Тени Амиран. Черный рыцарь для неженки

Александра Мурри

Тени Амиран. Черный рыцарь для неженки

Пролог

Горный монастырь Амиран

Стражи ворвались во время утренней медитации. Выломали незапертую дверь, разбили царившие в зале тишину и покой вдребезги. Стёкол в окнах, чтобы разбить и их, не было.

В зале, где и стены, и пол, и потолок – голый камень, собрались все дети и те немногие взрослые, которые здесь работали и жили – наставники. А также сама настоятельница Ирида.

Ровно тридцать детей расположились на полу, приняв диковинные на вид, невообразимые позы. Сложенные в замысловатые фигуры пальцы для взгляда со стороны – будто сведены в судорогах, неестественно прямые спины, даже стопы ног выглядели странно вывихнутыми. Калеки?

– Всем оставаться на местах! Не шевелиться! – Выкрик от двери обрушился, как камнепад, – громко и неожиданно.

Но никто и не шевелился, даже не вздрогнул. У стражей, повидавших на службе всякое, от этой полной неподвижности и тишины волоски на теле встали дыбом.

Худая женщина, со стянутыми в узел на затылке светлыми волосами, так что голова казалась лысой, остановилась между рядами. Подняла руки. Лицо ее постепенно менялось, по мере того как она оценивала и понимала происходящее.

Черная форма орденцев Правопорядка, оружие в руках, все выходы, даже проемы под крышей перекрыты.

Дети продолжали сидеть неподвижно, ни одна конструкция из тонких пальчиков не развалилась. Они, вообще, живые? Или куклы восковые?

– Остановитесь, вы не понимаете, что творите… – прошептала побелевшими губами женщина-настоятельница. – На каком основании вламываетесь? По чьему приказу?..

У противоположной стены дернулся один из воспитателей. Неясно, что он хотел сделать: поддержать настоятельницу, помочь кому-то из детей, напасть?

– Стоять! – крикнул один из стражей.

Под высокими сводами громыхнул первый и единственный выстрел. Дети, словно части одной игры, наподобие домино, один за другим как рассыпались, разворачивались, позволяя телам принять обычные позы, и в странных этих детях стало возможным узнать обычных дышащих людей с бьющимся внутри сердцем. Мальчиков от девочек, правда, отличить сложно: стрижены наголо да в одинаковой одежде.

… Закрутилась круговерть… В официальных сводках произошедшее назвали операцией по ликвидации враждебной правящему режиму секты, устранение очага терроризма на этапе его становления. Спасение детей.

Все шло удачно. Для стражей. За сутки до начала за стену проник один из группы захвата проверить правдивость их данных об этом месте.

А вдруг? Мало ли кто и где ошибся? Пошутил неудачно? Но разведчик вернулся с подтверждением. Не в лучшем состоянии духа, глухо матерясь и выкуривая одну папиросу за другой.

Доложили Совету, еще через сутки получили приказ и, больше не медля, приступили к его выполнению. Спешили. В таком месте, вполне возможно, и жертвоприношениями человеческими не гнушались.

– Вы совершаете ошибку, вас проклянут за это потомки! – кричала настоятельница, отступая к стене и выставив руки в попытке не подпустить к себе стражей.

Дети, на удивление, не плакали и не кричали. Смотрели большими глазами на чужих взрослых и не вмешивались. Сначала.

Девочки лет от трех, мальчики чуть старше на вид и их меньше, хотя нетрудно и ошибиться… Держатся по двое. Одеты в какие-то балахоны из серой, жесткой на вид ткани, с платками и повязками на неровно бритых головах. Бледные и жилистые, с мозолистыми руками трудяг, и глаза – словно не от мира сего… У девочек. У мальчишек – пустые, как камень, а не человек, или будто вокруг для них не люди, а булыжники.

Чертовы сектанты! Ничего святого нет!

– Вы пожалеете, вы расплатитесь сполна! Мир обречен! – Настоятельницу скрутили не без труда: женщина хоть и тощая, но верткая, да истерика, смешавшись с яростью, придала ей сил. – Проклинаю! Вас и Систему вашу! И Совет! Провалитесь в Бездну! Мои дети! Не дайте им себя схватить, бегите! Защищайтесь! Не давайтесь им!

Один из стражей, не церемонясь, кое-как заткнул ей рот платком.

Дети… Кто помельче остались на месте, кто постарше бросились или к выходу, или на стражей.

Дети против обученного отряда из здоровых тренированных мужчин… В кошмарном сне не приснится. Абсурд полный.

Скрутили их быстро. Убежать не удалось никому.

Да и куда бежать?! Куда посылала их явно сумасшедшая настоятельница? На смерть? Голые скалы да обрывы кругом.

После окончания захвата и подробного обыска стражи собрались во внутреннем дворе монастыря. Не усталые, но опустошенные. Насмотрелись ужасов за служебную жизнь, с их-то работой… Но это!.. То, что увидели в монастыре Амиран, переходило все грани человеческого. Разумного. И пугало настолько, что и те, кто раньше не курил, затягивались крепким табаком насколько возможно глубоко в надежде, что едкий дым вытравит из нутра гадостное чувство от происходящего.

Чего только не встретишь в этом чокнутом мире! И это в двадцатом веке их так называемого цивилизованного мира. В их опять же так называемом прогрессивном обществе… Где ваш хваленый прогресс, который приведет человечество к просветлению и благу? Остался в столице, вестимо!

Предстояла долгая и тяжелая дорога обратно. Да и дороги никакой сюда не вело.

Монастырь находился в труднодоступном ущелье, в полной изоляции, на высоте почти двух тысяч метров, в окружении скал и ветров.

Полное самообеспечение. На заднем дворе кое-как цеплялись корнями за скудную землю плодовые и хвойные деревья, чахлыми овощами пестрели какие-то грядки, травы…

Ближайшая деревня в пяти километрах тяжелейшего спуска.

Чистая случайность, что до властей дошла информация о творящемся тут. Какая-то женщина – сумасшедшая, несомненно, сумела сбежать из «обители Зла». Добралась до центра провинции, рассказала журналистам, те опубликовали материал сначала в провинциальных, а потом и в ведущих изданиях. В обществе разразился скандал.

Новоявленную знаменитость-рассказчицу перевезли в Эдембург и допросили уже в ЦУПе – Центральном Управлении Правопорядка.

Некая настоятельница Ирида якобы собирает сирот по всему миру, отбирает подходящих – понимай, одаренных – непонятным пока образом определяя наличие Дара, который, обыкновенно, не проявлялся до полового созревания. И забирает их.

На какие средства?

Для каких целей? Конечно – добрых, добрых целей! Облагодетельствовать, дать крышу над головой, растить и воспитывать.

Так значилось в документах Опеки. Беглая же сектантка рассказала иное.

– Что с ними будет? – спросил молодой страж между затяжками, глядя, как детей вереницей выводят за ворота к повозкам и машинам.

– Не наше дело. Мы свою работу выполнили, причем так, что никого не убили, что уже чудо, учитывая этих фанатиков и… детей-зверенышей. Всех взяли.

– А если нет? Если кого-то здесь не было?

Стражи невольно подняли взгляд на нависающий горный массив. Откуда-то издалека доносился грохот водопада или горной реки.

– Эх!.. Порыбачить бы тут! – то ли обреченно, то ли мечтательно выдохнул старший мужчина. – А о детях позаботится Опека. Мы свою работу сделали. – Повторил как мантру и пульнул окурок с обрыва.

Чуть позже случилось именно так, как он сказал. Сирот распределили по приютам, некоторых, в основном самых юных, сразу усыновили и удочерили. Немногим повезло попасть в семьи, пальцев руки хватит перечислить.

Происхождение детей не афишировали, в новых, с пылу с жару документах о пребывании в секте не упоминалось. Но на каждого ребенка завели папку в специальной секции Архива Ордена на будущее, чтобы было.

Сам монастырь «законсервировали». Оборудование перевезли на орденские склады.

Некоторые дети не хотели расставаться друг с другом, в основном те, что постарше, которым уже лет по тринадцать. Таких было всего две пары. Они не кричали, не ругались. Просто держались, вцепившись в руки друг друга так крепко, что не разорвать. Даже сильным мужчинам – стражам – не расцепить.

Хоть режь.

Таких, махнув на них рукой, отправляли вместе. Остальных порознь – для лучшей интеграции в общество.

А пока в глаза детям смотреть было неловко… Или страшно… Не хотелось, в общем.

Завывали ветер меж утесов и неутихающие, приглушенные стенами повозки проклятия настоятельницы – она таки выплюнула кляп.

Крики о Мести, о Каре и Спасении Мира… Да, звучало все с большой буквы, нездорового пафоса хоть ложкой черпай. Чокнутая фурия.

– О! Уже и газетчики слетелись, стервятники. Сенсацию им подавай… – ворчали стражи, заметив поднимающихся в гору мужчин, неуместно облаченных в костюмы-тройки, запыхавшихся, но с блокнотами и ручками наготове. – И не лень же было переться!..

Не вся свора, но самые зубастые и голодные из них. Как только пронюхали?.. Даже фотомашину из столицы притащили! Попотеть кому-то пришлось.

– Без комментариев! Расступитесь! Вы, двое, расчистите дорогу, чтоб не приближался никто! – отдавал приказы главный группы орденцев.

– Посторонись!

Пока обыскивали монастырь и собирали улики и образцы всего, что возможно, пока грузили воспитателей и кое-какой инвентарь, пока дети наконец выходили за выломанные ворота, солнце успело встать в зенит и не давало различить вспышки переносного фотоаппарата.

Дети озирались, словно впервые оказались за стенами монастыря. Словно впервые видели столько чужих людей вокруг, подъехавший омнибус и вездеходную машину.

Дети дeржались за руки. Молчали. Смотрели.

*

Спустя восемнадцать лет

…мертвых больше, чем живых, и нас окружат призраки.

Дженни Даунхэм

Рори рисовала пастельными мелками. Цвета выбрала нежные, светлые, несмотря на то что в части парка, где проходил пленэр, скорее преобладали тени, да и солнце уже клонилось к закату.

Она любит свет, и даже тени на ее картинах светлых оттенков синего, сиреневого…

С начала учебы в студии Маэстры Бискотти это уже вторая вылазка с мольбертами за двери самой школы.

В первый раз они ходили на площадь с фонтаном перед Ратушей. На площади этой уже лет сто как никого не сжигали, не вешали и не расстреливали. Поэтому Рори спокойно рисовала грубоватые фасады позапрошлого века, голубей и уводящие в глубь города узкие улочки.

Ну ладно! Без одной дохлой лошади, не пережившей столкновения с автомобилем полгода тому, не обошлось. Один лист оказался испорченным, дар перехватил разум, руку и кисть.

В остальном – Рори пленэры обожала и с нетерпением ждала следующий.

Сегодня она счастлива, и никаким посторонним покойникам не позволит испортить свой день! Хоть вероятность такая и выросла с отъездом Мэлвина.

– Успокойся. Мы же постоянно тренируемся, ты умеешь. Давай, дыши. Живи, – говорил ей Мэлвин – ее экран от мира сего. Экран, вернее, Аврорин, но и Рори он в меру сил помогал.

Сегодня группа из семерых учеников-художников также направилась в исторический центр, на этот раз в парк, квадратом раскинувшийся на границе Первого и Второго районов. От парка с возвышения вели каштановые аллеи к морю.

Когда дар перехватил кисть, снова не поняла. Как всегда.

Мертвая женщина, одаренная, как и сама Рори. Может, из-за этого восприятие и степень напряжения в этот раз столь обострились?

Совсем недалеко отсюда. Женщину оглушили чем-то тяжелым, с каменным или металлическим наконечником. А потом… Рори все отдала бы, чтобы остановиться, не видеть, не запечатлевать на бумаге…

– Вы виноваты.

Никогда раньше Рори не слышала звуков Тонкого мира, тем более человеческого голоса, тем более столь отчетливо произнесенных слов.

– Вы виноваты.

Голос глухой, мог бы принадлежать как мужчине, так и женщине.

– Вы виноваты…

– … Очнись, Рориэн!

– А?! – Рори вскрикнула, подскочила, роняя раскладной стул. Мелок – голубой, как небо над головами, – выпал из сведенных судорогой пальцев.

– Наконец-то! Посмотри, что ты надела… ла… – Маэстра остановилась взглядом на бумаге, разрисованной Рори.

Заставить даму замолчать, тем более на полуслове, нереально. Маэстра любила вещать, казалось вовсю наслаждаясь звучанием собственного голоса.

Споро подтянулись и остальные ученики, рассматривая, что так повлияло на их учительницу.

– Всевышний!.. – выдохнула одна из впечатлительных девиц. Вторая, еще более впечатлительная, зажав рот рукой, побежала к кустам.

Рори сдернула лист с подставки. Она сама еще не рассмотрела, что на этот раз отобразил ее проклятый дар. Картины увиденного после транса автописьма будто смазывались в памяти, оставалось лишь общее впечатление.

И слава Богам за это! Помнить те ужасы в деталях – Рори точно свихнулась бы. Ну, уж точно больше, чем уже есть…

– Отойдем, – тихо, в отличие от своей обычной манеры говорить громко и внятно, позвала Маэстра.

– Простите, да… – Рори поскидывала ватман и коробочки с красками и мелками в объёмную сумку. Складной стульчик – на плечо.

Очевидно, сегодня ей продолжить рисовать не грозит. Еще и пальцы ломит от пережитого во время транса напряжения.

– Знаешь, вот ты одна из моих самых одаренных учениц, и с техникой все в правильном направлении движется, и все бы хорошо… Но вот этот припадок – уже второй! На каждом пленэре!.. Ты просто невменяемая становишься. Убьешь кого-то – и не заметишь!

Не говорила Маэстра – шипела, как змея.

– Простите. – Рори склонила голову, пряча наливающиеся слезами глаза.

– Так нельзя, Рориэн. Я отвечаю за действия каждого своего ученика, пока они на моих уроках. А твои… приступы, назовем их так, кажутся мне очень и очень далекими от адекватности.

История повторяется. Что в провинциальном Баскервилле, что в столице – ее дар, эти чертовы явления мертвых не дают ей жить!

Вспышка гнева помогла согнать слезы.

– Я поняла. Этого больше не повторится. – Не могла обещать подобного, но дала обещание Рори.

Маэстра двумя пальцами потянула за угол помятый лист, зажатый Рори второпях под мышкой.

– Есть один момент… – протянула, снова замерев взглядом на пастельном рисунке. – Хоть сам процесс выглядит убого, но вот это… В картине что-то есть.

Маэстра серьезно, будто загипнотизированная, всматривалась в бело-голубые линии на плотной бумаге.

– Эти сцены, жестокость, насилие, изображенные столь нежными мазками, нежными красками…

Рори затаила дыхание в ожидании главного вопроса.

Реальна ли нарисованная ею чужая смерть?

Реален ли изображенный человек?

Если так, то жив ли он?

И реален ли второй, который убивает?

– Продать не хочешь? Есть у меня один любитель подобного жанра. Заработаешь неплохо, я за посредничество процентов тридцать возьму.

Что?

– Как? – Рори ослышалась?

– Продаваться, говорю, такие картины будут. Говорю как эксперт. – Маэстра отвела наконец взгляд от рисунка и посмотрела на Рори. – Заинтересована?

М-да… Столица есть столица. В Баскервилле ее сделали изгоем, чуть ли не ведьмой считали. Было однажды – даже камнями бросали, так что Рори пришлось на дерево лезть, чтобы не достали.

А тут – заработать?

Зарабатывают на всем? На чужой смерти в том числе?

– Нет, не заинтересована, – выдавила через спазм, непонятно отчего сжавший горло.

Маэстра небрежно вернула лист, снова приняв свой обычный, слегка высокомерный вид.

– Уговаривать не буду, но ты не руби сразу, подумай. Деньги хорошие.

Рори послушно кивнула.

– И чтобы на моих уроках припадков, или что это у тебя там такое, больше не было. Не вынуждай окружающих смотреть на этот… процесс. Иначе можешь в студии не появляться.

– Я поняла, Маэстра. Простите.

Рори, не прощаясь с группой, направилась к выходу из парка. Быстрым шагом, чтобы убежать и не слышать обсуждения за спиной.

Этот шепот, эти взгляды, столь привычные по Баскервиллю, настигли ее и в Эдембурге.

Черт, черт, черт!

Рори со злости пнула мелкий камушек, валяющийся на аллее. Хотела пнуть, но промазала, просто шаркнув носком туфли по грунтовке.

Никогда ей не удавалось быть «своей» в каком-либо обществе. Всегда отдельно, лишь в кругу семьи. Всегда чудачка и одиночка. Но зато ей удается быть собой, хоть и не без потерь, и не без травм.

Опасное это дело – быть верной себе… Усложняет жизнь.

Искать другую студию? Но время поступительных испытаний уже закончилось, конец октября…

Шла, печатая шаг и не оглядываясь по сторонам. Складная табуретка на длинном ремешке свисала с плеча и била под коленки при каждом движении.

Надо сообщить.

Или не надо?

Может, не надо? Что она скажет? Может, ей и не поверят?

Сообщать или нет?

Рори длинно выдохнула и сбавила шаг. Дойдя до скамейки, остановилась. Развернула скрученный в трубку рисунок, взглянула нехотя, исподлобья.

Содрогнулась. Скрутила бумагу и двинулась дальше медленно. Обреченно.

В городе ориентировалась уже неплохо, так что общественный Телефонный кабинет нашла быстро. Опустила монетку в проем, набрала четырехзначный номер, который крупным красным шрифтом был выведен на плакате на противоположной стене.

На нем гласило: «На страже твоего спокойствия! На защите великой Империи Амстен! Стоит Орден Правопорядка!» И мужчина в черной форме, с гордо поднятым квадратным подбородком, сверкая улыбкой во все зубы.

Кто их только придумывает, эти плакаты?.. Кто рисует? Имени художника не стоит, а было бы любопытно узнать.

Треск, тишина… Громкий противный гудок, второй…

– Срочная линия Ордена Правопорядка слушает, говорите.

– В центральном парке, недалеко от Третьей липовой аллеи, убита женщина. Вчера ночью. Ищите ее ближе к оврагу, она… там… – Рори задержала дыхание, чтобы вместе с ним не вырвался непрошеный всхлип.

– Назовите свое имя! Откуда у вас информация?

– Ее…

– Назовитесь!

Пару раз промазав мимо крюка, Рори повесила трубку.

Все. Ее задача выполнена. Взятки гладки.

Перед выходом из кабинета еще раз взглянула на улыбчивого стража на плакате.

– Вот и охраняй! – пробубнила под нос.

Дверь хлопнула за спиной, закрываясь.

Имени она не называла, так что и совесть успокоила, выполнив общественный долг, и не засветилась. Лишнее внимание ни ей, ни ее семье ни к чему.

Только переехали в этот город, и сразу славу «Мертвяцкой девчонки» приобретать? Нет, спасибо. Хватило опыта в провинции. И прозвище это гадкое вспоминать тем более не хотелось.

День испорчен. Но дома ждет теплая печка, шарлотка из мелких кислых яблок, собственноручно собранных в саду… Вспомнив об этих приятностях, Рори уже бодрее направилась домой.

Через весь центр, петляя между спешащих прохожих по старинным улочкам, меж которыми вдали то и дело мелькала синяя полоска моря.

Загорались газовые фонари. «Синий час», как здесь называли время примерно с семи вечера. Небо в это время приобретало глубокий, особенно яркий синий цвет, и оранжеватые круглые фонари на этом фоне выглядели висящими в воздухе апельсинами.

Сама столица казалась огромным, неизведанным океаном. Эдембург – кто не мечтает о нем? Заполучить хоть толику славы, урвать богатства, жить в этом блеске?

Рори не мечтала, и без столицы жизнь достаточно сложна.

Вряд ли ее семья когда-либо осмелилась бы сюда переехать, но приемные родители получили неожиданное повышение, а с ним и назначение – исследовать состояние экологии в мегаполисе и его окрестностях.

Уровень загрязнения вырос неимоверно, буквально – витал в воздухе. Чтобы это увидеть и почувствовать, медиатором быть необязательно.

Индустриализация идет полным ходом. Города стремительно растут. Омнибусы и автомобили медленно, но верно вытесняют повозки, а рынок технических новинок являет новые изобретения чуть ли не каждый месяц. Чего один телефонный аппарат стоит? А дирижабль? Холодильный шкаф?.. Новомодные спички эти, которые «Безопасные»…

Особенно Рори потрясли Фотоизображения, увиденные на выставке уже в столице. Запечатленная жизнь, вот как картина, только абсолютно точная копия реальности. Невероятно! Остановили момент, остановили время и перенесли на бумагу.

У Рори закралась далекая мечта, что когда-нибудь у нее появится возможность приобрести свою личную портативную фотокамеру!

Хотя ее и не тянуло в человеческий муравейник по имени Эдембург, но и оставаться одной в их провинциальном городишке она не захотела. Расстаться с Авророй и Мэлвином, с ее единственной семьей и оплотом спокойствия? Ни за что! Мэлвин не только экран Авроры, но и саму Рори в весомой степени закрывает от информации из Тонкого мира.

Вот как сегодня в парке. Если бы Мэлвин был рядом или хотя бы вчера Рори имела возможность подольше побыть с ним рядом, то сегодняшнего прорыва не случилось бы!

Скорее всего… А может, и нет. Может, и Мэлвин ее бы не спас.

Слишком страшная, слишком рядом и недавно случилась та смерть в парке.

Смерть. Убийство! Первое, увиденное Рори.

– Переезд может стать проблемой для тебя, – говорил тогда Мэлвин на семейном совете за вечерним чаем. – И у тебя есть выбор, в отличие от нас. Приказали – едем. Тебе же никто приказывать права не имеет, можешь поселиться, где душа пожелает, и жить спокойно.

Что есть, то есть… Свои загребущие руки Система к ней пока не тянула. Главным образом потому, что дар Рори считали непроявленным. Поспособствовал тому, чтобы «наверху» считали именно так, опять же, Мэлвин.

– Поскольку мы все равно будем часто путешествовать, то могли бы с той же регулярностью навещать тебя в Баскервилле.

Рори тогда взяла время на обдумывание.

Честно вертела ситуацию и разные ее пути развития два дня. Интуиция подсказывала, что столица и в самом деле не лучшее место жительства для медиатора с ее даром.

Мэлвин с Аврора ненавязчиво выпускали ее в свободное плаванье. Рори это понимала. Не сказать, чтобы сильно радовалась или предвкушала, потому как опекуны и раньше ее особо не контролировали, не указывали, что делать и как, но… боязно было, что таить.

Оставаться одной – боязно. Жить в столице, также частенько оставаясь без экрана и поддержки близких, – боязно вдвойне.

Но и вынуждать опекунов жить на два дома – начало конца их семьи.

А они втроем – именно семья!

Может, Рори не из тех, кто точно знает, чего хочет в жизни, зато она из тех, кто абсолютно точно уверен в том, чего НЕ хочет. Остаться одной в этом списке стоит первым номером.

Живем с тем, что есть. Так, через пару месяцев, к концу лета, семейство Мэй перебралось в Эдембург – прославленный город из серого камня, подножья которого ласкают волны Северного моря, а в самом крупном порту на континенте реют сотни парусов торговых суден со всего мира.

Не в характере Рори долго предаваться унынию, тем более – поддаваться страхам. Она не растерялась и к сентябрю не упустила шанс поступить в одну из столичных художественных студий, в одну из самых престижных, в которую брали за талант, не за толстые кошельки родителей. Последних, кстати, – ни родителей, ни, соответственно, их кошельков, у Рори и ее опекунов не было и в помине. Зарабатывали сами, жили бережливо.

Да и «опекуны» – звучит чересчур солидно. Постоянно немного резало ухо, когда Рори слышала это слово, а другого и не найти.

По возрасту Аврора и Мэлвин ненамного старше своей подопечной, каких-то семь лет. Приемные родители – по документам. На самом деле, скорее старшие брат с сестрой, умудрившиеся выцарапать маленькую Рори из жерновов Опеки.

Жизнь в Эдембурге ожидаемо оказалась не из дешевых.

Подходящее жилье искали долго, перекантовываясь во время поисков в пригородном хостеле. Снять удалось лишь крохотную квартиру на границе районов – относительно благополучного жилого и откровенного спального района для заводских работяг.

… Рори дошла до дома и полюбовалась на фасад. Нравился он ей, несмотря на то что старый.

Двухэтажный коттедж разделён на четыре квартиры. Узкий и будто бы заваливающийся влево дом выглядел как худощавый, закаленный ветрами и дождями старик в полосатом, из-за чередующегося белого и красного кирпича – пиджаке.

Их квартира крайняя, рядом растет высокий раскидистый клен, и – самое главное преимущество! – на заднем дворе есть небольшой садик, с одной старой, трухлявой яблоней и двумя кустами шипастого крыжовника. Махонький двор огорожен от улиц и соседних домов кирпичным забором, обросшим плющом.

Садик был заброшенным и неухоженным, как и само жилье. Если две из четырех квартир коттеджа находились в середине, с обеих сторон обогреваемые крайними квартирами, то те самые крайние дополнительного обогрева не получали.

Владелец перед сдачей честно предупредил, что зимой в трубах, бывало, замерзала вода, а на стенах от влаги и перепадов температур трескалась штукатурка и разрасталась плесень.

Когда они все же решились снять это место, то первым делом затеяли ремонт и уборку, ибо жить в тех условиях могли разве что голуби.