Рок-н-ролл инженера Иванова

Дую лайк зе рашн водка,

Дую лайк зе рашн водка.

Ес ай ду, ес ай ду!

Ай лайк зе рашн водка!

А ещё тогда повсеместно делалось так: на музыку какого-нибудь иностранного артиста просто сочинялся русский текст, примерно подходящий по смыслу, хотя это свовсе не было обязательным. Вспомните хотя бы «Карлсона» «Поющих гитар» или «Поспорил старенький автомобиль» «Веселых ребят». А уж если говорить о самодеятельности, здесь вообще был полный вперед, ведь народных дарований у нас, как понимаете, всегда хватало. Чего стоит хотя бы такая одна из трактовок незабываемой «Venus»:

«Хабарик, я нашел хабарик.

В туалете, на газете…», и т. д.

Немаловажным моментом, конечно, было правильно назвать коллектив, и тут как-то всё забуксовало. Вокруг уже было полно всяких «Странников», «Гитар», «Братьев», даже «Большой железный колокол» был, если кто помнит. «Группой п/у Шуры Иванова» называться показалось уж совсем не прогрессивно, и тут Вова вспомнил какой-то мультфильм, где фигурировал несуразный ансамбль из лягух с гитарами под названием «Зеленые звезды». Больше в голову никому ничего не пришло, поэтому на том и порешили, прозрачно изменив имя, чтобы было меньше вопросов, на «Green Stars», трансформировавшееся позже в «Green Stars Menestrels». Хотя, вопросы и всякие шуточки у публики всё равно возникали, но нашим ответом, как правило, было уверенное: «Не еб… т!». Аргумент, согласитесь?

Уже на второй или третьей рекорд-сессии, а происходили они поначалу чуть ли не через день, возникла проблема. Володя, со всей широтой своего репертуара, состоявшего в основном из «англоязычных», хулиганских, блатных и каких-то вообще неведомых народных песен, ну просто никак не годился для исполнения лирики. Из-за хриплого голоса и разухабистой манеры у него всё звучало в духе «Цыгане любят шубы…».

Игорь вообще не пел и отказался наотрез даже пробовать. Зато с радостью попробовал я, получилось, мягко говоря, так себе. Нет, конечно, лирический тенор-то присутствовал, но был он жидок и невнятен, кроме того, существовали явные проблемы с музыкальным слухом (они вообще-то так никуда и не делись, я просто вида не подаю). Поэтому, несмотря на здоровое раздолбайство и сугубо дилетантский подход, было принято решение укрепить коллектив ещё одним членом. После недолгих кастингов им оказался наш одноклассник Сергей Галицкий. К сожалению, он погиб вскоре после окончания школы, разбился на машине.

Серега был симпатичным спортивным парнем, с хорошей фигурой, нравился девицам, что тоже было немаловажно для успеха общего дела, и любил выпить, буквально до падения в канаву, но главное, он почти нормально с допустимой степенью лажи, пел именно то, что нам было необходимо – «про любовь». И голос у него был достаточно красивый. Что удивительно, мама его была глухая, а папа вообще глухонемой, бывает же так!

Надо сказать, Серега не сильно прикипел к этой всей истории в отличие от нас троих. Часто мы собирались и без него, а под конец десятого класса и, соответственно, существования бэнда он вообще как-то отпал. Но, тем не менее, он был полноправным участником. И никак иначе.

Дорога к славе была открыта и мы по ней шли. К середине учебного года мы записали уже часа полтора всякой музыки, а вообще записей за два года наберётся, наверное, часа на четыре. Пленки эти хранятся у меня, я их переслушивал считанные разы за прошедшие сорок с лишним лет, а вам я этого делать вообще категорически не предлагаю. Уж больно там всё немузыкально и убого, что, тем не менее, совершенно не умаляет того нашего удовольствия от процесса. Мы просто весело проводили время.

Чтобы было всё, как у людей, бобины с записями мы позиционировали как альбомы, я их оформлял – оклеивал разными красивыми вырезками из журналов и нашими фотографиями, указывал имена с пояснениями кто на чём играет. Получалось, что в группе все сплошь мультиинструменталисты и, кроме Игоря, вокалисты.

А на уроках нашим любимым занятием было рисовать всякие забавные картинки на тему великих нас, особенно хорошо получалось, разумеется, у Вовы, но и мы с Игорем тоже не отставали. Темы рисунков были самыми разнообразными, от мифологии, вроде «Green Stars прилетают на гастроли в Нью-Йорк» или «Green Stars встречаются с Beatles», до более-менее реалистичных – мы на сцене, в бане, на лыжах и т. п. Полотна включали в себя массу деталей, кроме нас там фигурировали различные персонажи из нашего окружения, одноклассники и учителя. Эти картинки у соучеников вызывали, пожалуй, даже больший интерес, чем собственно наша музыка, о которой много было разговоров, а толком её никто и не слышал. По сути, мы вели вполне грамотную маркетинговую политику – это, конечно, делалось не осознанно, но результаты приносило. Ко мне в гости стали напрашиваться всякие наши приятели, чтобы поучаствовать в записи или просто поприсутствовать на репетиции. Некоторым даже удалось спеть с нами, таким образом, считай, войдя в историю с нашего великодушного позволения. А 23 февраля 1977 года произошел случай, который добавил популярности если не всей нашей компании, то мне уж точно. Дело было так.

После школы по случаю всенародного праздника мы с Галицким решили выпить, и чтобы все было по-взрослому, пригласили с собой двух наших одноклассниц, назовем их, допустим, Ира и Жанна. Купив, кажется две (а может и три, но вряд ли) бутылки крепленого вина мы все отправились к Серёге домой.

Эти девчонки, как и я, пришли в девятый класс из другой школы и были типа подругами, и, как обычно бывает, одна из них (Ира) нравилась мне и выигрывала в плане экстерьера, а вторая была как-то не очень, но зато сильно интересовалась мной. Вообще, в эту Иру я был, прямо скажем, влюблен все эти два года, даже подольше. Мы с ней с удовольствием целовались, я даже сумел её несколько раз потрогать за бюстгальтер и так далее. Она тоже явно испытывала ко мне симпатию, но при этом, как я понял потом, была девушкой разносторонне доброй и отзывчивой. И я со своей застенчивостью, а может и ленью проигрывал более напористым самцам. В любом случае, о ней у меня остались самые добрые воспоминания. Как и о Жанне – просто Жанне. Хорошие девчонки, надеюсь, у них всё сложилось…

Так вот. Придя к Галицкому, мы начали выпивать, закусывать, петь песни и вроде бы даже танцевать. Ну и постепенно нас как-то накрыло. Потом между мной и Серёгой возникли разногласия в вопросе кому хватать Иру за попу, и он меня немного повалял по полу, а я ему в ответ дал по яйцам. За это время Жанна куда-то делась, а Иришка осталась, поскольку мучительно уже «пудрила носик» в ванной, иначе говоря, тошнило её, беднягу. Ну, а джентльмены вскоре прекратили заниматься ерундой и помчались кто на кухню, кто в сортир, и там также слились в регургитационном (во, слово вспомнил!) экстазе с подругой, ни о каком другом речь тут уж, конечно, не шла. Понятно, дело было молодое и защитные реакции организмов вполне себе правильные.

Вечерело, и пора было сматываться – вот-вот должны были придти Серёгины родители. И поскольку Ирина была совсем никакущая, а жила она на правом берегу Невы, было принято решение транспортировать её туда. Быстро и любым доступным способом, то есть на трамвае. Мы затолкали её в куртку и в сапоги и повлачились от Карловской, где жил Галицкий на остановку к заводу Ленина, примерно с километр (Ленинград, Невский район). Забились в трамвай, полный рабочих и работниц, был как раз вечерний час пик, и покатили. Люди реагировали по-разному, мужики относительно добродушно: «Вот черти, девку напоили», от тёток же, наоборот, лился поток брани: «Подонки волосатые, куда родители смотрят», и, само собой, «Пррроститутка!!!», как же без этого. Завидовали, вероятно.

Добрались до Дальневосточного проспекта, с трудом выяснили у потерпевшей, где её отчий дом, доставили до двери, прислонили, позвонили и смылись, чтобы самим не пострадать.

Поехали обратно, поболтались по району, часов в десять вечера Галицкий отправился домой, я было тоже, но тут мне повстречались Вова Петров и с ним ещё два парня из нашего класса. Они тоже где-то повеселились, а теперь гуляли. Стали гулять вместе и догулялись… К нам подвалили человек пять старше нас и здоровей с традиционным для тех лет предложением дать им 20 копеек, а может просто с вопросом, какого х…я, собственно, мы здесь делаем, не помню. В общем, всем всё было понятно. Началась битва, которая окончилась для меня практически мгновенно – метким ударом злодея в нос и потерей мной сознания.

Светила луна (может, и нет) … Через какое-то короткое время я обнаружил себя лежащим прямо посередине проезжей части уже упоминавшейся Карловской улицы, рядом никого, только шапки-ушанки друзей вокруг. Для понимания – автомобильного и пешеходного движения тогда там не было никакого, глухая такая улочка, этакий «Тупик коммунизма». Собравши эти самые шапки ваш рассказчик побрел куда глаза глядят, обильно поливая всё вокруг своей молодой кровушкой и периодически теряя ориентацию в пространстве.

Вскоре во дворах я встретил своих слегка потрепанных одноклассников, которые мне необыкновенно обрадовались, не столько даже мне, сколько своим шапкам. А на мой вопрос, чего это они меня бросили на поле боя – ответили, что, дескать, специально отвлекали огонь на себя, а сейчас как раз собирают братву для реванша, так что скоро всем этим козлам наступит просто полный пи… ц, нах… Участвовать в планировавшейся победе я на всякий случай отказался и с тем отбыл.

Когда я появился дома, мама принялась рыдать, а папа, выяснив обстоятельства, схватил меня за шиворот и потащил в отделение милиции и в травмпункт, причем именно в такой последовательности: сначала в милицию писать заявление, а потом к врачу смотреть, что там и как.

«Перелом без смещения» и освобождение от школы на неделю, а так же огромный баклажан вместо носа и многоцветные синяки под обоими глазами. Зато физические страдания были с лихвой компенсированы всенародной любовью. За несколько дней, что я сидел дома, у меня перебывал весь класс, и парни и девицы, причем, каждый посетитель, войдя первым делом ржал до икоты, а потом уж интересовался моим здоровьем.

Случались и накладки. Однажды пришли уже известные вам Ира и Жанна, я их принялся развлекать, угощать и поить чаем, а тут, откуда ни возьмись, подтянулись другие сестры милосердия из одноклассниц – Наташа, вроде бы Татьяна и кто—то ещё. Наташу помню точно, поскольку с её стороны в те годы замечал интерес к моей персоне и суляще-многозначительные взгляды в качестве приложения. С ней я тоже вроде бы целовался, но так… без энтузиазма. Тут я её видел лет десять назад – всё у нее хорошо и выглядит прекрасно. Мне бы так, но, вернёмся…

Надо сказать, эти две компании были вообще не очень-то дружны, а тут я ещё. Короче говоря, рассадив их по комнатам, я начал метаться между со всякими пряниками и конфетами, матерясь про себя и думая, когда же они все наконец свалят. Кто из них не выдержал первым – не помню, но дверью и те и другие девушки хлопнули от души.

Ну и все, кто бывал у меня, естественно, были вынуждены слушать наши записи, кто-то даже переписывал их себе, так что наша аудитория множилась.

А вскоре мы дали первый концерт для одноклассников в кабинете химии, который состоялся во многом благодаря участию нашей классной. Валентина Александровна, замечательная женщина преподавала как раз этот предмет. Ей тогда было под 50, но нам было необыкновенно легко с ней общаться. На праздники мы классом бывали у неё дома, разговаривали обо всем, пели песни. Там позволялось даже немного выпить – она прекрасно понимала, что раз мы всё равно это делаем, то уж лучше под её контролем. С ней мы ездили в Таллин, на «лыжных стрелах», ещё куда-то. А, кроме того, она знала про всех всё – кто с кем, что делал, где, когда и почему. Её агентурная сеть работала безотказно, и кто были эти добровольные помощники так никто и не узнал. Да и зачем? Ничего про неё давно не слышал. Мы с Игорем всё собирались-собирались её навестить как-нибудь, да так за эти годы и не собрались… Плохо.

По протекции Валентины Александровны нам удалось попасть на школьный чердак, где по дошедшим до нас легендам хранились какие-то музыкальные инструменты. Там мы нашли всякие позеленевшие духовые, большой и малый оркестровый барабаны, три мятые тарелки и, о чудо! почти исправный усилитель «Электрон-10» с колонкой!

Благодаря всему этому богатству наша группа совершила гигантский скачок от кустарно-квартирного звучания к почти настоящему, с кучей оговорок, электрическому. А ещё я построил ударную установку. Пионерский барабан в качестве ведущего, неуправляемый хай-хэт из двух тарелок, привязанных проволокой к штативу для учебных пособий, ещё одна отдельная тарелка, том – малый оркестровый барабан и бочка – большой оркестровый с педалью. Педаль была моей гордостью и чудом технической мысли, она состояла из двух кусков фанеры, скрепленных дверной петлей, диванной пружины и фрагмента палки от швабры с намотанной на конце изолентой.

Нельзя сказать, что наш концерт произвел фурор, но какие-то аплодисменты мы сорвал, понятно, что в основном от апологетов. Потом за эти год-полтора было ещё несколько выступлений уже на уровне школы, даже какие-то танцы в рекреации под наш аккомпанемент происходили.

К тому времени мы были уже прекрасно осведомлены о существовании нашей отечественной, так называемой, «подпольной» рок-музыки. Во-первых, по рукам ходили записи «Кочевников», «Санкт-Петербурга», других, уже не помню кого. Во-вторых, мы бывали во всяких злачных местах, вроде «Сарая» в Баб-саду (Парк отдыха имени Бабушкина), где тогда играли «Мифы» и, кажется, «Союз любителей музыки рок», и в ДК поселка Металлострой, где вероятность огрести люлей от аборигенов была чрезвычайно высока, но зато выступала офигенная группа, игравшая Black Sabbath, Deep Purple и прочий тяжеляк. Тяга к прекрасному у нас была исключительно сильна, несмотря на то, что уходить после культурных мероприятий там приходилось огородами и лесами. Да и в «Сарае» тоже бывало неспокойно. Во всяком случае, нужно было быть очень внимательным, если приглашаешь кого-то на танец, понимать, что это за птичка, случайно никого не задевать и уж ни в коем случае не мочиться на ботинки господам, распивающим напитки в сортире.

Кстати, о «Сарае». Год-два спустя там начинал свою карьеру (а может и продолжал?) ведущий дискотек, в будущем небезызвестный ректор Университета Профсоюзов А. Запесоцкий, и его программы пользовались необыкновенным успехом. Как мне кажется, во многом из-за того, что манерой, да и содержанием своих комментариев он откровенно подражал популярному тогда ведущему русской службы Би-Би-Си Севе Новгородцеву.

Ну а самые, пожалуй, неизгладимые впечатления я получил в так называемом молодежном клубе под называнием «Ленинградец», подобные тогда существовали при жилконторах нашего города. Этот находился во дворах недалеко от нашей школы, и там собирались местные подростки, играли в настольный теннис, курили и слонялись из угла в угол. Но главным было то, что здесь около года располагалась репетиционная база легендарной группы «Россияне», звезд питерского андерграунда семидесятых! Эти люди поразили меня всем: черными волосами чуть ли не до пояса (у одного были усы, как у Джона Лорда), какими-то кожаными куртками и, главное, совершенно роскошными настоящими, фирменными на вид, электрогитарами и барабанами. Звук был просто обалденным, по-другому не сказать, и находились они на расстоянии вытянутой руки. Музыканты импровизировали, что-то там обсуждали, абсолютно не обращая внимания на нас, болтающихся вокруг. Спустя несколько лет я пару раз видел их на сцене, всё было очень круто, но таких ощущений как тогда в 1977 все-таки не возникало.

К чему это я все тут рассказываю? К тому, что нам было с чем сравнивать, и мы прекрасно понимали цену нашему «творчеству», уровню и возможностям каждого, мы же не были идиотами. То есть, для нас это была всего лишь такая игра. Хотя… некоторые, как вы понимаете, надолго заигрались.

Школьные годы чудесные плавно текли к своему логическому завершению. В десятом классе мы продолжили заниматься всей этой ерундой, поигрывали, записывались, но уже с меньшим рвением. Какие-то другие развлечения находились, да и надо было начинать думать о дальнейшем – выпускные экзамены, ВУЗ…

С Игорем Клуром мы к тому времени очень близко сдружились и досуг проводили в основном вместе. Поскольку будущую специальность он уже твердо выбрал, его очень привлекало всё, связанное с медициной. Он частенько бывал у своего отца в клинике ВМА на операциях, в морге и т. п. И вот однажды он позвал меня на аппендицит. На операцию, естественно, а не в морг. Там я, кстати, побывал позже, когда Игорь трудился санитаром в этом невеселом месте, не поступив с первого раза в институт. Скажу честно, удовольствия не получил.

Ну, а здесь ситуация выглядела так. На столе лежала страдалица, тётенька средних лет, рядом стояли доцент Вилен Юрьевич Клур, Игорь, ассистенты и толпа студентов, среди которых затесался и я, весь такой в халате, бахилах и в маске. Наркоз был местный, поэтому в процессе взрезания доктор оживленно общался с пациенткой и даже шутил, не забывая объяснять окружающим тонкости ремесла. Какое-то время я изучал, как устроен организм человека, но это продолжилось недолго. Последнее, что я увидел, было что-то бело-желтое в животе у виновницы торжества. Игорь потом мне объяснил, что это жир (между прочим, его слой там был сантиметров 10, при этом особо толстой женщина вроде не казалась). Ну а дальше у меня начало темнеть в глазах, и я точно осыпался бы, не заметь соседи вовремя. Мне дали нюхнуть нашатыря и отправили гулять в коридор. Я приходил в себя и думал, ну на фига я сюда попёрся, я же знал за собой такую особенность (наследственную – спасибо папе!) – от вида крови, своей или чужой обычно падать в обморок, ну, или пытаться упасть.

Случай другого рода у нас с Игорем произошел весной 1978, когда мы вдвоём решили отпраздновать его семнадцатилетие, причём сделать это по-взрослому, то есть в ресторане. В качестве ресторана рассматривалась шашлычная на Восстания, где, как мы слышали, были демократичные цены, подавали в числе прочего ординарные вина и обслуживали официанты.

Поскольку опыта походов по злачным местам у нас тогда ещё не было, вначале мы чувствовали себя там несколько нервно, но после того, как принесли заказанные салаты типа «Столичный», что-то в горшках и бутылку напитка «Портвейн №33», стало постепенно отпускать. Сидели мы очень душевно, настолько, что даже решили заказать коньячку грамм этак по 150 и по шашлыку. Принесли коньяк, и тут что-то навело нас на мысль: а вообще-то, хватит ли денег?! Мы немедленно затребовали счет, и тут выяснилось неприятное. Вместе с ещё не принесенным шашлыком вышло что-то около 15 рублей, а вот с собой у нас было только 13 с копейками…

Мы начали потеть, трезветь и мучительно просчитывать варианты. Вырисовывалось два: сбежать или сдаться властям.

Однако, к счастью, все решилось предельно просто и гуманно. Когда мы снова подозвали официанта и начали что-то блеять и мычать, тот абсолютно

без каких-либо эмоций ответил: «Ребята, да никаких проблем. В этом случае придется обойтись без горячего». По-быстрому допив остатки, и, как нам казалось, под насмешливыми взглядами персонала и немногочисленных посетителей мы с позором покинули обитель красивой жизни.

С тех пор эта понятная обоим фраза: «Придется обойтись без горячего» используется нами в разных ситуациях все эти годы. И мы по-прежнему дружим, хотя, как я уже говорил, видимся не часто.

Глава 2

Экзамены и выпускной вечер позади, пора поступать, куда – неважно, главное, чтоб с военной кафедрой, а то не ровен час, и в ряды защитников юга страны загреметь недолго, а этого совсем не хотелось. ЛЭТИ показался подходящим вариантом. Поддержка семейных традиций, опять же.

Во время сдачи вступительных экзаменов я познакомился с парнем по имени Валера, он поступал на другой факультет и был явно наш человек, что тогда можно было понять сразу по внешнему виду – он был волосат, тощ и в джинсах. Ну, а я выглядел в соответствии со своими представлениями о прекрасном: волосы ниже плеч, светлый клетчатый пиджак, синие в тонкую белую полоску клеша́ (40 см!), сшитые на заказ и армянские красно-коричневые ботинки на платформе. Ботинки мне усовершенствовал мой приятель Вася, работавший в обувной мастерской. Каблук у них был сантиметров десять, подошва – около четырех, и весили они килограмм по пять. Периодически я с них падал и подворачивал то одну, то другую ногу. Дополняло картину бритвенное лезвие на алюминиевой цепи с палец толщиной на запястье. Даа,.. Чувство стиля меня никогда не подводило, ну вы поняли.

Мы разговорились, вскоре, естественно, о музыке, и выяснилось, что мой новый знакомый играет на гитаре в ансамбле со взрослыми дядьками из какого-то НИИ, они дают концерты и ездят на халтуры (так это тогда называлось)! Чтобы не ударить в грязь я в ответ наплел про то, что я, вообще то, супербарабанщик и до недавнего времени играл в супергруппе, а сейчас временно пребываю в творческом поиске.

Ну так, поболтали и разбежались, а в начале декабря он нашел меня через деканат. Надо сказать, тогда в ЛЭТИ училось около 15 тысяч человек одновременно, и шансов случайно повстречаться у нас было мало, тем более, наш факультет территориально находился не там, где все остальные.

И вот он мне говорит, что, мол, у них случилась беда, скоропостижно умер барабанщик, а буквально через три недели начнутся предновогодние халтуры, то есть полная жопа, и только я смогу их спасти. Я, конечно же, согласился, хотя и предполагал, что шансы мои так себе.

НИИ «Гипропроект» находился за мостом Александра Невского на правом берегу, как вы понимаете, Невы. В репетиционном помещении, которое располагалось в подвале, меня встретили двое солидных мужчин, я так думаю лет тридцати пяти или чуть старше, Сергей Велинзон и Сергей Радушинский, если ничего не путаю. Комната была забита всякими колонками, усилителями и стойками. Кроме того, присутствовала огромная двухмануальная «Вермона Формейшн» (электроорган Vermona Formation, ГДР) в деревянном корпусе, похожая на буфет с клавишами и, как потом выяснилось, весом килограмм сто, и полная ударная установка Трова (Trowa). Все это богатство на 90% было, конечно, казенным, так было принято в организациях – выделять безналичные деньги на культуру. И кое-кто кое-где тогда у нас порой находил способы использовать общественное в личных целях. Здесь как раз был именно этот случай.

Распространяя запах лука и устойчивого перегара с огромным динамиком наперевес, ввалился ещё один участник коллектива. Его звали Тишкин (Тихон, что ли?), он был маленьким и чумазым и, как я потом узнал, заведовал всеми техническими вопросами в группе, плюс играл на бас-гитаре и работал кем-то в метро. Что-то мне подсказывает, что уж точно не машинистом поезда, хотя кто его знает.

Велинзон управлял электроорганом и являлся как бы руководителем, Радушинский играл на гитаре, причем, как аккомпанемент, так и сольные партии, собственно, его, можно было бы считать лидер-гитаристом по современной классификации. Тот и другой пели. Вообще, как я теперь понимаю, уровень этих троих, включая Тихона, был очень даже ничего. Роль Валеры мне пока была неясна, тоже вроде бы гитарист, то есть что-то там брякает, но не очень внятное, и необходимости в нем, на мой взгляд, нет никакой. Смысл присутствия данного персонажа в составе я узнал позже. Все оказалось просто – его мама являлась председателем профкома НИИ, и благодаря ей руководство смотрело сквозь пальцы на некоторые скользкие моменты в деятельности коллектива. Достаточно было отыграть пару шефских концертов в году для ветеранов или комсомольцев.

Настроились и начали. С чего-то простого, типа «Марионеток» Макаревича, и я вдарил в бубен… Не допев второго куплета, Велинзон заорал: «Стоп, бл… ть! Кочумай, бл… ть!», и все замолкли. «Валера, объясни, за каким х…м ты привел сюда этого красавца?!». Валера уныло молчал в ответ, а что он мог сказать? Ни о какой технике или постановке рук у меня речи идти, конечно, не могло, я о посадке за установкой—то судил по фотографиям западных барабанщиков. Разве только чувство ритма, да и то не уверен. Ещё часок поколупались, и я был отправлен домой плакать в подушку, а великие остались совещаться.

Удивительно, но через день мне позвонил Велинзон и сказал, чтобы я приходил. Понятно, что их решение объяснялось отсутствием времени на поиски других кандидатов, а не моими какими-то уникальными данными.

Так или иначе, мы начали активно репетировать, на меня орали и складывали матюги, хорошо хоть не били. Репертуар был актуально кабацким: от «Цыганочки» до «Black Magic Woman», много «Машины времени», вальсы, танго, «Семь-сорок» и т. д. Ничего необыкновенного от меня не требовалось – понимать разницу между ум-цей, тремя четвертями или босановой, отстукивать ритм и стараться не сбивать остальных. Сами понимаете, мне и этого было чертовски много, но дядьки отнеслись ко мне, в общем-то, доброжелательно и всячески помогали. В конце концов, я через пень-колоду освоил репертуар, и их рекомендации стали звучать уже не так резко, а больше в духе поговорки «вот здесь, старичок, на коду делаешь трах-бабах и кончаешь в тарелку».