Белый ворон

Мария Петрова

Белый ворон

Глава 1. Сердца Петербуржцев.

Дин не мог работать без музыки. Музыка меняла все в корне. Если он падал, то громко ударялся коленями о паркет, и всегда это было с огромной болью. Иногда он не хотел вставать: зачем вставать, если все равно потом упадешь?

– Дин, – с вопросительностью в голосе спросила девочка, завязывавшая пуанты из-за кулис, – Дин, ты который час валяешься?

Дин посмотрел на нее из-под локтя, раскинувшись звездой, и то неполноценной. Юлия нависла над ним, оперившись о колени.

– А ты что тут делаешь в восемь часов? – садясь, спросил он с такой назойливостью, что самому стало противно. – Ты ведь только из универа.

– Да. Тренироваться то кто будет? Вставай, хватит тут валяться. Что у тебя не получается?

– Как будто я тебе скажу, – разгибаясь, фыркнул Дин, – пускай мною Васильев занимается.

– Но он тобой не занимается.

Мальчик ничего не ответил и двинулся к выходу, захватывая с собой вещи.

Погода на улице была отвратительной, хотя привычной. В Новосибирске так дожди не лили, для Питера это нормально. Капли проникали сквозь тонкую ткань капюшона, моча волосы, на подходе к набережной Дин уже знатно промок и замерз, так недолго и заболеть.

В кафе было пусто, но даже тот факт, что в нем не будет людей еще часа два, никак не облегчал мысли и нежелание туда заходить. Джейн сидела за столиком в глубине ресторана, с открытой кухни, на которой настоящий японец рубил лапшу, доносились пряные запахи свежих китайских блюд, моментально заставляющие выделять желудочный сок. Всегда спокойная, классическая американка, ничем не отличающаяся внешностью от других, завидно хорошо болтающая по-русски, всегда опрятная, но пренебрегающая шарфами. Все это про Джейн. Пятнадцать лет работы в нью-йоркской пиццерии официанткой не прошли даром, так же, как и должность учителя русского в Китае. В этой, с виду самой обычной девушке была не одна и не две личности, будь это так, она не сидела бы сейчас в этом кафе и не переписывалась сейчас со случайным человеком из твиттера.

Дин сел напротив. Джейн оставалась увлеченной диалогом. В конце концов, испепеленная пристальным взглядом, она отложила телефон, на котором слишком явным было разбитое стекло, и посмотрела на Дина через толстые линзы очков.

– Классика.

– Ненавижу это слово.

– Оправдано. Все не так, как ты хочешь? Не отвечай, я знаю ответ. После провала в Щелкунчике я бы тоже ненавидела себя и весь мир. Но я бы еще и сломала ногу, случайно поскользнувшись на дороге, и ушла бы из балета совсем не из-за травмы, – Джейн наклонилась ближе, – ты и так много сделал и не сделал, чтобы снова полюбить свое дело.

– Ты просто… не видела этот кошмар! – вспыхнул Дин. – Я после падения уже не мог собраться и нормально танцевать! Это испортило все.

– Твоя напарница была на три года старше тебя, она не падала, но танцевала не лучше, разве для балерины не самое главное красивые ноги? У тебя, как мне кажется, все получалось намного лучше.

– Из-за этого театр и не прогорел.

– Пятнадцатилетние редко проходят на большую сцену, падение никому не было важно.

– Ты меня успокоить пытаешься? Я только начал об этом забывать!

– Прости, – Джейн придвинула к нему на лишний сантиметр высокий стаканчик с лапшой, – я купила тебе китайской еды.

– Острой?

– Самой острой.

Крупные капли дождя били в окна, на улице темнело.

– Не знаю, как я пойду домой.

– Дойдешь как-нибудь. Грязи не особо много.

– Ну и, зачем ты меня сюда притащила?

– Есть дело.

– Ух-ты, а я думал, соскучилась.

– Какой красивый сарказм! – девушка достала ноутбук и развернула к Дину, садясь с ним рядом. – Это Элизабет Гомес, живет в Калифорнии, Сан-Диего, ходит в среднюю школу, учится в девятом классе, в четырнадцать лет поставили рак поджелудочной железы. Сейчас ей шестнадцать, и после нескольких недель наблюдений за ее постоянной жизнью, я, всего несколько раз лежавшая в больнице, без образования врача могу сказать, что рака либо нет, либо она его активно игнорирует.

– Как? Что?

В Сан-Диего солнце. Студенты жарятся на улице, смотря за скучной игрой в регби. Бетти мимолетом кидает незаинтересованный взгляд на мечущегося между двумя игроками парня в желтой майке и отхлебывает еще чая из бутылки. На часы смотреть не хочется, все равно в школу опоздала. Музыка в плеере сменяется, эти ленивцы лучше смотрятся под Aronchupa, чем под более быструю музыку, – отмечает про себя Бетти.

Лучшее время в школе – это тихое время, когда все сидят на уроках, а старшеклассники более увлеченно играют в баскетбол за школой, чем профессиональные баскетболисты. Бет снимает наушники, громкая музыка слышна еще несколько секунд, пока штык пафосно не выдергивают из отверстия. В этот момент из кабинета выходит директор. Бетти помнит время, когда он в седьмом классе выступал с симфонией Бетховена на скрипке, маленький, не внушительный, влюбленный в мечту стать знаменитым музыкантом. Был ли он огорчен, впервые почувствовав себя в кресле директора? Бет не раз задумывалась об этом. Почему бы и не поспрашивать себя? Кларк человек хороший, мыслей на него не жалко.

– Гомес! Опять опаздываешь? – страшно было признать, что даже когда ругается, он остается подростком, не смотря на взрослый вид и голос, Бет все откладывала это на потом. – Еще раз увижу без сменки – отправлю домой!

– Простите, мистер Кларк! Должны же уборщицы зарплату за что-то получать! – бросила Бетти, идя быстрее к лестнице.

– А вот это уже гадко, – ответил, не оборачиваясь, Дэйн.

К Бетти подошла Венди, если Питер Пэн был реален, то он все еще наверняка ищет ту самую Венди, которая так же, как и он не хотела взрослеть.

– Я просто жду того дня, когда ты научишься летать, – рассматривая розовые волосы, будто кукольные, сказала с неподдельным восхищением Бетти, – надеюсь, он настанет раньше, чем ты расскажешь мне о том, как видела фей.

Венди ткнула ее локтем в бок, в силу своего роста, ей это было как нельзя больше удобно.

– Во сколько урок начинается? – садясь и вытягивая ноги, спросила Бет.

– На математику спешишь?

– Представляешь, сегодня за завтраком поняла, что хочу быть деканом! И не где-нибудь, а в математическом факультете!

– Что ты ешь на завтрак? Можно мне такие же гениальные мысли?

– Приходи завтра, завтраки мне готовит мама.

Дин снизу вверх смотрел на Джейн, низко пригнув голову.

– Все равно не понял.

– О, Боже, Дин! Ты в школу давно ходил?!

Дин ответил нервным коротким смешком.

– Ясно. Сходи, как время будет, уверена, ты откроешь для себя массу нового.

– Только не в учебе.

– Россия, чего я ожидала, – обреченно пожала плечами Джейн, – только здесь шестнадцатилетние балеруны-социопаты ненавидят себя за одно падение в жизни.

Дин закатил глаза.

– Еще раз, ты думаешь, она одаренная?

– Да.

– Потому что калифорнийские врачи ошиблись и поставили неоправданный диагноз?

– Не только. В ней есть еще масса странностей, которые она сама в себе не осознает.

– Ты называешь это странностями? Мне точно можно тебе доверять? Речь, вроде бы шла о…

– Об одаренности. И я в курсе, что сейчас картина слегка мутновата, но как только мы подберемся ближе… – Джейн сделала внушающую паузу, – ты подберешься ближе, все сразу станет яснее.

– В смысле? Как я должен буду подобраться ближе?

– Ладно, я сказала немного неточно. МЫ ВСЕ подберемся ближе. Она живет в Сан-Диего, а там есть прекрасная балетная школа и древняя заброшка, имение графской семьи, иммигрировавшей в начале двадцатого века, как ты думаешь, много там можно найти?

Дин откинулся на спинку стула, внимательно уставившись на Джейн.

– Ты даже смоталась на другой материк, чтобы затащить меня в твои поганые делишки и предоставить всю грязную работу мне?

– Самую грязную работу будут выполнять мои люди, ты просто притащишь ее к нам.

– Ты пользуешься мной.

– А разве тебе не хочется свалить из холодной мрачной России в еще более мрачный юг Северной Америки? Начать там жить по-новому.

– Деньги тоже на дороге найду?

– Ах, этот сибирский говнистый темперамент! Убить готова. А она убила бы.

– Ты толкаешь меня в темноту, в которой сама сомневаешься.

– Не надо меня недооценивать. Я знаю, что делаю даже тогда, когда держу руками истекающее кровью мертвое тело. Гомес – не ты, она не зассыт, если ей дадут пушку в руки. Она перестреляет всех к чертям и попросит еще! Ты не знаешь, какое это сильное оружие в наших руках!

– Ну, возможно. Но ты отошла от темы. Что с деньгами? Я не буду жить в заброшке.

– Не будешь, поэтому я сниму тебе квартиру, оплачу обучение, буду давать деньги на все, чего только не захочешь.

– Вау, вот так тебе нужна эта Элизабет, – понимающе покачал головой Дин, – а отцу ты моему что скажешь?

– Больная тема, – явно перебив Дина, устало сказала Джейн. Мальчик не стал продолжать. Все и так было понятно. Он ждал, когда ответит Джейн. – Твой отец все делает для тебя. Он переехал в Петербург, нашел работу, обеспечил тебя всем. Ты жалуешься на жизнь? Нет. Ты сам отлично понимаешь, что он многое для тебя делает, просто не всегда помнишь и не всегда говоришь. Я бы сказала никогда. Как ты думаешь, он откажется от лучшего для своего ребенка? Он наверняка подыскивал для тебя школу за рубежом. Откажется ли он от случайно постучавшегося ему в дверь агента с балетной студии, специально пересекшего земной шар для его одаренного сына, в котором увидел талант лучший хореограф Сан-Диего?

– Но ты не тот агент.

– Знаешь, как называется школа? Мико.

– Ч-то?.. – в округлившихся глазах Дина медленно заиграло осознание, – Да нет. Не-е-ет…

– Мия и Мио Васиковских мои давние друзья, что я говорила тысячу раз, мы вместе учили русский и китайский, даже когда они уехали в Мексику. Они тоже эсперы: контроль над людьми и древний Демон Равновесия. Мия с радостью приняла меня в качестве агента, несмотря на то, что такой должности никогда и не было.

– И учить она меня тоже будет?

– Они оба, если захочешь. Способности они используют редко и точно не на детях, тебя они тем более не тронут. Мия сразу мне сказала, что ты не будешь много нуждаться в ее обучение. Ты знаешь и можешь, что самое главное, многое, этого достаточно.

– А Россия?

– А что Россия? Вернешься когда захочешь! Но только если Гомес будет у меня, понял?

– У-у, как резко ты любишь струны-то менять.

– Резче, чем ты знаешь. С тобой я просто ангел.

Фраза «мои люди» была употреблена не зря. Вернемся к тому моменту, где Джейн упоминала большой заброшенный дом, в котором наверняка смогли бы жить не меньше двадцати человек. Под этими «не меньше 20 человек» подразумеваются реальные ребята, знакомящиеся с Джейн на протяжении десяти лет в разных уголках мира, готовые прилететь в любой момент и помочь в любой ситуации своим даром. Это была очень дружеская компания, помогающая друг другу и внутри коллектива, настоящая стая, готовая порвать друг за друга, но это, как всегда, не то, на что в первую очередь обращала внимание Джейн. Люди, как правило, простыми не были (рака до шестнадцати лет ни у кого не наблюдалось, хотя вытянутые с того света были), ясно, что все обладали даром и энергоном, стимулирующим способность, но еще и плюс к этому многие умели обращаться с оружием, провертывать трудные длинные дела, идущие на пользу группе. Достоинств было много. Это придавало сил.

Дин же не любил людей в принципе, я не говорю о больших сборищах и группах людей. Для него это было большим испытанием, эсперы несколько раз были в России, и тогда он раз и навсегда для себя понял, что люди – совсем не его среда.

– Так мы договорились? – с особой терпеливостью спросила Джейн.

– Да. Только, у меня вопрос: ты так терпеливо ко мне относишься, уговариваешь, даешь возможность на проживание, даже деньги на обучение у элитных балетмейстеров. Это преследование цели?

– Да, как ни странно.

– И чем же поможет тебе эта Бетти? Ты никогда так не бегала за людьми.

– Все очень просто, ни один взрослый не сможет раскрыть в себе талант, не прочувствовав его. Дети гораздо более способнее, во всех отраслях. Я начинаю отказываться от работы с людьми старше двадцати лет и больше концентрируюсь на детях, последние три месяца я поняла, что вместе мы учимся, они учат меня так же пользоваться временем и силами, как я учу их развивать энергона. Мы не обманываем друг друга и понимаем это двухсторонне. Мы абсолютные квиты.

– Так ты… собираешь их?

– Нет, в прошлом году мы съезжались в Китай для обсуждения одного важного дела, и это затянулось на месяц.

Дин никогда не был уверен в Джейн. Уверенным в ней на сто процентов было просто нельзя. Она ничем не отличалась от эксплуататора, но в то де время не уступала учителям и добродетелям. Джейн была опасным человеком, она давала людям мечту, ее исполнение, счастье, радость, но при этом брала за это большую сумму.

Дину не нравилась Джейн. Она была опасным человеком.

Глава 2. Быть Бетти.

Противная трель электронного будильника разбудила Бет. Не нажав на кнопку, она сразу, не задумываясь, выкинула его в открытое окно. Навязчивый звон не прекратился, но стал глуше. Бетти, скрипя коленями, встала с кровати и прошлась по комнате, собирая раскиданные вечером вещи.

– Бетти, ты встала! – расчесывая кудрявые темные волосы, сказала мама, уже в костюме и тушью на ресницах. Бет сонно посмотрела на нее, пытаясь понять, что заставляет ее напрягаться. – Завтрак на столе, я сегодня убегу пораньше, у нас планерка.

– Ясно. И надолго ты?

– Как обычно, может быть, задержусь на час, другой.

Джессика была агентом мэрии. Возможно, излишняя веселость насторожила Бетти, она не видела мать такой уже давно.

«Когда-нибудь я заболею так» – думала Бетти, подставив лицо теплому солнцу, пробивающемуся сквозь листья толпящихся деревьев, закрыв глаза и ощущая холодную расу еще теплой кожей ног. Человек счастлив тогда, когда спокоен, но даже в тот момент, когда солнце греет, от деревьев несет приятным сочным ветерком, а кофе в кружке, кажется, никогда не остынет, поймать спокойствие за хвост никак не получается. Бетти думала, что многие проблемы можно решить, не вороша их и отпустив их фоном, но это оказалось не так просто. Отец уехал в Нью-Йорк, как только Бет исполнилось шестнадцать, было это не так давно, но достаточно, чтобы заработать недавний рецидив, от которого она до сих пор приходит в себя. Хоть маму и повысили, она все равно оставалась уставшей и измотанной, к этому можно было привыкнуть, но не Бетти. Проблемы, схожие с собственными загонами, стали существующими, нависшими как крупное яблоко над головой Ньютона, ожидающего его падения. Когда ждешь удара, он будет в тысячу раз больнее неожиданного. Особенно тяжело переносить ожидание.

Сквозь тишину Бетти услышала негромкий стук в дверь. Яблоко передумало падать.

– Итак, у нас сегодня в меню хлопья, оладьи с бананом, блинчики, – выкладывая все из холодильника и шкафов, перечисляла Бет, – морковный сок, кофе, зеленый чай и… столетнее авокадо. Авокадо лучше не есть, – фрукт полетел с мусорное ведро, откликнувшись оттуда болезненным звонким ударом.

– Я буду блинчики, – ответила Венди, – их же твоя мама готовит?

– Все тут моя мама готовит. Кроме японской еды, которую я заказываю, когда она задерживается, – доставая с верхней полки упаковку недоеденных сушей, сказала Бет.

– В школьной группе написали, что четырнадцатого будет игра.

– У баскетболистов?

– У кого же еще?

– О-о, как интересно.

– Да. Не терпится посмотреть на Уилла Блексмита.

– Венди запала на капитана баскетбольной команды. Звучит как лучший заголовок школьной газеты за весь год.

– Не запала, он не в моем вкусе.

– А кто в твоем вкусе?

– Ты думаешь, я буду с тобой мальчиков обсуждать?

– Не отходи от темы.

– Ну, Джейк Каспер, например.

– Капитан футбольной команды. А ты где его видела? Он же из Стоунхиллской академии.

– О, Бет, – устало, будто обреченно, посмеялась Венди, – мой брат с ним играет. Даже я с ним играла, пока не стала им неинтересна.

– Как родная сестра может быть неинтересной?

– Спроси у Вероники Лавгуд.

Бетти рассмеялась.

– Ладно. А Алекс Уолтер?

– Скорее Рэй Томпелгейр.

– Друг Блексмита.

– Да. И знаешь, я была бы готова променять отношения с Уиллом на наблюдения их идиллии. В женскую дружбу я не верю, в отличие от мужской.

– Дитя, чего сказать! – пожала плечами Бет, засовывая в рот последний ролл и выкидывая пластиковую упаковку.

Уилл Блексмит был невозможно рыжим, это было не единственным из его отличительных оригинальных качеств, но внимание, все же, привлекало. Бетти иногда удивлялась, как можно верить в то, что девочек в нем привлекает игра и лучшая черта Уизли, как можно быть таким наивным?!

– Вот, одно из главнейших различий мальчиков и девочек одного возраста: девочки в 17 перепробовали весь алкоголь, успели повстречаться с большей частью старшеклассников за три года в старшем звене и мастерски продолжают лгать Уиллу о том, что обожают баскетбол только благодаря ему, в то время как мальчики-десятиклассники скидываются на пиццу и машинки радиоуправления, которые разобьют в тот же час, на вечере видеоигр…

– Вау, такой философии ни в одной книге не прочтешь.

– Правильно, потому что всех сейчас волнует экономика и бизнес, а старых нормальных людей ты читать не хочешь.

– Я их не понимаю.

– Я не виню тебя, в четырнадцать лет я сама мало чего понимала и любила корейцев.

– Корейцев? Никогда о тебе такого не слышала!

– Ты еще многое обо мне узнаешь, – захлопывая шкафчик, обклеенный сверху донизу плакатами популярных актеров, групп, наклейками, выцветшими фотографиями Чона Чонгука и других исполнителей, записками и вчерашнего проваленного теста по геометрии, ответила Бетти.

– Сколько времени?

– 11:11. Загадывай желание.

– Вот это я называю любовью к жизни… – со вздохом, полным спокойствия и умиротворенности, сказала Венди.

– Еще немного и ты тоже войдешь в ряды юных философов!

Урок обществознания. Учитель задает классический вопрос «Что же такое социум?». Ответ с точной формулировкой дает отличница с блестящей дорожкой из золотого кирпича в Оксфорд. Скука. Бетти пролистывает потрепанную тетрадку, вслушиваясь в тихий шелест, встречавшихся и с влагой, и с ветром, и с трехлетней пылью листов. Старая детская философия заставляла ее вставать и улыбаться, вспоминая и притворяясь, что ей все те же тринадцать, на ее двери все тот же Пак Чимин, с кухни доносится все тот же радостный смех родителей. На какой только самообман не идут иногда дети, чтобы замотать свои раны и просыпаться без мыслей «ну вот, опять». Перечитывая свой дневник, Бетти убеждалась в том, что забот ее в жизни не было ни тогда, ни сейчас, что тогдашние проблемы, кажущиеся реальными, были всего тревогой, решившейся вопросом времени, но не только. Она ни разу не влюбилась. Нормально жить до шестнадцати лет, ни разу не думая об объекте обожания по ночам, не убеждать себя в том, что это нормально, а на утро противиться собственным мыслям?

Бет обратила внимание на весь день ломящиеся от боли запястья, сегодня вены более явные, чем вчера.

И об этом рассуждала Гомес в своих дневниках, пока вопросы своего тела и состояния здоровья не стали неприятной темой. Кстати, Бет сама не отрицает, что была готова умереть в любую секунду. Ей не было стыдно за прожитые годы и историю в браузере (последнее из наглости).

Замечтавшись, Бетти не заметила подкравшегося к ней учителя, резко вырвавшего из рук тетрадь.

– Учишься, Гомес! – злорадно процедил тощий мистер Кук. Вообще-то он был профессором и вел до этого в трех университетах, пока родители студентов не заставили его бежать. Кук мельком пробежал глазами по корявому почерку. – А ты умнее не стала, – швыряя на парту помятый дневник, фыркнул он. Бетти не ответила, по своей порядочности. Ей нельзя было перекипать, иначе это может плохо кончиться для Кука.

***

Домой Бетти шла вместе с Венди.

– Дэн сказал, что я похожа на свинью с таким цветом волос.

– Пф! Забей, ты не для них красишься, – давясь газировкой, ответила Бет.

Венди посмотрела на нее снизу вверх презрительным взглядом.

– Газировка увеличивает вероятность смерти даже у здоровых.

– Тем более, терять мне нечего.

– Ты просто глупая.

– Не волнуйся, ты тоже.

– Спорить с тобой бесполезно. Ты ведь недавно в больнице под капельницей умирала! Тебе мало было?

– Скажем так, это из-за стресса. Да и к тому же, это было намеренным.

– Но план сорвался, насколько я знаю.

– Да, папа не приехал. И больше я таких ошибок допускать не буду.

– Но колу пить продолжишь.

– Несомненно.

Вечером начался ливень.

– Иногда мне хочется убить половину моей школы, – собирая и раздирая детскую мозаику, сказала Бетти.

– Почему? – включая настольную лампу, спросила мама, хотя знала ответ.

– Не знаю, мне то хочется подружиться со всеми, гулять, устраивать ночевки, пока я не увижу их истинное лицо и не разочаруюсь.

– Ты разочаровываешься в своих ожиданиях, а не в людях. Когда такое происходит отталкивать от себя человека не лучший вариант, надо смывать грязь с лица, а не лицо.

– Почему я тебя так плохо знаю?

– Угу, зато я тебя знаю отлично.

– Нет, правда! Ты никогда не открывалась для меня со стороны философа!

– Ты не обращалась за помощью, – что-то зачеркивая и перечеркивая в мелких бланках, делящихся местом с мозаикой, ответила задумчиво, мама, – ты всегда разговаривала с отцом. И это не было ошибкой, пока он не начал вправлять тебе мозги не в ту сторону.

– В смысле… менять мое мнение?

– В смысле вычеркивать из тебя индивидуальность. Не скрываю, он делал из тебя компьютер, не имеющий возможности работать другим путем и тем более иметь личное мнение, но мне показалось это чересчур.

– Я не виню тебя…

– Твой отец пытался сделать тебя частью серой массы, но я на корню видела, что ты до конца будешь сопротивляться.

Внезапно Бет стало холодно. Она почувствовала себя одинокой настолько, что собственные органы показались ей чужими. Она не любила когда мама злилась, но в этот раз она не злилась. Бетти просто потеряла ценность.

«Это эфирное масло я приобрела еще в России, но боялась открывать, сейчас, думаю, лучшее для этого время» – Бет не вслушивалась в лепет японки с экрана ноутбука. Она даже не видела титров, но примерно понимала, о чем она говорит. Японцы такие беззаботные на камеру. Она даже забыла, зачем принимала ванну.

Внутренние голоса перекрикивали Ли Шоун. Она переставала говорить, устав перебивать. Голоса не останавливались. Место, откуда они кричали было где-то вдалеке, но орали словно в самые уши. Иногда, чтобы не слышать их, Бетти включала музыку на полную, и тогда они затихали. Ненадолго.

– Элизабет, тебя часто посещают суицидальные мысли? – спросил школьный психолог.

– Нет, – не задумываясь, ответила Бетти.

– Реже, чем желание жить?

– Да.

– А по какой причине они были в прошлый раз?

– Развод родителей.

– А когда это было?

– Вчера. Хотя, сегодня тоже.

***

Теперь мы можем сказать, что Дина и Бетти мало что связывает, кроме только появляющегося дара, нелюбви к себе и одиночества. Их истории не должны соприкасаться, даже не говоря о большом расстоянии между ними. Дирижёр у двух плаксивых скрипок то тих, то громок. Обычно такое случается, когда дирижер сам не знает, надо скрипкам играть то тихо, то громко. Он не умеет дирижировать и не определился, кто его зритель, кто стоит у него за спиной и за кулисами. В этом зале много зрителей, но поймать взгляд он пытается только одного. Он старается привлечь его внимание, чтобы как можно скорее среагировать и увидеть его лицо, но незнакомец кроток. Он не заинтересован в дирижере. Ему интересны скрипки. В оркестре нет первой скрипки, они обе играют разноладные мелодии, потому что глухи друг к другу. Они не замечают напарников. Знаете, о чем думает гость? Он вскакивает с места и будит скрипачей, быстро тряся за плечи. Музыканты смотрят друг на друга, оторопев от неожиданно взявшегося рядом напарника, не в силах отвести взгляд. «Играйте» – шепчет зритель. Черная вуаль мельком вздрагивает. Мальчик уступает девочке. Она начинает, она, узнав мелодию, продолжает.

В конце зритель убивает дирижера. Этого боится сам дирижер и всячески избегает зрителя. Этим можно объяснить его слабость. Он прячется за спины маленьких музыкантов. Зритель не может убить творцов, так как они – те самые не ограненные бриллианты, которые он искал.