Фелисетт

И вот все повторяется. Нил будет думать о жене и сыне больше, чем о себе и своих чувствах, страхах и прочем, что ранее почти оттолкнуло Лилит от него. Он научится – просто должен научиться на ошибках, сделать выводы и, если надо, рискнуть всем, но стать лучше, чем те, кем ранее были он и его отец. Иначе… Иначе грош ему цена, и, следовательно, трагичное одиночество и самобичевание будут заслуженным наказанием, страх перед чем дает ему безграничные силы. Такова роль Нила, другой он и не знает.

Но сейчас, на пути к той вышеупомянутой боли и переменам в его ориентирах, Нил оставил Лилит, взглянув глазами живой надежды, что заслужит ее любовь снова.

Нам всем надо взрослеть

Лилит с особой улыбкой взглянула на Холда и Нору, которые все так же были в дальней палате, что‑то очень активно обсуждая. Даже не верится, что она видит их в такой добродушной обстановке, да и сам Холд ей более не кажется тем черствым стариком, ворчание которого считалось уже чем‑то естественным. Но пришла она не к ним, а к своему сыну – и, не попавшись на глаза Холду или Норе, Лилит аккуратно вошла в комнатку. Максим лежал на животе, раскинув хаотично ноги и руки, он выглядел будто бы и не тронутым событиями ребенком, чьи сны куда лучше реальности. Максим всегда спал крепко – фиг растолкаешь, при этом был любителем ворочаться и даже иногда лунатить. Видеть его таким здесь и сейчас – это бальзам на душу, настоящее сокровище всей ее жизни. Наверное, если бы он не решился вдруг сам проснуться, то Лилит так и сидела бы на одном месте, дожидаясь его естественного пробуждения.

– Ну, как спалось? – добро и очень заботливо обратилась она к Максиму, сев на кровать у его ног.

– Отлично.

– Кошмаров не было?

– Не‑а. – Максим лениво потирал глаза, после чего отекшее лицо уставилось на маму. – А где Нора?

– Она с дедушкой Холдом.

– Она в порядке?

– Да, она жива и здорова – и все благодаря тебе, юный искатель приключений. Тебя бы отругать за вылазку и вашу с Норой авантюру…

– Так вы с папой уже отчитали нас, забыла?

– Все я помню! Да вот только думаю, что, может, еще разок тебе напомнить, а потом и еще, что брать чужое неправильно, а детям оружие вообще‑то запрещено.

– Да ладно, мам, я уже все понял. Да и где мне еще взять пистолет, кроме как здесь? Вернемся домой – и там все, вновь школа и скукота.

– Во‑первых, молодой мой любимый человек, в любом случае нельзя, даже выкинь эту мысль, пока тебя не обучат управляться с ним и пока не разрешат, причем кто‑то из взрослых, а именно я или твой отец. Официально не разрешат.

– Ну мам!..

– Давай вот не мамкай, а слушай. Потому что будет «во‑вторых», и тебе оно, наверное, даже понравится. На какое‑то время мы остаемся здесь, на этой базе, на этой планете.

Впервые с момента пробуждения Максим нахмурился и прилично более обычного вник в услышанное. Удивленный взгляд вцепился в Лилит, на что та чуть сбавила обороты и принялась готовиться к тому самому, очень важному разговору с сыном, избегать которого ранее у нее получалось слишком долго. Лилит пригладила рукой волосы Максима, поправила толстовку, осмотрела его руки – в общем и целом потакала волнению. Но она взяла себя в руки, встала с кровати, поставила стул и села ровно напротив Максима. Градус серьезности возрос со всех углов.

– Я буду говорить с тобой прямо, по‑взрослому и серьезно. – Максим хмурил лоб, Лилит же аккуратно подбирала слова: – Ты наверняка заметил, как за последние несколько месяцев я отстранилась от тебя. Это было неправильно с моей стороны, так не должно быть между мамой и сыном, и отныне я такого себе не позволю. Я не горжусь этим, даже порицаю себя за такое проявление слабости. Но была причина, почему я так поступила, пусть и не должна была. Заключается она в том, что у тебя могла быть сестра.

Лицо Максима в этот момент выразило то самое детское непонимание отношения к услышанному.

– Я была беременна. К сожалению, так случается, что… организм штука сложная, бывает, что просто не получается – и все. В этом никто не виноват, но подобное очень тяжело воспринимать родителям.

– Ты не сможешь иметь детей? – очень уж интуитивно спросил Максим, все еще осваивая услышанное.

– Это не совсем так работает. Но я не заболела или что‑то такое, просто произошло… то, что произошло. Физически я здорова, но в таких моментах работает психологический фактор. И мне это очень трудно далось пережить, поэтому я отстранилась, поэтому чуть не потеряла тебя. А главное – я говорю это тебе, потому что, во‑первых, хочу, чтобы ты знал, что между нами более не будет секретов или недосказанности, я хочу быть честной с тобой, как и ты можешь быть честным со мной. Есть причина – есть следствие. Это важно знать, и пусть это будет примером и уроком. Во‑вторых, что куда более важно: Максим, мы пока никуда не улетаем. Так случилось, что нам придется остаться на «Фелисетте», потому что нужно помочь научной группе создать лекарство от одной болезни. Она очень и очень опасна, но про это куда лучше потом расскажет дедушка. Мы должны будем тут жить некоторое время, а значит, это место будет нашим домом, который надо будет обустроить и охранять. Впереди нас всех ждет очень и очень много работы, и я прошу тебя отнестись к этому серьезно. Мы все тут – одна большая семья и должны не просто доверять друг другу, но и поддерживать и помогать, а еще выполнять обещания и приказы. Вот в этом я искренне надеюсь на тебя, что ты оставишь свои игры, баловство и развлечение. Очень не хочется отнимать у тебя беззаботное детство – правда, не хочется, но по‑другому никак. Так сложилось, что надо взрослеть, брать и нести ответственность. Ты мужчина, как и твой отец, а значит, на тебе роль защитника. Я очень рассчитываю на твое благоразумие, потому что ты самый лучший и умный мальчик из всех. Но нужно свой пыл умерить и взяться за ум.

– Так будет теперь всегда? – Поток информации удалось не растерять с трудом, но Максим схватывал прилично быстрее ожидаемого.

– Я скажу тебе правду – я не знаю. Возможно, уже через пару дней все вернется обратно, но почему‑то мне кажется, что нет. Будем надеяться на лучшее.

Ребенку и так трудно адаптироваться к новым местам и людям, а тут Максиму заменили все привычное на непривычное. И вдобавок навесили пока ему непонятной ответственности, что, несомненно, запустило отторжение этого места. Весь мир преобразился для него в нечто чужеродное, спровоцировав желание покинуть «Фелисетт». Но все же метаморфозы в голове юного Максима менялись с завидной скоростью – и вот неожиданный гнев уступил место юному отчаянию, невинному и наивному. Он зажался, окруженный натиском всего непривычного, и сквозь зубы, с влажными глазами чуть ли не простонал:

– А почему я просто не могу быть твоим сыном, как раньше?

Ей самой неприятно ему все это говорить, но эту горечь необходимо проглотить, что она и делает. Лилит быстро села рядом с Максимом и крепко‑крепко обняла его обеими руками.

– Ты всегда был и будешь моим сыном, а я твоей мамой. Это никогда и никто не изменит. Ты мой маленький защитник, убил Пещерного человека, сам, я тобой очень за это горжусь. Уверена, ты будешь и дальше защищать меня, как настоящий мужчина.

– Конечно, буду, мам, как же я тебя не защищу! Я же люблю тебя.

– И я тебя люблю. Но сейчас наступают трудности, которые нам надо пережить вместе. Нужно взрослеть, сынок. Нам всем надо взрослеть.

– А как же школа, друзья?

– Школу мы тут организуем, а с друзьями пока не получится поговорить. У нас у всех пока много ограничений. Но, кстати, – чуть бодрее начала Лилит, взглянув на сына, вытирая его лицо от редких слез, – а ты ведь не знаешь, что Нора – это твоя сестра! Да, так и есть, чистая правда. Хотя технически она, наверное, твоя племянница… в общем, все это сложная история, но она наша семья, как и мы ее.

– Я даже не знаю, что сказать.

– Понимаю. Я тебя прекрасно понимаю.

Поначалу для Лилит это был труднейший разговор, но завершилось все невероятной легкостью и теплотой. А вот для Максима, наоборот, все вроде бы начиналось обычно, а он, как известно, не раз получал нагоняй и вообще парень дерзковатый, а закончилось многим тем, что только предстоит осмыслить. Но главное – они были вместе, как раз так, как Лилит хотела начать этот новый день. Ей не хватает Нила рядом, но факт того, что он занят обустройством безопасности их пребывания путем закрывания вопросов вчерашнего дня, греет ее мысли. Весь тот период депрессии и болезненного мучения из‑за потери ребенка уже кажется таким далеким, что она даже усмехается от собственной глупости, не дающей разобраться с этим горем прилично ранее, дабы вот этот нынешний момент наступил раньше. Но, с другой стороны, не все ли уже равно? Она смотрит на сына и видит в нем свое будущее, вполне даже допуская, что хочет еще одного ребенка, но все‑таки попозже. Главное – это ценность момента, ценность жизни, которую она ощутила благодаря жертве Алекса, ставшего для нее примером в вопросе отношения к семье.

– Пойдем, там дедушка Холд проснулся. Он будет рад с тобой увидеться.

Максим улыбнулся, но, прежде чем они вышли, он посмотрел на маму снизу вверх и сказал так эмоционально и открыто, что Лилит аж дар речи потеряла:

– Я очень тебя люблю, мама. И я обещаю, что не подведу ни тебя, ни папу.

Она присела и крепко его обняла, потом взглянула на его еще детское лицо, улыбнулась, чмокнула в щеку.

– Кстати, маленький мой мужчина, у меня есть для тебя подарок! – Лилит достала из кармана то самое кольцо, которое нашла в криокамере. – Держи, это твой сувенир с «Фелисетта».

– Круто! А чье оно?

– Это кольцо принадлежит тому человеку, в которого ты стрелял.

Максим замер, держа кольцо обеими руками перед глазами, посмотрел на маму, потом вновь на подарок – и сказал Лилит куда более взрослым тоном, нежели она ожидала:

– В этом есть какой‑то урок или символизм, который я не вижу?

– Считай, все сразу. С одной стороны, ты сделал смелый поступок, с другой – это был человек. Он оказался тут явно не просто так, у него была своя история, частью которой мы стали. На самом деле он не хотел зла, его действия – это страх, а когда мы боимся, то часто поступаем глупо. И я хочу, чтобы ты помнил его, потому что вряд ли остались люди, которые вообще знали о нем.

– А как он таким стал? Мы тоже можем…

– Нет! – Лилит приблизилась и пристально посмотрела в его заинтригованный взгляд. – Такого ни с кем из нас не будет. То, что случилось с ним, – это единичный случай. Кольцо было важным ему, потому он его и сохранил. Сохрани и ты, как память о нем, о человеке, который против своей воли стал монстром. И да, я сказала, что ты таким не станешь, но монстр – это очень расплывчатое определение. Много людей, которые выглядят как ты и я, на самом деле монстры, чья злость заставляет их совершать страшные поступки. Зачастую о таком потом жалеют, а ущерб оказывается непоправимым. Так вот, пусть это будет тебе уроком, потому что впереди нас ждут трудные времена, и мы должны и обязаны, ради других людей, тех, кого мы любим, сохранить лучшее в себе, чтобы не только не навредить им, но и защитить от монстров.

Неизведанная тропа

Дальше все случилось очень плавно, словно и вовсе навеяно ветром тех самых перемен. Лилит привела Максима к Холду и Норе, чьи лица выражали самое теплое приветствие, ознаменовав окончательное формирование семьи. Семьи, где единственными честными и даже, можно сказать, наивными людьми были уже не только самые молодые, но и самый старый из них всех. Это ли не удивительно, как явственно видна необъятность человеческой жизни, когда на двух краях длинного пути случилось полное синхронизирование той редкой эмоциональной честности, открывающей двери к важнейшему контакту! С одной стороны, дети вкушали плоды долгих лет жизни старика, с другой – Холд благодаря им восстанавливал веру в нечто прекрасное, девственное и лишенное тех многогранных сложностей взрослого мира. Скоротечность жизни чувствуется Холдом как никогда явственно, но пропитано открытие не сожалением или страхом, а любовью, с которой ему приходится знакомиться вновь. Понимаете ли, именно взятие всей ответственности за «Фелисетт» его семьей дало ему шанс чуть‑чуть отпустить хватку, а добрые отношения с детьми помогли не утонуть в бесконечных размышлениях и по‑настоящему отдаться изучению чего‑то наивного и примитивного. Все‑таки не стоит забывать, каким был Холд всю свою жизнь, отдав паранойе, страху и гневу лучшие годы, почти не раскрыв в себе человечность. А тут, вопреки самым ужасным предсказаниям, ему дался шанс попробовать просто пожить, как следует старику, чья мудрость прожитых лет по долгу жизни обязана быть услышана юными дарованиями, как доказательство небеспричинности жизненного опыта. Неизведанная тропа стала единственной для Холда, а такие разные Нора и Максим – это лучшие проводники, чьи умы и характеры уже стали ему неким примером.

Справедливо ли будет обвинить их всех в осознанной слепоте перед реальностью? Конечно же, нет. Те жертвы Стального Хребта, как и многие грядущие, не обесценены или забыты, а, наоборот, с честью становятся памятным стимулятором к восхвалению тех редких моментов счастья. Контраст отныне крайне четкий, и раз уж где‑то там творится беспечный и незаслуженный ужас, то пока та напасть не пришла на порог «Фелисетта», нужно уделить каждую минуту закреплению лучшего в этой жизни, иначе велик трагичный шанс потерять те основы, ради которых им еще предстоит бороться.

А случится это столкновение с ужасной реальностью, вряд ли способной щадить даже самых невинных, уже в обозримом будущем. Но до тех пор даже подготовка плацдарма к войне, не говоря уже о моральной адаптации, будет сопровождаться усилием сохранить то прекрасное, что прямо сейчас расцветает на глазах у Холда.

Как уже не раз было в этой истории, символизм и стечение обстоятельств тесно напоминали о своем симбиозе нашим героям. И вот сейчас часы Холда кричат ему о позабытой задумке, очень простой, наивной и даже сентиментальной, но слишком приятной душе. Будильник выключили, старика посадили в кресло‑каталку, управление которым было поручено ответственным и полным азарта Максиму и Норе. Лилит была оторвана от готовки общего стола, желая устроить первый семейный завтрак на «Фелисетте».

Уже отрабатывая привычку думать об очередной трагедии, Август и Нил прибежали наверх. Но Холд поспешно успокоил их, после чего убедил всех следовать за собой не строгим приказом, а пропитанной теплом просьбой, отчего, как вы могли догадаться, образ старика все больше отходил от известного черствого камня. И вот дверь на улицу открылась, прохладный воздух ударил всем в лицо, но ни костюм, ни запасной воздух взяты не были. Вполне без преград все оказались на улице, наконец‑то узрев то, о чем сам Холд вряд ли бы высказался вслух, если бы не заранее заведенный будильник. Да, все могло быть иначе и сигнал был бы пропущен мимо ушей. Но цепь событий развернула историю в то русло, о котором он даже не мечтал.

Перед глазами нашей семьи происходило самое простое и до того привычное явление – казалось, и определение‑то его более теряется за ненадобностью, но стоит указать, акцентировать внимание – и вместе со всей нашей историей красота рассвета приобретает очень сильный эмоциональный подтекст. Минута, другая – и вот глаза встречаются с яркими лучами солнца, теплота которого будто бы дает свое благословение, окончательно и навсегда оставляя вчерашний день позади. Можно было бы сказать, как много их ждет впереди испытаний, но хочется уловить этот момент единения, далекого от той разобщенности, в которой находились наши герои еще какие‑то сутки назад. Да и, будем честны, работу они проделали большую и очень трудную, не только коснувшись старых тайн, но и добавив «Фелисетту» дополнительных, придав этому одинокому месту предназначение. Этот рассвет стал отправной точкой их совершенно новой и очень судьбоносной для всего мира жизни.