– Честимысл, Мезислав! Собирайтесь в путь – проводите Умилу с сыном до моря. Из крепости пробирайтесь на княжью пасеку, там есть кони. Пусть наш бог Радегаст поможет вам в пути.

Глава 2

(808 г. от Р. Х.)

Милогост торжествующе поглядел на крепость и радостно сказал подъехавшему к нему Радиму во главе сотни воинов:

– Теперь без князя они долго не продержатся.

Радим мрачно произнёс:

– Неправедно вы с Готфридом поступаете. Зачем пленных мучаете и убиваете? Вятко так никогда не поступал.

– Что ты мне тычешь своим Вятко: Вятко так делал, Вятко – этак… Мне он не указ. Да и где он этот Вятко-то? Я сам знаю, что мне делать. И вы будете делать то, что скажу я.

– Ошибаешься, князь. Мы будем делать то, что способствует спокойствию и процветанию народа.

– Ты, Радим, перечишь своему князю? Да я тебя…

– Не грози, князь. Святовит видит всё. И он покарает того, кто поступает вопреки воле наших богов.

– Теперь ты мне грозишь? – вскричал Милогост с изменившимся от злобы лицом.

– Не кричи, князь. Я никого не боюсь. Мне ли бояться? – Радим усмехнулся. – Я видел в своей жизни многое: был рабом у ромеев, с Вятко был во многих сражениях – и кого мы только не били! Ты забыл, когда мы сражались с франками, ты со своими воинами в крепости отсиживался? А ведь Вятко всех пленных не казнил, а отпустил. И только потому, что от них враги узнали нашу силу, более пяти лет они не нападали на нас. И если бы франки не пронюхали, что вятичи и резане нас покинули, король Карл не посмел бы потом напасть. А ты поступаешь не как воин, а как тать последний – убивать пленных не пристало.

– Ну и убирайся к своему Вятко.

Не от таких ли необдуманных слов и поступков правителей приходят в упадок, погибают и исчезают целые народы? Не от таких ли спонтанных порывов и несдержанности власть имущих возникают войны и рушатся уклады жизни? Но в любом случае это отражается на судьбах простых людей. Можно не сомневаться, что в большинстве случаев в прошлом именно несправедливость бытия заставляла отдельных людей, их семьи и даже народы бросать родные края и переселяться в другие места.

– Ты подал мне сейчас дельную мысль, Милогост.

Князь заметил, что Радим первый раз назвал его не князем, а просто по имени.

– Я для тебя – князь Милогост, – процедил он сквозь зубы. – Я с тобой обо всём поговорю дома, когда закончится эта война.

– Не князь ты нам больше. Мы свободные люди, и я со своими воинами покидаю тебя.

– Ты, ты… – в бешенстве Милогост не находил слов. – Схватите его!

Но ни один из воинов князя не осмелился это сделать.

– Не позорь себя, князь черезпенян, – усмехнулся Радим. – Или ты уже готов проливать и кровь народа своего племени?

Радим привстал на стременах и зычно крикнул:

– Черезпеняне! Вы все видели меня в битвах. Кто из вас считает, что нет доблести в убийстве пленников и безоружных людей – присоединяйтесь к нам. Это уже не наша война. Мы уходим.

Радим неторопливо тронул коня, и вся сотня воинов медленно проехала мимо князя, а за ними пошли внявшие его словам и присоединившиеся к нему почти две сотни пешцев. Едва крепость Велиграда скрылась из виду, к Радиму подъехал его младший брат Позвизд:

– Милогост нам не простит этого унижения и будет мстить. Ты понимаешь, что сейчас объявил ему войну? Кого думаешь брать в союзники? Или думаешь, что ратаре и их князь Драговит заступится? Хоть Драговит и великий князь всех велетов, но сейчас он слаб и не в его интересах затевать междоусобицу. И ни одно из племён велетов: ни ратаре, ни хижане, ни доленчане не пойдёт против Милогоста.

Радим спокойно ответил:

– Я не собираюсь ни с кем воевать. Народ устал от войн. Вятко рассказывал, что там далеко, где просыпается наше солнце, а затем согревает нас своим теплом, находятся малонаселённые земли, которые богаты и рыбой, и зверьём. Он увёл туда своих людей. Я собираюсь последовать за ним и хочу, чтобы мои внуки не видели этих ужасов войны и росли в мире, и думаю, что многие люди наших племен захотят последовать за мной.

Позвизд ничего не ответил Радиму, а только соглашающе покачал головой.

Кто знает? А может быть и таким образом племя радимичей появилось на обширных просторах восточной Европы.

* * *

У Оскола уже второй день от голода ныло в животе. Последние два дня его пищей была только сваренная на костре похлёбка, состоящая из воды и горстки муки. Но теперь кончилась и мука. Как назло, поблизости исчезла вся дичь, а далеко он уходить не решался, ожидая появления отца. Несколько дней назад он подстрелил сову, но как не экономил, птицы хватило всего на два дня. Да и мяса-то на ней было мало, к тому же довольно жёсткого. И Оскол решил вернуться в град, который встретил его запустением и разрухой. Все строения вокруг крепости были сожжены. В одном месте деревянная стена прогорела, и из нее высыпалась земля. Было тихо, даже вездесущие воробьи и голуби, во множестве обитавшие в граде, и те пропали.

Оскол шёл по былым улицам, испуганно озираясь и затыкая нос от невыносимого смрада от неубранных и разлагающихся трупов. У некоторых тел были вырваны куски мяса и отъедены конечности, видимо пировавшими здесь собаками или волками. В одном месте Оскол увидел неимоверно раздутый труп лошади, на котором сидела ворона. Он потянулся за стрелой, но птица, подпрыгнув два раза, взмахнула крыльями и улетела.

Оскол скорее угадал, чем узнал место своего сгоревшего дома. Вместо него осталась куча золы и пепла. Он упал на колени, и непроизвольные слёзы полились у него из глаз. Наплакавшись, Оскол, испачкав щёки, вытер оставшиеся слезинки с лица грязными от золы руками, поднялся и пошёл в крепость, уже почти не надеясь найти что-нибудь съестное. Подавленный всем увиденным, Оскол осторожно вошёл в открытые ворота. Большой дом, в котором жил воевода, и остальные строения были целы, но казались совершенно безжизненными. Внутри крепости было пустынно и не было видно погибших. Его взгляд привлёк рассыпанный в пыли овёс, на его счастье до сих пор не склёванный птицами. Оскол горстями хватал зёрна овса вместе с пылью и бросал их в подол своей рубашки.

– Ты цево делаешь, а? – раздался сзади него детский голос.

Оскол обернулся. Перед ним стоял маленький, чисто одетый мальчик в сафьяновых сапожках.

– А цево ты такой глязный? – шепелявя и не выговаривая букву «р», мальчишка присел перед Осколом на корточки.

– Овёс, вот… – растерялся Оскол.

– Мама, мама! – закричал малыш. – Здесь мальцик глязный.

Из безжизненного дома выбежала красивая боярыня и два суровых воина. Не заметив опасности, она успокоилась:

– Юрик, иди ко мне!

Но Юрий продолжал сидеть и смотреть на незнакомого мальчика. Оскол, прижав посильнее подол рубашки, чтобы не просыпать грязные зёрна осторожно встал с земли.

Воины подошли ближе, и один из них спросил:

– Ты один, или ещё взрослые здесь есть?

– Один. Овёс вот… – не зная зачем, опять повторил Оскол.

– А что же ты здесь бродишь? Живешь где?

– Жил там, – кивнул головой в сторону бывшего дома Оскол. – Да дом вороги сожгли. Теперь отца жду – отец должен скоро вернуться. Его воевода Земидар к князю послал с вестью о данах.

– Не Раковором его, случайно, звали?

Оскол молча кивнул головой.

– Не дождёшься ты его, брат, – воин крепко взялся руками за плечи Оскола. – Убили его даны. Как зовут-то тебя?

– О-оскол, – задрожал голос у мальчишки, и он не заметил, как из подола его рубашки тонкая струйка собранного вместе с пылью овса посыпалась на землю.

– А люди есть здесь ещё?

У опустошённого от скорбной вести Оскола в горле возник горький ком, он не мог произнести ни слова, и поэтому только отрицательно покачал головой.

– Мезислав, дай парню хлеба – голодный он, – воин тяжело вздохнул. – Значит, ладью здесь мы не найдём.

Мезислав принёс кусок хлеба и протянул его Осколу. Несмотря на голод, мальчик неторопливо начал откусывать и жевать.

– Я говорил тебе, Честимысл, что дальше нужно ладью искать. Два дня зря потеряли…

– Да, – согласился Честимысл, – надо к ваграм пробираться, там точно ладью найдём.

– У меня ладья есть, – оторвался от куска хлеба Оскол. – Она в камнях спрятана. Ладья небольшая, но всех нас выдержит. И под парусом ходко бежит.

Честимысл и Мезислав переглянулись.

– Сколько серебра возьмёшь за ладью? – спросил Мезислав.

Оскол помотал головой:

– Я её просто так не продам.

– А как?..

– Возьмите меня с собой. Пропаду я здесь один.

– Чего ж не взять? Возьмём, но только дорога у нас будет долгая и трудная. Выдержишь?

– А Юрик выдержит?

Честимысл усмехнулся:

– Ладно, верю, что сможешь…

Так просто повернулась судьба Оскола. Теперь он сидел в ладье вместе с новыми знакомыми и смотрел на заливисто смеющегося Юрика, для которого плавание по морю было новым впечатлением в познавании мира: качка ладьи на волнах, пролетевшая рядом чайка, случайно попавшие брызги воды от большой волны, ударившей по носу ладьи, хлопки паруса при порывах ветра и даже два судна, появившиеся на горизонте и плывущие им наперерез.

Честимысл и Мезислав напряжённо вглядывались в приближающиеся корабли. Молодое и острое зрение Оскола первым разглядело чудищ на носах драккаров.

– Ладьи данов это! – воскликнул Оскол.

Умила ахнула и, прижав к себе Юрия, загородила его собой от приближающихся врагов.

– Не уйдём, – заметил Мезислав.

– Поворачивай к берегу, там мель! – скомандовал Оскол. – Им там не проплыть.

– Ну, мореход! – удивлённо помотал головой Честимысл, но ладью повернул к берегу, как сказал Оскол.

Как ни ходко бежала по волнам ладья, расстояние между славянами и данами сокращалось. Недалеко от бурунов, указывающих на край отмели, свистнули первые стрелы и пробили парус.

– Держи руль! – крикнул Честимысл Осколу, а сам начал доставать лук. – Мезислав, рулевого подстрелить надо.

Оскол, осторожно выглядывая из-за края борта, увидел, что метко посланные в ближайший драккар стрелы вызвали у данов суету, и их корабль со всего хода налетел на мель.

– Попали! – радостно воскликнул Мезислав.

Второй драккар сбросил парус и отвернул от мели, и с обоих кораблей данов в сторону ладьи вылетели стрелы.

– Поберегись! – услышал Оскол, как за его спиной крикнул Честимысл.

Оскол сжался в комочек и насколько мог прижался к борту ладьи. Он почувствовал, как вздрагивала ладья от попавших в неё стрел. Он слышал, как со стуком они втыкались в её борта. Раздался плач Юрия, но стрел уже больше не было. Оскол осторожно поднял голову. Драккары остались далеко позади и, судя по всему, не собирались дальше преследовать ладью, а может – просто не могли.

Оскол оглянулся – повсюду в бортах ладьи торчали стрелы, а на дне ладьи, пронзённые ими, лежали Честимысл, Мезислав и Умила. Под Умилой раздавался глухой плач Юрия, которая загородила его своим телом, да так и умерла, прижав собой сына к борту.

Оскол проскользнул между погибшими к Умиле и, стараясь не глядеть в ее безжизненные глаза, вытащил Юрия.

– Ну что ты, что ты, – прижал он Юрия к себе. – Не плачь, ты же будущий воин.

– Ма-амку у-уби-и-или… – рыдал, не останавливаясь, мальчик.

– Перестань, не плачь. Вот у меня отца даны убили, я ведь не плачу, – а у самого после этих слов задрожали губы и на глазах появились слёзы.

Оскол осторожно, чтобы не видел Юрий, вытер ладонью свои глаза, а тот всхлипывал всё реже и реже и наконец притих.

– Всё? Не будешь больше плакать? Эх ты, Юрик-Рюрик.

Юрик улыбнулся – видно ему понравилось, как его обозвал Оскол, и поэтому повторил:

– Юлик-Люлик, Юлик-Люлик!

– Что делать-то будем дальше, Юрик-Рюрик, а? Куда тебя везти?

– Туда, – произвольно махнул рукой Юрий.

– Туда нельзя, там даны.

– Тогда туда, – показал малец в другую сторону.

– А что там?

– Не знаю.

– Вот и я не знаю, – вздохнул Оскол. – Смотри, солнце уже спать собралось. Давай я постель сооружу и прикрою тебя получше, а то ночью на воде холодно. А завтра придумаем чего-нибудь.

От солнца над горизонтом остался один кусочек. Ветер стих, и парус безжизненно повис. Ладья монотонно покачивалась с бока на бок, и под это покачивание Юрий заснул. Оскол, глядя на безмятежно спящего мальца, размышлял о дне завтрашнем: «Если вернуться назад – то там всё разрушили даны, и неизвестно – появились ли там бодричи? А если там даны?.. А может плыть к другим племенам: ваграм или полабам? С голоду умереть не дадут, но жить с чужими людьми не мёд. А может ладью продать? Да кто же у него её купит – возрастом не вышел. Могут просто отобрать. Не все же такие, как Честимысл и Мезислав». Оскол ненароком посмотрел на убитых: «Продать… А что говорил Мезислав про серебро, когда предлагал купить у него ладью?»

Оскол осторожно обшарил Мезислава, но ничего не нашёл; к Умиле подойти побоялся и начал ощупывать Честимысла. Под рубашкой он обнаружил мешочек с серебряными монетами и забрал их себе – пригодятся.

Солнце уже зашло, в наступившей темноте у Оскола сами собой начали опускаться веки, и он заснул…

– Побил их кто-то. Видишь, сколько стрел утыкано, – услышал Оскол сквозь сон и открыл глаза.

Было уже светло. В его ладье находились воины, похожие друг на друга: все как один с чисто выбритыми головами и бородами, на голых макушках лишь торчало по длинному клоку волос, а из-под носов свисали длинные усы, концы которых болтались ниже подбородка. Одежда их состояла из льняных белых портков и таких же белых рубах. Это были не бодричи, так как мужчины этого славянского племени не брились. Среди них выделялся один своим властным видом и уверенным взглядом. Никаких украшений он не имел кроме массивной золотой серьги в мочке правого уха. Непривычный вид воинов насторожил Оскола, и он непроизвольно загородил собой Юрия.

– Чего испугался? Кто это вас?..

– А вы кто?

– Мы-то? – усмехнулся незнакомец. – Мы руяне, а я их князь Рус. Вот смотрим – ладья посреди моря одна-одинёшенька, стрелами утыканная, и решили проверить. Кого ты там загораживаешь?

Князь подошёл ближе и увидел Юрия:

– Брат?

Оскол замотал головой:

– Не-а, вон мать его лежит. Даны за нами гнались.

Рус прошёл к Умиле и нагнулся, рассматривая её:

– Вот это кто!

– Красивая, – скабрезно хихикнул один из воинов позади князя. – Если бы была живая, то я бы с удовольствием её ноги себе на плечи положил и побаловался бы с ней ночку.

Рус развернулся и одним ударом в ухо сбил паскудника с ног:

– Не сметь охальничать!.. Княжна она, да притом мёртвая. А над мёртвыми – сам знаешь…

Как наяву он вспомнил свою первую встречу с ней. Несколько лет назад его быстроходные ладьи с воинами перехватили в море медленно плывущую, тяжело гружённую ладью под парусом. На ней, увидев встретившихся, начали спешно одевать кольчуги и выставлять щиты. На некоторых из них была нарисована голова коня, оповещая, что их хозяева – бодричи. Рус подождал, пока его ладья приблизится к чужакам так, чтобы стало возможным различать лица, вышел на нос и громко крикнул:

– Я князь руян Рус, по прозванию Бравлин. А вы кто? Не бодричи случаем?

Растолкав окружающих его воинов, вперед выкатился пожилой невысокий мужичонка, с торчащей седой бородой:

– Будь здоров, князь! Моё имя Мошко. Может, помнишь меня? Мы с Вятко у тебя были. А сейчас плывём с товаром из Новаграда от князя Гостомысла. Есть среди нас и бодричи, но в основном словене мы с Ильменя.

– Как не помнить, помню. Хороший воевода Вятко. Богатую добычу мы с ним взяли у ромеев. Мои воины часто вспоминают тот поход. Помню и князя Гостомысла, как привечал он меня с дружиной. Ради Вятко освобождаю вас от подати – плывите дальше с миром.

На ладье опустили щиты, и князь за спинами воинов разглядел красивую девушку. Она без боязни смотрела на руян, и в этом взгляде чувствовалось величие.

– Как зовут тебя, красавица? Оставайся с нами. Любой из нас готов взять тебя в жёны.

Девица горделиво вскинула голову:

– Я дочь князя Гостомысла!

– Поздно уже, князь, – добавил Мошко. – Сосватана она за Годослава из княжеской семьи бодричей…

И вот теперь она лежала у его ног со стрелой в груди, и её голубые глаза безжизненно смотрели в небо.

Он аккуратно закрыл ей ладонью глаза:

– Перенесите погибших на нашу ладью, похороним их с честью.

Князь вернулся к спящему Юрию и взял его, сонного на руки. Малец проснулся и спросонья начал тереть себе глаза кулаками.

– Как зовут-то тебя, княжич?

– Люлик, – ответил Юрий.

– Люлик? – удивился Рус.

– Нет, Люлик.

– А-а, Рюрик!

Мальчишка утвердительно кивнул головой.

– Ну, Рюрик – так Рюрик. Хочешь воином вырасти и за мать отомстить?

– Да.

– Возьмите и меня. Я тоже хочу воином вырасти! – взмолился Оскол. – А ладью мою можете себе взять.

– Хорошим воином стать – много пота надо пролить. Не пожалеешь?

Оскол посуровел лицом:

– Мне сказали, что моего отца тоже даны убили. Если не я, то кто за отца отомстит?

Князь внимательно, оценивая, окинул взглядом Оскола:

– Как зовут-то тебя?

– Осколом кличут.

– Тогда перелезай к нам.

Рус повернулся к воинам.

– Привяжите его ладью к нашей.

Так просто решился вопрос о будущем, мучавший вчера Оскола. Он потрогал под рубашкой мешочек с монетами: «А серебро бы спрятать не мешало. И почему отец всегда говорил, что руян нужно опасаться?»

Глава 3

(819 г. от Р.Х.)

Крепкий как кряжистый дуб, Остромысл, растягивая удовольствие, выпил ковш браги, смачно крякнув и вытерев с усов пену, потянулся к копчёному медвежьему окороку и отрезал себе ломоть:

– Ты мне поверь, дело – верное. Ты же купец, и выгоду должен видеть. Всё, что от тебя требуется – это ладью одну дать, да гольтепу помочь вооружить. Чай в твоих лабазах полно оружия-то?!

Сидящий напротив Градомир обсасывал шейку запечённого гуся и обдумывал предложение Остромысла, а тот продолжал:

– Сейчас самое время. Большинство данов уплыли фризов пощипать. У их селений охраны мало осталось, и мы их запросто на щит возьмём. Сведения верные, не сомневайся. Ты только подумай: пятая часть добычи – твоя!

Градомир ухватил щепоть кислой капусты и бросил её в рот. Смачно хрустя, спросил:

– Мне пятую часть, а остальное тебе?

– Мне тоже пятую часть.

– Я что-то не пойму – а остальное кому?

– Половину княжичу Вратибору и его дружине, а остальное всем тем, кто с нами на данов пойдёт.

Градомир понимающе кивнул головой. Дружина княжича Вратибора – это опытные воины его отца – князя Руса, прошедшие с ним множество битв, и которые были не согласны с выбором в князья Яромира – еще одного сына Руса от другой жены. Яромир был резок, отчаянно храбр до безумия, но воины больше чтили уравновешенного и здравомыслящего Вратибора.

Градомиру он тоже нравился, но принимать решения с наскока не привык:

– Пятая часть добычи – не такая уж и большая, так чего ты стараешься ради этого похода?

Остромысл немного замялся и плеснул себе в ковш немного браги:

– Понимаешь, много тут бездельников развелось: работать не хотят, пьянствуют, как бы до озорства не дошло. Если уйдут они с нами в набег, здесь спокойней будет. А вернутся с добычей – какая-никая выгода и прибыток.

– Это ты до этого додумался?..

Остромысл опять замялся и нехотя произнёс:

– Князь Яромир попросил. Хочет он, чтоб порядку больше было. Да и брата Вратибора просил с собой взять – пусть боевого опыта поднаберётся…

– А князь брату воинов ещё даёт?

– А зачем? Я ж говорю, что даны на фризов уплыли. Мне сам князь об этом сказал.

– Сам князь?..

Градомир задумался – неспроста всё это, неспроста:

– Так сколько всего воинов на данов с собой возьмёшь?

Остромысл оживился:

– Я с воинами на ладье, княжич на пяти. Ещё твоя ладья да моих две, на которых всех охочих людей размещу. Вот и считай – больше полторы сотни воинов.

– Ладно, дам я тебе ладью. И всех желающих идти на данов вооружу. Пусть в лавку приходят, а оружие после похода вернут.

– Само собой…

– Это не всё. Я со своими воинами на одной ладье тоже на данов пойду. На сброд надёжи нет – какие они воины?!

– Но я не могу из добычи тебе выделить больше, чем пятую часть… – заволновался Остромысл.

– Ничего. Главное – эту пятую часть вовремя себе на ладью положить…

* * *

– Оскол, неслух, ты где пропал? – у открытых дверей хлева раздался зычный крик княжьего ключника Билюда.

Навстречу вышел широкоплечий молодец лет двадцати, с большими деревянными вёдрами, полными свежего навоза, и уставился сверху вниз на маленького и худосочного ключника. Его высокий рост скрадывала небольшая сутулость, образовавшаяся, видимо, от постоянного ношения различных тяжестей. Босые ноги его, а также портки и рубаха, были измазаны тем же навозом.

– Чего шумишь? – глухим басом произнёс Оскол. – Сам же велел в хлеву убрать.

– Сколько можно ковыряться здесь? Вон уже свиньи визжат – голодные, а он всё никак не может убрать, как будто неделю там не появлялся.

– А ты вели поменьше коров кормить, тогда быстрей буду управляться.

– А молоко тогда откуда брать будем? Чай любишь его – молоко-то?

– А оно мне достаётся? – усмехнулся Оскол. – Хорошо хоть квасу вдоволь.

– Дерзишь, неслух. Вот скажу князю – он тебе задаст.

– За что? За то, что у коров долго убирал?

– Он найдёт за что. Скажу, что ты ночью к девкам в девишную лазил.

– Так я ж не лазил!

– А я скажу, что лазил. Испугался? То-то. Помни, кто тебя, сироту, выкормил и на ноги поставил.

Оскол поставил вёдра на землю:

– Я об этом всё время помню. Позволь в благодарность я тебя обниму.

Оскол широко раскинул свои руки и шагнул к Билюду. Ключник в ужасе, посматривая на пятна навоза на его одежде, попятился назад:

– Ты чего это, чего?.. Задушишь ещё, медведь этакий. Ты это, заканчивай давай скорей, да свиней покорми. Там тебе уже девки целую бочку помоев подготовили, – и Билюд бочком, бочком посеменил прочь.

– Так я уж закончил, – заулыбался вдогонку ему Оскол.

В пекарне, куда зашёл Оскол, стоял стойкий кислый запах, перебиваемый ароматом свежевыпеченного хлеба. Молодые, испачканные в муке девки и жёнки, месившие тесто, увидели Оскола, захихикали и, переглядываясь и бросая на него озорные взгляды, начали перешёптываться меж собой.

– Где здесь помои-то? – смущённо, переминаясь с ноги на ногу, спросил Оскол. – Билюд сказал, что для свиней приготовили.

– А ты Милолику попроси, чтоб показала, – засмеялись девки. – Тебе она не откажет.

– Ты чего сюда пришёл-то весь в дерьме? – властно закричала пожилая и дородная тётка. – Чай хлеб для князя и для дружины печём. Ещё не хватало, чтоб навоз ненароком попал…

– Тётка Скрева, так Билюд же сказал… – начал оправдываться Оскол, но та его перебила:

– Билюд наговорит, только слушай. Бочка, чай, во дворе, а не в пекарне.

Скрева отломила здоровенный кусок душистого и ещё тёплого только что испечённого хлеба и протянула его Осколу.

– Вот, поешь потом.

Милолика подошла к Осколу:

– Что ж ты так испачкался? Давай снимай хоть рубашку – постираю…

– Чего одну рубашку?! И портки снимай! – засмеялись девки. – Милолика, помоги ему.

Оскол не стал дожидаться очередных подначек, повернулся и вышел, закрыв за собой дверь.

– Злые вы, нехорошо человека обижать, – Милолика вернулась на своё место.

– Милолика, скажи, – допытывались девки, – не боишься с ним обниматься? Вон какие у него ручищи-то! Небось такой детина обнимет – все косточки захрустят.

– Нет, он ласковый, – улыбнулась она в ответ. – Он даже лишний раз обнять боится.

– Сватов не собирается засылать? – спросила одна.

– Пока нет. Обещал заслать, как только воином станет.

– О-о! – все засмеялись. – Когда это будет! Разве князь его от коровьих хвостов отпустит? Чтоб воином стать, надо мечом владеть, а не за хвосты коровам дёргать.

– Хватит парня оговаривать! – властно повысила голос Скрева. – Робкий – не значит плохой. И работы никакой не чурается. А ну хватит галдеть – работа не ждёт!

* * *

Оскол стоял в ручье, по колено в воде, и яростно отстирывал пятна навоза, въевшиеся в рубашку. Выстиранные портки уже сушились на камне. Он в который раз потёр пятна глиной, а затем опять начал смывать водой.

– Оскол! – с крутого берега сбежал Рюрик. – А я тебя ищу. Мы же хотели с тобой ладью нашу конопатить.

– Там нужно несколько досок заменить – сгнили они от старости, а потом уж конопатить.

– А я надеялся, что под парусом в море выйдем.

– В следующий раз. Ты только смолы достань! – отжимая рубашку и вылезая на берег, сказал Оскол.

<1 2 3 4 5 >

На страницу:

Перейти

2 из 5