Полная версия
Он – Форс
Мы умеем не помнить. Мы умеем притворяться, что не помним.
В восемь утра выходного люди спят, и оттого улицы пустынны.
Не спят только Девенторы.
Именно они сейчас и направлялись мне навстречу.
(Barren Gates – Delete Us)
Они всегда ходили по двое. Иногда по трое, но очень редко. И внешне напоминали людей. Обычные мужчины, разве что всегда в черном, всегда крепко скроенные. Их еще издалека выдавали плащи, которые они носили в любую погоду – дождь, снег, морось, туман. Только летом их одеяния менялись на более легкие, но мрачные тона тканей сохранялись. Они никогда ничем не пахли, не повышали голос; от них, как рассказывали, невозможно было сбежать. Собственно, я и не пыталась. За всю жизнь меня останавливали двадцать один раз – просвечивали, просматривали, пугали до колик, отпускали. Каждый из этих разов я помнила очень отчетливо.
«Только не теперь, только не сейчас…»
Совершенных мной грехов этой ночью добавилось.
Сворачивать некуда. Переходить дорогу – все равно, что кричать «виновна!», все равно, что махать красной тряпкой перед шимпанзе. До спуска в подземку осталось сто метров – мне просто нужно пройти мимо. Просто. Мимо…
«Ни о чем не думать, сохранять спокойствие».
– Остановитесь, мисс.
Послышалось, когда мы поравнялись. И куда-то вниз ухнуло сердце.
Нужно было просто стоять.
Нет, вокруг не возникало силового поля, удерживающего тебя в ловушке, но всегда казалось, что оно есть. Их голоса, похожие на людские, звучали с неуловимым эхом.
«Просто стой. Просто не дергайся».
Я изменила этой ночью собственному парню. И не один раз…
«Это не считается. Мы не женаты…» Это не грех.
Я размышляла о том, как отомстить бывшему, я предложила взорвать его машину…
«Заткнись».
Верно. Просто не думай. Просто заткнись.
На них черные ботинки, как на военных. Плотные джинсы… Я никак не могла заставить себя поднять глаза на того, кто теперь стоял напротив. Один четко по прямой напротив тебя, другой всегда сбоку – страхующий? Или же при таком расположении внутри образовывался невидимый «контур»?
– Смотрите на меня.
«Зачем? За что?» Может, им просто нечем заняться? Улица пустынна…
Нет, это не больно – никто не ввинчивается в тебя буром, не разрывает мозг надвое. Вторжение вообще никак не ощущается.
Голос будто человеческий, и будто нет. Но больше всего меня пугало, когда в чужих зрачках появлялся вокруг радужки двойной обод, еще одно черное кольцо – страшно. А после тебя «вдыхали» – все твои мысли, чувства, воспоминания. Именно этот момент я переживала теперь с дрожью, с ледяной мыслью о том, что, если меня сейчас загребут, я не успею попрощаться с отцом. Не успею ни объясниться, ни обнять, и получится, как с его молодой женой… Меня вечером, если вдруг попытается, не найдет Форс, обо мне будет горевать примитивный, но искренний Итан…
Между этими двумя, которые взяли меня в «полуквадрат», я даже мерзнуть перестала.
Тот, кто сканировал – высокий мужчина с двойным кольцом в глазах, темноволосый, равнодушный, – походил на робота. Слишком безэмоциональный.
Я же успела ощутить все – стершееся в памяти прошлое, отстраненное будущее, которое может не сбыться. И лучше всего настоящее: эту улицу без людей, не разошедшийся еще окончательно утренний туман, чуть натертую промежность. Кажется, я даже пахла до сих пор Форсом…
Секунды тикали медленно и громко.
«Больше всего будет жаль отца…»
Этого не существовало в реальности, но казалось, что пространство вокруг Девенторов клубится черным. Не увидеть прямым взглядом, но вот неверным боковым зрением… Их ненавидели все – дети, старики, женщины, мужчины. Их боялись больше, чем бога или черта, на них часто нападали. Люди больше не воевали друг с другом, никто не воюет внутри касты, когда появляется общий «враг». Никто до сих пор не был уверен, возможно ли их убить…
«Супермысли, когда один из них смотрит тебе в глаза. Так держать, Лори…»
Наверное, так называла бы меня мама, если бы не скончалась, когда мне было полтора года. Лори… Может быть…
– Вы свободны.
Когда это прозвучало, когда передо мной расступились, обошли и оставили стоять позади, как обгорелую балку после пожара, я поняла, что ноги мне не подчиняются. Что из мышц выкачали ток.
Еще раз ко мне подошли уже в поезде, в пустом качающемся вагоне. Дважды за одно утро? Невыносимо.
Когда в чужих глазах вокруг радужки – на этот раз голубой – возникло двойное черное кольцо, приятный женский голос как раз вещал на фоне: «Если вас остановят, не сопротивляйтесь, оказывайте содействие. Девенторы призваны держать порядок в нашем обществе. Помните, что они работают на благо и во благо…»
Этому никто не верил. Против них создавали отряды, подпольные силы сопротивления, целые фронты обороны и атаки – Девенторам было наплевать. Они просто были. Не воевали, как луна не воюет с теми, кто ненавидит вызываемые ей приливы. И они опять меня просвечивали… Стук колес, качающийся вагон; экраны с рекламой у дверей – сейчас на ней вращалась пачка новой марки сигарет.
Они чуяли мою измену? Снова двое…
Их притягивали мои недавние мысли о мести?
Временно забылся даже Форс; все дерьмо проплыло перед глазами, пока я пыталась стоять, держась ослабевшей ладонью за поручень.
А когда меня отпустили, я упала на сиденье и поняла, что встать я теперь не смогу. Так и проеду свою станцию, так и останусь сидеть, как пьяный немощный старик, до конечной.
* * *– Ты где была?
Отец завтракал по обыкновению очень рано – он тоже собирался на работу в воскресенье. Собственно, для него дни недели отсутствовали – офис, офис, офис. И спасибо, что не «шлялась», значит, волновался он больше, чем злился.
– Мне Итан звонил…
– Вечером?
– И вечером. И утром.
Черт…
В особняке тихо, значит, экономка Анна, приготовив завтрак, ушла, она вернется позже, чтобы убрать комнаты. На столе овсянка, тосты, джем, сок – привычный набор.
– Загулялась с подругами.
Мне адресовали укоризненный взгляд, мол, предупреждай своего парня сама, чтобы он мне не звонил. Проблема заключалась в том, что предупреждать его мне не хотелось, как и встречаться этим утром, чтобы начать выяснение отношений. «Как так можно? Кто мы друг другу?»
Я не знала, кто мы друг другу. Этим утром я не знала даже, кто я себе.
И потому я здесь, дома у отца. «Почти у себя», если бы эти комнаты, кроме моей наверху, ощущались мне родными.
Про «подруг» батя проглотил – он всегда считал женщин взбалмошными, непредсказуемыми и нелогичными. Меня тоже. И потому даже не пытался «нас» понять.
– Завтракать будешь?
– Не голодная.
Поем позже, проверю, что осталось в холодильнике.
А после нервная тишина.
– Тебя… не останавливали?
Он каждый день об этом спрашивал с тех пор, как забрали Маргариту. Девенторы. Их он опасался больше, чем потерять свои активы. Того, что они опять внесут в его понятную и размеренную жизнь боль и хаос, в очередной раз расколют мир надвое.
– Нет.
Соврать получилось легко, я давно врала. Точнее, говорила то, что он хотел слышать. Если бы призналась, что меня этим утром тормозили дважды, у него забарахлило бы сердце.
– Хорошо.
Он доел и почти сразу потянулся к зазвонившему в кармане телефону, вытер губы салфеткой.
– Да, знаю, – ответил коротко и рвано, – видел новости. Не знаю… Встретимся в офисе.
«Что в новостях?»
– Что-то случилось?
Он никогда не делился со мной проблемами, лишь отделывался отговорками.
– Проблемы. У всех, везде. Вся жизнь из них состоит… Я поехал, Вилора, буду поздно.
– Хорошо.
Он не обнял меня, уходя, лишь задержал на мне взгляд, а после просторный холл сохранил лишь запах его одеколона. Дорогого, подобранного консультантом в «Кристи».
Взревел за окном двигатель автомобиля.
* * *(Danna Paola, MIKA – Me, Myself)
Комната в розовых, бежевых и персиковых тонах – такой отец видел спальню девочки. Ажурные белые полки; сатиновое покрывало. Обстановка в бунгало Форса – мягкая, уютная – нравилась мне куда больше. Она была настоящей. Здесь же все было напускным, живущим чужим воображением. Но к Итану этим утром? Нет.
Мой телефон, принявший накануне кучу неотвеченных вызовов, теперь молчал, как захлебнулся. Пусть. Я собиралась задернуть шторы и поспать – после жаркой ночи, экстренного расставания без «пока» и сразу четверых встреченных по пути Девенторов неустойчиво дрожало нутро.
Но сначала телевизор. Почему отец упоминал новости?
Засветившийся экран – веселый голос ведущей детского канала. Клик. Природа на «24/7 Релакс». Клик. Обзор матча по футболу, бегающие по полю игроки в белых и красных майках. Клик.
А после я вросла в кровать, на которой сидела – горел остов машины. И дом, дом за забором, где это случилось, выглядел очень знакомым.
– … а теперь к повтору утренних новостей, – вещала одетая в розовый костюм женщина с серьезным лицом. – Сегодня около шести утра на Хилтон-драйв прозвучал взрыв. Как мы видим, злоумышленники подожгли дорогой автомобиль, возможно, подорвали его взрывным устройством или гранатой. Владелец редкой коллекционной машины, ныне не подлежащей восстановлению, пока отказывается комментировать происходящее.
И да, на экране был он, Кэвендиш. Растерянный, злой, с красным лицом. Спросонья в халате, отмахивающийся от вспышек камер…
«Около шести утра? – крутил с визгом пыльные шестерни мой мозг. – В шесть утра Крейден был со мной. Точно». Потому что я проверяла телефон, проснувшись. На мне лежала теплая рука. Невозможное совпадение, машина Кэвендиша… Разговор на террасе… Быть не может…
Это не Форс.
«Совпадение?!»
Я ошалело смотрела на экран. Генри за эти три года, оказывается, сделался более грузным. Из статного парня почти превратился в желчного мужика, которым однажды станет, уже приобрел его черты. А рядом с пожарными, тушащими адово пламя («мне хватит одной…») и вовсе выглядел зажравшимся, убитым деньгами пижоном. Давно же мы не пересекались.
Бергетта горела.
Меня поэтому останавливали патрули?
– Мистер Кэвендиш, как вы думаете, почему вашу машину взорвали? Есть ли у вас враги? Возможно ли, что это месть со стороны конкурентов?
Репортеры лезли к нему, как глисты в молодой организм. Генри отмахивался…
Я не знала, что он носит халат. Отстой. Сложно было теперь представить, что этот упырь мне нравился.
Бергетта горела.
Рука Крейдена, обнимающая меня ровно в шесть. Он не отлучался, не мог…
Телевизор я выключила, ощущая собственное пересохшее горло.
«Тебе стало легче?»
Эта смс пришла на мой телефон в девять. Номер незнакомый. Но кому еще он мог принадлежать?
«Как… так?» – настрочила я глупый ответ дрожащими пальцами.
Тишина.
«Стало?»
«Это ведь не ты?» Звук улетевшего вдаль сообщения.
«Я был с тобой. Ты знаешь».
Знаю. В том-то и дело.
Он написал. Эта мысль шла по мне фоновым теплом, она укутывала меня шарфом после внутренней зимы. Значит не «был». Значит «есть».
И стало ли мне легче? Да, черт возьми, стало! Очень! Этот план стоил осуществления, даже если это совпадение – провидение Господне. В чем я сомневалась.
Но, наверное, нельзя об этом в переписке. Кто знает, кто ее читает. И потому не нужно ни деталей, ни имен.
«Удивительно, что это случилось».
Мне хотелось, чтобы он писал еще. И еще.
«Да. Машины иногда… барахлят».
А после тишина.
Вдруг взметнулась мысль, что так красиво Форс, возможно, помахал мне на прощание. Ведь нет? Нужно срочно сохранить в телефоне его номер, нужно запомнить. Но, когда я перешла из смс в контакты, оказалось, что там, где раньше были цифры – нормальный мобильный номер, – теперь стоят нули. Одиннадцать нулей. Все, включая код страны.
Тупняк. Таким взглядом я могла смотреть только на изменчивую виртуальную реальность, которая неожиданно меня предала.
Номера больше не было. И да, я даже попыталась нажать дозвон, надеясь, что это шутка – женский голос сообщил мне, что я «ошиблась при наборе».
Черт… Я потерла лоб.
А после резко, все еще трясущимися руками нажала на иконку вызова мобильного отца.
Нормальные гудки. Раздраженный голос:
– Да, Вилора, я за рулем…
Он не любил отвлекаться во время вождения. На фоне гул двигателей, чей-то клаксон, музыка из радиоприемника.
– Ты ведь не будешь помогать ему покупать новую? – практически выкрикнула я психуя.
– Кому? Что покупать? – раздражения добавилось.
– Кэвендишу! Новую машину…
– Конечно, нет! У него есть зарплата, пусть покупает сам.
И батя отключился.
Вот теперь мне действительно стало легче.
Глава 5
(Jorge Mendez – Cold)
Дневной сон выходил рваным – я постоянно проверяла телефон. Даже в полудреме. Но Форс то ли слился из моей жизни, то ли я требовала слишком многого, ожидая его звонка так рано. Поматросил и бросил? Его взгляд прошлым вечером уверял в обратном, он молчаливо уверял в столь многом…
Я пыталась спать. Иногда у меня выходило. Розовый сатин покрывала на полу; ажурные салфетки на полках – даже во сне я этой комнате не принадлежала.
А после телефон все-таки зазвонил. В пять вечера, как оказалось.
– Послушай, – спрашивал отец взвинчено, – ведь это не ты? Ведь у тебя нет никакой связи со взрывом машины Кэвендиша? Генри только что ушел из моего кабинета, сообщил, что собирается нанять команду частных сыскарей, чтобы расследовать причины взрыва. Утверждал, что кроме тебя зла ему никто желать не мог, врагов не было…
– Меня?! – Я бы не проснулась резче, даже если бы получила булыжником по голове. И сразу же холодные ладони, ненависть в горле. – Мы сколько лет назад с ним расстались?!
– Я ответил ему то же самое. И все же он желает проверить твою причастность…
– Пусть проверяет, – «мразь».
– Ви… – Неприятная тишина. – Ведь мне… не придется стыдиться?
– Когда ты начнешь мне верить?
«Быть за меня, для меня. Против всего мира».
– Вопрос веры тут ни при чем…
«Причем».
– …все-таки я глаза корпорации, и компрометирующий момент мне не нужен…
– Знаешь, я иногда ненавижу тебя.
«Компрометирующий момент, значит. А вовсе не беспокойство за дочь». Как всегда. Голос отца несгибаемый, как ржавый рельс.
– Просто скажи мне, что на тебя он ничего не найдет.
– Пусть постарается.
– Ви!
– Не найдет! – рявкнула я грубо. – Потому что я ее не взрывала!
Правда. И не совсем.
Я была причастна. И неясно, от чего муторнее: от страха быть раскрытой, от недоверия отца, от наглости Кэвендиша?
«Нужно будет взорвать ему еще дом…»
В этом вся я. «Подставьте другую щеку…» – куда там.
Телефон умолк – отец нажал отбой. А в горле прогорклый, тухлый вкус, как будто я только что глотнула воды из болота.
Анна приходила, убиралась тихо, в мою комнату не входила. Оставила на полке холодильника сэндвичи с беконом и жареным яйцом – я сжевала один без аппетита. Похрустела чуть пережженной корочкой. Почему-то уцепилась взглядом за банку с пивом, стоящую в дверце. Достала ее, откупорила щелчком, раздобыла стакан. Пиво в него лила быстрее, чем нужно, и потому пена через край, прямо на скатерть – раздражения добавилось. Глотнула солодовый вкус, пытаясь заглушить горечь – почему батя не может быть просто за меня? По умолчанию, просто потому, что мы – семья. Ведь существует, наверное, реальность, где он забил на корпорацию, где наш дом меньше, но счастливее, где свода правил не существует, где никто не держит личину, где отношения с тем, кто любим, важнее работы…
Много чего, наверное, существует. Только как туда попасть?
С зазвонившим вновь телефоном взметнулась надежда – отец решил извиниться за грубость? «Ви, прости, я был неправ. Даже если ты „при чем“, я буду на твоей стороне. Я всегда на твоей…»
– Алло?
Нужно было посмотреть на экран, прежде чем отвечать, но я была слишком занята пивом.
– Ви?
Итан. Взволнованный, раздраженный, усталый.
И уже не отвертишься, что ты автоответчик. Почему я до сих пор его не настроила?
– Привет.
– Где ты была? – С места в карьер. – У отца?
Он знал, что не у отца, он звонил ему. Пытается подловить на лжи?
– Сейчас у отца.
– А ночью? Я искал тебя, знаешь, звонил сто раз…
Знаю. Видела.
– …ведь это нечестно, понимаешь, уйти в магазин и просто пропасть. Если захотела поехать куда-то еще, могла предупредить?
Я не собиралась никуда ехать. Это Крей решил, что «собиралась», а оправдываться – все равно, что глотнуть болотной воды еще раз.
– Знаешь, нам надо поговорить. Все эти… недомолвки…
«Твоя ложь, твое ко мне неуважение – взрослые люди так себя не ведут».
Нормальные не ведут. В общем и целом, я была с ним согласна.
– Так где ты была? Скажешь?
– Не скажу.
Иногда день преподносит тебе многократные выяснения отношений, как набор к обеду – первое, второе и компот. Жри, давись.
Тишина на том конце. Удручающая и тяжелая.
– Ты придешь сегодня?
– Не приду. – Слова, как признание, что только что расширившуюся пропасть между нами уже не перепрыгнуть. Но до финальных слов я не дозрела. – Видишь, предупредила.
Прозвучало желчно и почему-то фальшиво.
– Я… понял.
Он не был ни в чем виноват. Мы не выбираем, какими нам быть. Или выбираем?
После очередного отбоя стало ясно, что сидеть дома, ежесекундно сканируя телефон, плохая идея. Что я задохнусь в этих стенах, что не выдержу еще одного допроса, когда отец вернется домой. Что прокляну, если срочно не проветрюсь, и этот день, и всю свою жизнь заодно.
Мне нужен райд. Мне нужна скорость. Мне нужна свобода и бешеный адреналин, чтобы пульс зашкаливал, чтобы вся злость осталась на спуске.
Решено.
Из гаража я выкатила велосипед, на который садилась редко. Уже в пути вспомнила, что забыла защиту…
(Willyecho – Warriors)
Никогда до этого я не решалась прокатиться по этой трассе. Она не любила слабаков, она ломала им кости, и смелости мне недоставало.
«Дорога смерти» – вот как называли кряж Кантон-Пит. Двадцать километров опасных шпилек, сыпкого грунта и резких обрывов. Одно неверное движение, руль на миллиметр в сторону, и дальше в игру вступает судьба.
Сегодня мне нужен был этот подвиг.
Очень тонкий путь для колеса; на вершине трепал мои волосы ветер. Если доберусь вниз без несовместимых с жизнью травм, отпраздную свою победу по полной, буду собой, наконец, гордиться. И плевать, что думает обо мне отец.
Оттолкнулась я резко, вскочила на стального коня. И погнали…
«Давай, Ви, ты можешь…»
Мне нужен этот ветер в лицо, мир на грани, мгновенье, застывшее в одной секунде.
Навстречу грунт, булыжники; деревья по обочинам. Подскочил выше макушки и ударил в уши пульс. Схватились за поручни, окаменев, пальцы – давай, жизнь, поиграем! И смерть – давай поиграем тоже!
Дорога стремительно летела на меня, я летела по ней. Я справлялась, я управляла – так мне казалось. А временами делалось странно – дребезг, тряска, моя координация опаздывала на сотую долю секунды. На фоне я понимала, что реагировать нужно точнее, иначе быть беде, но мозг ликовал. Моя скорость! Сбылось! Пар наружу; на паре поворотов меня провела не ловкость, но одна сплошная, пока повернутая ко мне лицом удача…
Сумасшедшая Ви. Сумасшедшая…
Мое сознание отделилось от тела; пока задницу нещадно било о сидушку, пока неистово рвался из пальцев руль, оно плыло уже где-то над лесом, над обрывами, над травами и ельником.
Скорость все выше. Уже не я веду ее, а она меня – тот момент, когда почти теряешь контроль.
«Пиво зря…»
Координация запаздывала, но пока проносило шины мимо опасных булыжников, хватало сил увернуться.
Беззвучно мигала на задворках сознания красная лампочка, но ее глушил восторг от собственной решимости, адреналин.
Трасса, однако, слишком длинна. Я для нее слишком пьяна, несуразно нахраписта, невежлива. Через пару десятков метров полет через мини-каньон, через пропасть.
«Если перелечу… Если нормально приземлюсь, сверну и заторможу… Хватит…»
Чуть прибавить газу, выровнять руль, поднажать…
Вдруг мелькнула трусость. Я упаду, приземление будет плохим…
Иногда понимаешь вещи заранее, просто знаешь их, однако приходят они слишком поздно, и поменять решение ты не успеваешь – перед полетом через пропасть, перед подъездом к нему, я недопустимо трухнула, не успела ни подбодрить себя, ни толком собраться…
Поздно, не затормозить.
«Будь что будет!»
Но мой полет не случился.
Потому что затрещали вдруг сбоку кусты, потому что меня сбили с велосипеда точным ударом в корпус.
(2WEI, Edda Hayes – Pandora)
Только позже я поняла, насколько точно нужно было подгадать, чтобы слева от меня оказался куст. Чтобы я впечаталась в его густые ветки, как в подушку, и это при бешеном вращении колес. Насколько прицельно нужно было толкать, чтобы в овраг улетел только транспорт, но не я. Я же расцарапала щеку о невидимый шип, брякнулась черепушкой при падении о дорогу – зашумело в ушах, до беспредела замедлилось время. Заверещало неудачно впечатавшееся в грунт колено; провернулся против оси мир.
Крей. Это он пробился через заросли (в неведомом темпе… здесь же бурелом…). Как… когда? – мысли потеряли работоспособность. Дыхание тяжелое, в серых глазах сдерживаемое бешенство, губы сжаты. Лицо каменное.
Спустя пару секунд он уже тащил меня вниз к дороге, не обращая внимания ни на мою хромоту, ни на возмущенные крики, не реагировал на просьбу отпустить саднящее от его хватки запястье. Оказывается, снизу стоял автомобиль.
– Что ты… сделал? Как ты смел? А если бы я убилась на такой скорости?
Мой псих изливался наружу волнами. Вместе с ним тот самый кипящий адреналин и холодный страх.
– Хотела поиграть со смертью?
Голос жесткий, утыканный осколками стекла.
– Тебе какое…
– В пьяном виде! На Кантон-Пит!
Он не изрек это, он выплюнул.
«Я не пьяная! – хотелось орать мне. – Одна банка пива!»
Но мне уже вязали за спиной запястья веревкой, которую достали из багажника.
– Сумасшедший! Что ты…
«…делаешь?!»
Он вжал меня в бок черной машины; вязал очень быстро и очень профессионально. Ладони к запястьям, чтобы вышел плоский прямоугольник – спустя минуту я сообразила почему так. В этом положении руки не мешали сидеть, после ткнул меня в салон. Принялся обматывать веревкой, стягивая вместе лодыжки. Стянул до вскрика.
– Вообще рехнулся?! Отпусти! Что за…
Пристегнул, не обращая внимания на мои дерганья, двойным ремнем, хлопнул дверцей так, что я на секунду оглохла. Со злым выдохом сел на водительское место.
– Тебе нужны острые ощущения? Так?
– Да что ты знаешь о моем вечере! О моем настроении!
Кажется, он знал больше, чем достаточно.
– Хочешь, чтобы сегодня твоей щеки коснулось крыло смерти? Я покажу тебе.
Никогда я не видела его таким. Нет, тогда в постели я знала, что отказывать ему бесполезно, что тот, кто зовется Крейденом Форстоном, никогда не отдает бразды правления в чужие руки. Он не Итан, ждущий чужой инициативы, этот, если что-то решил, то покажет тебе «по полной».
– Развяжи! Выпусти!
Непробиваемый.
– Сиди. Наблюдай.
– Ты псих!
Я беспомощная, бесполезная. Я просто сарделька, обтянутая перекрестным ремнем безопасности, а за рулем… А знала ли я на самом деле того, кто сидел за рулем? Взгляд холоден, руки на руле.
Завелся мотор.
Вдоль Кантон-Пита шел горный серпантин.
Шины машины визжали на поворотах, меня на каждом из них вжимало то в дверцу, то кренило в сторону водителя. Ни звука, ни ползвука! Не покажу этому идиоту, что боюсь быстрой езды. Не дождется ни молитв, ни визгов! Не на ту напал! Однако, когда колеса зависали над пропастью, меня начинало мутить. Еще раз влево… Вправо… Влево… Черт, кажется, он водит еще лучше, чем трахается… Если это возможно. Сумасшедший драйв, беспредел там, где выше сорока километров в час нельзя.
– Хотел удивить?! Я знала, что ты… хорош… Не выйдет!
Плохо, не нужно зубоскалить не вовремя. Но бешенство прорывалось наружу и у меня. Как он посмел меня связать?
Поворот, поворот, поворот… Вот и прямой отрезок шоссе. Покачались, поболтались и все? Однако автомобиль продолжил разгоняться.
Черт, что происходит?
Настоящая паника подступила к моему горлу тогда, когда мы, миновав запрещающий стоп-щит, свернули на закрытую для транспорта трассу.
Там впереди доживал свой век старый поврежденный мост. Обрушившиеся частично опоры; высота под оставшейся частью почти двести метров – полное свободное падение вниз.
