Кровавая пыль дорог

М. Лютый

Кровавая пыль дорог

Предисловие

Большинству мыслящих людей всегда интересно знать о будущем. Но здесь мы можем только догадываться, ибо иное нам не дано. Не меньший интерес вызывают вопросы о прошлом. Литературные источники в виде летописей, а также археологические раскопки дают нам почти полное представление о прошедших событиях, произошедших несколько веков век назад. Но чем глубже мы погружаемся в глубину истории, то тем больше возникает вопросов, на которые нет однозначных ответов. Какие-то факты в разных источниках противоречат друг другу, другие описаны однобоко, третьи упомянуты вскользь, а археологические раскопки вскрывают и трактуют совершенно другое. Одним словом: чем дальше в лес, тем толще партизаны. Вопросов очень много.

Одним из таких вопросов стоит вопрос о прародине славян. Славяне как сформировавшийся народ впервые были зафиксированы в византийских письменных источниках VI века. В них указывается, что в 517 году они появились на Дунае, а затем осуществили набег на Иллирию и Македонию. Затем они появляются в южной, центральной Европе, на балтийском побережье, в среднем и нижнем течении Эльбы и даже в Малой Азии. Все это следствие второго этапа так называемого Великого переселения народов.

Одни историки пишут, что славяне расселились по Европе с предгорий Карпат, другие – что славяне автохтонный народ и всегда жили на территории восточной Европы. Сторонники теории расселения славян ссылаются на летопись «Повесть временных лет», в которой автор указывает, что родина славян находится в среднем течении Дуная, откуда они расселились по Европе. Этой версии придерживались С.М.Соловьев, а затем В.О.Ключевский и их последователи. Сторонники противоположной теории считали, что славяне всегда жили на территории современной Польши, Украины и Белоруссии. Этой точки зрения придерживались советские ученые, чешские ученые – сторонники Л. Нидерле, а также ряд болгарских историков.

Изучая вопрос о прародине славян, основываясь на письменных источниках, историки сталкиваются с некоторыми противоречиями. Например, в «Повести временных лет» указывается, что вятичи и радимичи вышли от ляхов, т.е. с территории современной Польши, а последние изыскания историков, в т. ч. археологические раскопки, показывают, что вятичи вышли из северских земель, с верховьев Дона и его притоков, где жило племя северян. А радимичи появились в местах своего расселения спустя несколько десятилетий после переселения вятичей.

В «Повести временных лет» автор находит родину славян в римской провинции Норик, расположенной между верховьями Дуная и его притоком Дравы. А это по соседству с территорией этрусков. Римской провинцией она стала в 16 г. до н. э. Оттуда славяне были вынуждены переселиться в другие места. Возникает вопрос: неужели так глубоко на многие века проникали знания автора летописи? А как же тогда с переселением вятичей и радимичей, которое произошло спустя нескольких веков гораздо ближе к времени жизни автора? Как говорил один из второстепенных героев романа А.Иванова «Тени исчезают в полдень»: «Сомневаюсь я, однако». Хочется верить, что ученые-лингвисты и ученые-археологи постараются ответить на поставленный вопрос и придут к единому мнению о прародине славян.

Хотелось бы обсудить следующий вопрос: а влияло что-то или кто-то на их расcеление? Приводится много причин о переселении народов. Одни народы начинают переселение на новые территории из-за вражды со своими соседями: например, авары. Другие народы – из-за резкого увеличения численности населения и необходимости переселения на новые территории, например, тюркоязычные народы. В этом случае на своей родине оставалась часть населения, а наиболее пассионарная часть (по Л.Гумилеву) осваивала новые территории, при необходимости вступая в конфликты с другими народами. Конфликты бывают разные. Можно ли назвать пассионарными новгородских ушкуйников, нападавших на татаро-монгольские города? Скорее всего их разгульная жизнь и жажда легкой наживы влекла на эти подвиги. Люди-пассионарии, переселявшиеся на новые территории, брали с собой свои семьи.

Ещё одним фактором переселения является попадание под сферу влияния более агрессивного соседа, подчинение ему или становление союзником и под его начальствованием, но не руководством, ибо это немного другое, переселение с целью завоевания других народов и территорий. Например, вождь гуннов Аттила в середине V века подверг разгрому земли севернее реки Рейн. Именно в это время предки германцев появились в Скандинавии, и именно в это время англы, юты, фризы и часть саксов начала переселяться в Британию. В истории датой заселения Британии этими народами считается 449 г., а в 451 г. происходит битва на Каталаунских полях, где, как считается, гунны под предводительством Аттилы потерпели поражение. В это же время появляются в нижнем течении Эльбы (Лабы) ободриты или бодричи.

Середина шестого века (в 560 г. аварская конница подошла к землям антов) – в среднем и нижнем течении Эльбы появляются племена лютичей. Почему немецкое племя саксов вступило в союзнические отношения со славянским племенем лютичей, и этот союз воевал с ободритами? Скорее всего возникли конфликты за обладание территорией. А враг моего врага – мой друг. И лютичи вступают в союзнические отношения с саксами, и долгое время воюют с ободритами, пока франки во главе с Карлом Великим и в союзе с ободритами не порабощают вначале саксов, а затем и лютичей. К слову сказать, ободриты потом были подчинены франками, но это совсем другая история.

Вопрос: ободриты заняли пустующие земли или вытеснили другие племена? Западные источники об этом умалчивают (или автор об этом не знает), но в то же время указывают, что людей этого племени очень боялось племя данов, на которое ободриты регулярно нападали и приводили оттуда рабов. Те же западные источники указывают, что свирепее этого племени на Балтийском море никого не было. Не зря, наверное, франк Карл Великий при ведении своих войн предпочел взять их в союзники, чем быть их врагом. Так что, скорее всего, ободриты вытеснили саксов и англов. Не зря же потом оставшиеся саксы почти два с половиной столетия воевали с ободритами. В начале V века германское племя лангобардов с нижнего течения Эльбы переселяется в область среднего течения Дуная. С чего это они?..

Вопросов много, на некоторые (по крайней мере у автора) пока нет ответов. Северская земля, северяне. Жили в верховьях Дона и на его притоках. А как же тогда племя северян, которые были подвластны болгарскому хану и жили на Балканах?

Или еще вопрос. Среди объединенного племени лютичей, пришедших в 6 веке в район реки Эльбы (Лабы) было племя резане. Часть племени лютичей позднее под давлением племен германцев переселилось на территорию современной Белоруссии и Литвы. А как же тогда название города Рязань, основанного князем Святославом на берегу Оки на земле вятичей? Не перекликается ли название города с названием племени древних славян? Или это просто совпадение?

Для автора было открытием, что арабы, воюя с Хазарским каганатом, в 737 году от Рождества Христова двинули против хазар огромную армию из арабов и дружин союзных кавказских князей. Разбив хазар, арабское войско дошло до реки Танаис (раньше так называли Дон), где обитал многочисленный славянский народ, и, подавив их сопротивление, увел с собой 20 000 славянских семейств. Через некоторое время славяне восстали и большинство из них погибли, но это тоже можно отнести к одному из путей расселения славян.

Так что прослеживается, что какие-то племена подчинялись захватчикам и в их составе становились их союзниками и передвигались вместе с ними на запад (может быть северяне и ободриты). Другие же, наоборот, не желали им подчиняться и уходили на север и запад (лютичи). И, вследствие этого, уже в седьмом веке славяне (или как их еще называли в разных источниках анты, венеды, склавины) расселились по огромной территории Европы.

Интересные факты, интересные события. А что еще происходило в седьмом – начале восьмого веках? Заканчивается экспансия арабов, значительно потеснивших Византийскую империю, и разбитых франками, закат аварского владычества, первое государство славян под руководством Само, расширение хазарского каганата. Славяне широко расселяются по Европе, в том числе в Византии, и со славянами начинают считаться другие народы.

Автор не претендует на научную истину. На основе исторических фактов, описанных в различных источниках, родился этот художественный вымысел, облачённый в это художественное произведение. О жизни простых славян в этих переплетающихся событиях восьмого века и рассказывает эта книга.

С уважением, автор.

Глава 1

(737 г. от Р.Х.)

Блёклый луч солнца, едва проникнув сквозь затянутое мутным бычьим пузырём небольшое оконце, не спеша скользил по стенам жилища кузнеца Людоты. Его дом, выложенных из отёсанных брёвен, как и у большинства северян славянского племени, был углублён в землю на половину человеческого роста. Внутри стены и пол были обшиты тёсаными досками, и из-за этого жилище считалось богатым, так как у большинства из соседей пол был из плотно утоптанной глины. В противоположном углу от входной двери стояла глиняная печь. В середине комнаты стоял стол, а вдоль стен располагались лавки, на одной из которых и спала дочь Людоты Русава. Лучик скользнул по этой нехитрой мебели и уткнулся ей в лицо. Но даже от этого неяркого света она поморщилась и открыла глаза.

Она прислушалась. До неё доносились редкие глухие звуки: ух, ух, ух… – это её отец Людота со своим младшим братом Деяном работали в кузнице. Частота ударов изменилась: теперь раздавалось «ух», а затем «тюк-тюк», «ух, тюк-тюк».

В свои шесть лет Русава любила утром подольше понежится в постели, но поняла – надо вставать. Она побежала в огород, где её мать Млава рыхлила грядки.

– Проснулась, егоза?

Вместо ответа Русава просто кивнула головой и спросила:

– Тебе помочь?

– Я уже заканчиваю. Иди лучше посмотри: кто там пришёл?

Действительно, удары прекратились, и стало необычайно тихо. Русава побежала к кузнице, по пути разгоняя всех кур, которые гуляли вокруг дома, выискивая для себя корм. Гомон птиц, разбегающихся во все стороны от Русавы, не понравился петуху, и он с грозным криком «Ко-ко-ко…», распушив крылья и вытянув вперёд голову, побежал за Русавой.

– Ай-ай, тятя! – позвала на помощь Русава.

Людота в это время обтачивал копыто коня Голуба. На крик девочки из кузницы вышел Деян, парень пятнадцати лет, и ударом ноги отогнал нахала-петуха. Русава прижалась к ноге Деяна и с опаской смотрела: не вернётся ли грозная птица? Но петух с чувством выполненного долга направился к своему квохчущему семейству.

– Зарубить его надо – наваристая похлёбка получится. А то, смотрю, совсем дитю житья не даёт, – молвил Голуб.

– Хороший петух: ворон отгоняет – цыплята целы, и кур исправно топчет. Но ты наверно прав, он и за Млавой иногда гоняется. Раз взлетел и пытался даже ей на голову сесть, а меня и Деяна боится.

Деян улыбнулся и опять вошел в кузницу. Кузница стояла в тени большого вяза в саженях тридцати от дома, и была раза в полтора больше его. Она была построена из дерева и обмазана глиной. В кузнице рядом с входной дверью находилась наковальня, чтобы хоть как-то обдувались прохладным воздухом работающие с горячим металлом. Рядом с наковальней хранились инструменты Людоты: разного вида клещи, кувалда, молотки, зубила. Подальше от двери была печь, в которой нагревался обрабатываемый металл.

– Ну что, Голуб, готово. Забирай коня.

– Храни тебя Даждьбог. Как уберу урожай – расплачусь с тобой. Глянь, Людота, всадники.

Вдоль реки, приближаясь к жилью Людоты, скакали три всадника: двое были впереди, а один сзади, всё более и более отставая от них. Уже было видно, как он неуверенно держится в седле. Всадники приближались. Голуб, присмотревшись, молвил:

– Хазары.

Людота поправил:

– Савиры.

– Одна нечисть.

– Деян! – обернувшись, крикнул Людота брату. – А ну-ка приготовь мой меч.

Встревоженная, подошла Млава.

– Возьми дочь и иди в хату. Ну что там, Деян?

Из кузницы вышел Деян с мечом, копьём и топором. Меч он отдал Людоте, себе оставил копьё, а Голубу отдал топор.

Всадники, не обращая внимания на стоявших людей, промчались мимо, а отставший, видимо уже силы совсем оставили его, недалеко от кузницы упал в траву.

– Ну что, пойдём, посмотрим? – предложил Голуб.

Людота направился к упавшему всаднику, а за ним двинулись Деян и Голуб. На траве лежал человек средних лет довольно высокий и с широкой костью. Из-под шапки сзади болтались несколько косичек. Он лежал, смотрел на приближающихся людей, и на лице у него не проявлялись никакие эмоции: ни радость, ни страх.

– Да, это не хазарин. Хазары мельче, да и кость у них тонкая, – заметил Голуб. – Ну чего лежишь, вставай.

– Подожди, Голуб. Не видишь – раненый он. Что случилось? – обратился Людота к савиру.

Подошла Млава и принесла в крынке воды.

– Подожди, не давай, – остановил её Людота.

– Ведь тоже человек, – возразила Млава.

– Я не о том. Надо вначале осмотреть куда ранен и перевязать.

– Не надо, – еле проговорил савир. – Аравы напали. Их много, и много наших побили. Сюда идут. А мне уже не жить.

– Ничего, сейчас перевяжем. Деян, давай перенесём его.

Людота с Деяном взяли раненого и перенесли его в тень кузницы. Людота начал раздевать савира и увидел, что в груди у него большая рана, оставленная, судя по всему, от удара копья. Кровь на ране уже запеклась, но вокруг неё была большая опухоль. Людота взглянул на Голуба и покачал головой: мол, ничего уже сделать нельзя. И потом добавил:

– Как решат боги.

Голуб согласно кивнул головой.

Деян спросил:

– А кто такие аравы?

– А кто их знает, – пожал плечами Людота. – Наверно сильное племя, что смогло хазаров побить1.

– Так это же савир.

– Савиры подвластны хазарам.

– Людота, я думаю – большая беда идёт. Может бросить всё и уехать? – предложил Голуб.

– Не знаю. Обычно степняки дерутся между собой – всё земли им мало, а нас не трогают, им всем хлеб нужен. Сами же они его сеять не будут?

– Всё правильно, но чувствую я что-то нехорошее – большую беду чую. Я, наверное, спрячусь в плавнях.

– Ты дело говоришь. Млава, собирайся – переждём беду.

Голуб отдал топор Деяну, вскочил на коня и галопом помчался к своему дому, который находился недалеко от реки, заросшей густыми зарослями камыша.

Подскакав к своему дому, он в двух словах объяснил своей жене Чеславе о надвигающейся опасности.

– Древан, – обратился Голуб к сыну. – Быстро приведи корову. Мазыря, посади детей в телегу.

Древан – мальчик восьми лет, кивнул головой и бегом помчался за пасущейся за домом коровой, а Мазыря – девочка шести лет, послушно взяв за руки младшего брата Бажена и совсем маленькую сестрёнку Смирену, повела их к телеге. Смирена захныкала, начала вырывать руку. Мазыря, успокаивая её, что-то начала ей шептать на ухо, а сама продолжала вести детей.

Чеслава быстро собирала необходимые вещи, а Голуб относил их в телегу. Не забыл положить копьё и лук со стрелами, несколько мешков с зерном. Голуб укладывал вещи, а сам всё поглядывал в сторону дома Людоты, туда, откуда прискакали савиры, откуда могла прийти опасность.

Появился Древан с коровой, за которой брёл телёнок. Голуб привязал корову к задку телеги.

– А свинья-то, свинью надо взять, – запричитала Чеслава.

– Куда свинью-то? Вот, дура-баба, – детей спасать надо, – оборвал её Голуб.

– Ой, котёл большой забыли.

Вдали начал подниматься дым от пожара.

– Всё, не успеем. А ну все в телегу, живо!

Убедившись, что дети и жена сели, Голуб тронул коня, а сам побежал сбоку. Чеслава сидела в телеге среди нехитрого своего скарба, прижимала к себе младших детей, которые ещё не понимали надвигающую опасность, но, видя озабоченные лица родителей, испуганно таращили глазёнки по сторонам. Древан на правах старшего сына не подавал вида, что ему тоже тревожно, но изредка оглядывался назад. Когда стали подъезжать к балке, сплошь заросшей высокими кустами, он первый и заметил далеко сзади множество всадников.

– Тятя, смотри!

Голуб оглянулся, впрыгнул в телегу, стеганул коня концами вожжей и повернул его с дороги в кусты в сторону реки. Через некоторое время кусты закончились и начались высокие, густые камыши. Голуб спрыгнул с телеги, показал Деяну куда править, а сам попытался скрыть следы от колёс, поднимая помятый камыш, который рос выше человеческого роста, и Голуб надеялся, что издалека их не заметят.

Он притаился и сквозь листву смотрел на появившихся из-за бугра всадников. Передовые были на лошадях и рысью проехали мимо зарослей, где притаился Голуб. Потом появились всадники на неведомых животных. Ростом животное превосходило самую крупную лошадь, было покрыто густой красновато-серой шерстью, и, что самое удивительное, оно имело горб. От удивления у Голуба непроизвольно открылся рот. На каждом животном сидело по два всадника2. Первый был с копьем и держал поводья. У второго Голуб заметил лук со стрелами, меч и щит. Животные шли размашистым шагом, и скоро все всадники скрылись из глаз, не заметив скрывшихся в камышах беглецов.

Голуб по следам мятого камыша нашёл телегу с ожидавшими его женой и детьми. Телега заехала в воду по самые ступицы. Конь и корова с телёнком тоже стояли в воде и отмахивались хвостами от надоедливых слепней. Дети и Чеслава сидели в телеге, и старшие, сорвав по веточке, тоже отмахивались. На немой вопрос жены Голуб ответил:

– Мимо проехали, дождёмся темноты и тоже двинемся. На полуночь поедем, к одноплеменникам.

Чеслава молча кивнула головой, прижала к себе детей.

Людота, сразу, как только ускакал от него Голуб, начал тоже собираться. Деян привёл из конюшни двух коней. Одного коня он запряг в телегу, а другого просто привязал к ней за повод. Людота в это время погрузил в телегу весь свой инструмент из кузницы и только хотел помочь Русаве переносить узлы с вещами, как увидел, что появившиеся всадники начали спрыгивать со своих коней и забегать в дома соседей, вначале далеко, а потом все ближе и ближе.

– Опоздали, – скрипнул зубами Людота.

Забежав в кузницу, он схватил не успевшую погаснуть головню и, выбежав на улицу, бросил её на крышу кузницы, покрытую вначале тёсом, а сверху соломой. Сухая солома вспыхнула, а вместе с ней и кузница. Людота обнажил свой меч, толкнул дочь и жену в дом и стал перед дверью, дожидаясь врага. Сзади в дверях встал с копьём Деян.

Передовая тысяча Саадет ибн Юсуфа стремительно подошла к селению Людоты. Выделив одну сотню под началом Баят аль-Джафара на захват селения, а остальные он отправил дальше. Сотня рассыпалась по селению. Воины врывались в дома, вязали сопротивлявшихся пленных, искали что-либо ценное. При возникновении какого-либо сопротивления сотник одним движением руки направлял туда подмогу. Быстро захватить селение не получалось, – сопротивление было ожесточенным. Противник, хоть и был разрознен, но оказался крепким орешком. Сотник смотрел на сопротивлявшихся: его воинам противостояли довольно высокие, широкоплечие люди. В их сопротивлении сквозила такая мощь, что арабам приходилось довольно не сладко. Если бы они были в строю, то не известно смогли бы арабы победить. Уже появились первые потери, погибали, но не сдавались и противники. И всё-таки очаги сопротивления начали угасать: противник то погибал, то его ранили или оглушили, то, обезоружив, связывали.

В одном месте произошла заминка. У самого пожара, где горело какое-то строение, у воинов Аллаха никак не получалось победить высокого, молодого воина, одетого в простую белую рубашку. Он наносил страшные рубящие удары, от которых у некоторых воинов тупились мечи, а некоторые мечи просто перерубались. Было уже несколько убитых, и поэтому воины попытались достать его копьём, но одним взмахом меча древки копей перерубались. Сзади противника в белой рубашке страховал совсем ещё молодой юноша, тыкая своим копьём в приближавшихся арабов.

Баят аль-Джафар побледнел. Его не испугала эта затянувшаяся схватка с двумя противниками: он увидел, что за всем этим наблюдает невесть как появившийся Саадет ибн Юсуф. Рядом с ним, но чуть сзади находился его личный толмач Барух, а ещё сзади сорок человек воинов, являющимися у тысячника одновременно связными и охраной.

Баят аль-Джафар повернул коня и подъехал, склоня голову, к Саадет ибн Юсуфу.

– Скажи мне, Баят аль-Джафар, твои воины разучились воевать? – не повернув головы к подъехавшему, спросил Саадет ибн Юсуф.

Пока Баят аль-Джафар пытался что-то объяснить, Барух тронул коня, подъехал поближе к месту схватки. От его глаза не ускользнула уникальность меча Людоты. Он подъехал к телеге и осмотрел поклажу, инструмент кузнеца, поглядел на горящее здание, на бившихся воинов и вернулся обратно на прежнее место.

– Закидайте его стрелами, – не слушая оправдания Баят аль-Джафара, сквозь зубы промолвил Саадет ибн Юсуф.

– Позволь мне дать тебе совет, достопочтимый Саадет ибн Юсуф, – встрял в разговор Барух.

– Я думал, что у меня есть толмач, а оказывается, появился советник, – зло ощерился Саадет ибн Юсуф.

– Ты не так меня понял, высокочтимый Саадет ибн Юсуф! Позволь в оправдание неправильно сказанной мысли вручить тебе этот перстень, – и Барух протянул ему золотой перстень с большим изумрудом.

Саадет ибн Юсуф поднял руку, останавливая уже готового выполнять приказание Баят аль-Джафара, взял перстень, хмыкнул и сквозь зубы процедил:

– Говори.

– Мне кажется, несравненный Саадет ибн Юсуф, их нужно взять живыми. Из них получатся сильные рабы.

От этой лести Саадет ибн Юсуф поморщился, огляделся, подозвал двоих из своей охраны, и, показав на соседнем дворе сушившуюся рыбацкую сеть, приказал:

– В колодку его, и присоедините их к моему полону, – он повернул коня и поехал прочь.

Тень озабоченности промелькнула на лице Баруха. Два оставшихся всадника из охраны Саадет ибн Юсуфа развернули рыбацкую сеть и на полном скаку набросили ее на Людоту. Людота попытался выбраться из опутавшей его сети, но быстро это не получилось. Этой паузой воспользовались арабы. Несколько человек набросились на Людоту и повалили его на землю, а у Деяна, отобрав копьё, в кровь разбили лицо. После этого на шею Людоте надели тяжёлую колодку и бросили его в его же телегу.

Барух подъехал к арабским воинам, показал на меч Людоты, и тоном, не терпящим возражений, произнёс:

– Саадет ибн Юсуф приказал передать ему этот меч.

Воины беспрекословно подняли меч Людоты и передали его Баруху. Отъехав подальше от места сражения, он оглянулся, и, увидев, что за ним никто не наблюдает, спрятал меч в притороченный к седлу мешок.

– Теперь можно ехать к Саадет ибн Юсуфу, – довольно усмехнулся про себя Барух.

Один из воинов отвязал от телеги коня Людоты и сел на него. Конь, непривычный к чужому седаку, повернул голову, пытаясь схватить зубами всадника. Другие вытащили из дома плачущих Млаву и Русаву и посадили их в телегу; затем загрузили на неё оставшиеся узлы, вывели из хлева корову с телком. Телка тут же закололи и начали сдирать шкуру, а корову привязали к телеге, и, вручив вожжи Деяну, показали направление: куда надо ехать.

Деян тронул коня и поехал в указанном направлении, а что ему ещё оставалось делать? Тяжёлая колодка сильно давила на плечи и шею Людоты. Он сидел в телеге и держался за её борта. Млава разложила узлы, чтобы Людота мог прилечь, и колодка ему не мешала. Он прилёг на узлы и в таком полулежачем положении смотрел на окружающее.

Вокруг сновали пешие и конные арабы. Сопротивление заканчивалось. Кое-где лежали убитые арабы и северяне. Некоторых он узнавал, других не смог рассмотреть. Людота заметил, что они не остались без присмотра, – их сопровождали несколько арабов. Один из них с большим тюрбаном на голове уверенно держался в седле и иногда встречным воинам отдавал какие-то команды на своем гортанном языке. Тогда арабы выводили пленников и гружёные телеги, пригоняли скот, – одним словом, обоз понемногу пополнялся.

– Брат, смотри, – Деян указал на дом Вышемира, мимо которого они проезжали, и невольно остановил коня.

Крыша дома горела. Арабы попрятались, и из-за укрытий изредка в горящий дом пускали несколько стрел, тогда из пылающей хаты тоже вылетали стрелы. Около горящего дома, прижимая к себе троих детей, беззвучно что-то шепча губами и белая как мел, стояла жена Вышемира Невея. Наконец крыша дома рухнула, похоронив её мужа, и вверх взвилось множество искр. Невея громко вскрикнула и, зарыдав, упала на колени.

– Деян, приведи Невею с детьми, – распорядился Людота.

Деян подошёл к Невее, с трудом поднял её и повёл к телеге. Ухватив мать за подол, за ней пошли двое самых младших, а старший Станята продолжал стоять и смотреть на горящие развалины.