Белая Башня. Хроники Паэтты. Книга I

На лестнице стояла невысокая, пожалуй, даже пониже Мэйлинн лирра со снежно-белыми волосами, опускающимися до самых ягодиц. Черты лица такие же правильные и красивые. Те же большие тёмные глаза. Ярко-алые, чуть припухлые губы. Белое обтягивающее платье во всей красе демонстрировало пресловутую стать лирр. Платье было довольно смело открыто, демонстрируя не только ошейник Наэлирро, но и куда более интересные для Бина вещи.

– Ли! – воскликнула Мэйлинн и бросилась навстречу подруге. Однако явная холодность, и даже отчуждённость, проявившиеся во всём образе Оливы, охладили её пыл. Мэйлинн так и застыла у подножия лестницы, занеся ногу лишь на первую ступень.

Они так ярко контрастировали между собой – одетая во всё тёмное и нарочито свободное, с тёмными же волосами Мэйлинн казалась каким-то жалким воронёнком рядом с прекрасным лебедем. Хотя ещё недавно Бин был уверен, что в жизни своей не видел никого прекраснее неё.

– Кто это с тобой? – так же отчуждённо спросила Олива, слегка кивнув на растерявшегося Бина. Тот поспешно вскочил, не заметив, как так и не съеденный кусочек пудинга шмякнулся на прекрасный дорогой ковёр.

– Это мой друг, Бин, – в тон подруге ответила Мэйлинн, продолжая испытующе смотреть на Оливу.

– Человек? – с каким великолепным оттенком презрения это было сказано! Причём, как видно, Оливу в меньшей степени смутил даже явно бедный вид Бина.

– Ты видишь, – ещё холоднее ответила Мэйлинн и отступила на шаг от лестницы. Теперь Олива спустилась.

– Мы можем поговорить наедине? – спросила Олива.

– Хм… Ну давай наедине, – согласилась Мэйлинн и обернулась к Бину. – Побудь здесь, хорошо? Сейчас тебе принесут ещё пудинга, – лёгкий кивок Оливы стоящему неподалёку дворецкому, и тот тут же исчез.

– Да… Хорошо… Рад был познакомиться… Госпожа… – смущённо лепетал Бин.

– Я тоже рада, – по тону этого никак не скажешь. – Пойдём в мой кабинет, – это уже было сказано Мэйлинн, но тон при этом не особо изменился в лучшую сторону.

– О, у тебя есть свой кабинет! – натянуто-шутливо протянула Мэйлинн, но на лице подруги не дрогнул ни один мускул, и лирра тоже замолчала.

***

– Ты же понимаешь, насколько ты компрометируешь меня своим визитом? – уже более оживлённо спросила Олива, когда они остались одни.

– Так ты уже слышала… – протянула Мэйлинн. – Ну извини, ладно? – она сделала ещё одну попытку сломать лёд. – Когда я видела тебя в последний раз, ты была брюнеткой! – Мэйлинн шутливо улыбнулась, словно ожидая, что до сих пор Олива просто её разыгрывала.

– Когда ты видела меня в последний раз, я была лысой как колено! – бросила в ответ Олива. – И ты прекрасно знаешь, что это – просто парик! Ненастоящее! Так же, как и это! – и она постучала перламутровым ноготком по своим передним зубам.

– Да что с тобой такое! – взорвалась Мэйлинн. – Мы четырнадцать лет спали на соседних кроватях, вместе мечтали о будущем, зубрили уроки, обсуждали наших преподавателей… Куда ты дела мою подругу Ли? Я хочу её видеть!

– Да это с тобой что такое!!! – вскричала Олива. – Ты не пробуждаешься с первой кровью, затем бежишь из Наэлирро, выставив дураком Лорда-ректора, да ещё и похитив несколько ценнейших артефактов! А теперь ты вваливаешься в мой дом с каким-то оборванцем-человеком, и ждёшь, что я буду с тобой мило щебетать о погоде??? – лицо магини даже побагровело и стало вдруг каким-то некрасивым.

– Ты будто бы обвиняешь меня в том, что я не пробудилась! – Мэйлинн кричала вслед за Оливой.

– Так ты угадала! Я действительно обвиняю тебя! Ты ведь с самого начала не хотела быть магиней! Помнишь, как вечерами, лёжа в кровати, ты рассказывала мне о путешественниках, о которых ты вычитывала в своих дурацких книжках? Помнишь, как ты мечтала оказаться на их месте? А то, как ты говорила о том, что магия – не самое главное в жизни? Я ничего из этого не забыла! Но тогда я считала тебя просто ненаигравшейся дурочкой. А теперь я вижу, что ты – гораздо хуже! Поэтому я прямо говорю – ты не хотела своего пробуждения, ты боялась его!

– Это кто здесь говорит о страхе? – немедленно вскинулась Мэйлинн. – Уж не моя ли подружка Ли, которая при пробуждении лишилась нескольких клоков волос и пары зубов? – с сардонической усмешкой продолжила она. – И которая теперь может разве что зачаровывать идиотские дверные колокольчики в своём безвкусном домишке?! Да ты боялась пробуждения не меньше меня!

– Не смей так говорить со мной!!! – с недавно ещё таких прекрасных, а теперь судорожно исказившихся губ Оливы летела слюна, на горле вздулись голубоватые жилы, а глаза почти заполнились расширившимися потемневшими ещё больше зрачками.

Мэйлинн вдруг испугалась. Ведь, что ни говори, перед нею сейчас стояла магиня, пусть довольно слабая, но ведь для того, чтоб убить человека банальным огнешаром много таланта и не нужно. Кроме того, Ли всегда была страшно себялюбивой и болезненно гордой. И вот эту самую гордость глупенькая Мэйлинн сейчас с особой жестокостью втаптывает в грязь, говоря подруге то, что та сама страшилась сказать себе всё это время. Ведь никакая ложь и клевета, даже самая гнусная, не может ранить больнее, чем правда, которой страшишься. Но ведь Ли всегда была хорошей подругой. Да – тщеславной, да – эгоистичной, но ведь она искренне была привязана к Мэйлинн. И, говоря откровенно, сейчас Мэйлинн нуждалась в Оливе куда больше, чем Олива в ней.

– Мне кажется, мы неправильно начали нашу встречу, – заставив себя говорить более-менее спокойно, произнесла Мэйлинн. – Ли, мы не виделись уже почти полгода, со дня твоего пробуждения. И вместо того, чтобы обняться, как это делали в своё время Мэй и Ли, мы, лучше подруги, за пять минут умудрились наговорить друг другу огромную кучу гадостей!..

– Мы были подругами, – отчеканила Олива. – А теперь я – магиня, а ты… А кто ты, Мэйлинн? Да, ты права, у меня было пробуждение. Может быть, не самое внушительное, но было. А у тебя? У тебя была обычная менструация, которая бывает у самых завшивленных человеческих самок!

Ногти Мэйлинн глубоко впились в ладони. Она стиснула зубы так, что те хрустнули. Но она всё-таки заставила себя успокоиться.

– Ты права, Олива, – срывающимся от напряжения голосом проговорила Мэйлинн. – Ты теперь – магиня, а я – никто. Я и сама не знаю, кто теперь я. Но я попала в беду…

– Ты не попала в беду, ты прыгнула в неё с восторженным визгом, как деревенские девки прыгают в холодный пруд! – перебила её Олива.

– Я оказалась в беде по собственной вине, признаю это, – вытолкнула с усилием эти слова Мэйлинн и глаза её потемнели так же, как и у Оливы до того. – Но в память о нашей прошлой дружбе я прошу тебя о помощи. Я бы хотела, чтобы ты организовала мне встречу с одной из старших магинь. Я знаю, что в Латионе живёт несколько очень сильных и довольно… древних, – Мэйлинн не удалось подобрать подходящего слова, да сейчас это уже и не имело значения. – Мне нужно задать один очень важный для меня вопрос…

– Ты сама-то слышишь, о чём меня просишь? – делано захохотала Олива. – Ты хочешь, чтобы я, полноправный член лиррийского магического общества, связалась бы с тобой, беглянкой, наплевав на свою карьеру??? Да и не просто связалась, а ещё и свела бы тебя с «древней» сильной магиней? Может быть, сразу уж с самой Дайтеллой? А, извини, она же не живёт в Латионе, а так бы – конечно… Ну, может быть моя дорогая подружка Мэй довольствуется главной придворной магиней Балинной? Её возят на специальном кресле, потому что у неё отсохли и отвалились ноги под самый корень, а руки превратились в две жалкие сухие веточки. Такое пробуждение тебя удовлетворит? Или она тоже чересчур труслива для тебя??? – Олива кричала так, что уже сорвала голос.

– У тебя истерика, подружка, – тихо, с презрительной насмешливостью произнесла Мэйлинн. Она больше не злилась и не боялась. Накатила усталость, и ей хотелось лишь одного – поскорее уйти отсюда. – Считай, что я просто нанесла тебе визит вежливости в память о былых деньках. А теперь мне, пожалуй, пора.

Олива вновь засмеялась, но на этот раз уже зло, по-настоящему:

– Ты не выйдешь отсюда! Я уже послала голубя в Наэлирро, самое позднее – через десять дней сюда прибудут, чтобы забрать тебя. А пока ты будешь заперта в этой комнате. Я уже отправила человека, чтобы оповестить городскую стражу. Тебя будут охранять, но не так, как в Наэлирро. И, кстати, можешь забыть о магии! Я, может быть, и не шибко какая сильная магиня, но уж защиту дома выстроить могу!

– Ты, вроде бы, магиня всего-то с полгода, но уже что-то подзабыла, как оно живётся, когда не можешь использовать магию, – злорадно прошипела Мэйлинн и с огромнейшим наслаждением нанесла подружке мощный короткий удар кулаком в нос.

Олива рухнула как подкошенная, кровь хлынула рекой и на белые искусственные волосы, и на белое платье, и на белый пушистый ковёр под ногами. Не теряя ни секунды, Мэйлинн выскочила из кабинета, пулей пролетела по коридору и оказалась напротив входа в гостиную, где Бин неподвижно и смирно сидел на софе под напряжённым взглядом дворецкого. Оба, вероятно, слышали доносящиеся вопли, и оба ожидали какого-то неприятного продолжения. Вот и дождались.

– Бежим! – коротко бросила Мэйлинн и Бин, надо отдать ему должное, понял её с полуслова.

Престарелый дворецкий даже не пытался заступить им дорогу, однако он тут же шмыгнул в одну из дверей, и оттуда послышались голоса. Вероятно, там находились наготове слуги, которые должны были помочь задержать беглецов.

Бин и Мэйлинн выскочили на тёмную улицу. Позади слышался топот нескольких пар ног, а впереди, как заметила Мэйлинн, мерцали факелы наряда стражи, вызванного Оливой.

– Куда? – так же коротко спросила она Бина.

– Нам бы добраться до Нового города. Там нас не найдут, – озираясь, ответил Бин.

– Веди, – всё так же лаконично выдохнула Мэйлинн, не сбавляя темпа.

Бин припустил в ближайший тёмный проулок, и лирра без труда последовала за ним. Оливины слуги, слава богам, отстали довольно быстро, а стража ещё только подходила, и ей ещё требовалось время, чтобы разобраться в ситуации. Это дало беглецам небольшую фору.

К сожалению, Бин слабовато разбирался в планировке Старого города, поэтому они долгое время просто метались вслепую, стараясь держаться тёмных боковых улочек и при этом двигаться в сторону Старой стены. Одетые в доспехи стражники, конечно, не могли догнать беглецов, но на их стороне было численное превосходство. Позади Бина и Мэйлинн то и дело раздавались трели стражевых свистков, и то впереди, то с боков возникали всё новые и новые группы преследователей в колышущемся свете факелов.

Прошло около получаса такой вот бестолковой беготни. Бин дышал уже заметно тяжело, лирра же до сих пор не проявляла никаких признаков усталости. Но она тревожно поглядывала на Бина, гадая, сколько ещё он сможет выдержать.

– Есть! – вдруг выдохнул Бин. – Ворота!

Слава Арионну, ворота Старой стены хоть и держались в исправном состоянии, но уже много столетий не запирались по ночам, так что беглецы легко проскользнули наружу. Теперь Бин чувствовал себя гораздо уверенней, у него даже, казалось, прибавилось сил.

– Сюда! – коротко махнул он рукой, и они свернули в очередной проулок неподалёку от шумной таверны.

И увидели впереди четверых стражников. Правда, они просто стояли, держа в руках факелы и алебарды, шагах в сорока впереди, и не принимали участия в погоне, (да, наверняка, даже не знали о ней), но рисковать было нельзя.

– Давай за мной! – коротко скомандовал Бин и, не мешкая, сам прыгнул в придорожную сточную канаву. Однако там он споткнулся обо что-то большое, и, пытаясь сохранить равновесие, сделал ещё шаг вперёд. Его подошвы наступили на что-то мягкое, и тут же, словно из-под земли, раздался голос:

– Ассова задница! А ну-ка слезь с моей руки, парень!..

Потрясённый Бин неловко соскочил и шлёпнулся прямо в грязь.

Глава 9. Кол

Сан Брос, больше известный под прозвищем Кол, в очередной раз валялся лицом в сточной канаве. В какой по счету раз – он уже и сосчитать не мог. Во всяком случае, на один раз больше, чем он давал себе обещание больше так не делать. Чтобы уравнять счёт, Кол вновь поклялся себе, что сегодня – это был последний раз.

Теперь, лёжа побитым лицом в чьих-то фекалиях, можно и поразмыслить о жизни. Если подумать, то для подобных размышлений лучшего места и не сыщешь. Это как раз такое место, которое не даёт раздуться гордыне – главному врагу Сана Броса. Ну, если не считать ещё дешёвого пойла, которое все трактирщики мира обычно разливают под гордым именем вина. Да, пожалуй, больше врагов у него нет. Ну разве что ещё этот хмырь Тан Горбун, чьи ребята давеча отметелили Кола и кинули в эту самую канаву, благослови её Асс. Да, вот она – святая троица его главных врагов!

Однако сейчас, хлюпая окровавленным носом, и не в силах пока даже пошевелиться – отчасти из-за хмеля, тёкшего сейчас по его венам вместо крови, отчасти от особенно чувствительных в этот раз побоев (видно крепко осерчал проклятый Горбун!), – Сан Брос по прозвищу Кол вдруг отчётливо осознал, что в очередной раз пытается себя обмануть. Казалось бы – лежишь весь в дерьмище, только что пузыри не пускаешь в зловонном потоке, ну неужели можно унизиться ещё сильнее? И чего, казалось бы, стесняться ещё можно? Зачем юлить? Но с накатывающими вдруг слезами пришло ясное ощущение, что он, Сан Брос, бывший легионер Седьмого Коррэйского легиона, бывший паладин его королевского величества, малодушно и трусливо пытается сейчас обмануть сам себя. Потому что его главным, наиглавнейшим врагом был он сам, Сан Брос по прозвищу Кол.

Разве это легат Парри взашей выгнал его из Седьмого тринадцать лет назад без права восстановления (правда, потом всё-таки восстановили за былые заслуги – нашлось, кому замолвить словечко)? Конечно нет! Он сам себя выгнал постоянными пьянками и дебошами. Легат Парри (да не икнётся ему на том свете!) стал лишь орудием, но движущей силой этого позора был он, Кол.

А потом, семь лет назад, когда его торжественно приняли в Гвардию паладинов его королевского величества – по личной рекомендации всё того же легата Парри… Не он ли в ту же ночь нажрался так, что под утро не явился на свой первый караул? И если бы не славный Гутто, прикрывший его и придумавший какую-то фантастическую историю с отравлением, то не кончилась бы его паладинство, едва начавшись?

Надо признать, что он и так, возможно, стал самым быстротечным паладином в истории. То, что должно было случиться на следующий день, случилось через четыре месяца. Подумать только – он умудрился не пить почти четыре месяца… И ведь нужно было напиться – из-за чего??? Из-за этой шлюхи Вилии! Все кругом твердили дураку, что она изменяет ему налево и направо, но ведь не верил! Уже и кольцо купил – подумать стыдно!.. И как не пришиб тогда эту тварь – не иначе как Асс с Арионном вместе за руки держали, да ещё и Первосоздателя с Гурром попросили пособить. Зато этот юристик поганый три пролёта кувырком летел! А как потом голышом улепётывал! Надо было и эту следом пустить… Да гордость не позволила. В свою… их комнату он больше не возвращался никогда. Зато дорогу в кабак нашёл очень даже просто… И когда на четвёртый день, помятый, он наконец явился в казарму, то ему и оставалось только, что собрать личные вещи и уйти даже без выплаты месячного жалования. Это хорошо ещё, что от карцера Асс уберёг…

А устроиться громилой к Тану Горбуну! Это ж надо было выдумать! Паладин… бывший паладин Латиона занимается вышибанием мелких долгов для главного процентщика и сутенёра квартала! Вот эти три года он бы вообще вычеркнул бы из памяти… Никогда бы не подумал, что человек способен на некоторые вещи. Кабы сам их не творил…

Ну потом были вольные хлеба, попытка начать жизнь с чистого листа. Благо, сбережений, скопленных за годы лихой работы, было более чем достаточно. И опять – кто виноват, что выгодный бизнес по торговле саррассанским жемчугом сгорел в один день? Поверил бывшему сослуживцу Талию Плинту («мы, из Седьмого, своих не забываем!»), ввязался в эту дурацкую аферу с таможенниками… Как результат – полная конфискация имущества и три года на казённых хлебах его величества. Плинт, кстати, сухим из воды вышел, да ещё и свидетельствовал против Кола в Алом суде.

И вот уже после отсидки – очередная попытка встать на ноги. Ну тут уж вообще верх идиотизма – взять у Горбуна пять доров в рост. На эти деньги снял комнатку, занялся столярничеством (хоть чему-то полезному в тюрьме выучился!). На жизнь кое-как хватало даже с учётом драконовских процентов, что он платил Горбуну. Казалось бы – вот она, новая жизнь!

Ан нет! Пожар, какие часто случаются в городских трущобах. Ну хоть тут не он виноват! Однако ж, долго горевать ему не дали. В назначенный день с убийственной аккуратностью к нему пришли за очередным платежом для Горбуна. В тот месяц он ещё смог расплатиться – из небольшой заначки, что лежала на чёрный день, благо огонь не уничтожил медяки, спрятанные под очаговым камнем. А дальше…

Тан Горбун снова звал к себе на работу, но Кол знал, что скорей сунет голову в петлю, чем ещё раз вернётся на этот путь. В следующем месяце платить было нечем, и парни Горбуна перестали быть вежливыми.

И вот уже второй месяц бывший паладин его величества с завидной регулярностью бывает бит. Судя по всему, таков метод Горбуна – сломать Кола, заставить приползти на коленях и умолять взять его на работу, если это благородное слово вообще можно применить к тому, чем Горбун заставит его заниматься. Копить деньги Сан больше и не пытается. Мелочь, получаемую за чёрную подённую работу на складах, в доках или ещё где, тут же оставляет в ближайшем кабаке. Удивительно, как ребята Горбуна умудряются находить его по самым разным злачным местам! И вот такова теперь вся его жизнь: склад – кабак – канава. Или, для разнообразия: док – кабак – канава. Обидно, что итог, в общем-то, всегда был один…

Вспомнилось, как лет пятнадцать назад, девятнадцатилетним юнцом он был принят в легендарный Седьмой. Хотя легион традиционно назывался Коррэйским, но он уже лет шестьдесят как не квартировал в Коррэе. Когда в Седьмой пришёл Кол, он как раз был переброшен на северо-запад Палатия, к побережью, где особо яростными тогда стали набеги северян с Келли. Молоденький, едва обусевший рядовой Брос попал, как говорится, с корабля на бал.

Особенно жёстко пришлось в бою недалеко от какой-то рыбацкой деревеньки – то ли Бережки, то ли Пески, то ли ещё как-то. Тогда сразу несколько драккаров с чёрно-золотыми парусами внезапно подошли к берегу, и на лагерь легионеров хлынули по меньшей мере четыре сотни берсерков. Казалось бы, что такое четыре сотни против полнокровного легиона? Но то-то и оно, что на этот момент в лагере оставалось всего четыре когорты, изрядно прорежённые боями, так что способных держать оружие было меньше тысячи.

Остальные когорты легиона растянулись почти на двадцать миль побережья – людей катастрофически не хватало. Сами палатийцы неохотно воевали за свои собственные земли, предпочитая платить тем, кто не прочь помахать мечами. Так вот и сейчас Палатий от северян защищали три латионских легиона – Седьмой, Второй и Пятый, и лишь один сводный отряд платийцев тысяч на восемь. Но дело сейчас не в этом. А в том, что четыреста закалённых боями северных дикарей собирались напасть на неполную тысячу латионцев. Один берсерк к примерно двум легионерам – весьма неприятный расклад, особенно в чистом поле.

Ну да делать нечего – быстро построились в боевые порядки, сомкнули щиты, лучники отошли на вторую линию. В их числе был и молодой легионер Брос. Место было не очень удачным, особенно для лучников, поскольку побережье на мили вокруг было плоским как стол. Так что вставшие впереди копейщики полностью загораживали собой всю картину боя. Футах в пятистах справа сбились в кучку около сотни конников – всё, что смогли наскрести.

Эх, как бы сейчас уютно было бы за мощным деревянным частоколом, опоясанным рвом! Но деревья в этом унылом месте были явлением едва ли не более редким, чем ясные солнечные дни. Голая степь с какими-то кустарниками, которые и огня-то давали меньше, чем дыма. Местные вообще топили свои печки жирной морской рыбой, но для латионских носов запах горящего рыбьего жира был просто непереносим. Однако, и не об этом сейчас нужно думать. Кол, вытягивая шею, смотрел вперёд.

Вдруг раздался мощный, леденящий душу вой. Кол увидел, как пехотинцы пришли в движение. Он понял – первые ряды плотней сдвинули щиты, вторые ряды упёрлись в спины первых, дабы выдержать натиск, а следующие четыре ряда дружно опустили длиннющие копья на плечи впередистоящих товарищей. Оставалось лишь надеяться, что в рядах щитов не найдётся слабого звена. Тогда есть шанс пережить этот день.

По команде лучники натянули тетивы и прицелились в серое небо, висевшее низко и вот-вот готовое разверзнуться над головами сражающихся. Отмашка – и четыре сотни стрел ушли вверх жужжащей рассерженной тучей. Туча дугой обогнула стоящих впереди пехотинцев и пропала из виду. Наверное, кто-то попал. Может быть, даже и сам Кол. Но времени на подобные размышления не было – выхватить новую стрелу, и бить вверх уже без команды. Как можно больше стрел! Ах, было бы у них побольше пространства! Кол бы с удовольствием сейчас пустил стрелу в задницу тому умнику-командиру, что разместил лагерь так близко к морю.

Рёв всё нарастал, а затем вдруг грянул мощный крик сразу многих сотен глоток – столкновение! Зазвенел и заскрежетал металл. Раздались первые жалобные крики. Лучники пустили ещё один-два залпа, но теперь стрелять уже было просто опасно – не задеть бы своих. Поэтому луки были убраны за плечи, а в руках появились короткие латионские мечи. Идти с такими против двуручников северян – самоубийство. Но не такое глупое, как идти вовсе безоружными, так что выбор невелик.

Кол оглянул ряды пехоты. Ура! Кажется, первый натиск выдержали вполне удачно – строй нигде не прорван. Кол прекрасно понимал, что сейчас творится на передовой. Щитоносцы, сжавшись в тугие комки, изо всех сил удерживают высокие, почти в рост человека щиты. Поддерживающие их мечники из второй шеренги изо всех сил упираются в спины, но при этом посматривают – не подойдёт ли кто слишком близко. Тогда – короткий тычок мечом. На такой близкой дистанции копейщикам бить несподручно. Ну а сами копейщики тычут вслепую своими копьями, надеясь не подпустить врага. Жаль, народу маловато и нельзя поставить дублёров – воинов, которые будут поочерёдно сменять первые две шеренги, давая отдохнуть, или заменяя павших. Но что есть, то есть.

Пока что наблюдение сзади было довольно однообразным. Шуму, конечно, много, но вот особого движения нет. Стоят, топчутся на месте люди – и всё. Лучники подошли ближе к пехотинцам. Раз стрелять нельзя – так, может, ещё чем удастся пособить. Да теми же дублёрами поработать!

И точно – хорошие мысли приходят в разные головы одновременно! – их командир отдаёт приказ двум первым шеренгам лучников просочиться сквозь ряды копейщиков и занять места за мечниками. Чёрт! Кол как раз во второй шеренге!!! Конечно, боя на всех хватит – минут через десять командиры наверняка сменят бойцов, но… Как не хочется туда, на передовую! Уж и не вспомнить все те идиотские юношеские мечты о боях и славе, которые бередили его душу, пока он работал на отцовской ферме, с которой и сбежал, чтобы записаться в легион. Нет уж – сейчас бы он предпочёл соху или колун.

Кол протискивается сквозь ряды потных сосредоточенных копейщиков. Те привычно чуть расступаются и тут же смыкаются за его спиной. Вот он проходит все четыре шеренги и оказывается за спиной мечника, который, пыхтя, упирается в спину щитоносца. Тот, в свою очередь, всем весом навалился на щит, удерживая его в вертикальном положении. А за стеной щитов беснуются заросшие лица. Вот копье угодило прямо в раззявленный рот одного из берсерков, но его место тут же занял новый. Мощные двуручные мечи бьют по древкам копий, и хотя те сделаны из крепчайшего железного дерева, но то тут, то там копья всё-таки разлетаются. Те же мечи бьют в окованные железом щиты, и те стонут от их ударов, так же как и люди, которые эти щиты держат. Однако же пока наши копья внушают должное почтение варварам, и те в большинстве своём топчутся за пределами их досягаемости, воя и злобно кусая края своих деревянных круглых щитов.

Кол легонько бьёт по плечу поддерживающего мечника впереди себя. Тот, даже не оборачиваясь, понимает условный сигнал и отступает. Его место тут же занимает сам Кол. Упирается в металлическую спину щитоносца одной рукой, другой поднимает наизготовку меч. Изо рта рвётся бешеный крик – то ли ужаса, то ли восторга. Как-то одновременно сразу хочется, чтобы эти дикари и подошли ближе, и держались подальше.

Вот один соломенноголовый ловко поднырнул под копья и оказался у самого края щитов. В его руке был большой боевой молот с острым металлическим клювом. Замах – и этот молот гулко опускается именно на его, Колов, щит. И, кажется, что гулкий звон удара на мгновение перекрывает все остальные звуки боя. Щитоносец подседает со страдальческим стоном, но выдерживает. А берсерк, дико скалясь, уже заносит молот для нового удара.