Конец Сезона Ураганов

Я уже собираюсь уходить, но тут к памятнику подходит мужчина средних лет и зачем-то стучит по постаменту. Голуби, сидящие на плече памятника, тревожно курлыкают, потом снимаются и перелетают на ближайший фонарь. Мужчина уже бьет по постаменту кулаками. Я рассеянно наблюдаю за ним, полагая его местным сумасшедшим. Разворачиваюсь, чтобы уйти, но тут он говорит, обращаясь к памятнику: «Ну, что, Якуб? Долго мне еще тут ходить? Или пароль какой подскажешь?» Раздается скрип и в постаменте открывается низенькая дверь. Мужчина выкрикивает что-то победное и, наклонив голову, исчезает за дверью.

Так. Занятно. В постаменте – вероятно, ход в какой-то подвал. Сам не зная зачем, я подставляю ногу закрывающейся двери. Потом с трудом открываю ее – она тугая и тяжелая. На внутренней ее стороне – табличка: «Служба трудоустройства». Занятно, почему табличка не снаружи? Тусклая лампочка, прикрученная над дверью, освещает ступеньки – такие же зеленые и замшелые, как памятник. Я отпускаю дверь, она медленно, будто нехотя, закрывается.

В полицейском участке меня спрашивают по какому я вопросу. Я набираю воздуха в легкие и отвечаю, что заблудился – не могу найти дорогу в Плинстоун.

– Куда? – переспрашивает юный полицейский. – Это где? – и включает проектор.

На стене возникает карта Фейервилля и окрестностей. На ней нет улицы Гнэг Трек, и ни намека на мост в Плинстоун. Он спрашивает мое имя и адрес. Я называю. Он напряженно смотрит в экран, потом спрашивает:

– Вы ничего не перепутали?

Тут подходит другой полицейский, и передает ему какой-то документ. Первый кивает и говорит мне:

– Идите за мной, господин Марич. Не беспокойтесь, вам помогут.

Мы проходим длинный коридор, в конце его – белая свежевыкрашенная дверь. Полицейский стучит, потом отворяет ее. Я вижу абсолютно пустой кабинет, если не считать двух стульев у стены. На одном из них сидит старик с длинной седой бородой и читает газету. Если бы не очки и джинсовый костюм, он был бы похож на сказочного волшебника.

– Ваш первый клиент, господин Косдью, – говорит юный полицейский, указывая на меня.

– Садитесь, пожалуйста, – откликается старик. – У вас что-то случилось? – в его голосе слышно участие.

Вообще-то я рад вопросу. Старый человек, никуда не спешит, похоже, готов чем-то помочь.

– Да. Со вчерашнего дня все очень изменилось, и я не знаю, что делать.

Его брови взлетают.

– Что именно изменилось? – интересуется он.

– Ну, вот тут на площади был банк, а сейчас хозяйственный магазин, – от волнения я не знаю, с чего начать. – Скамейки другие, а клумбы нет совсем… И главное – исчез мост, по которому я возвращался домой!

– Ну, это не такие большие перемены, – замечает он.

– Вот как? А что же такое «большие перемены» по-вашему?

– Это… если бы вдруг… листья опали со всех деревьев, а новые не выросли. Или дождь бы шел непрерывно – везде вода и конца этому нет. Или облака закрыли солнце и его больше не видно. Вот эти перемены были бы куда драматичнее. А клумба, мост, это простите, мелочи. Достаточно немного измениться самому и все будет в порядке.

Я теряюсь.

– Но я не могу вернуться домой!

– Вас там кто-то ждет? – интересуется он.

– Вообще-то нет.

– Я так и думал.

– Но у меня там работа!

– Работа везде найдется, – отвечает он невозмутимо.

– Но у меня там… – я хочу сказать «квартира», но догадываюсь, что он ответит, что и тут можно снять жилье. И выпаливаю:

– У меня там книга… мой неоконченный роман!

– Вот как! – в его глазах вспыхивает интерес. – О чем ваш роман?

– Об одном пареньке. Он рос в поселке… Ему было трудно выбиться в люди – без денег, поддержки и знакомств. Он уехал в столицу, пообещав, что вернется только став знаменитым писателем.

– И что? Так и вышло?

– Да.

– Ну-у-у… – тянет он. – Это не очень интересно.

– Почему?

– Интересней, если бы не получилось, но взамен он приобрел что-то другое. Или получилось, но не это оказалось главным. Или он добился желаемого, но все, что этому сопутствовало, его не порадовало.

Я теряюсь. Я не готов к литературному спору, но успеваю сообразить, что старик, возможно, прав. И, конечно же, он говорит:

– Роман и тут можно написать. И поинтереснее прежнего.

– Но на какие средства я буду жить?

– Можно обратиться в службу трудоустройства.

– Я все понимаю, – говорю я медленно. – Вы, конечно, правы. Но это ненормальная ситуация! Я попал сюда против своей воли. Я хотел бы сам выбирать, где мне жить и что делать.

– Иногда у вас есть выбор. Например, уехать в столицу или остаться в поселке. Писать книгу или не писать. Оглядываясь на прожитое, мы иногда понимаем, что поступили правильно, а иногда – что ошиблись в главном. Но бывает так, что выбора нет. Дверь захлопнулась и не открывается, сколько бы вы в нее не ломились. И вы вынуждены идти в другую, которая как раз в этот момент широко распахивается. Так бывает, правда.

– Вы хотите сказать, что мне отсюда не выбраться?

– Я этого не говорил. Выбраться можно. Но как выбраться именно вам – никто не скажет. У каждого – свои варианты. То, что получилось у одного, не обязательно поможет другому. Хочу предупредить, что тут есть много лжеспециалистов, которые пообещают найти именно вашу дверь, но результата не будет, только пустая трата времени и денег. Некоторые, впрочем, делают это не ради наживы, а из добрых побуждений или в целях эксперимента, но настоящих знаний и умений у них нет.

– А настоящие специалисты?

Старик замялся…

– Есть, но они сами выбирают, с кем иметь дело.

– А как их найти?

– Никак. Они сами вас найдут, если захотят. Так обстоят дела на данный момент. Вам и так, считайте, повезло.

– Что вы имеете в виду, господин Косдью?

– Власти, наконец, решили заняться проблемами таких, как вы. Вчера на железной дороге произошло несчастье – девушка бросилась под колеса электрички. Она попала сюда не так давно. Полиции не удалось доказать, что она покончила с собой из-за того, что не могла отсюда выбраться. Возможно, причиной самоубийства была несчастная любовь или тяжелая форма депрессии. Но, тем не менее, вчера вечером в мэрии был принят указ о психологической помощи оказавшимся в разных пространствах Фейервилля. Ввели новую должность – при полицейских участках, культурных центрах и поликлиниках. И вот с утра я приступил к своим обязанностям. Видите, мой кабинет еще даже не обставлен.

– О, значит вы сейчас оказываете мне психологическую помощь?

– Именно так. Надеюсь, у меня получается.

– А что еще входит в ваши обязанности?

– Они еще точно не определены и я сейчас этим воспользуюсь.

– В смысле?

– Я возьму на себя смелость порекомендовать вам кое-что.

– Но у меня есть вопросы.

Старик всем видом показывает, что внимательно слушает.

– Пространство будет меняться каждый день?

Он просиял. Видимо, я задал правильный вопрос.

– Совсем необязательно! Есть способы его стабилизировать.

– Но в моем случае обстановка менялась дважды. Вчера вечером и сегодня утром.

– О! Я как раз хотел порекомендовать вам оставаться здесь хотя бы первое время. Тут спокойнее, чище, все логичнее, мягче, яснее, и еще – тут гораздо меньше демонов, призраков и бесов.

– Чем где?

– Чем там, где вы были вчера.

– Ну, допустим. А как это сделать? Как стабилизировать пространство?

Ого! Я уже говорю его терминами.

– Вот! Сейчас мы переходим к главному! – отвечает он радостно. – Ешьте только самую простую пищу. И только ту, которую выберете сами. А выбирайте только хорошо знакомую еду. Стопроцентной гарантии нет, но это шанс подольше здесь задержаться.

– А что, кто-то попытается меня насильно накормить незнакомыми блюдами?

– Ну, зачем насильно? Просто угостят или скажут, что напитки за счет заведения.

Я решаю ничему не удивляться.

– Хорошо, господин Косдью. Я последую вашему совету. Но что мне делать сейчас? Мне нужно где-то жить и чем-то платить за еду… простую еду, которую я выберу сам.

– Разумеется. Я дам вам адрес, где вы сможете переночевать, – он что-то пишет на визитной карточке. – Идите туда, если до вечера не найдется других вариантов.

– Могут возникнуть другие?

– Ну… вы человек молодой. Я бы даже сказал, симпатичный. Таким легче завязывать новые знакомства. Это запасной вариант – для вашего спокойствия. И последнее – раз уж вы тут, используйте ситуацию по максимуму.

– Я могу к вам вернуться в случае необходимости?

– Количество консультаций и время, на них отпущенное, пока не установлены. Но думаю, да. Я буду работать по четным.

Я благодарю его, беру записку с адресом и выхожу из участка.

Возвращаюсь на площадь под бой часов. Двенадцать. В это время я, согласно инструкции, полученной от Хельги, садился на скамейку в этом сквере и доставал из сумки заботливо упакованный ею ланч. Обычно это был сэндвич – с индейкой, курицей или тунцом, салат в пластиковой коробочке, яблоко или банан, кофе в термосе и маленькая шоколадка. Я ел, рассеянно глядя на прохожих и обдумывая сюжет своей книги. Но мой сегодняшний завтрак в кафе был более плотным, поэтому я еще не голоден. Так… Надо подумать. Консультант Косдью не зря упомянул еду. Эта перемена действительно случилась сразу после еды, нет, скорее, во время еды. Все изменилось за завтраком. Я поднял глаза от тарелки и увидел, что вместо кафе со стенами темного дерева и окнами, выходящими на узкую уютную улицу, сижу на веранде с видом на берег. А там – песчаные холмы, с которых со смехом и радостными визгами скатывались молодые люди и дети. «Ешьте самую простую еду», – сказал Косдью. Когда я заказывал пшенную кашу с яблоками и орехами, посетители смотрели на меня с явным любопытством. Кто-то из них меня о чем-то предупреждал. Да и официантка вела себя странно, спрашивала, хорошо ли я подумал, прежде, чем сделать заказ. А потом посетитель за соседним столом посоветовал убрать исписанные мною листки со стола, сказал, что можно их потерять. В тот момент я вспомнил предупреждение Хельги о том, что жители города не любят тех, кто что-то записывает или фотографирует. Но посетитель, похоже, предвидел, что я куда-то перемещусь, а листки останутся там же!

Полгода я ходил по этому чертовому городу! Пять дней в неделю я запоминал детали – и, возвратившись в особняк фирмы, описывал увиденное. Полгода я ел сэндвичи на площади у памятника основателю города. И ничего не происходило! Стоп. Стоп! До вчерашнего дня я ни разу не заходил тут в кафе, и даже не покупал на улице пирожков или мороженого – в этом не было необходимости. Следуя инструкции, я до полудня обходил улицы по заданному на день маршруту, потом съедал то, что завернула мне Хельга, и возвращался в Плинстоун. Ужинал я обычно дома – готовил нехитрую еду сам. Она ни разу не предупреждала, что тут нельзя есть. Только насчет записей и фотографий. Так, так… Но обстановка менялась дважды. Допустим сегодня она изменилась из-за пшенной каши, как бы это абсурдно это ни звучало! А вчера? Резко похолодало, часы ушли вперед, мост в Плинстоун исчез… Почему?

Мои размышления прерывает плюхнувшийся на скамейку человек. Он громко ругается и вытирает пот со лба. Тот самый, что стучал по постаменту, а потом спустился в подвал в службу трудоустройства. Плотный, мускулистый, лысоватый и энергичный мужчина не старше сорока.

– Бюрократы чертовы! Всю душу вымотали! – восклицает он. Ловит мой взгляд и жалуется: – Тут, конечно спокойнее, чем в Крейтер, зато там ведьмы ни о чем спрашивают – если ты утверждаешь, что умеешь что-то делать, то иди и делай. А тут и кучу бумаг надо заполнить, и тесты пройти, и собеседование. Вы тоже туда? – он кивает на постамент. – Хорошенько подкрепитесь прежде, чем идти в эту службу – неизвестно сколько времени займет это чертово трудоустройство.

– Но работу-то вам нашли? – спрашиваю осторожно.

– Вроде, да. Приступаю сегодня после трех. Охранником в художественной галерее.

– Поздравляю. Вы довольны? – спрашиваю сдержанно.

– Это, конечно, гораздо ниже моей квалификации. Я был начальником охраны крупного предприятия. Но я сразу согласился, потому что это шанс найти мою девушку, – отвечает он.

– Каким образом?

– Она – художница. Если появится здесь, то обязательно заглянет в галерею. И уж тогда я выскажу ей все!

– Вы поссорились? – интересуюсь я.

– Нет. Просто я здесь из-за нее, можно сказать. Она мне все рассказывала про славный город Фейервилль, как там чисто и приятно, и галерея художественная – такая богатая. И как-то настояла, чтобы мы там провели выходной. И я согласился – хотя сам предпочитаю активный отдых – в горы пойти, к примеру.

– Какие горы в Плинстоуне? – спрашиваю с изумлением.

– В Плинстоуне? Нет, мы попали сюда из Дамфриса.

– Где это?

– В Шотландии.

– Позвольте, но… Фейервилль находится в штате Массачусетс, это город соседствующий с Плинстоуном.

– Как я успел понять, география тут ни при чем. Ведьмы ее просто не принимают в расчет. Кстати, меня зовут Бернард Бойд, можно Берни.

Я называю свое имя.

– Айли, моя девушка, провела меня по мосту… – продолжает он.

– На улицу Гнэг Трек!

– Точно.

– И там был дом с чучелом совы на балконе?

– Не уверен… Но, возможно, я его просто не заметил.

– А что-нибудь еще заметили?

– Нет, ничего особенного.

– И что было потом?

– Мы гуляли по Фейервиллю, я все удивлялся, почему раньше ничего о нем не знал – хоть объездил всю страну вдоль и поперек. Потом посетили художественную галерею. А после обеда все изменилось. Мы метались, конечно, пытались найти эту чертову улицу… мост… Телефоны не работали, вернее, дозвониться никому нельзя было. Остались на ночь в маленьком отеле, решили, что утром все прояснится.

– А утром? – спрашиваю взволнованно.

– А утром позавтракали и она исчезла, вернее, переместилась в другое пространство.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Она не сбежала. Она сидела за столиком напротив меня. И вдруг исчезла – ее вилка со звоном упала на пол.

– А вы?

– Я поднял страшный скандал. Требовал вызвать полицию. Слушать ничего не желал.

– А потом?

– Потом понял, что они не врут и меня не разыгрывают. Владелица ресторана даже проявила сочувствие и сказала, что я могу питаться бесплатно, пока не пойму, что делать дальше. Она же помогла мне снять комнату в долг – пока я не устроюсь на работу. Я постепенно выяснил, что тут это обычное дело. Хотя случается нечасто. В среднем сюда попадает несколько человек в год. И что интересно, эти люди редко доставляют проблемы. Многие из них даже рады здесь оказаться. Но в моем случае – это не так. У меня квартира в прекрасном районе Эдинбурга, домик в горах, счет в банке, отчисления на пенсию, клуб скалолазания, должность, к которой я шел много лет, к тому же я – совладелец небольшого джаз-клуба. Ну и девушка…

– Я вас понимаю! – восклицаю я горячо. – Все, что у меня было – работа, обстановка в квартире – нехитрая, но удобная, счет в банке – небольшой, но на черный день хватило бы, а главное – недописанный роман – исчезло в один миг. А ведь все это далось мне нелегко. Сбережений моих родителей хватило только на достойные похороны. Деньги, вырученные за продажу дома, я потратил на обучение. Только за последний год смог отложить немного.

Он сочувственно молчит.

– Но что же было дальше? – продолжаю расспрашивать я.

– А ничего. Я устроился на работу – охранником в отеле. С первой зарплаты рассчитался за жилье. Ходил, смотрел, с людьми разговаривал, даже стал привыкать… По Айли тосковал, правда. Все думал, как она там? Вчера я должен был работать сверхурочно – в связи с праздником требовалось больше охраны. Меня вызвали – я не успел даже позавтракать. Купил по дороге кофе и лепешку. И все… оказался здесь, в этом пространстве. Но я уже ученый. Скандалить не стал, а сразу пошел на работу устраиваться и попросил рекомендацию для владельца дома, который сдает квартиры таким, как я… как мы с вами. Я думаю, именно здесь моя Айли. И я ее обязательно найду.

– А сколько этих пространств всего? – спрашиваю с опаской.

– Не так много, к счастью, – говорит он со смешком. – Всего три. Первое – называется Фейертамбур, предбанник Фейервилля, в который можно попасть из разных уголков земли. Второе, где я прожил, наверно, месяц, называется Крейтер – это просто рассадник ведьм и всякой нечисти. В отеле, где я работал, водились привидения, да-да, я не шучу. Я их, правда, сам не видел, только слышал – всякие вздохи, хихиканье, стоны. Да и постояльцы на них частенько жаловались. И третье пространство – там, где мы с вами, Марко, находимся сейчас. Оно называется «Город Якуба», вот этого самого, – он кивнул на памятник. – Мне о нем рассказывали… те, кого я спрашивал, как найти свою девушку. Они говорили, что Айли – вероятнее всего здесь.

– А вам не рассказывали, как попасть в Фейертамбур? Тот самый, в который можно пройти по мосту из разных уголков земли?

– А с этим – засада. Туда можно попасть только если есть то, что вы ели там. Но как это сделать – никто толком не знает. Некоторые слушают неквалифицированных советчиков и это доводит их до беды. Говорят, что один мужчина после экспериментов с едой устроил поджог, другой пытался ограбить банк, третий порывался броситься с часовой башни. К счастью, это тоже случается не часто.

– Да-да. Вчера одна девушка бросилась под колеса электрички, в которой я ехал. Тоже сказали, что она одна «из этих» … – сказал я и осекся.

– Девушка? – побледнел Берни. – А вдруг это моя Айли?

4. Мими

Клетку погрузили на телегу вместе с корзинами с овощами и зеленью, и повезли по городу. В дороге я судорожно размышляла, как спастись. Я помнила заклинания, которыми мой отец и брат могли заставить всех замереть на несколько минут. Я пробормотала их тихонько, но они не сработали – я как была бездарью, так и осталась. Тогда я решила дождаться момента, когда кто-то откроет клетку, и клюнуть его что есть сил, а потом воспользоваться замешательством и… и что? На меня сразу набросят ткань и скрутят голову. Вот если бы было открыто окно… Я слабо взмахнула крыльями – нет, силы не восстановились, я по-прежнему была слаба. Все было против меня! Все!

Я пыталась договориться с другими гусями, но безуспешно – они были слишком глупы. Я объясняла им, что люди поймали их с целью съесть – так же, как они сами едят траву, зерна и мелких насекомых – и мы сможем защитить себя, только если сговоримся. Они не поняли. Их сознание было слишком ограниченным. Каждый из них воспринимал себя не отдельной гусиной персоной, а, скорее, частью того, что видел и ощущал – травы, земли, воды, неба, тепла. Они не понимали, почему траве должно быть плохо после того, как ее съели. В их мозгах не было структуры, за которую можно было зацепиться, и мои попытки объяснить им происходящее с треском провалились. Мы подъехали к черному ходу герцогского дворца. Нашу клетку подняли и куда-то понесли. От ужаса я закрыла глаза, а когда открыла их снова, то увидела перед собой двоих: того, кто отсчитывал деньги на рынке, и уродливого носатого коротышку, герцогского повара.

– Господин закупщик, – сказал коротышка противным скрипучим голосом, – этих двоих, – он указал на моих товарищей по несчастью, – мы придержим до воскресного обеда – я запеку их с овощами и травами. Накануне я поручу помощникам ощипать их и поместить в маринад. Для маринада прошу выдать бутыль белого вина. А из этой – он кивнул на меня, – получится отличное жаркое. Я приготовлю его с сушеным кизилом, – герцог будет очень доволен.

– Хорошо, – ответил закупщик. – Делай, как знаешь, Якуб. Равных тебе в этом деле нет. Вина пришлю. Если еще что-то понадобится, скажи. Главное – чтобы их светлости были довольны. И не забудь оставить самые крепкие гусиные перья – для канцелярии.

– Все будет сделано, господин закупщик, – сказал коротышка своим мерзким голосом.

Когда закупщик ушел, коротышка наклонился и буквально сунул в клетку свой длиннющий нос.

– Что это ты такая тихая? – спросил он меня. – Не больна ли часом, голубушка? Да нет, на вид, вроде, здорова – перья блестящие, глаза ясные. Но на всякий случай придется тебя ощипать уже сегодня. Пойдем-ка, я отнесу тебя на кухню.

Он открыл дверцу и просунул руку в клетку, чтобы схватить меня… От ужаса я забилась в угол и забормотала древнее заклинание – я слышала, как его заучивал мой брат Фабиан: «Если ты меня убьешь, очень скоро сам умрешь». Коротышка остолбенел. Потом помотал головой. Протер глаза. И опять протянул ко мне руку. «Если пальцем меня тронешь, в эту пятницу – утонешь», – продолжала грозить я уже громче. Реакция коротышки была неожиданной. Он упал на колени перед клеткой и заплакал. «Слезы будешь позже лить – от страха я сочинила свою строфу, – Птицу нужно отпустить». Коротышка вытер слезы и сказал:

– Госпожа гусыня! Простите меня! Конечно я вас отпущу. Прямо сейчас.

Он открыл окно и подтащил к нему клетку.

– Позвольте, я развяжу вам лапки, – сказал он. – Подумать только, я чуть было не убил говорящую птицу!

На какое-то мгновенье я замерла – вдруг он все-таки свернет мне шею… Но нет, он действительно развязал мне лапки и поднес к окну. По его щекам все еще катились крупные слезы и мне вдруг стало его жаль.

– А как же вы? – спросила я. – Вас не заругают?

– Ерунда! – отмахнулся коротышка. – Я сейчас же вернусь на рынок и куплю еще одного гуся, за свои деньги. Никто не заметит подмены.

Я вскочила на подоконник… Я хотела поцеловать его, но только неуклюже ткнулась клювом в его щеку. Потом взмахнула крыльями, но… взлететь не смогла. Крылья были будто налиты свинцом.

– Что с вами, госпожа гусыня? – спросил он.

– Сама не знаю, – ответила я. – Это случилось после того, как я поела сдобной булки с изюмом. Какие-то девочки бросали в пруд крупные ломти. И я не могу летать… Может, я действительно заболела?

– Тогда позвольте предложить вам остаться, – сказал он. – Я попробую вас вылечить. Я нарву для вас самой лучшей, самой сочной травы из герцогского сада. Хотя нет. Я пойду в лес – я знаю одну поляну – там всегда пасутся гуси… Ой, простите, такие птицы, как вы, нет… похожие на вас птицы. Я соберу для вас ту траву, листья, стручки, ягоды – все, что они едят. И со временем вы поправитесь.

– Но как же я останусь? Мне скрутят шею…

– Знаете что? Я придумал! – вскричал коротышка. – Я скажу, что откармливаю вас специальными травами, чтобы придать вашему мясу пряный аромат… Ох, простите, представляю, каково вам это слышать! Но другого способа помочь столь дивной говорящей птице – я не вижу.

– Я не всегда была птицей, – сказала я грустно. – Вы мне верите?

– Конечно. Я тоже не всегда был носатым коротышкой.

Я подумала, что он шутит.

Он пересадил меня в отдельную клетку и отнес в свою комнату. А там сразу выпустил.

***

В этом странно признаваться, но тот месяц, что я прожила в каморке Якуба под крышей – комнатой это назвать нельзя было – я до сих пор вспоминаю с нежностью и легкой грустью. Мы, два странных, даже нелепых существа: он – уродливый коротышка с огромным носом, длинными руками и тонкой шеей, и я – девушка заключенная в тело гусыни, потерявшей способность летать, – вдруг подружились. Нам было чрезвычайно интересно и приятно друг с другом.

Уже несколько лет Якуб был главным поваром герцога. В его подчинении было не менее сорока человек – все они безропотно повиновались каждому его слову. Среди них были повара и их помощники, виночерпии, кладовщики, хранители специй, резчики сыра, окороков, колбас и фруктов, хлебодары и хлеборезы, дегустаторы, а также ответственные за скатерти, салфетки и столовые приборы и много других.

Герцогская чета очень любила покушать. Это мягко говоря. Правильнее сказать, что герцог был настоящим обжорой, а герцогиня – ужасной сладкоежкой. Герцог ел не менее пяти раз в день – при этом требовал блюд сложных, тонких и изысканных. День ее светлости начинался с крем-брюле, а вечером она не могла уснуть, не откушав марципанов и имбирных пряников. Во дворце постоянно устраивались пиры – местная знать и заграничные гости порой веселились несколько дней подряд. Почти каждый день к замку подъезжали телеги с местных ферм и пасек, охотничьих угодий и рыбацких деревень, груженные овощами, фруктами, мясными тушами и свежепойманной рыбой. Наблюдатель, который сидел на крыше и озирал окрестности в подзорную трубу, сразу сообщал Якубу о появлении на горизонте торгового судна. Вместе с закупщиком – его звали Ханс – Якуб шел в порт, чтобы первым выбрать самые лучшие экзотические фрукты и заморские специи. Специи стоили очень дорого, буквально, на вес золота. Якуб выбирал, а господин Ханс отвешивал золото. Для особых званых обедов Якуб покупал провизию на рынке сам: выбирал зелень и овощи у местных хозяек. Еще покупал грибы, дикие ягоды и горькие лесные травы – их собирали бедняки. Последним Якуб всегда давал несколько монет из своего кармана. И хозяйки и бедняки невероятно гордились тем, что их товар попадет на стол его светлости.