Когда вам восемь лет, а может, восемнадцать, двадцать два или тридцать два года, в вашей жизни есть столько же ужасных моментов, сколько и теплых, трогательных, утешающих вашу душу. Это же жизнь – так говорят, когда хотят показатьнасколько все непредсказуемо, больно, как внезапно все может обернуться. Не стоит ничему удивляться.

Я уже и не удивляюсь. Боль меня кое-чему научила.

Жизнь разбросана на части. Прошлое, настоящее. Будущее.

Если бы прошлое ничего не значило, никто бы не сравнивал себя с самим собой вчерашним, с тем, кто еще мало чего добился. Хотя, собственно, зачем придавать такое огромное значение своему развитию, своему будущему?

Должна же быть цель существования. Должна?

Некоторые называют это иначе. Судьба. Но на протяжении жизни, мы разбиваем ее на части, отмечая хоть какой-то рост. Хотя бы горизонтальный.

А если тупик? Если раскинул, как карты перед глазами, все, что мог вспомнить, и все уместилось в несколько фрагментов? Как этот потолок из шестнадцати квадратов. Интересно, вот это и есть конец?

Кто хотел бы прожить свою жизнь заново? Я тоже нет.

Много чего вспоминаю. Сейчас это к лучшему. Память надо тренировать.

Это жизнь. Я ничему не удивляюсь.

Отрываю взгляд от потолка. Зеленые шторы (наверное, трава такого цвета) задернуты, как всегда. За ними еще полотно на стекле, на всякий случай. Макс постарался. Такое же зеленое бархатное кресло с высокой спинкой у кровати. Помню эту просторную палату, но что за больница – вылетело из головы, как и многое другое.

Хочется вспомнить спокойное время, период, когда все удавалось и получалось, но за мыслями не поспеваешь. Только на ум придет уютный дом, единственное место, где я чувствую себя в безопасности, как ни странно, как тут же воспоминания уносят далеко-далеко.

Воспоминания…почему они имеют ценность только в определенное время? Они становятся дорогими только через несколько дней, недель, месяцев. И чем дальше мы от них, тем они выше и выше в списке. То, что хочется надолго задержать в памяти, так же бесценно, как и то, что хочется забыть и никогда не вспоминать.

Помню, с чего все началось. Мой друг и партнер по работе часто бывал у меня дома, для меня он как старший брат, не иначе. Помню, как однажды Макс отвлек меня от мыслей своим серьезным, но в то же время размеренным тоном, каким разговаривал со мной очень редко. Отвлек, но свои мысли об одной, терзающей меня ситуации, я далеко не упускал: я думал о той девушке, которую случайно нашел на обочине пару лет назад. Пока я нес ее на руках до машины, какое-то время она пыталась говорить, но превратилась в беспомощную русалку, безмолвно хватающуюся за воздух. У нее была повреждена рука, к тому же на ладони я ощутил грубый шрам. Как она оказалась на том участке дороги, большой вопрос, но в ту секунду я лишь думал, как отвезу ее в больницу. Точнее отвезти я смог, а подойти ближе десяти метров к освещенному крыльцу здания для меня было невозможно. Ситуацию спас появившийся парень в медицинском халате, возможно, медбрат, которому я передал пострадавшую. Я точно помню, как на клочке бумаги написал, где и в каком состоянии ее нашел и свой телефон. Ее кровь узором осталась на моей куртке, а беспокойство так и засело во мне.

Наутро мне никто не позвонил. На следующее тоже. И через неделю. И почти через два года. Все это время я думал о ней. Почему она оказалась далеко от города? Неужели потеряли листок с моим номером? Кто она? Почему по телефону не дали информацию о ней? Подходя к страшной мысли, я бросал думать о ней. И снова возвращался, не понимая, почему так привязан к этой истории.

–Так ты собираешься на совещание? – мой друг подошел ко мне и присел в кресло напротив, поставил кофе на столик. Он знал расположение моей гостиной, поэтому хорошо ориентировался в темноте. Чтобы совсем не потонуть в ней, на островке, что называется в моем доме кухней, зажжен небольшой светильник, так, чтобы свет не падал на меня, но позволял видеть собеседника и границы вокруг.

Он с нетерпением поправил рукав рубашки. Да, мое редкое появление в компании тормошило не только его. Но кто бы мог подумать, как этот вечер изменит мою жизнь.

– Конечно. Твои работники и ночью готовы прийти и смотреть на меня, – я слегка улыбнулся, глядя, как он воспринимает сказанное всерьез. Мысли о девушке лучше отложить.

Макс недовольно продолжил. Стало тяжело его слушать, о том, что я несерьезен. Этой светлой голове нашей компании достался такой друг, как я. Мы с ним знакомы, не помню сколько, и мое “не помню” – одна из проблем.

– Послушай, когда это стало нормальным при увольнении выплачивать «отпускные»? Человек сам захотел уволиться, принял взвешенное решение, работу нашел, почему за него кто-то должен думать о его планах на полгода вперед?

–Ты что это? – мой друг откинулся на спинку. – Тебя не устраивает демократия? Когда-то человек сам к этому пришел, остальные всего лишь поддержали. Но что на тебя нашло? Это запланировано в бюджете.

–Я не о том. Почему понимание этого пришло к нам только в прошлом веке, а не пять сотен назад? Что мы делали все двадцать веков? Почему вчера раб был рабом, а сегодня мы его не можем уволить, потому что он знает свои права, и по трудовому кодексу должны терпеть его еще две недели и выплачивать не только зарплату, но и пособие, а еще два месяца делать за него отчисления? и главное, это нормально! Настолько обыденно, что я не понимаю, когда мы стали думать по-другому, как мы пришли к этому?!

–Это процесс эволюции, развития. До нас оно было в другой форме. Мы сначала ходили на четырех ногах, если хочешь знать. Много времени требуется, чтобы высоко держать голову. Именно держать. Первые, кто пытались только поднять ее, считались революционерами, хуже изгоев. Мы боролись за каждое право. Человечество боялось предрассудков, новизны. Но рабу надоело быть рабом, потом он захотел, чтобы и другие считались с ним. И к чему это все?

–Чтобы чего-то добиться, необходимо пережить потери?

–Теперь это называется голосованием и референдумами. Никто не выступает на улице за то, чтобы сократили рабочий день. Но согласен, теперь мы все слишком много думаем. Возможно, потому что нас стало очень много.

Я взял со стола чашку кофе. Очередной разговор, он ни к чему не приведет.

– Как обычно заранее ночью приеду на десятый этаж. Собрание проведем рано утром.

Мое присутствие на совещаниях ограничивает возможности всех остальных участников – встречи необходимо проводить в темноте. Из-за меня. А это не очень удобно, когда обсуждаешь дела компании. Пару раз я участвовал в онлайн конференции, но меня это не устроило. Я не вижу лица людей, только слышу, как они хотят увильнуть от ответа, от правды. Последнее, что мы придумали – поручить кому-нибудь подготовить презентацию, включать ее через проектор. Освещения достаточно, чтобы общаться, и оно не вредит мне.

–Ты все продумал, – он встал и подошел к окну, чтобы задернуть и так плотно закрытые шторы. – А если что-то пойдет не так? В конце показа презентации обычно возвращают освещение и продолжают общаться! – он вздохнул и понизил голос. – Я бы хотел, чтобы ты больше участвовал в работе, и в то же время…

Кофе был горьким, невкусным. Макс даже против того, чтобы я его употреблял. Он как врач печется о моем здоровье.

–Хорошо, давай найдем помощника! – я понимал, о чем он хочет поговорить со мной. – Мы уже пытались и ничего хорошего из этого не вышло. Кому можно довериться? Кто поймет, что свет мне противопоказан и не использует это против меня? Кто сможет во всем помогать? Но давай попытаемся, я понимаю, что тебе сложно…

– Мне не сложно! – он резко меня перебил. – Я боюсь, что однажды не успею тебе помочь!

Да он был вполне серьезен, как айсберг, но его мысли были о другом, о чем, я думаю, он расскажет мне, но позже. Я надеялся на это. Обычно он не утаивал от меня ничего, если, действительно, я хорошо знал своего друга. Но мы, люди, не сразу замечаем, что меняемся. Когда что-то случается, то тонкая струна внутри нас натягивается, и лишь оборвавшись, задевает нас.

– Что-то случилось? – я решил не ждать его откровений.

Вместо ответа он подошел к столику, где лежали мои ключи от машины, и кинул их мне. Солнце давно уже село, пора ехать на работу, подготовиться.

– Не забудь позвонить, предупредить, чтобы выключили освещение в здании! – добавил Макс, когда я нагнал его у выхода. – И мне не нравятся твои пессимистичные мысли.

Во мне проснулось одиночество, хоть я и привык к этому чувству, но впервые испытал его рядом с другом. Не знаю, откуда это у меня: от отца, с которым я жил, не привыкнув видеть его в компании каких-либо знакомых, из-за своей участи, вынужденный редко выходить из дома, отсюда редко имевший друзей, или моего нежелания привязываться к кому-то. Хотя оно могло оказаться следствием всего этого выше сказанного. К Максу я относился иначе, или это он относился ко мне по-другому. Но последнюю его фразу я еще не раз услышу.

Мы быстро добрались по вечерним дорогам на работу. Десятиэтажное здание с небольшими окнами выделялось на фоне соседних ярких домов, похожих на башни. Оно было как потухшая свеча, которую только-только задули. В холле мой друг подошел в комнату охраны. Я только услышал, что он спросил, есть, кто в здании и понял, что на девятом этаже работал еще наш отдел. Может я, и правда слишком мало беру на себя, и стоит позаботиться о своей безопасности и здоровье самому? Надо что-то придумать. Но не успел я это сделать, как дверь лифта открылась, и на меня вывалился мужчина. Это был начальник лаборатории. Несколько раз мы встречались, я его узнал. Хомяк. Так я для себя его отметил. Полный, низкого роста, от которого несло сигаретами. Я только из-за этого собирался его уволить, если бы не Макс. Хомяк узнал меня не сразу, и теперь пытался разглядеть.

– Здравствуйте, извините, до свидания! – бормотал он, наступив мне на ногу. Я уже хотел раздраженно ответить ему, но оказалось, позади него выходила девушка. Она в прямом смысле вытолкнула его из лифта. «Вот кто виновница моей испачканной обуви!»– подумал я и поменялся с ней местами, окунувшись в облако парфюма с тошнотворной примесью. Я зажал кнопку открывания двери, Макс уже подходил, но мой взгляд зацепил быстро уходящую сотрудницу, я уже ничего не слушал. Она, вероятно, попрощалась с начальником и, следуя за дублирующей световой полосой на полу, поспешила к выходу и пропала из моего поля зрения. Темное каре, затем пальто, затем стук каблуков.

– Лаванда, – в темноте слова Макса прозвучали довольно.

Пока мы ехали в лифте, я мог спросить про девушку, но мне не хотелось тревожить партнера такой мелочью. Почему я думал о ней, мне было непонятно, а к внутреннему голосу сразу прислушаться порой невозможно. Я иногда встречал по пути на десятый этаж работников, но ничего особенного. Скорее всего, она тоже из лаборатории.

Вдруг мои мысли прервались громким «Стой!». Макс встал передо мной, то и дело, нажимая на кнопку закрытия дверей, уже набирая на телефоне первый этаж. Я понял, в чем дело, почувствовав это всем телом: когда двери открылись, на этаже свет не был приглушен, как должно было быть сейчас везде, и освещал каждый уголок офиса. Нечасто услышишь, как Макс грозится всех уволить. Те, совсем бледные точки освещения по углам, не давали возможности разобрать выражение его лица. Я положил руку ему на плечо:

–Успокойся, все обошлось. Я в порядке! – надо было поддержать его, хотя я сам не верил в то, что секунда риска закончилась – А ты?

– Это одна из тех вероятностей, что может случиться и твои черные очки тебе не помогут! Отойди, я проверю, – он хотел оттолкнуть меня в сторону, но я и так понял его и отошел к левой стене. Макс вышел из лифта, как только снова открылись двери. На это раз путь освещали лишь бледные полосы на полу. Поправив свои очки, я последовал за ним.

Мой беспокойный партнер и друг ушел, после того как все проверил. Снова я остался наедине с кофе. Для ожидания утреннего совещания я выбрал соседнюю комнату, подготовленную для этого. Но и здесь неопределенное чувство не покидало меня. Что обычно происходит в офисах ниже этажами? В лаборатории? Кто эти все люди, что работают на нас? Я огляделся: нет, ничего мне из этого не чуждо и не близко. В сумерках помещения, не только этой комнаты, а всего здания, я провожу какую-то серую жизнь, такую же бесцветную, недалекую, ограниченную. Я будто спускают вниз, вниз, еще ниже, лишь бы солнце не задело меня, и появляюсь, как только настает очередь прятаться ему. Словно игра в прятки – я боюсь его, а оно меня. Но почему только я? В это здание, как только оно нагреется лучами звезды, войдут две тысячи человек и сядут на свои места как ни в чем не бывало, откроят окна и не задумаются, что это прекрасное солнце для кого-то убийственно. Не понимаю, откуда возникают эта тоска и жалость к себе. Но они возникают, а я как будто проваливаюсь в этот водоворот и сжимаюсь, чтобы не оказаться задетым еще более глубоким чувством, страхом. От него уже трудно избавиться, оно как прививка под кожей. В тот раз я все же ускользнул от него, используя излюбленное средство – до утра у меня еще были ночь, ключи и машина.

Лаванда, повторял я про себя.

Глава 2

Обычно лабораторию с самого утра наполняла тишина из практических элементов и химических мыслей. Но видимо не сегодня. София продолжала царствовать над своей работой и трудилась весь день, но начальник бегал вокруг ее стола, своего стола, вокруг коллеги и что-то причитывал, пока ей это не надоело. Она кинула в него папку, колбу пожалела. Еще осколки собирать.

– Скажите в чем дело или я не смогу закончить работу, пока вы носитесь как бабочка Подалирий в саду!

– Вот именно – вы еще ничего не закончили, а завтра утром уже совещание! Руководство оттуда звонило! – запыхавшись, он остановился все-таки у своего стола и теперь кричал, показывая куда-то указательным пальцем вверх. Затем упал в кресло, заметив, как София снимает защитные очки и направляется к нему, вдруг выдал, что она пойдет с ним.

Но двое коллег возмутились. По тону их голоса можно было понять, что они недовольны тем, что начальник хочет взять Софию на совещание. Обычных сотрудников никогда не приглашали на встречи, тем более что присутствовать будут оба гендиректора, что редкость. Владимир, специалист лаборатории, обычно не подававший голоса, поделился интересными замечаниями: второй руководитель проводил встречи обычно поздно вечером при выключенном свете, а самое главное, после таких встреч находился "счастливчик", которого увольняли. Причина оказывалась весьма существенная, что уже никто не мог ничего с этим сделать. Но и кто мог показать себя, тоже для него выделялись. Начальник с трудом прекратил споры.

София прервала свою работу только, когда поздно вечером без предупреждения выключили свет.

– Сообщили, что по техническим причинам освещения не будет до утра. Лифт работает! – встав с рабочего места, важно сообщил начальник, как будто лаборатория была полна сотрудников. Но София уже взяла свою сумочку, надела пальто и направилась к выходу. Он поспешил за ней, на ходу информируя, где завтра пройдет совещание. София стояла позади него в лифте. Чуть слабый свет по периметру пола освещал ее туфли и отражался в зеркальных стенах. Она кивнула, но поняла, что начальник не увидел этого.

– Супер! – тогда произнесла она. – Давайте быстрей, нам рано вставать! – с этими словами она немного толкнула его вперед, когда двери лифта открылись, но сама чуть не упала, путь был прегражден, было очень темно. Единственное, что она заметила – перед ними стоял мужчина в черных очках и темном пальто. Она выругалась про себя и поторопилась к выходу из здания – он как свет в тоннеле маячил своей табличкой, как будто предлагал скорее выбраться из этой тьмы. «Кому пришло в голову, выключить освещение на ночь глядя? Если только маньяку» – с такими мыслями она наконец вышла. Заметив, что начальник запоздал, она не стала его ждать, лишь крикнула на прощание стандартное «до завтра» и направилась к основному выходу.

Утром, поднимаясь на десятый этаж, София почувствовала, что начинает волноваться. Она всего лишь полгода работает, и ни на каких совещаниях не была, а тут сразу с гендиректором. Да и не одним, как оказалось. Зачем она здесь? И почему коллеги наговорили столько странностей, сами хотели быть на ее месте? И можно ли на таких собраниях просто отсидеться?

Вместе с ней собралось около десяти человек. Заняв место за столом, она поняла, что явно здесь лишняя и не она одна. Начальник ее отдела тоже непонятно каким боком здесь: присутствующие были ей незнакомы и отличались своей важностью. Скорее всего, это директора департаментов. В голове появилось еще больше вопросов. Она отметила для себя, что Владимир наверняка что-то знает: несмотря на ранее утро, в комнате приглушен свет, шторы задернуты, но работал проектор и на экран был выведен рабочий стол. Она вспомнила о фонарике на телефоне, но с досадой обнаружила, что аппарат почти разряжен. «Хоть по голове себе постучи, чтоб не забывать заряжать» – она глубоко вздохнула. Волновалась не одна она – некоторые, чьи лица можно было разобрать, были похожи на детей перед прививкой, им словно скоро сделают больно. Может, ей тоже стоит переживать? Хотя она тут вообще не причем.

Еще несколько человек заняли свои места. Когда к компьютеру подошел высокий молодой человек в темно-синем костюме, начальник аккуратным жестом указал Софии на него, наклонился над ухом, слишком близко, но не успел сообщить свои важные мысли – Макс представился всем и дал возможность это сделать остальным. Затем, все стали обсуждать проект. Стало понятно, зачем здесь начальник – у него уточняли практическую часть и спрашивали о текущих процессах лаборатории. Софии явно было смешно смотреть, как он всем поддакивает. На моего друга она почти не смотрела, хотя он со своей светлой, чуть завивающейся шевелюрой, приветливым лицом обычно заманивал взгляды женщин. Тогда я встал из-за стола в конце комнаты, подошел и сел рядом с Максом, который внимательно слушал и что-то отмечал у себя на листке. Надо сказать, что он чуть крупнее меня и на полголовы выше, действительно руководитель. Если он говорил, все слушали, заглядывая ему в рот, если он выслушивал чью-то речь, то делал это внимательно, с комментариями и вопросами.

– Я не заметил, как ты вошел, – он тихо обратился ко мне, стараясь не мешать ответчику. – Я бы тебя представил, – он имел в виду новые лица.

Я дал понять, что не стоило всех так тревожить и продолжил следить за обсуждением, поглядывая на начальника лаборатории. Прежде чем ответить на вопросы Макса, тот уточнял моменты у своей сотрудницы, затем дублировал их. Это не особо шло в его пользу, я это отметил для себя. Макс посмотрел в мою сторону, понимая, что у меня в голове.

Очередной директор департамента тянул неуверенную речь и часто перелистывал одни и те же слайды. Я быстро ознакомился с его отчетом и не выдержал:

– Достаточно!

Дальше последовали объяснения, но убедительных доводов, почему при закупках выявляются грубые погрешности, не последовало.

Его спас Макс:

– Думаю, вы понимаете, в чем дело? Может, стоит заменить поставщика?

Тот закивал, но я уже обратил внимание, как девушка что-то шепнула начальнику лаборатории на ухо. Я заметил ее сразу: на ее лице за одну минуту слишком много эмоций сменялось друг за другом. Наконец-то я мог разглядеть все: ее серьги виднелись из-за аккуратно уложенных коротких волос, хотя она их иногда поправляла. Делала так, как обычно это получается у девушек, кокетливо и, не задумываясь об этом. Я представил, как долго она думала, что сегодня надеть и выбрала строгий костюм с нежно-голубой блузой, пуговицы которой были застегнуты до последней на ее тонкой шее. Теперь мне показалось, что она так же закрыта, как и ее одежда. В приглушенном свете губы не казались такими яркими, как делала их помада.

– Максим Витальевич, – вмешался начальник лаборатории, – нам стоит сравнить бренды, если мы найдем такой же материал, сможем всего лишь докупить нехватку этой закупки.

– Скорее всего, это будет в два раза дороже, сами подумайте! – директор захотел оправдаться.

– Может вам направить эти расходы? – поинтересовался я у него.

– Я предлагал перейти на стандартные материалы. Мы бы закупали их у любого поставщика по рыночной цене! Намного дешевле, чем мы сей…

Не сдержавшись, я ударил по столу. Сидящий ближе ко мне вздрогнул.

– То есть вы предлагаете мне заменить качественный материал дешевым Китаем”?!

Я встал, но не успел услышать ответ, Макс попросил его покинуть совещание с глаз моих, что он быстро и сделал.

– Как вас зовут? – когда все замолчали, и я успокоился, мне представилась возможность напрямую узнать, кто эта вчерашняя незнакомка.

–София, – ответила она резко и быстро.

Она не могла видеть, что я ее разглядываю, я не показал свою улыбку, чтобы не смущать ее.

– София, – мне показалось ее имя очень красивым, хотелось повторять его, – а Вы как считаете, все ли есть, что необходимо вашей работе для продвижения проекта «Shell»?

– Вы знаете, что сейчас мы используем двухступенчатую проверку генетической информации корневого объекта, в то время как наши конкуренты пользуются японским сотрудничеством, что позволяет им проводить очистку тщательнее, не увеличивая временные затраты? – она сказала это спокойно, но в глубине ее тона, чувствовалось раздражение или даже провокация. Мне казалось, она смотрит прямо мне в глаза, а не на свое отражение на моих очках.

– И сколько вы тратите времени?

– От четырех до двадцати трех часов, – чуть выше подняв голову, выдала София.

– А сколько денег?

Она молчала. Даже не дернула головой, только продолжала смотреть на меня и молчала, меняясь в лице. Этими данными она не владела.

– Вам стоило не бросать это дело, а уточнить с кем именно они сотрудничают, тогда вы бы лояльнее отнеслись к нашей компании! – я поставил ее на место, хотя не хотел этого и даже на секунду пожалел о том, КАК я ей ответил, она ведь не обязана знать все наши филиалы. – Лаборатория, где вы работаете, предназначена для других целей, поэтому оборудования было достаточно. Сегодня же мы встретились как раз для того, чтобы определить, что необходимо изменить и сколько добавить в штат. Это новый, энергозатратный и очень большой проект для нас, – я посмотрел на Макса, давая понять, чтоб продолжал, мне не хотелось выдать девушке еще что лишнего.

Мои слова ее отстранили, и она уже смотрела только в свой блокнот, надув щеки. Хоть мы и сидели за одним столом, между нами он стал еще больше. Она не смотрела на меня, казалось, она слушает Макса, который выдавал цифры, так, как он это любит делать, но, когда я встал походить по комнате, она украдкой стала наблюдать за мной. Можно было догадаться: я закрылся очками, как вуалью и мог бесстыдно разглядывать ее, в то время как мой объект была бы раскрыта. Я вернулся на место, и оставшееся время внимательно присутствовал на совещании, иногда чувствуя на себе ее взгляд. Он проходил по мне как теплый луч, а я впервые в жизни почувствовал себя комфортно. Иногда я поглядывал за ней: в те моменты, когда начальник ей что-то шептал на ухо, а свой ответ она помещала в блокноте, но показывала руководителю его так, будто могла щелкнуть по носу, и, когда ей становилось скучно, она уже не писала, а рисовала на листке.

– Что с тобой? – Макс подал мне стакан воды, когда все ушли и начал собираться. – Ты превзошел себя.

– С чего ты взял? – я поставил стакан обратно и удобнее уселся в кресле. Комнате теперь мне казалась душной, маленькой, а стены отражали полумрак, который был везде: в воздухе, в моей голове и на лице Макса, так же как на директорах, которые недавно покинули свои места. Вот для чего я выбираюсь из своей клетки на эти совещания!

– Ты возмущаешься, что большинство отсиживается и плохо выполняет свою работу, но ты их и провоцируешь, – он убрал ручку в органайзер в центре стола.

– Сегодня все повторилось как обычно. Я не стал тратить свои силы, – я отвел взгляд от Макса. – Как фамилия того директора?

– Нет, так мы останемся ни с чем. Нельзя увольнять людей, у него есть обязательства и семья.

– Тогда переведем на должность, с которой он справится.

– Хорошо, – он посмотрел на часы, – тогда нам нужно найти нового директора департамента, опять. Мне пора, еще обсудим это.

– Я думал, ты пообедаешь со мной?

Но мой друг уже надевал пиджак. Торопится на очередную встречу.

Он сделал прощальный жест одной рукой, придерживая ключи от машины большим пальцем, а другой прикладывал пропуск. Дверь открылась, и он скрылся в ее проеме. Я успел кивнуть ему в ответ.

1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

1 из 4