Кто разрешил?

Галина Нечаева

Кто разрешил?

Комментарий

Книга «Кто разрешил?» адресована взрослым и детям, и детским драматургам как первооснова для их творчества. Три главы: «Галка, Галочка», «Летом никто не учится» и «Саюри-правнучка» посвящены трем поколениям – прабабушке, внучке и правнучке, о путешествиях, о знакомстве с разными людьми, о их образовании, и, в конечном счете, получения званий «доктор права» внучкой и кандидата наук бабушкой. Глава «Саюри – правнучка» показывает первые встречи и первые диалоги по телефону из США и России. Еще одна часть посвящена научному обоснованию Нечаевой Г. А. идеи возможности и необходимости функционирования негосударственного высшего образования в условиях государственной собственности.

Часть I

Детские открытия

Девочка в светлом летнем платьице, которой девять месяцев, сидит в маленьком красном автомобиле. Она еще не умеет им управлять, она лишь внимательно осматривает руль и поглаживает его. Думает.

Галочка в руках держит большую керамическую куклу, подаренную тетей Анастасией Филимоновной, напряженно смотрит на фотокамеру и ждет птичку. Галина, еще не знающая фамилии изобретателя русской буквы «Г» филолога Магницкого, рассматривает фотографию, на которой слева направо находятся ее отец, сама Галя, стоящая на изящной, красивой, высокой подставке и мать. Пришедший в гости дядя Коля красивым четким голосом спрашивает девочку: "Ну-ка, скажи, кто это на снимке?" Она быстро подносит указательный малюсенький пальчик к листочку в том месте, где видит себя и, улыбаясь, сообщает: "Я, Гая Пуписа! Я, Гая Пуписа!"

Ей один год и три месяца, – это первое свое открытие она запомнила навсегда. Далее следуют другие, например, гашеная известь в бочке, куда она трехлетняя спряталась от друзей и от мамы, к счастью, ожогов не получила. Она навсегда запомнила вкус козьего молока. Случались и другие открытия – плетеный солнечный вятский сундучок и вкусный мягкий пряник, высокая, красивая, серьезная, керамическая кукла, книжка "Пат и Паташонок", которую читали взрослые и громко смеялись.

В конце Нового, сурового 1943 года, будучи первоклассницей, девочка встретилась в букваре со своей буквой Г, с которой ее познакомила Анна Ивановна Красноперова – первая учительница. Буква оказалась прямо рядом со стаей шипящих гусей. Долго девчонка всматривалась в них и не сразу сообразила, почему эти сердитые птицы так близко и пристально смотрят на ее букву, букву "Г".

С цифрой 5 было проще. Галя знала о том, что на руках и на ногах по пять пальчиков, что в пять лет она впервые встала на широкие финские охотничьи лыжи, которые ей подарил троюродный брат Виля. Наконец, в учебнике по арифметике почти сразу девочка обнаружила горячо полюбившуюся цифру «5». Обо всех подобных знаках поведал детям ученый Магницкий. Кроме этого, он обожал и циркуль, и линейку.

Впоследствии Галина убедилась, что цифр-то даже и для подсчетов звезд много не надо. Их, например, как ей, будущей ученой, вполне хватило одиннадцати, чтобы пересчитать художественную интеллигенцию СССР.

Социальное открытие

Дело в том, что после долгих комплексных многообразных и многосторонних исследований, давших бесценный материал и приведших к серьезным глубоким научным выводам, Нечаева Галина Андрониковна, выступив на заседании ученых Института социологии АН СССР и членов Фонда социальных изобретений защитила идею необходимости и возможности рождения и широкого развития высшего не государственного образования в области искусств и гуманитарных наук в условиях социалистической общественной собственности и 26.08.1988 за № 1008 Нечаева Г. А. как автор, получила уведомление о социальном открытии, зарегистрированным Фондом социальных изобретений СССР.

24 мая 1990 года, в день своего 55-тилетия Г. А. Нечаева (в отрочестве – Пупышева) объявила на заседании Координационного комитета Уральского отделения Союза ученых СССР об открытии в Екатеринбурге, своего, первого негосударственного вуза – Гуманитарного университета.

Примечание. Это событие она в протоколе указанного заседания специально, по своему замыслу зафиксировала дату как 26-е мая.

14 ИЮНЯ 1991 ГОДА Нечаева Г. А. объявила об открытии своего второго вуза в СССР – Академии искусств и художественных ремесел имени Демидовых.

Нечаева Галина Андрониковна дала толчок широкому развитию как образованию в области искусств и гуманитарных наук, так и всего высшего образования в целом. Галина Андрониковна Нечаева (Пупышева) – филолог, социолог, кандидат философских наук, ученая Урала тридцать лет тому назад, открыв первый частный вуз в СССР, дав толчок широкому развитию вузовского движения нового типа, стала для России, поистине, прародительницей негосударственного высшего образования в России.

Никитина З. А. – проректор по общим вопросам. Академия искусств и художественных ремесел имени Демидовых.

Суп из лебеды

До того, как я начала учиться в школе, мама с нами была дома, хотя до этого она с самого начала войны работала иногда сутками, потому, что папа ночами был дома. Чтобы проведать нас с сестрой днем, она от макаронной фабрики, что располагалась не далеко от вокзала, на улице имени Свердлова Я. М., что напротив улицы имени поэта Лермонтова М. Ю., во время своего обеденного перерыва ехала на трамвае до теперешнего южного автовокзала и затем, стремглав неслась на улицу имени Белинского В. Г. к нашему бараку № 206, где мы очень ждали ее.

Мамочка ключом открывала дверной замок, распахивала пальто или телогрейку и доставала с груди белую тряпочку, в которую были завернуты две теплые свежие булочки. Втроем, совершенно счастливые, мы съедали суп из лебеды и маленькими кусочками хлеба. Потом пили чай с молоком и фабричными булочками.

Затем мы – малышки мгновенно засыпали, а мама исчезала снова на несколько часов. Первые три года войны были совершенно мрачными, кроме новогодних и школьных дней, а также небольшой кусочек времени, когда папа выходил с нами в длинный коридор, брал гармонь, начинал с музыкального наигрыша и частушек, плясовых и других задорных мелодий. Тут же появлялись ребятишки и энергично отплясывали, кто как умел. Я гордилась своим талантливым отцом – музыкантом. Я вместе с ним громко припевала: "Барыня угорела, много сахара поела. Ай, да барыня, ай, сударыня!"

Граненый стакан

В мае 1940 года, в начале лета папа был на работе, а мама дома ухаживала за маленькой болеющей сестренкой. Мои старшие подружки собрались в парк культуры и отдыха имени В. В. Маяковского, который стал на всю жизнь моим любимым поэтом, попросили маму отпустить меня погулять с ними. Она согласилась и сказала: "Наша Галя, хотя и послушная девочка, все-таки вы хорошенько за ней присмотрите.

Мы подымались на холмы и с криками-визгами сбегали с них, забирались в лодки – качели и с веселыми песнями взлетали высоко в небо, пили вкусный морс – напиток из клюквы – и долго прищелкивали языками. Часа через два, наигравшись вдоволь, мы, топая по тропинке вдоль двухэтажных домов, из-за любопытства около одного из них остановились. В комнате с распахнутым окном виднелось лицо улыбающейся девушки. Она громко пела частушку: "Милый мой, милый мой, я не дорогая. У тебя, мой дорогой другая дорогая!" К моему, а больше всего к маминому несчастью, эти слова сыграли весьма трагическую роль. Они были обращены, как упрек, к молодому человеку, за которым внимательно следил муж. И как только паренек решил извиниться перед дамой за недостаточное внимание, и прикоснулся рукой к ее плечу.

Муж, недолго думая, схватил со стола граненый стакан, размахнулся и со всей силы, намереваясь из ревности попасть в молодца, бросил стакан в окно и попал мне в голову, чуть выше моего лба. Я закричала, зарыдала. Роза – моя одиннадцатилетняя подружка мгновенно подняла меня, закинула на плечо, и, как стрела, пронеслась метров триста. Вбежала в наш дом и опустила меня на родительскую кровать. Крови было столько, что моего лица почти не было видно.

Услышав рев, а, главное, увидев страшную картину, моя мама упала в обморок. Прибежали соседки, приказали мне не реветь. Самая находчивая из них разыскала йод и вылила мне на рану. От этого я долго рыдала, потом заснула и видела страшный сон, а когда я проснулась и взглянула в зеркало, то, конечно не узнала себя, потому что из него на меня смотрела незнакомая, лысая девушка.

Виля – мой любимый брат

Самые лучшие школьники всей необъятной нашей страны в счастливый день возводились в статус пионеров. В слово «пионер» всегда вкладывался смысл благородного понятия «первый». Виля родился 24-го февраля 1928 года, когда впоследствии правительство и весь народ отдавали честь морякам, особенно военным. Что касается Вили, то, его все мы весело и дружно поздравляли с днем рождения, а в 1938-ом году, в день военного морского флота со вступлением в пионеры.

Благодаря его успехам, старшая вожатая школы № 10, что располагалась рядом с его домом, в поселке под названием "Депо сортировочное", основную часть населения которого составляли железнодорожники, вручила красный галстук, назвала его пионером и сказала; " Дорогой, Вил Николаевич Пупышев, ты самый лучший ученик, обожаешь трудиться, танцуешь лучше всех, мечтаешь о море, и я желаю тебе в будущем освоить какую-нибудь морскую профессию."

Вилины лыжи

Наступил мой первый юбилейный год и принес мне новые сюрпризы. Виля увлекся коньками и в честь Нового 1941 года явился к нам с огромными охотничьими финскими лыжами. Прикрепил их к моим валенкам, дал высоченные палки в мои ручонки и скомандовал "Беги!" Я подняла высоко правую ногу, а она выскочила из валенка, и я зарылась носом в пушистый снег. Виля поспешил меня поднять, а я хваталась за снежинки, чтобы подольше дышать вкусным холодным запахом. Брат отбросил палки в сторону, снял ремень с брюк, подал мне, я ухватилась за него, он дернул ремень, вытащил меня из снега, и мы быстро побежали домой. "Ура! Победа! Галка – лыжница!" – кричал братик, а я вторила. С той счастливой поры на этих лыжах я каталась еще не менее 20-ти лет. Я помню, как однажды к нам приехали три дяди и три тети и Виля. Он надел мне на руку игрушечные часики, и мы крепко обнялись и расцеловались. Его мама, моя любимая Анастасия Филимоновна, указав на карман белого пиджака, предложила мне заглянуть в него, и я с радостью вытащила оттуда огромный вятский пряник, который дядя Коля привез из командировки. Он зарыдала. Кока мне пирожное, наверху его красовалась вишенка, которую, к изумлению всех, я приняла за свеклу. Между мной и дядей случилась забавная перепалка, поднялся шум, потому что каждый из нас дразнил свеклой другого.

Виля, Поп и Я

Мгновенно пролетело три года, и мы все переживали горе: умерла любимая Вилина бабушка, родственники внесли ее в церковь, и мы с ним пытались протолкнуться к черному ящику. Народу было очень много, и мы остались у порога, а сквозь ноющую толпу прорвался к нам поп с очумелыми глазами, уставился на грудь брата, схватился ручищами за галстук, протащил пионера мимо меня, выбросил на улицу и заорал: "Ты, щенок, убирайся отсюда в своем холуйском галстучке. Чтоб я тебя никогда больше не видел здесь! "Я тоже, запнувшись, выпала через порог и закричала.

Виля, естественно, крепко обругал попа идиотом, что и обозначало ИДИ ОТ сюда и не волнуйся, больной и контуженный, потому что я в твою поганую церковь больше никогда не приду, не пойду и ни в какого бога верить не буду.

С земли Вилечка поднялся сам, поднял меня и крепко поцеловал, мы оба рассмеялись и запели; "Чайка смело пролетела над седой волной, в море тает, улетает мой конверт живой. Птица-чайка, улетай-ка, унеси-ка мой привет родной. Я страдаю, ожидаю друга своего, пусть он любит, не забудет, больше ничего."

Я, его милая Галочка, родная Галочка, тогда совсем не подозревала, что не пройдёт и всего двух лет, как в тайно от родителей и от всех нас в свои пятнадцать лет, не успев проводить меня в первый класс, умчится в свое любимое море, а я со слезами буду распевать все его песни и танцевать его любимый танец "Яблочко."

Сказал: буду моряком!

Свое пятнадцатилетие мой боевой троюродный брат встречал успешным окончанием семилетки. Он после выпускного торжества вручил родителям Похвальный лист с пятерками и Почетную грамоту лучшего танцора школы и на весь дом громко заявил: "Я как грамотный и умелый человек завтра или послезавтра попрощаюсь с вами и поеду в школу юных моряков на Соловки!" Родители, зная о мечте сына, почти слово в слово дрожащими голосами сердито, но грустно произнесли: " Виленька, сынок, ты сначала закончи десятый класс, получи аттестат о полном среднем образовании, и тогда мы тебя проводим в морское училище." "Нет!" – сказал Вил Николаевич и через неделю, прячась в кочегарке паровоза, прибыл туда, куда хотел. Научился он тралить фашистские мины. Служил в море шесть лет. В дни празднования 300-летия русского флота России из рук свердловского губернатора мой самый любимый из братьев получил высокую награду – орден Заслуги перед отечеством.

Штампы

Дорогие, прекрасные моряки чернилами фиолетового цвета рисовали разных морских птиц, корабли и цветы Кольского полуострова, берегов Северного и Японского морей. Письма на мое имя, пока Виля учился, приходили от него часто, как правило, с его собственными рисунками, а когда он гонялся за минами и таскал по воде к месту их уничтожения, сильно охлаждался и уставал, то не располагал частыми отправками военной почты. Я иногда месяцами ждала следующее письмо. Каждое письмецо я выучивала наизусть. На узких полях газет, которые отец приносил с работы, я старательно выводила дорогие сердцу фигурки – символы моря – нашей любви. Письма – треугольники складывала под подушку и просила сон, чтобы он мне рассказал, как чувствует себя Виля, и как скоро кончится война, и мы встретимся с братом после очень долгой разлуки. Я всем сердцем желала увидеть моего братца в морском костюме, стоящем на ветру, и летящими лентами, танцующими на ветру. Не зная и еще не видя море – океана, я влюбилась в него и в последствии, начиная с восемнадцати лет, я не пропустила ни одного лета морской или океанской купели. Даже мечтала стать капитаном дальнего плавания.

Свердловск, улица Щорса 80а. Здесь располагалась, только что выстроенная, школа № 3. В ней у Анны Ивановны училась Галя в первом классе (январь – апрель, 1944 г.)

Анна Ивановна Красноперова – первая учительница

"В конце августа по улице имени легендарного Щорса мы с мамой сдали мои документы в школу, подготовили все необходимое. С первого сентября 1943 года началась моя новая привлекательная, замечательная жизнь – учеба, сначала в двадцатой, а с десятого января в новой школе, которая оказалась ближе к нашему дому.

В то время по чтению изучалась буква Г. Она показалась мне очень родной, потому, наверное, что моя любимая тетушка в день моего рождения предложила назвать меня Галиной, и родители с удовольствием согласились. Как раз теперь, в начале урока учительница открыла Букварь, предложила внимательно рассмотреть эту букву в печатном и письменном вариантах, показала, разделила слово на слоги, в которые прекрасно вписывалась моя буква.

Анна Ивановна попросила всех учениц прочесть также, как сделала только что она сама. Затем, немного подумав и посмотрев на журнальный лист с нашими фамилиями, спокойно, как всегда, произнесла: "К доске вместе с Букварем я прошу выйти ученицу Пупышеву, которая четко и громко прочтет по слогам напечатанное на двадцать пятой странице стихотворение".Глядя на меня, она, улыбаясь, сказала: "Галя, пожалуйста, читай!" Я всегда, лет до пятидесяти, очень стеснялась, а в тот момент уткнулась глубоко в учебник и почти, как песню, медленно и довольно звучно произнесла: "Гуси, гуси, га-га-га. Есть хотите?" " Да-да-да! «Вы идите стороной, серый волк под горой, зубы точит, съесть вас хочет! Ну, бегите стороной!" После этого я глубоко выдохнула воздух и зарыдала, а Анна Ивановна подошла ко мне и, погладив по голове, улыбаясь, и тоже, как я, почти пропела: "Галочка, дорогая, ты молодец, ты заслужила самую высокую оценку – пятерку!". Я уж не помню того, как мои ноги донесли меня до парты. Мне, наверно, всю ночь виделся сон про мою букву "Г".

Мне Часто вспоминается еще один серьезный урок. Как-то Анна Ивановна – дорогая моя учительница вошла в аудиторию с заплаканными глазами и с большой газетой в руках. Слезы текли по щекам, и она, чтобы произнести что-то нам, долго промокала платочком свое сильно похудевшее лицо. Затем, сильно волнуясь, тревожно сказала: " "Девочки, вы знаете, что на нашей страны, в СССР, наши солдаты сражаются с фашистами. Вы знаете, что среди борцов за свободу с захватчиками в наших лесах находятся наши партизаны, которые помогают нашей армии уничтожать врагов. Они темными ночами выходят из леса, подкрадываются к немецким военным штабам и уничтожают немецких командиров, взрывают склады с оружием. Так вот в один партизанский отряд добровольно записалась девушка, только что окончившая школу и получила за свою хорошую учебу золотую медаль. Она очень хотела, чтобы военные скорее – скорее освободили нашу страну, и чтобы от этих злодеев больше никогда не страдал ни один человек. Имя этой умной и красивой девушки – Зоя Космодемьянская. Так вот, я сейчас покажу ее портрет, напечатанный вчера в газете «Правда». Вот она, девушка – москвичка, рассмотрите ее портрет и запомните ее навсегда." Я увидела необычайно выразительные глаза, коротко подстриженные кудрявые волосы, и мы, малышки, прослушав пересказ статьи военного журналиста Лидова, до глубины души, взволновались и почти все пожалели, что нас никто не сможет ни отпустить и не взять на войну, в партизаны, чтобы отомстить врагам за всех наших страдающих людей и особенно за Зою, погибшую от рук иноземных варваров – захватчиков и выгнать их из родной страны.

Навсегда в моем сердце поселилось прекрасное имя Зоя. Подаренную тетушкой красивую куклу я сразу назвала Зоей. Вдруг у нас появилась козочка, и я ей дала кличку Зойка. Позже, когда у меня появилась дочь, из родильного дома ее выносила и вручала мужу нянечка Зоя. Бабушку нашей девочки Зои, мать моего мужа Адольфа Митрофановича тоже звали Зоя.

Во время войны мы, первоклассники, как и все другие школьники, готовили воюющим солдатам подарки и отправляли их на фронт. Мне вышить цветок на белом кусочке материи, на носовом платке помогла изобразить розу одна добрая соседка. Ее звали Софьей Львовной. Ее внучка, бойкая, дочь полковника Тамара Соколкина уже побывала в «Артеке» и училась в нашем классе. Что касается вышитого платочка, он вскоре уехал на фронт и «служил» вместе с бойцом, сражаясь с врагами.

Наступал 1944 год

Он ознаменовался тем, что мы побывали на елке во Дворце школьников. С удовольствием я прокатилась по гладкой фанерной горке. Единственный раз я поверила в живого, жутко костлявого Кощея, который хотел меня обнять и утащить в какое-то неизвестное мне свое царство и запереть в темницу. Я сбежала от него, восхитилась живой до потолка елкой, которая сопровождалась светом огромного прожектора и двигалась к детям, к центру зала. Со всеми вместе я много танцевала и пела, и получила маленькую шоколадку. А еще во Дворце я все время переживала из-за того, что боялась потерять гардеробную бирочку с номером, хранившим, мое зимнее пальто, хотя она была спрятана ни где-нибудь, а в правом валенке. Все обошлось благополучно. Конечно, мне бы было значительно легче, если бы я была тогда знакома с рассказом Зощенко о бирке от шкафчика со своей одеждой, которую во время мойки человек хранил на коленке, и которая не хотела никак на нем держаться.

На школьном новогоднем празднике я была солисткой и исполняла роль белого гуся, а моя подружка Пименова Валя – серого гуся. Мама из белой марли, сложив ее в несколько слоев, сшила платье и украсила его лентой из красного ситца, и мы, впервые, как артистки, пели вместе: "Жили у бабуси два веселых гуся", а потом Валя, показывая на свое сердце, почти шёпотом произносила: "Один – серый", а я также, показывая пальчикам на свое сердце, широко улыбалась, и громко, протяжно произносила: "Другой – белый", и вместе весело каждый раз заканчивали фразу: "Два веселых гуся!"

Что касается праздничного дня, на который мы вместе с мамой были приглашены нашими знакомыми и то, что елка была у них не большая, но очень яркая и красивая, и стол, покрытый белой скатертью, был огромный, на нем красовались яблоки, апельсины, мандарины, пирожное, мое любимое козье молоко. Взрослые и дети много пели и танцевали вальсы, польки, краковяк. Хозяйка девочкам преподнесла подарки. Это были на красивых тесемках синие шерстяные сумочки с вышитыми васильками и малюсенькими куколками-матрешками. Вечером мы вежливо попрощались, поблагодарили хозяев за праздник и ушли. Папа в эту пору был уже на Украине и с утра до позднего вечера восстанавливал харьковский аэропорт, его деревянную часть: топором делал все двери, а их было много, рамы для окон, сооружал крылечки, выстилал полы, укреплял чердаки и подвалы, как самого аэровокзала, также и других нужных хозяйственных построек, Три года он занимался своим любимым делом. восстанавливая аэропорты в городах – Донецк, Днепропетровск и Запорожье. Недавно я плакала, потому что хозяева-варвары «самостийной» Украины бомбили, разрушали аэропорты, которые, полсущества, были созданы посиневшими от напряженной работы плотника, непрерывно длившееся не больше и не меньше четырехсот двадцати трудовых полусуток. Плача, я в 2014-ом году, в возрасте семидесяти лет причитала: «Дорогие мои вокзалы! Солнечные мои военные летчики сороковых годов! Счастливое мое детство! Почему бесповоротно не могут исчезнуть проклятые фашисты?»

Украина

В марте 1944 года из Донецка, с папиной работы приехал добрый человек, которому было приказано правительством привести с Урала на Украину жен и детей восстановителей четырех аэропортов тех городов, которые уже освобождены от гитлеровцев. Мамы собрали вещи. Аэропортовская машина доставила нас, семь мам и восемь детей, на вокзал. Вскоре подошел товарный поезд, мы спокойно разместившись в товарном вагоне, поехали в Москву. По пути мы долго стояли в Казани. Мамы принесли кипяченую воду, купили три жирненьких курочки.

В Москве мы расстелили свои пуховые матрацы и спали на них, на полу, возле каменных ног памятника здравствующему тогда «великому вождю всех народов."

Однажды вся наша компания пришла в смятение, когда одна мама где-то достала молоко, целых два литра молока и пятилетнему сыну велела, на зависть всем другим, пить из бидона. Держа его слабыми ручонками, он вдруг закашлял и бидон уронил на грязный пол. Мать кулаком ударила его по голове и, выкрикивая кошмарные слова, велела сыну слизать с пола все молоко. Мы все остолбенели. Никто не посмел заступиться за ребенка, который после коварной процедуры крепко заснул и во сне несколько раз истошно кричал, соскакивал и, казалось, падал без чувств.

Наше настроение поднялось только тогда, когда мы, дети, оказались в метро. Движение вверх и вниз, переходы и пересадки самооткрывающиеся двери, красота и блеск захватили все наши чувства и, конечно, остались сказкой в нашей памяти. "Москва! Москва!" – шепчем мы до сих пор и готовы в любую минуту отправиться в самую дальнюю дорогу!

На пассажирском поезде мы успешно добрались до города Донецка, где предстояло прожить полгода. Встречая нас, папа сначала вытащил меня, сестру и маму из кабины грузовика, потом – все наши вещи, обнял нас, расцеловал и, подняв руку, протянул ее вперед, показал на большой светлый каменный дом и сказал: "Тут все вместе теперь мы будем жить!" Он открыл дверь, мы вошли в очень темное помещение. Окна были плотно забиты досками. Пятилетняя сестра испугалась темноты и закричала: "Я боюсь, увезите меня обратно домой! «и выбежала на улицу. А папа взял ее левой рукой за ее правую руку, а своей левой прихватил топор. Они оба вышли на улицу. Он быстро отодрал доски с окон, не пропускавшие в дом свет. Солнечные лучи стремительно скользнули по стенам огромной высокой комнаты, и мы увидели на полу кучу, состоявшую из одиннадцати арбузов. «Все это я дарю вам, мои дамочки!"

Мы с мамой, оказавшись на Украине, занимались полезными и интересными делами. Она переделывала, подгоняя по размеру, летчикам их рабочую форму, а я решала составляемые папой задачи по математике с нуля и включительно начала алгебры, а также вязала кукле платье, вышивала крестиком и гладью украинские узоры на своей блузке с короткими рукавчиками-фонариками, которые носила ее и на Украине, и позже – на Урале, где я долго горевала о прекрасных просторах, о жаворонке в небе, о замечательных песнях, о высоких ножках голов подсолнухов и молочной молодой кукурузе, о героических летчиках, об оврагах, об одной маленькой деревне, что стояла на берегу бушующего Днепра, волны которого расшибались о каменные пороги, и о большом поселке, называвшемся Старыми Кайдаками, где в то время, после недавних сражений с фашистами вновь появились птицы и насекомые, заблеяли козы, замычали коровы, запели роскошные петухи и заволновалась куры-наседки. В самом прекрасном краю, из тех, которые мне тогда были знакомы, я увезла новые для себя стихи, истории, чуточку захватывающего дух языка, украинского, бесшабашного гопака и целый венок с десятком разноцветных лент, образно завершающих первое мое грандиозное дальнее путешествие.