Сердце призрака

– Ты же сказал, что по нашей территории бродит не Эрик, – возразила я.

– Я сказал, что, предположительно, это был не его дух, – пояснил Лукас. – Поскольку у него нет сердца, поговаривают, что Эрик застрял здесь вместе с египетским жрецом. Они оба… эм… имеют материальную оболочку.

– Так, значит, зомби, – хмыкнул отец. – Становится все интереснее и интереснее. Дом я отремонтирую. Но как быть с его репутацией? – Он покачал головой. – Тут сложнее. А знаете, что самое забавное? То, как уже весной я буду привлекать подрядчиков.

– Может, мне не стоило ничего говорить, – пробормотал Лукас.

– Нет. – Папа снисходительно махнул рукой. – Я рад, что ты обо всем нам рассказал. О таком лучше знать, не правда ли? Вообще, у меня достаточно времени для того, чтобы разобраться со всем этим бредом. Тем не менее, тебе довольно многое известно о потусторонней силе, вселившейся в «Молдавию». Но ты же не веришь в эту чепуху, не так ли?

– Н-нет, сэр, – сказал Лукас. Очередная ложь? Трудно сказать.

– Так что думаешь? Что случилось на самом деле? – Я была настоящей дурой, когда решила задать этот вопрос. Потому что и так все знала. Однако только так у меня был шанс услышать наиболее распространенную версию об убийстве.

– Ну, в городе много тех, кто думает, что Эрик убил всю семью и, инсценировав свою смерть, сбежал.

У меня отвисла челюсть.

– Хм, – подумал папа. – Есть ли какое-то основание верить этому, кроме того, что Эрик мог оказаться психопатом?

– Большую часть семейного состояния так и не нашли.

– Оу, – печально произнес папа, словно Лукас причинил ему боль, озвучив и без того известные факты.

После этой фразы тема разговора поменялась и окунулась в реальность «Звездных войн», рок-н-ролла и Зала спортивной славы.

Я задумалась. А мой мозг проводил бета-тестирование всего, что рассказал Лукас.

Если бы Зедок и правда существовал и был ходячим мертвецом, разве он не показался бы и мне тоже? К тому же сомневаюсь, что древнеегипетский жрец разговаривал бы с моей младшей сестрой по-английски. А что до Эрика, если бы он действительно был разгневанным безумцем, как сказал отец, разве его призрак не приказал бы мне убраться из дома?

Теории Стивена Хокинга о многомерной вселенной, конечно, допускают существование чего-то потустороннего вроде духов. Но злые мумии и ходячие трупы? Полный бред.

Накинув на себя кардиган, я проводила Лукаса до машины. Однако в голове вращалось лишь одно: «Какого черта я оставила куртку дома?» Если в конце сентября температура здесь могла доходить до двадцати градусов, то по вечерам не было никакого интереса притворяться, что лето все еще продолжается.

– Вот, – мы подошли к красному «Доджу» Лукаса, после чего он любезно открыл для меня дверь, – садись, я включу обогреватель.

Когда он закрыл мою дверь, я съежилась в клубок на сиденье, и, пока Лукас огибал машину к водительскому месту, успела осмотреть безупречную приборную панель и пол. Ведь о молодом человеке можно многое сказать, судя по тому, как он обращается со своей машиной. Он тоже ездил на ручной коробке передач вместо автоматической, что было горячо, в стиле Джеймса Бонда.

Оказавшись внутри, Лукас завел машину, и из динамиков заиграла старая медленная песня с ритмичными басами, в которой пелось о парне, который приглашает девушку на танец, а на подпевке гармонично звучал хор мужских голосов.

Я наклонила голову к радио, которое Лукас убавил, превратив музыку в низкий, ритмичный гул, поднимающий настроение. Словно на дворе был 1952-й и мы только что «припарковались» в Переулке любви.

Мгновение спустя он нажал на выключатель обогревателя, и из вентиляционных отверстий вырвался поток теплого воздуха.

– Твоя сестра, – сказал он, испортив все мое настроение, которого и так не было. – Мне кажется, сегодня она что-то увидела. Обычно я не спешу делать выводы о каком-либо месте исключительно из-за его репутации. Но, учитывая историю этого поместья и видения Чарли, нам стоит насторожиться. Та штука. Ты сказала, что она с ней говорила.

Штука. Та. Его слова я запомню надолго.

Неужели сейчас мне пора рассказать Лукасу про сон с Эриком? Или… лучше подождать?

– Стефани?

– М-м?

– Можно спросить? Где ваша мама?

Ошеломленная его прямотой, я содрогнулась. Но с другой стороны, мы имели дело с призраками. Как я могла от него что-то скрывать, в то время как сама ошибочно полагала, что выдумки Чарли каким-то образом были связаны с той, о ком мы с папой решили больше никогда не говорить?

– Она умерла, – грустным голосом сказала я. – И… Чарли ее не знала.

Моя фраза повисла в воздухе, и, будучи уверенной в его аналитических способностях, я оставила все как есть.

– Ясно, – сказал он. – Я… Мне очень жаль.

Боже. Нужно срочно сменить тему. Сколько бы времени ни прошло, боль все равно не стихала, а я не могла позволить себе пролить слезы перед парнем, которого знаю совсем недавно.

– Что, черт возьми, мы слушаем? – внезапно спросила я, размахивая рукой над автомобильной стереосистемой, когда мелодия сменилась.

– А, так ты об этом? – любезно поинтересовался он, не обращая внимания на резкую смену разговора. Лукас ласково усмехнулся и немного прибавил громкость. – Давай посмотрим. Это «Би-Боп-А-Лула» Джина Винсента и его группы «Синие Кепки».

– Само собой, – пробормотала я.

– Первая запись была выпущена в 1956-м, – продолжил он. – Но не путай с убийственно потрясающим хитом 1945 года «Би-Баба-Либа» Хелен Хьюмс. Если хочешь, могу включить.

Убийственно… потрясающим?

– Ну-у-у, – сказала я, пока Лукас искал свой телефон. – Я спрошу прямо. Какая у тебя история с этими вещами?

– Вещами?

– Ага. Ну, ты понял. Вот это… – я показала на радио. – И то… – Я кивнула на жилет в тонкую полоску, а затем постучала около своего глаза, намекая на его очки.

– Ты о музыке? – спросил он с озадаченной улыбкой и милыми ямочками на щеках.

– Да, о ней, – сказала я. Можно начать с этого.

– Тебе такое не по вкусу?

– Я такого не говорила.

– Вот именно. – Он поднял палец. – Потому что все любят музыку. А эта музыка? Подруга, она же классная!

На моем лице засверкала несдержанная ухмылка.

– Именно.

Лукас кивнул, его колени подпрыгивали, и он смотрел на меня, как будто ждал, что я услышу то же, что и он.

– Ну, это… мило, – смущенно призналась я. Потому что все это заставляло меня влюбляться в него все сильнее, чем я того ожидала.

– Восьмые свинга так и манят потанцевать.

Моргнув, я бросила на него любопытный взгляд.

– Под свингом восьмых ты имеешь в виду… триплет из четвертной ноты и восьмой?

Он замолчал с радостным удивлением на лице.

– Ты умеешь читать ноты?

Уголки моего рта дернулись, но я быстро одернула себя. Правда, было уже слишком поздно. Лукас заметил мою реакцию.

– Раньше читала, – сказала я. – Ты тоже?

– Вообще-то, нет, – ответил он, снова завладевая моим вниманием, когда я повернулась к нему. – Я изучаю музыкальный ритм и игру на разных инструментах. Ведь если ты не понимаешь музыку, то не понимаешь ничего. Правда?

Я не понимала. И все же… понимала.

– Ты занимаешься танцами?

– Разве мы все не танцоры?

– Нет, – ответила я и покраснела от смущения, которое подкрадывалось ко мне всегда, когда Лукас был рядом.

– Ты удивишься.

– Я не говорила, что этого еще не произошло.

Его приветливая улыбка озарила мой мир, словно яркое солнце, показавшееся из-за серых туч.

– Наша УЖАСная команда обедает завтра в спортивном зале, – сказал он. – Вместо сегодняшней тренировки мы будем репетировать завтра. Ну и я мог бы показать тебе несколько танцевальных движений… если хочешь.

Ого. Как же двусмысленно прозвучало. То есть Лукас снова пригласил меня пообедать со своими друзьями, с одним из которых, а именно с Шарлоттой, он будет танцевать?

– Посмотрим, – сказала я. Меньше всего мне хотелось испортить этот волшебный вечер, пока я наслаждалась его обществом и испытывала сильное предчувствие взаимной влюбленности. Поэтому я сдержалась и не стала расспрашивать о Шарлотте.

Пока его стереосистема надрывалась и пела нам серенаду, между нами повисла безмолвная тишина.

– Кстати, спасибо, – отблагодарила я его. – За то, что не побоялся прийти и измерить уровень аномалий в нашем электромагнитном поле.

Он тихонько посмеялся.

– Сомневаюсь, что чем-то вам помог. Напротив, кажется, я в три раза увеличил уровень стресса твоего отца.

– Ты действительно нам помог, – заверила я Лукаса. – По крайней мере, теперь я знаю, что за Чарли лучше присматривать. И куда можно обратиться, если увижу что-то странное.

– Кстати, о странном, – отметил он и потянулся к бардачку. – Я знаю, что твоего отца лучше не донимать всякими разговорами о призраках, но если произойдет еще что-нибудь жуткое или тебе что-то понадобится…

Он протянул клочок бумаги.

– Что это?

– Это… моя визитная карточка, – пояснил он. – То есть нашей команды.

– Карта УЖАСных? – спросила я. Кто в старшей школе вообще носит с собой визитную карточку? – Чей это номер?

– Э-э. Ну. Этот… этот мой.

– Ты даешь мне свой номер? – спросила я, не в силах сопротивляться своему чрезмерному любопытству. А может, тоже дать свой номер и немного пофлиртовать?

– Н-нет, – ответил он. – То есть да. Но… не для того, чтобы ты мне позвонила.

– Так ты не хочешь, чтобы я тебе звонила?

– Я этого не говорил.

– Ладно, – на моих губах сверкнула улыбка, отчего напряжение в его глазах уменьшилось. – Тогда я позвоню… может быть.

С этими словами я вышла из машины и побежала обратно к крыльцу, где в последний раз помахала ему рукой и вернулась в дом, в котором была рада оказаться вновь, несмотря ни на что.

Глава шестнадцатая. Зедок

Я расхаживал по коридору между комнатами девочек, постоянно останавливаясь, чтобы выглянуть через перила в фойе в ожидании Стефани.

С тех пор, как она ушла с Лукасом, прошло уже десять минут. В мое время оставлять юную девушку наедине с таким парнем больше чем на две с половиной минуты считалось моветоном и было абсолютно недопустимо.

И мистер Арманд. Где был он, пока его старшая дочь мило беседовала с напыщенным и лицемерным… слизняком?

С этим идиотом, который совал свой нос куда не надо. С этим настырным самодуром.

Какое он вообще имел право так бесстыже порочить мое имя и искажать сухие факты?

Наконец входная дверь издала знакомый скрип и распахнулась. Схватившись за перила обеими руками, я решительно зашагал по лестнице.

Когда Стефани вошла в холл и закрыла за собой дверь, я не мог не обратить внимания на ее кудри угольного цвета, сияющие под ярким светом ламп. Затем она заняла место под огромной люстрой… и мной.

В руках у нее был листок белой бумаги, который приковал все ее внимание, облаченное в сдержанный восторг.

Я сжал перила еще крепче, и, когда девушка скрылась из виду, я решил снова с ней поговорить.

Этой ночью.

Глава семнадцатая. Стефани

– О чем ты вообще думала, когда приглашала его сюда? – спросил его голос. – Учитывая все обстоятельства, это была худшая мысль за всю твою жизнь.

Окруженная со всех сторон духом небытия, я обернулась и принялась искать источник угрозы в кромешной темноте.

– Где ты? – Мои слова утонули в бездонном мраке.

– Здесь, – позади меня раздался тот же голос с акцентом, и, внезапно обернувшись, я обнаружила его прямо перед собой. Он стоял всего в нескольких футах от меня и выглядел в сто раз прекраснее, чем в прошлую нашу встречу: на нем были те же темные брюки, серый жилет и черные сапоги для верховой езды, а кистью руки он грациозно опирался на рукоять своей рапиры. Но теперь его тело укрывал эбеновый плащ, а блестящие черные локоны, свисавшие до подбородка, свободно развевались на легком ветру.

– Где… Где мы? – спросила я. Наверное, я снова сплю.

– Если ты позволишь, – он небрежно взмахнул рукой, и темнота постепенно начала рассеиваться и трансформироваться в детали изящно обставленной комнаты.

Роскошная гостиная с раздвижными дверями и блестящим паркетом предстала передо мной во всей своей красе, а яркие детали пожирали темноту, как пламя пожирает бумагу. Я уставилась на него, а затем перевела взгляд на гостиную, в которой узнала нашу. Только в нашей были огромные трещины, отвалившаяся штукатурка и толстый слой пыли. Вместо этого хаоса нас окружала величественная альтернативная комната с камином, обрамленным плиткой с изображениями диких птиц, которых мой отец упоминал за ужином.

Я подобралась поближе к двум искусно изрисованным фрескам и увидела фигурку оленя, которую упоминал отец. Склонив витиеватые рога, она аккуратно стояла над потрескивающими языками пламени. Прямо над ней, объявляя о наступлении полуночи, настораживающе тикали маленькие часы. Кажется, это все объясняет – я просто уснула.

– Пожалуйста, – сказал Эрик, – присаживайся, если хочешь. Я могу угостить тебя чашечкой чая.

Не успела я обернуться, как из ниоткуда передо мной возник журнальный столик с изящным серебряным подносом, а рядом с сочной выпечкой и нежными бутербродами взгромоздился филигранный чайник, окруженный прелестными расписными чашечками.

Все выглядело таким реальным, что мне захотелось дотронуться до этого волшебства и поглубже вдохнуть пленяющий аромат воска и горящих дров, смешанный с ламповым маслом, долькой лимона, несравненной лавандой и цветущими розами.

Через мгновение мне пришлось убедить себя в нереальности происходящего.

– Эрик? – позвала я его.

– Оу, ты вспомнила мое имя, – в его тоне послышалась нотка иронии.

– Ты, – сказала я почти шепотом. – Ты… мертв.

Несмотря на то что мои слова сильно его задели, его нахмуренное лицо было не менее прекрасным, чем всегда.

– А вы, мисс Арманд, все еще стоите. Скажите, стоит ли мне снова предложить вам присесть, или во время этого разговора вы, как обычно, предпочтете вести себя эксцентрично?

Он говорил так, будто знал меня всю жизнь. Или… какое-то время за мной шпионил. В последний раз он сказал что-то такое.

– Я даже не догадываюсь, о чем ты хочешь поговорить, – со снобизмом в голосе произнесла я, но продолжала дрожать от его внезапного появления.

– О том молодом человеке, – выпалил он. – Нам нужно поговорить о том юноше.

– О Лукасе? – Рукой я указала на эркер, окутанный тьмой.

– Ему нельзя возвращаться, – сказал Эрик. Однако я услышала лишь половину, потому что за день появилось слишком много новой информации, которую нужно обдумать.

– То есть ты не просто часть сна… не так ли? – я до сих пор не понимала, хотелось ли мне, чтобы он был настоящим. Может, и нет, если бы вторая версия легенды, в которой Эрик убил свою семью, оказалась правдой.

– Я уже говорил, что это не сон, – подтвердил он. Его угрюмое выражение лица… Неужели все и правда из-за Лукаса?

– А еще ты сказал, чтобы я покинула дом, – я скрестила руки.

– Предложение еще в силе, – последовал едкий ответ от Эрика. – На этот раз все серьезно. Пригласив в мое поместье того парня, ты обрекла нас на ужасный конец.

Дюжина вопросов чуть не сорвалась с моих губ. Однако все по порядку.

– Так ты нас подслушивал? – поинтересовалась я. – Ты слышал, что Лукас рассказал нам за обедом?

– Я не убивал свою семью, если ты об этом, – дрожь в его голосе аккуратно замаскировалась под пылкий нрав. Его наполненные болью и ненавистью глаза с укором смотрели на меня, пока, наконец, не выбрали другой предмет для наблюдения. – Хотя я был… виноват в их смерти.

Ну, это еще ни о чем не говорит.

Однако если добавить немного конкретики…

– А что насчет всего остального? – спросила я, прекрасно понимая, что он все-таки нас подслушивал. – Что ты скажешь о проклятии?

– Я уже говорил, что проклятье существует, – ответил он.

– Точно, – произнесла я, осматриваясь вокруг в полном восторге от изысканного интерьера. – Но ты не сказал, что это за проклятье. Вместо тебя это сделал Лукас.

– Он ничего об этом не знает, – отрывисто произнес Эрик, хотя мое внимание давно было приковано к пианино.

Излучающий волшебное сияние величественный инструмент, окрашенный в классический черный цвет, занимал тот же темный угол, что и в нашей гостиной. Это изобретение поразило меня своей необычайной красотой, от которой у нашей мамы тоже перехватило бы дыхание.

Я подошла к нему, и мой силуэт уже вырисовывался на его блестящей отполированной поверхности.

Ни одной пожелтевшей или сломанной клавиши. Они были такими же ослепительно-белыми, как и лилии на могиле мамы.

Не в силах сдержаться, я уселась на скамью. И вот я снова здесь, заперта в своих воспоминаниях.

Кончиками пальцев я касаюсь клавиш, а мои руки помнят все движения, которым научила меня мама, и повторяют их, словно пытаясь вернуть ее назад.

Я нажала на белую клавишу E, затем дотронулась до черной D-диез, чередуя их, пока не перешла к B, D, C и не услышала прекрасную мелодию, родившуюся из нескольких нот. Эта музыка повторялась снова и снова, по моей просьбе немного преображаясь в конце. Струясь из дивного пианино, она проникала в мое сердце, протаптывая свой путь до тех пор… пока не остановилась. Или пока не остановилась я.

Когда на меня упала мрачная тень, я обернулась и увидела, что его фигура, освещенная пылающим огнем камина, стояла слева, а проницательные глаза сверлили меня насквозь.

– Что ты делаешь? – Его возмущенный взгляд затмевал более напряженный голос.

В ту же секунду я убрала руки от пианино, сжав пальцы.

– Не надо, – приказал он.

– Чего не надо?

– «К Элизе», – сказал он, указывая на клавиши. – Нельзя останавливаться на середине… Ты должна закончить.

– Но я не знаю, что дальше.

Его внимание соскользнуло на пианино, а удрученное выражение лица оставляло желать лучшего.

– Прошу прощения, – пробормотала я, быстро соскочив с сиденья, на которое не следовало садиться. – Я ее никогда не разучивала. Мы…

Тишина, которая ранила меня до глубины души, настигла нас вновь, превратившись в нечто более ужасное, потому что сейчас в ней таилось все, о чем я никогда не хотела говорить.

– Мы? – рискнул он. – Ты говоришь о себе… и своей маме?

Я прищурилась на него.

– Откуда ты знаешь о моей маме?

– Просто догадался.

– Действительно, догадался.

Он задумчиво поджал губы, а затем перевел взгляд на излучающий тепло камин, пока тот освещал его изящные черты лица.

– Ее отсутствие, – ответил он, наконец, переключив все внимание на мою персону, – всегда было заметно.

Я и понятия не имела, что на это отвечать. Особенно, когда он говорил так, будто действительно нас подслушивал и, возможно, следил, отчего мне стало совсем не по себе.

– Мы не будем о ней говорить, если ты не хочешь, – сказал он. – Доверься мне… Я понимаю.

Я была готова переехать его на поезде и растерзать на мелкие кусочки. Но неожиданно для самой себя поняла, что не смогла бы этого сделать. Точно не сейчас, когда его слов, наполненных горькой тоской, оказалось более чем достаточно, чтобы убедиться в их искренности.

– Твоя семья, – сказала я, – уже давно мертва.

– Кажется, так и есть, – его признание прозвучало печально. – Но… иногда об этом получается забыть.

Я понимала его, как никто другой.

Мамы уже шесть лет как не стало, и большую часть времени я размышляла о прошлом. Частенько, как и сейчас, мне было невыносимо больно. Но иногда, в мимолетные секунды счастья или вселенской грусти, мне хотелось прятаться в мамины объятья от всех невзгод и жизненных трудностей, и тогда я забывала, что ее уже давно не было рядом.

– Значит, все, что он сказал, правда? – спросила я. – Проклятие убило их… и тебя тоже?

– Бремя проклятия нести только мне, – произнес он уверенным голосом. – И никому больше. Хотя… их смерть и правда была всего лишь последствием моего поступка.

Я кивнула в ответ и, возможно, впервые доверилась его словам.

– Но тогда получается, что так ты живешь уже сто лет? Неужели все это время во всем ты винил себя?

От этих слов его лицо исказила боль, а тело содрогнулось. Словно я подсмотрела, или если быть точным, нарушила его личное пространство.

– Именно, – ответил он спустя несколько секунд молчания, которые длились целую вечность. Я слышала напряжение в его голосе и видела, как его непоколебимая уверенность трещала по швам. – Хорошо… это я во всем виноват.

Услышав это, мое сердце заныло от острой боли. Я тут же подавила в себе желание извиниться, отдавшись своему безмерному любопытству.

Сейчас мне как никогда хотелось узнать, что случилось с Эриком на самом деле.

Но вместо этого я подарила ему еще одно мгновение, чтобы тот пришел в себя.

Как и я.

Поэтому, подражая Лукасу, я сменила тему разговора или, по крайней мере, перешла к предыдущей теме.

– Ты не мог бы… сыграть на пианино?

– Прошу прощения? – озадаченно спросил он.

– «К Элизе», – ответила я. – Почему ты не хочешь сыграть для меня?

– Я не могу, – опустошенно произнес он.

– Оу, – пробормотала я. – Лукас и тут ошибся?

– В чем? – поинтересовался нахмурившийся Эрик, коснувшись своего лба и растерянно глядя то на меня, то на пианино, словно пытался понять, кто виновен в его замешательстве.

– Лукас. Он сказал, что ты умеешь играть на пианино.

– Я умею играть, – сказал он, сжав руки в кулаки. – Я просто не могу… играть.

– Это не противоречит друг другу.

Он отвернулся от меня, обратив свой взгляд на пианино.

– Я мог бы сыграть. Однажды.

– Значит, ты был музыкантом?

– Я и есть музыкант! Просто…

– Что просто?

– Я просто… Сыграй еще раз, – попросил он, но смотрел при этом на инструмент. – «К Элизе».

– Но я же сказала, что никогда…

– Играй то, что знаешь.

– Но…

– Пожалуйста.

Это слово он произнес словно молитву, пронзая меня своим взглядом. В одном слоге я почувствовала ту знакомую боль, которая звучала так громко, что заставляла другие аккорды души вибрировать с ней в унисон.

Не понимая, что творю, я присела на скамью.

– Подожди, – сказал он перед тем, как я сыграла первые две ноты. – Анданте. Играй медленно, но не слишком.

– Я знаю, что означает «анданте». – Я уселась поудобнее и начала заново.

– Помягче, – поправил меня он.

Я остановилась и, скорее всего, жутко бы на него рассердилась, если бы он не откинул в сторонку свой плащ, присев рядом и одарив меня лавандовым ароматом.

– Смотри, – заговорил он. – Эти вступительные ноты, рожденные из праха, – единое целое, такое же удивительное и неопровержимое, как первая любовь. Это небывалое чудо, а его частички неразрывно связаны между собой, как небо и звезды. А твои пальцы должны как легкие перышки падать на нежные клавиши.

Он положил правую руку поверх моей, и его прохладные, немного шершавые пальцы расположились над моими. Его слова в сочетании с томным прикосновением вызвали во мне огненную дрожь. Когда он по очереди нажимал на мои пальцы в том же порядке, о котором говорил, я не могла дышать. Однако он тут же остановился, когда отвратительная незвучная музыка вырвалась наружу. Ноты, которые мгновение назад так чудесно резонировали, теперь испускали фальшивую, искаженную мелодию.

Рука Эрика мгновенно отпрянула от моей. Я держала свои собственные там, где они были, не в силах пошевелиться, а моя кожа все еще гудела от нашей связи, тело вибрировало от его близости, а уши и разум потряс нервирующий звук, который вырвало из пианино влияние Эрика.

Он отнял руку от клавиш, но его глаза оставались прикованы к ним, и мгновенная яркая вспышка в них померкла.

– Теперь ты понимаешь, что я имею в виду, – пробормотал он.

Я и правда все поняла.

– Это часть… проклятия, – догадалась я. – Ты не можешь играть, потому что стал призраком.

– Нет, я не призрак, – мрачно ответил он. – И, должен сказать, он тоже.

– Он, – повторила я. – Ты говоришь о Зедоке?

На этот раз он не упрекнул меня за то, что я произнесла его имя вслух. Но и не ответил.

– Кто он? – настойчиво спросила я. – Кто он такой?

– Не тот, о ком ты думаешь, – пробормотал Эрик. – Точно тебе говорю.

Еще один смутный ответ. Но означало ли это, что история Лукаса была неправдой? Эрик сказал, что это так. Возможно, Зедок был демоном.

– Это он держит тебя здесь, – сказала я, медленно складывая руки на коленях. – Он… оно, – исправилась я, снова вообразив его монстром. – Оно держит тебя в плену.

Эрик молча бросил на пианино ошеломленный взгляд, как и мгновение назад. Хотя, возможно, он просто не мог рассказать всего. Может ли то, что не позволяет ему играть, каким-то образом помешать ему раскрыть правду о проклятии?