, оттуда я рассчитывала добраться до ворот.

Я шла осторожно, стараясь не шуметь, избегая встреч с прислугой и домочадцами. Пересекла холл и попала в столовую. Ковры глушили мои шаги, и, радуясь тому, что иду в верном направлении, я оказалась на кухне. Тут до меня донесся стон. Я остановилась, прислушиваясь. Звук исходил из комнаты рядом со столовой. Стон повторился, я заспешила, оглядываясь, и натолкнулась на стул. Он сдвинулся по мраморному полу, издав отвратительный звук. Послышалась возня, шепот, потом в дверь просунулась светловолосая мужская голова. Когда голова повернулась в мою сторону, я узнала Валентина. Рубашка на нем была расстегнута, узел галстука распущен, волосы взлохмачены.

– Здравствуйте,– как механическая игрушка проговорила я.

– Привет,– ответил мне Решетников и вновь скрылся за дверью. Стоны продолжились, а я пулей промчалась мимо.

«Что Алька в нем нашла?»– думала я, стремительно покидая дом по мощеной дорожке. Дорожка сворачивала, и за кустами поздних кальквиций и жимолости я услышала голоса. Один голос я узнала сразу и почувствовала озноб. Владимир Иванович тихо переговаривался с охранником, но я услышала конец фразы:

– Как найдешь его, посадишь под замок и позовешь меня.

Охранник кинулся исполнять поручение, я еще немного постояла, не зная, как поступить. За кустами было тихо, и я рискнула двинуться дальше. Не успела я сделать двух шагов, как передо мной выросла огромная фигура хозяина дома. Я шарахнулась в сторону, каблук попал в шов между плитками, которыми был выложен двор, и нога подвернулась. Боль ударила в голову, охнув, я присела, уперлась рукой в землю, на глаза навернулись слезы. Я наклонилась, чтобы Черных не увидел моих слез, светленькие кудряшки, доставшиеся мне от мамы, закрыли лицо.

Черных подошел ко мне и заглянул под кудряшки:

– Болит?– его ладонь легла мне на щиколотку, накрыв полноги сразу, пальцы осторожно прощупали кость, и Владимир Иванович поставил диагноз:

– Цела, не переживай.

Он резко выпрямился, поднял меня и, перехватив под коленями, понес в дом, в комнату, из которой несколько минут назад слышались стоны.

Я в ужасе поняла, что Валентина сейчас кастрируют, и я буду в этом виновата. Алька тогда сначала убьет меня, потом себя. А ей еще надо пересдавать зачет по гражданскому праву. Как-то нехорошо умирать, не приведя дела в порядок.

– Спасибо,– выдавила я из себя, – уже не болит, вам надо к гостям идти, я сама, спасибо.

Черных внес меня на кухню и усадил на высокий стул у барной стойки.

– Неужели я такой страшный? – подкупающе мягко спросил меня хозяин дома.

Избегая его взгляда, я честно призналась:

– Очень.

– Что же это получается, я отпугиваю таких милых девушек, как ты? Это никуда не годится. Надо что-то делать.

– Владимир Иванович,– расхрабрилась я и посмотрела, наконец, в глаза хозяину дома,– вам сегодня пятьдесят стукнуло, не все ли вам равно, кого вы отпугиваете, а кого нет?

– Думаешь поздно?

И он, вместо того, чтобы уйти к гостям, взял меня за подбородок, повернул к себе и поцеловал. Поцелуй длился вечность. О ноге я забыла, как и обо всех других органах и чувствах. Хозяин дома оторвался от моих губ и насмешливо спросил:

– Поздно или все-таки нет?

Красная, как вареный краб, испытывая неловкость, я согласилась, что, пожалуй, еще не поздно.

– Невозможно удержаться,– сдерживая дыхание, признался Черных и опять надвинулся на меня с поцелуем.

Я отстранилась:

– А вы попробуйте.

– Зачем?

– Чтобы доставить мне удовольствие.

– Тебе это доставит удовольствие?

– Еще какое,– заверила я его.

Он засмеялся. Смех у этого страшного человека оказался приятным, мягким, улыбка ему очень шла, меняя лицо до неузнаваемости. Я, распахнув глаза, наблюдала за этими переменами. Он заметил удивление, с которым я на него смотрела, и замолчал. Улыбка сошла с лица, и оно опять стало неприятным и непроницаемым. Только глаза были как у больного волка. Владимир Иванович сознался:

– Давно я так не смеялся. Спасибо тебе, девочка. Как тебя звать?– вдруг вспомнил он.

– Вася.

Он уставился на меня, помолчал и опять рассмеялся.

– Как?

– Василиса, – с достоинством объяснила я.

– Ну, вот это другое дело, а то «Вася». Никогда так себя не называй, какая ты Вася, если ты настоящая Василиса. Кудри только не стриги, – попросил Черных и опять коснулся губами моих губ.

Проделал он это как-то очень осторожно, собственно, поцелуем прикосновение назвать было нельзя. «Хитрый»,– отчетливо подумала я, и в следующий момент вдруг потянулась к нему губами. Он только этого и ждал. Не знаю, сколько бы все продолжалось, но нога у меня наливалась, дергала, посмотрев на нее, я сползла с барного стула:

– Владимир Иванович, мне надо домой, похоже, я загостилась.

– Давай, сначала покажем ногу доктору.

Черных пригласил врача, пришел какой-то тип с ближневосточной внешностью, помял ногу, заставил пошевелить пальцами, помазал чем-то, наложил тугую повязку и дал рекомендации.

После чего юбиляр помог мне подняться, проводил до ворот, усадил в свою машину, отдал распоряжение водителю, шепнул «спасибо» и помахал огромной ладонью мне вслед.

Я была так рада вырваться из усадьбы, что не сразу сообразила: а ведь Черных меня соблазнял. Не я его, как предписывала Алькина инструкция, а он меня.

Дома кое-как устроив ногу на диване, я задремала и проснулась от того, что Алька повернула ключ в замке.

Подруга была мрачной, с порога она накинулась на меня с упреками в том, что я все сделала не так, как она просила. Я обиделась, предъявила ей травмированную ногу и сказала, что пошла на крайние меры, выполняя ее задание, не пожалела даже парный орган.

Алька немного смягчилась и стала делиться впечатлениями.

Впечатлений было огромное множество, и Алька бессистемно вываливала их на меня:

– Я танцевала с Валентином! Представляешь, Вась, он опоздал, а юбиляр болтался где-то полвечера. Но не в этом дело. Они друг друга не выносят, это я поняла сразу, как только Валентин пришел. Все еще хуже, чем я думала, старый дурак за ним следит. У меня никаких условий не было. С одной стороны откуда-то взялся на мою голову главный партнер Черных, Игорь Морозов, весь вечер проходу не давал, прилип, как банный лист. С другой стороны Юлька. А какой салю-ю-т был! Представляешь, во время салюта я танцевала с Валентином. Чуть не умерла от счастья.

– И что, ты не разочаровалась?

– Шутишь? Он же душка, он же лапочка, он же… он мое все.

– А по-моему, он Дон Жуан, и Юля несчастна с ним.

– А с кем она будет счастливой, в ее-то положении? Где взять такого мужчину, который жил бы с инвалидом и считал это нормой? Валентин же не слепой, он же видит красивых энергичных женщин.

– Неужели ты еще не поняла, что он просто соблазнил Юлю ради денег ее папаши?

– Глупости, зачем ты на него наговариваешь?

– А зачем, по-твоему, он женился?

– Мало ли, пожалел, думал, что любит, теперь выяснил, что ошибся. Если еще не выяснил, то скоро выяснит.

– И ты собираешься ему в этом помочь, как я поняла.

– Конечно, если не я, то какая-то другая девчонка откроет ему глаза на мир.

– Уже,– не удержалась я.

– Что уже?

– Нашлась девчонка, которая открыла ему глаза. Я его сегодня застукала с какой-то девицей в спальне на первом этаже, они любовью занимались, а Черных его искал по всему дому. Я еле отвлекла Владимира Ивановича,– брякнула я и заткнулась.

Алька в это время снимала с себя колготки и застыла в неудобном положении, на одной ноге. Чтобы не потерять равновесие, она привалилась плечом к двери. Ее свежий педикюр, похоже, никто так и не увидел, кроме меня. Пропустив мимо ушей мое замечание о ее любимом мужчине, подруга обратила внимание совсем на другое:

– Ну-ка, ну-ка, – прыгая на одной ноге, сосредоточилась Алевтина,– расскажи, что там у тебя с этим старым вороном?

Пришлось собрать волю в кулак:

– У меня с Владимиром Ивановичем? Да ничего! Он вообще меня бы не заметил, если б я не шарахнулась от этой проклятой спальни и не вывихнула ногу. Ему пришлось проявлять заботу и приглашать ко мне доктора. Вот и все. Я тебя, если помнишь, предупреждала,– тут же стала оправдываться я.

–Не-е-т, я считаю, это полный успех, если он вызвал врача и сам при тебе находился, – как-то вывернула все наизнанку подруга.

– Ну, почему ты не живешь в реальном мире, почему в своих фантазиях?-неизвестно зачем спросила я.– Аля, очнись, Валентин – чужой муж, Черных – торговец оружием. Зачем они нам нужны? Кроме неприятностей ничего не получится, вот увидишь.

– Я знаю, что ты не умеешь мечтать, не мешай хотя бы другим.

Подруга удалилась в свою комнату, влезла в халат и прошла на кухню.

– Ты есть хочешь?– крикнула она оттуда.

– Конечно, у меня во рту маковая росинка побывала,– имея в виду два фужера шампанского, ответила я.

Алька кормила меня то ли поздним ужином, то ли ранним завтраком, а сама сидела, пригорюнившись. Видимо, все-таки ее мозг усваивал информацию о безнравственном поведении Валентина.

Фото любимого висело у нее над кроватью, не давая ей возможности его забыть. Я несколько раз порывалась истребить эту рожу, но Алька не позволяла мне до конца осуществить задуманное. Один раз я все-таки изловчилась оторвать угол от парадного портрета, и теперь Алька любовалась ущербным Валентином. Я не знала, как ее вразумить.

– А что Игорь Морозов? Один был, без жены?

– Он разведен.

– И что, он тебе совсем не понравился? Может, встретились бы, куда-нибудь сходили, поближе познакомились, глядишь, и вышло что-нибудь приличное?

– Фу, какая тоска,– скривилась Алька и очень похоже меня передразнила: -«Сходили бы куда-нибудь». Страсть должна захватить врасплох, нахлынуть, скрутить, а ты… …

– Не понимаю, почему тебя тянет к проходимцам? – опять начала я, но Алька поднялась, схватила подушку с дивана и стукнула меня ею по голове.

– Какая ты, Василиса, зануда. Ты сведешь с ума любого, кто отважится на тебе жениться.

– Никто и не отважится, – успокоила я подругу.

– Вот поэтому не учи меня жить.

…Как потом выяснилось, в то время, как я воспитывала Альку, в своем загородном доме Владимир Иванович воспитывал зятя. Юбилейный вечер закончился семейным скандалом.

Ненасытный Валентин опять тискал в одной из многочисленных комнат какую-то девицу, охрана донесла тестю, и тот вломился в самый неподходящий момент, когда Валентин уже плохо соображал. Юлю на это время предусмотрительно заперли в ее же спальне.

Полуживую от страха девку тут же вышвырнули за ворота усадьбы.

«Альфонс» – это самое ласковое слово, которое услышал Валентин в тот вечер. Черных раздувал ноздри, сжимал кулаки и был страшен. Только такой идиот, как Валентин Решетников мог допустить мысль, что ему это приключение сойдет с рук. Я подозревала, он не держал в руках настольную книгу начинающих мафиози – «Крестный отец».

Застукав зятя, Черных не удержался, заехал Валентину в челюсть и предупредил, что тот в последний раз так легко отделался. Юля стучала в дверь, плакала, умоляла отца не трогать мужа, а потом пригрозила покончить с собой, если с ним что-то случится. Только это и остановило отца. Напомнив зятю, что брачный контракт составлен таким образом, что он остается голым и босым после развода, Черных не отказал себе в удовольствии и дал родственнику еще раз по шее.

Ближе к утру в усадьбе, наконец, все стихло.

Ночью усадьба выглядела особенно романтично. В цветниках прятались фонарики, через остекленный фасад дома свет ложился на белые гранитные ступеньки, которые переходили в засыпанные гравием дорожки. Дом казался настоящей гаванью тихого семейного счастья.

Владимир Иванович налил себе коньяка, сел под лестницей на кушетку в стиле «ампир», глотнул из фужера и принял решение, как всегда молниеносно: зятя надо менять.

Найс улегся в ногах у хозяина и удовлетворенно вздохнул, как бы сказав: «наконец-то ты со мной». Владимир Иванович потрепал собаку и задумался.

Что-то трогательное и нежное неожиданно всплыло в памяти, какое-то пленительное видение, хрупкое, волнующее, пахнущее хвоей, неуловимое, как улыбка йоркширского кота. «Василиса»,– удивился он и, конечно, не поверил сам себе. Потом смутно почувствовал забытое томление по какой-то одной, только своей женщине, и опять не поверил.

Неслышно появился Виктор, начальник службы безопасности, заглянул под лестницу и так же неслышно исчез, найдя босса в непривычном месте, в непривычное время и в непривычном настроении.

Владимир Иванович вспомнил жену, Ольгу, первый и единственный роман всей своей полувековой жизни. Как-то все у них было легко, незатейливо, просто, быстро и по-настоящему.