Визариум. Проникновение миров

О том, что вскоре после этого разговора Семён Чайка погиб, Толя узнал лишь через пару месяцев. Кто-то во дворе отделения не поставил на ручник УАЗ, тот покатился, успел набрать скорость и врезался в стену, где Семён ковырялся в багажнике своей «Нивы». «Скорая» прилетела через пять минут, но без толку, даже до больницы не успели довезти.

Перед сном Толя тайком, чтобы не увидела Алёна, достал из куртки пластиковую бутылку, куда на работе налил сока, зашёл на кухню и, отдавая дань идиотизму происходящего, быстро выпил. Запах напиток имел специфический, это Толя отметил ещё на комбинате, когда открыл банку. На вкус отдавало горечью и плесенью, но оказалось не так безобразно, как Толя себе предполагал.

Очутившись во сне и пережив весь сюжет заново, Толя с удивлением обнаружил то, чего не замечал раньше. Когда он заходил на комбинат, там оказалось два входа, две одинаковые проходные. Два сторожа Гадюкина вяло переругивались через металлический поручень. Теперь казалось, что два входа имелись и во всех предыдущих снах. Но как было на самом деле, неизвестно – у снов своя логика. Так или иначе, вишнёвый сок почти сорокалетней выдержки что-то полезное увидеть помог. Правда, кроме двух проходных ничего нового Толя не заметил.

Утром вышел из дому намного раньше, чем обычно, и поехал вовсе не на работу. Через двадцать минут выпрыгнул из почти пустого пазика и, зябко ёжась, пошёл по грунтовой дороге. Солнце поднималось над холмом, в стороне горела золотом берёзовая роща. Воробьи и синицы щебетали в придорожных кустах, радуясь жизни. Скоро впереди показалась ограда, а за ней ряды крестов и памятников.

Толя направился по рядам и довольно быстро отыскал нужную могилу. Соловьёв Сергей Михайлович, 1939–1994. Помним, любим, скорбим.

– Что-то не сильно вы помните, – пробурчал Толя, глядя на высокие заросли, почти полностью покрывающие место вокруг памятника.

Поперёк могильного участка лежала ветка росшего рядом невысокого дерева – кажется, ольхи. Наверное, сломалась от ветра или ещё зимой от снега, а скорее, поломал какой-нибудь обалдуй. Ветка упала прямо на гранитный прямоугольник, бурые выцветшие листья торчали по сторонам памятника, словно какое-то не самое удачное украшение. Убрать ветку Михалыч и попросил Толю. Сказал, мешает и давит. Толя доломал ветку и оттащил к мусорным контейнерам.

Вернулся к могиле, посидел, выкурил сигарету. Уже собрался уходить, потоптался на тропинке, а потом повесил на дерево куртку и минут двадцать вырывал из земли разросшиеся сорняки. Молодой улыбающийся Михалыч одобрительно посматривал с фотографии. Закончив, Толя сбегал в магазин и вернулся с бутылкой водки, двумя пластиковыми стаканчиками и половинкой батона. Поставил на основание памятника полный стакан, сверху положил кусок хлеба, немного покрошил птицам, остальное положил рядом со стаканом. В свой стаканчик налил на полпальца, просто пригубить, изрядную долю вылил на могильную землю, с треть бутылки оставил – пусть бомжи Михалыча помянут.

Наверное, именно там, под взглядами умерших, Толя и принял окончательное решение не обманывать Лосева и не связываться с Жуком.

На работу Толя опоздал всего на десять минут.

В первой половине дня Толя позвонил Андрею Жабченко и сказал, что работать у него не будет. Чтобы тот не обижался, наврал, что собирается перебираться в Столицу, и лучше Андрею подобрать кого-то другого. А после обеда Толя поговорил с заехавшим на комбинат Лосевым по поводу увеличения зарплаты. Васю эта тема не обрадовала, но он всё-таки согласился платить больше: пока не намного, процентов на двадцать, а сразу после Нового года договорились вернуться к вопросу ещё раз.

Днём, когда Толя зашёл в камеру за двумя курицами для нудного мужика с ручной тележкой, из стены неожиданно вылетел Михалыч. До этого в светлое время он не появлялся. Призрак был весел и оживлён. Пошутив что-то про привидение с мотором, он принялся кружиться под потолком.

Толя начал было рассказывать ему о своём ночном открытии.

– Спасибо тебе, корефан! – перебил Михалыч. – А о делах давай того, вечером.

Покружился ещё по камере и скрылся в стене.

Вечером Толя ему всё и рассказал.

– Во, – сказал Михалыч, – работает, значит, зелье.

Он довольно пошевелил бородой.

– И что значат эти две проходные? – спросил Толя.

– Похоже, – сказал Михалыч, – воплощённые сущности сигнализируют, что у тебя есть два пути.

– Что за сущности такие?

Михалыч махнул рукой.

– Воплощённые сущности и есть, ёптыть. Как я тебе объясню?

Он прищурился:

– Ты лучше не отвлекайся. Два пути у тебя, понял?

Толя задумался.

– Уйти и остаться?

Михалыч потрогал свою ворсистую шапку-ушанку.

– Уйти – не путь, этот вариант ясен, как пень, и без подсказок. – Он снял ушанку и почесал скрытую за косматой сединой макушку. – Нет, такую туфту воплощённые гнать не будут. Они же прямо в душе читают, тудыть их растудыть… И указания ихние всегда понятные, более или менее.

Призрак ткнул пальцем Толе в грудь.

– Ты же решил остаться на комбинате?

Толя вздохнул:

– Да…

– Ну вот, – сказало привидение, – у тебя есть два пути, чтобы остаться здесь и не отбросить на хрен копыта.

Михалыч показал два прозрачных пальца.

– И какие это пути? – спросил Толя.

– А чтобы это узнать, мы будем действовать по схеме, доказавшей свою эффективность, – ухмыльнулся Михалыч. – Только включим туда, хе-хе, дополнительный элемент.

Минут через сорок Толя позвонил Алёне и сказал, что встретил друга Мишу и пойдёт к нему смотреть футбол, и там, скорее всего, и заночует. Алёна поворчала, но не обиделась, они доверяли друг другу.

«Видела бы она, что тут у меня за футбол», – думал Толя, разбавляя комбинатовский вишнёвый сок чистым спиртом в пропорции один к одному. Михалыч сказал, что принять получившегося напитка нужно будет граммов триста, не меньше.

– Я составлю компанию, – подмигнул призрак. – Вместе весело шагать по просто-орам.

«Знаю я, как ты составляешь компанию, старый халтурщик», – подумал Толя.

Михалыч настаивал, что для надёжного результата Толя должен остаться ночевать здесь, на комбинате.

Они просидели часа два. Толя пил, наливая по пятьдесят граммов, Михалыч наклонял голову к своему стакану и закрывал глаза. Призрак рассказывал, как хорошо жилось в советские времена.

– У меня грузчики в дублёнках и ондатровых шапках ходили, блин на! – распалился он. Толе показалось, что Михалыч действительно захмелел. – Сам жил и другим давал жить! – Призрак снял шапку, наверное, тоже ондатровую, положил на стол. Шапка полежала и стала медленно дрейфовать к краю стола.

Толе доводилось слышать подобные рассказы от людей, теперь пришлось слушать и от привидения.

– Всем всего хватало, – продолжал Михалыч, – водителям, экспедиторам, конторским засранцам. Сгущёнка, сухая колбаса, чёрная икра, красная… Да… А потом закончилась лафа. Развалили страну. Такую страну! Зачем, а? Разве плохо жили?

Михалыч сокрушённо развёл руками.

«Надо же, – подумал Толя, – помер давно, а туда же, ностальгирует. Тащили тут всё, до чего только могли дотянуться, а теперь удивляются, почему развалилось». Посмотрел на Михалыча. Он не испытывал к старику неприязни. Да и зачем, теперь уже, о чём-то спорить?

Толя осушил очередную, кажется, седьмую, стопку и вдруг ощутил некий толчок, лёгкий сдвиг восприятия. Объяснить это словами он бы, наверное, не смог. Просто увидел вдруг, не глазами, а как-то по-другому, что в небе над комбинатом кружатся чёрные, похожие на ворон, но очень, очень большие, невидимые людям птицы. А пониже, у самой крыши, клубится, образуя жутковатые исполинские фигуры, непонятного происхождения густая мгла.

Он увидел, как только что водитель проезжающего возле комбината жигулёнка ощутил в свете фар мелькнувшую через дорогу большущую лохматую тень, дёрнулся и пробормотал: «Ну ни хрена себе собака!», а это, Толя знал, была не собака.

Ещё Толя услышал отзвук музыки и понял: это с третьего этажа, там опять веселятся привидения. И понял, что если поднимется туда сейчас, его увидят и, возможно, не прогонят.

А потом Толя почувствовал, как где-то в недрах комбината проснулся, заворочался старый знакомый, чудовищный спрут. Огромный глаз распахнулся и начал планомерно обшаривать пространство. И скоро взгляд монстра остановился на Толе. Толя вздрогнул и медленно поднялся со стула.

– Что такое? – удивился призрак.

– Знаешь, Михалыч, – Толя, не сводя глаз со стены, открыл шкаф и стал нашаривать куртку, – я, пожалуй, поеду домой.

Михалыч поднялся.

– Ну, братан, это ты напрасно… Вот же, осталось ещё.

Призрак указал на стол.

– Не, не, – Толя уже открывал дверь. – Давай, до завтра!

Он поспешно направился на улицу. Призрак удивлённо поплыл следом, на краю эстакады остановился. На дороге, поджав хвост, стояла собака Монтана, смотрела куда-то под эстакаду и тихо скулила. Толя не помнил, как дошёл до проходной, а выйдя за территорию, побежал так, как не бегал, наверное, никогда в жизни.

Рискуя напороться на ветку или споткнуться и растянуться, Толя пробежал метров пятьдесят, а потом вдруг почувствовал, что ужас отпустил. Тогда перешёл на шаг и отдышался.

К автобусной остановке подходил в спокойном, правда, сильно нетрезвом состоянии.

* * *

Было немного совестно садиться в таком виде в общественный транспорт, но идти пешком пришлось бы слишком долго.

Подошёл автобус, восьмой маршрут. Табличка с номером завалилась набок, и получилось, что за лобовым стеклом лежит знак бесконечности. Толя хмыкнул и полез в салон. Ехать предстояло с полчаса. Людей было мало, Толя сел на свободное место у окна.

В тёплом, пахнущем выхлопными газами салоне Толю разморило, и он едва не уснул. Пока доехал до своей остановки, людей в автобусе почти не осталось. Их заменили другие сущности.

– Вы не выходите? – спросил Толя у стоявшего на пути пупырчатого сиреневого щупальца. Оно молча подвинулось, освобождая проход.

Толя протянул водителю две чёрные монеты:

– Спасибо.

– Счастливо! – Водитель махнул когтистой лапой и подмигнул третьим глазом.

Толя шагнул наружу и, на ходу надевая шапку, направился к подземному переходу. По серому небу плыли широкие блеклые полосы. Вдалеке тёмными столбами покачивались смерчи. Глаза неба были закрыты. По земле белой взвесью кружилась позёмка – то ли остатки манны небесной, то ли перхоть стареющих неопрятных богов. Стайка мелких неприкаянных душ пролетела у самой головы, едва не задев Толю трепещущими прозрачными крыльями.

У подземного перехода стояли два щупальца в милицейской форме. Тени в переходе и вокруг поспешно прятали товар по сумкам и коробкам. Привычная картина, подумал Толя. Из перехода доносилось пение и звуки гитары. Толя шагнул туда, как вдруг вспомнил, что не купил хлеба, развернулся и вышел на поверхность.

Магазин был уже недалеко, когда земля под ногами вздрогнула, и в небе показалась исполинская белая фигура. Все заметались в поисках укрытия, Толя тоже поспешил под стену многоэтажки. Как раз добежал и только успел поднять голову, когда свет на секунду померк, порыв ветра прижал Толю к стене, и бетон под ногами подпрыгнул. Толя увидел быстро удаляющуюся гигантскую белую ступню. Постоял, глядя вслед исполину. Девятиэтажный дом едва доходил тому до колена, голова терялась где-то в небесном тумане, на спине покачивались два больших крыла. Гигант дёрнул плечом, и к земле полетело белое перо. Покружилось и пропало из вида, то ли скрылось за домом, то ли просто исчезло, не долетая земли. Тут великан наступил на проезжую часть – послышался визг тормозов, грохот столкновений. Белая фигура свернула в частный сектор и, сопровождаемая хрустом домов и многоголосым собачьим лаем, скрылась в туманной дали.

Толя вышел на тротуар и направился к магазину. У перехода милиционер отдирал от асфальта расплющенного напарника, тот уже пришёл в себя и громко матерился. Смятые деревья, киоск Союзпечати и припаркованные у магазина автомобили распрямлялись, принимая обычную форму. Толя мельком увидел, как продавщица в киоске поправляет причёску и, улыбаясь, что-то говорит в мобильный. Улица вновь ожила. Милиционеры ушли, один прихрамывал. Тени у перехода посмотрели им вслед и стали выкладывать на ящики пучки петрушки и вязаные носки.

Толя купил в магазине нарезной батон и пачку сигарет «Наша карма». Девушка на кассе была в самом начале процесса превращения в щупальце, ещё различались человеческие черты. Толя оставил ей пару монет из сдачи.

У выхода на подоконнике сидел крупный серый кот. Он смотрел в окно, где толстые голуби и мелкие грязные ангелы, расталкивая друг друга, что-то искали в дорожной пыли. Толя протянул руку погладить кота. Тот увернулся, посмотрел недовольно.

– Что, друга нашёл? – буркнул кот, спрыгнул с подоконника и не спеша направился в торговый зал.

Толя пожал плечами, надел шапку и вышел на улицу.

Подходя к дому, Толя ощутил смутное беспокойство. Остановился, огляделся. Вокруг было пусто, но тревожное чувство нарастало. Мало того – быстро превращалось в безотчётный панический ужас. И внезапно, но в то же время и ожидаемо, материализовалось, сгустилось в крупную тёмную фигуру. Фигура шагнула, и Толя увидел перед собой покрытого тёмной лохматой шерстью зубастого монстра. Чудовище оскалило клыки. Толя отшатнулся. «Да это же сон!» – подумал и поспешно попытался проснуться. Не получилось. Замотал головой, рот раскрылся в крике, но вместо крика вышло глухое мычание. Толя изогнулся в мучительной попытке покинуть сон, и тут монстр поднял лапы и зарычал. Толя развернулся и бросился прочь.

Убегать получалось плохо. Тело не слушалось, вязло в густом воздухе. Толя бежал, а может, полз, или летел, но низко и недостаточно быстро. И постоянно оглядывался. Чудовище не отставало. Обличья его стали меняться: за Толей нёсся широкоплечий мутант с двумя головами, обе были крысиными, потом чёрный крылатый демон, ревущий медведь, розовая ощипанная безголовая курица – она щёлкала по асфальту обрубками ног и махала маленькими атрофированными крыльями.

Толя никак не мог оторваться от чудовища. Руки и ноги были как будто не его. Это подтверждало, что всё происходит во сне, но проснуться не получалось. «Чтобы я ещё хоть раз выпил этого компота выпуска шестого месяца шестьдесят шестого года!» – подумал Толя. Тем временем курица превратилась в маленькую девочку со злым лицом и горящими красными глазами. Девочка, в свою очередь, обернулась старухой в залатанном сером пальто, та неслась, махая клюкой, и щерилась беззубым ртом. Это безработица, каким-то образом понял Толя и неимоверным усилием ускорил свой мучительный бег. Старуха оглушительно завизжала и превратилась в чёрный клубящийся сгусток ужаса. Сгусток пронёсся, обгоняя, над плечом Толи, разросся дымным облаком, и оттуда появилось очередное чудовище: мохнатая и клыкастая, похожая на глубоководную рыбу голова на коротких толстых ножках. Мощные лапы чудовища скребли по земле длинными когтями.

Монстр не мигая смотрел на Толю большими, как две тарелки с мутным белым студнем, злыми глазами. Под этим взглядом Толя упал. Чудовище схватило его за шкирку и подняло над землёй. Толя попытался отбиваться, но на его вялые взмахи монстр просто не обращал внимания.

– Слышь, – вдруг произнесло чудовище низким хриплым голосом, – тебе тут просили передать…

Говорят, во сне не удивляются, но как тут было не удивиться?

Монстр поставил Толю на землю, прокашлялся и неожиданно продекламировал:

– Звери покаСмотрят на крыши,В сердце стрелкаЛюбит Всевышний.

Затем подался вперёд и в упор заглянул Толе в глаза.

– Кто любит? – не расслышал Толя или, скорее, не поверил, что расслышал правильно.

– Всевышний, бля! – сказал монстр. – Глухой, что ли?

Толя моргнул и поправил куртку.

– И что это значит? – спросил он.

– А я откуда знаю? – сказал монстр, но немного другими словами.

Развернулся и пошёл прочь.

– Это о моих путях? – спросил Толя.

– Ну ясен пень, – ответил монстр.

Он медленно потопал в клубящийся туман.

– Так это про первый путь? – крикнул Толя вслед; видя, что монстр уходит, он совсем осмелел. – Или сразу про оба?

Чудовище повернуло голову.

– Да ты запарил! Второй путь будет с другой стороны.

Вскоре его не стало видно. Гребенчатый хвост пошуршал по щебёнке, а потом и этот звук затих в тумане.

Толя задумался, что же это такое сейчас произошло, и вдруг проснулся. Оглянулся по сторонам. Людей в салоне автобуса оставалось немного, но те, кто там были, смотрели на Толю во все глаза.

Толя поднялся. Держась за сиденья, быстро прошёл к двери и попросил водителя остановить.

– Вот бедненький… – успел услышать сердобольный голос какой-то старушки. – Такой ещё молоденький…

Толя пришёл домой, поцеловал Алёну – старался на неё не дышать – и сразу завалился спать. Выспался отлично, никаких снов не видел, а если и видел, то наутро не вспомнил.

* * *

Проснулся Толя свежий, отдохнувший. В коридоре по пути в ванную встретил Алёну.

– Ты храпел…

– Извини, – смутился. – И за вчерашнее тоже. Я там… Так получилось. Не было возможности отказаться.

Обнял жену, потянулся поцеловать.

– Зубы сначала почисть. – Алёна отстранилась, выскользнула из рук.

Придя из ванной на кухню, Толя увидел то, что спросонья не заметил: вид у жены неважнецкий. Болезненно она смотрелась, измученно. Толя удивился: обычно Алёна выглядела хорошо всегда, даже по утрам.

– Ты что, приболела? – спросил.

Алёна посмотрела не очень приязненно:

– А ты чего так озаботился?

От такого неожиданно резкого и, в общем-то, несправедливого ответа Толя хмыкнул, но выяснять отношения не стал – не стоило с утра, да и идти уже время. Быстро съел бутерброд, запил чаем. У двери остановился:

– Я пошёл.

– Пока, – ответила Алёна с кухни.

Целовать Толю на прощанье она не вышла.

На работе Толя не переставая крутил в голове вчерашний автобусный сон. Что интересно, стоило вспомнить о продекламированном чудовищем четверостишии, оно тут же странным образом появлялось перед глазами. Как галлюцинация или голограмма: белые готические буквы висели в воздухе, после второй строки стояла запятая, а в слове «стрелка» над буквой «а» было проставлено ударение.

Ничего себе подсказка, думал Толя. Что за звери? На крыши какие-то смотрят… Облака, что ли, белогривые лошадки? А что ещё за стрелок? Непонятно… Именно в сердце… Киллер, что ли? Любит Всевышний его… Нелогично. Пока звери смотрят – любит, потом что, разлюбливает? Ерунда какая-то.

«В сердце стрелка  любит Всевышний…» Может, подумал вдруг Толя, ему предлагают застрелиться? Хорошая подсказка, ничего не скажешь…

Так ничего и не придумал.

Домой приехал рано – суббота, короткий день.

И дома Толя думал над загадкой. Тут его ничто не отвлекало: Алёна продолжала обижаться, сидела молча, отвечала односложно. Такое у них периодически случалось – ничего не поделаешь, надо просто переждать.

Толя записал четверостишие на листе бумаги и решил рассматривать его, как некий шифр. Пробовал переставлять буквы, читать через одну, через две, справа налево… Вновь и вновь писал стих на листе – обводил буквы, чёркал, что только не перепробовал. Ничего не получалось, лишь голова разболелась. Думал уже и сока комбинатского хлебнуть, но побоялся.

Ночью снился утомительный бред: буквы, цифры, их неочевидная и противоестественная взаимосвязь. Плохо спал Толя, отвратительная выдалась ночь. Не то что сон со спрутом, конечно, но тоже ничего хорошего. Ещё и Алёна вертелась, тоже плохо спала.

Утром Алёна отправилась на рынок, за сапогами, давно уже собиралась. Толе по случаю размолвки ехать не предложила, он только порадовался.

Попробовал на свежую голову подсказку разгадать – снова ничего не придумал. Даже в энциклопедию заглядывал, посмотрел о загадках, о шифрах – без толку. Когда Алёна вернулась, уже забросил попытки. До ночи провалялся возле телевизора.

С Алёной почти не разговаривал, только по необходимости: «Масло закончилось?» «Возьми пачку в морозильнике» или «КВН начался, будешь смотреть?».

Перед сном Толя не выдержал, засел за стол, писал опять стих, буквы переставлял по-всякому. Спал снова плохо, но получше, чем в прошлую ночь.

Думал Толя над загадкой и на следующий день, на работе. Чувствовал уже отвращение, но бросить это дело не мог. Думал, разгружая лосевский микроавтобус и толкая в склад тачку с товаром. Думал, вынося клиентам небольшие заказы. Думал, подметая эстакаду перед дверью кабинета. Думал, сидя в кабинете, когда работы не было.

Об этом же по инерции собирался Толя поразмышлять и в очереди в туалет, но не получилось. Двое грузчиков с рыбы увлечённо о чём-то спорили, и Толя поневоле прислушался: интересно, чем живёт его бывшая бригада. Там поменялся кладовщик, и ребята решали, можно ли воровать, как раньше. Осторожный дядя Слава предлагал выждать неделю – мало ли, как может повернуться. Толстый Серёга Барсуков считал, что нового кладового надо сразу ставить на место, чтоб знал, какие здесь порядки. Толю они не стеснялись – он был для них свой.

Когда дверь туалета открылась и оттуда, застёгивая куртку, вышел высокий лопоухий мужик, грузчики махнули Толе: заходи, мол. Оказалось, им туда и не нужно: они пришли то ли поговорить без посторонних ушей, то ли просто отдохнуть от работы, чтобы никто не дёргал.

До вечера крутилась загадка в голове, как наваждение уже стала. Толя всё не мог дождаться, пока появится Михалыч – на него вся надежда. Целый день ходил рассеянный, вечером не сошлись деньги. Не хватало немного, но всё равно неприятно.

Вопреки ожиданиям, Михалыч совсем не помог.

– Стих? – удивился он. – Хм, надо же, какая петрушка. Любишь стихи?

Толя пожал плечами.

– Подсказки эти, – объяснил призрак, – штука сугубо, так сказать, персональная. Тут я тебе, братец, не помощник. Знал бы – не вопрос, подсказал бы. Хотя у нас, у херни потусторонней, помогать людям вообще-то того, не принято. Скорей наоборот. Мне там, – Михалыч показал пальцем куда-то вбок, – об этом уже намекнули.

Толя удивился:

– Это как? Кто?

– А… – Призрак махнул рукой. – Есть там, блин…

Толя задумался, пригорюнился.

– Да не переживай. – Михалыч тронул его за плечо. Ну, как мог, так и тронул. – Включай соображалку – да и разгадаешь. А я к тебе приходить не перестану, что бы там эти, – он скривился, – ни болтали.

Толя глянул мельком в прозрачное лицо, кивнул благодарно.

– А почему оно всё так странно и сложно? Видения какие-то бредовые, стихи во сне… А если бы я сон тот не вспомнил? Нельзя, что ли, просто сказать, без вот этого всего?

Михалыч ухмыльнулся:

– Сны эти забыть – постараться надо. А в остальном… Да, дружок, обычно всё намного проще. Видать, такой ты непростой человек, нестандартный. Не ищешь по жизни лёгких путей, а?

Толя посидел в задумчивости. К везунчикам он себя не причислял, знал людей намного удачливее. Просто так ему по жизни ничего не доставалось, с неба не падало. Хотя вот – с Алёнкой, что ни говори, повезло. И это перевешивало всё остальное, так Толя считал.

Привидение подмигнуло:

– Что приуныл, брат-Кондрат? Не боись, справишься. Здесь надо было ночевать, говорил же – может, тогда понятнее получилась бы подсказка. Сока, вон, хлебни – глядишь, поможет. Воплощённым, видать, скучно стало, вот они, блин, и понапридумывали. Интересным людям – интересные задания!

Ушёл Толя домой без настроения. Оптимизма Михалыча он не разделял.

Подошёл к остановке, постоял. Накрапывал дождь. В голове непрерывно вертелись строки стихотворения, прекратить это Толя уже не мог. Вдруг мысли прервались чем-то странным. Толя вздрогнул и уставился на столб – там белело одинокое объявление. «КИДАЛОВО», – гласило оно большими буквами, ниже – номер телефона. Толя моргнул, присмотрелся. Да нет же, там написано «РАБОТА». Что за дела?

Подошёл троллейбус, почти пустой, Толя оглянулся ещё раз, прочёл: «РАБОТА», пожал плечами и шагнул в салон. Троллейбус тронулся, Толя постоял недоумённо, держась за поручень. Постепенно мысли вернулись к зверям и стрелку.

– Эй, задумчивый, – прервал размышления насмешливый голос, – проезд оплачиваем! Давай, доставай из широких штанин.

Толя протянул весёлой кондукторше монеты, а когда она отошла, посмотрел вслед и застыл с билетом в руке. «Из широких штанин… Хм… Это Маяковский… В сердце стрелок… Маяковский… Маяковский! – чуть не заорал вслух. – Неужели это оно?»

Да, Толя знал, что Маяковский выстрелил себе в сердце. Едва ли стоит этому удивляться. Культурный уровень кладовщика не обязательно низок, в кладовщики разные люди попадают. Если бы этот факт о Маяковском знал какой-нибудь собственник или управляющий торговым бизнесом, вот это было бы удивительно.