Альбиносы

–Сво-о-бо-о-да-а! – отозвалось и покатилось волной от одного края танцевальной площадки к другому. – Сво-о-бо-о-да-а-а!

Музыка ревела.

– Што они играют? – крича, спросил Костя у Стерлинга, наклонившись к самому уху ди-джея, пытаясь окончательно побороть скованность и почувствовать себя своим среди своих.

– «Не чувствую удовлетворения»!… эта композиция… называется! – растягивая рот и прерывисто дыша, прогремел школьный рэпер. – Американцы,… группа «Киллеры», – с силой выдохнул он из легких.

Костя попытался придать своему лицу восторженное выражение.

– Ага-а! – закивал он, трясясь и извиваясь.

– Я обещал вам в самом начале сюрприз? – ожил парковый ди-джей, звеня до боли в ушах.

– Да-а! – Мгновенно отреагировала толпа.

– Наберите побольше красок и готовьтесь салютовать! …ать! …ать! – понеслось во все стороны эхо.

– А-а-а! – заорала тысяча голосов.

– Вы готовы? – ди-джей затягивал прелюдию к интриге праздника, наслаждаясь нетерпением молодежи.

– А-а-а!

– Тогда встречайте! Группа «Психея» из Санкт – Петербурга! Салют!

– Ура-а-а-а! – взметнулось ввысь вместе с очередным радужным облаком.

Все взоры устремились на эстраду. Синие, зеленые, красные тела молодых людей сгрудились около сцены, сдавливая друг-друга, наваливаясь и сдвигая своей тяжестью железные ограждения. Засуетилась охрана, пытаясь сдержать напор и сомкнуть оградительные щиты.

А сцену уже оккупировали пятеро заросших татуированных парней в белых майках. Они цепляли к гитарам широкие перевязи и махали руками, приветствуя жителей городка.

И вот первая гитара, задрав в небо блестящий гриф так высоко, словно ею размахнулись для удара об пол, издала органоподобный звук-рык. Она повторяла и повторяла его снова и снова, пока в единоборство с ней не вступила группа ударных инструментов. После «ударника» взметнула гриф ритм-гитара, стремительно контрапунктируя мелодию септаккордами. Догоняя ее, размер музыкального такта поймала бас-гитара, бухая верхней струной на одном и том же ладу. Последним пронзительно засвистел-завыл синтезатор, оглушая перепонки высокочастотными колебаниями.

Слушатели: парни и девчонки – мотали крашеными головами и раскачивались из стороны в сторону, повинуясь безудержному ритму любимой музыки.

– Суперски! Отвал башки! – услышал Костя крик у себя над ухом. Он оглянулся. Прижавшись к нему, дрожащая Барби уставилась на сцену закрытыми глазами. По ее размазанным щекам текли слезы.

Вдруг она схватила Костю за плечи, начала трясти его и требовать, словно бранилась, доказывая свою некую правоту:

– Ну, почему ты не рокер?! Почему?! Зачем тебе другая музыка?! Зачем?!

Удивленный Костя открыл рот, не зная, что ответить. Он смотрел на Барби округлившимися глазами.

Рок-композиция продолжала нагнетать минорное звучание, опускаясь по полутонам вниз, пока музыкальная мысль ее создателей не достигла своей кульминации и… скрипучий бас-профунда солиста группы, открывшего рот, словно зев, протяжно выдохнул через микрофон в толпу:

– Убить мента-а-а! Убить мента-а-а-а!

В толпе началась истерика. Молодежь завыла, словно безумная.

– Убить мента-а-а-а-а! Убить мента-а-а-а-а!

Рядом с Костиком, подражая солисту, рычал Шварценеггер:

– Убить мента-а-а!

– Мента-а-а-а! – выла толпа справа и слева, вокруг испуганного молоденького певчего с клироса церкви Казанской Божьей Матери. Костя чувствовал себя как в дурном сне. Ему хотелось ущипнуть кожу, чтобы проснуться. Но, увы, он видел не сон. И по спине пробегал вполне реальный холодок.

* * *

– Мазевые пацаны! Я торчу! – взахлеб восторгался после концерта Стерлинг. Он без умолку стал рассказывать о рок-музыкантах, словно был с ними знаком: – Представляете, пацаны родом из Кургана! Почти деревня! Представляете? Там начинали! Потом поднялись до Санкт-Петербурга! Представляете? Пишут альбом за альбомом! Аншлаг за границей! Представляете? Видишь, Поп, это взрыв, о котором я тебе говорил! Пацаны реально гении!

Стерлинг сотрясал воздух, взбудораженно жестикулируя, будто держал в руках гитару и размахивал ею, как вертолет лопастями, готовый взлететь от восторга. Так продолжалось довольно долго, пока ди-джей не спалил всю взлетно-посадочную энергию.

– Пойдем на пляж, в секси-парк, умоем рожи! – предложил Шрек, затихшим после музыкальной бури друзьям. – Праздник продолжается, и сюрпризы тоже, – многозначительно объявил он.

– А-а? – разом насторожились Лизабетт и Фиона.

– На че намякиваешь? – подскочила Барби.

– Терпение, дамы! – улыбнувшись, призвал толстяк. – Шрек обещает вам новую сказку!

– О-о! – загалдели заинтригованные одноклассницы. – Тогда, го-о! Вперед!

– Го-о! – подхватили остальные.

Обрадованная обещанным продолжением праздника, размалеванная компания вприпрыжку пустилась с берега вниз к реке.

Они расположились у самой воды. Ополоснув лица, мальчишки и девчонки стали извлекать из школьных сумок припасы: жвачки, сигареты, баночки с пивом, « Колой» и «Энергетиком», пакеты с соком.

– Внимание, братва! Внимание! – Шрек запустил руку в свой рюкзак и

подождал, когда все взгляды устремятся на него.

– А теперь сюрприз от Шрека из восьмого «а»! – он извлек из рюкзака бутылку водки и поставил в центре расстеленного на земле пледа.

– Круто-о!

– Ну, ты, Шрек, красава!

– Сейчас я приготовлю для вас коктейль, господа! – подражая голосу ди-джея парковой эстрады, засуетился толстяк.

– Поп, садись! Че ты?… – обратился он к Костику, стоявшему в стороне от скатерти- самобранки и старательно очищавшему одежду.

– Да я… У меня… Не взял с собой ничего. Не знал… – начал оправдываться тот.

– Садись! Садись! – наперебой загалдели одноклассники. Барби потянула его за руку:

– Да, садись ты уже!

Костик повиновался.

– Не тушуйся, братэла. Здесь все свои. Просто должен будешь. Понял? – похлопал его по плечу Стерлинг.

– Типа «на счетчик» тебя ставим! – распустив пальцы веером и тряся кистями рук, забубнил Шварценеггер.

Все от души рассмеялись.

Шрек продолжил копаться в рюкзаке. Он достал одноразовые стаканчики, пучок пластиковых соломинок и оглядел уставленную самобранку, ища взглядом, куда бы все это положить. Фиона устремилась ему на помощь. Она встала на четвереньки, изогнувшись, как кошка, расправила плед, расстелив его пошире. Парни, смущенно улыбаясь, уставились на полуобнаженное тело сверстницы в непривычном формате. И тут же, пряча откровенные взгляды, потупились в песок.

– Это ни есть главный сюрприз, – уловив реакцию друзей на акробатическую позу Фионы, брякнул Шрек. – Главный сюрприз впереди!

– Дурак! – Фиона быстро поднялась и, весело улыбаясь, стукнула друга. Шрек втянул голову в плечи. Новый взрыв веселья раздался над кампанией.

Толстяк, словно факир, продолжал извлекать из рюкзака какие-то блестящие металлические предметы, похожие на стаканы и ложки. Он демонстрировал их каждый в отдельности, называя по имени:

– Шейкер! Джиггер! Мадлер!

– Вау! – аплодировали девчонки.

– Набор «Брутальный бармен»! – завершил знакомство с посудой Шрек, разведя руки в стороны.

– А какой коктейль ты нам приготовишь? – спросила Барби, поправляя белые кудряшки, пересыпанные зеленой пудрой. Она слегка навалилась на Костика, ища опоры, и улыбнулась ему.

Шрек был уклончив и загадочен:

– Можно разные, – интриговал он. – Можно простой «деприк»: « Энергетик» плюс водочка, – подросток взял в руки бутылку и, состроив умное выражение лица, стал изучать этикетку. – Можно покруче…

– Например?

– «Черная каракатица», например.

– Это как? – мальчишки и девчонки глянули на бармена с уважением.

– Чайная ложечка кофе, – деловито инструктировал Шрек, – пятьдесят миллилитров водочки, дальше заполняем весь шейкер до краев «Кока – Колой». Полученная микстура порадует и глаз, и душу.

Последнюю фразу новоиспеченный бармен произнес, как заученный рекламный пул. Молодые люди почувствовали позерство в голосе друга, переглянулись и заулыбались. Но Шрек остался безразличен к их реакции и продолжал проповедывать:

– Смешение «Колы» и кофе – это смешение кофеина с кофеином. Бодрит не на шутку, и, кстати, прикольно шипит.

– Да-а?! – Лизабетт перебралась поближе и села, прижавшись розовым плечом к зеленому плечу Барби.

– А что-нибудь поэкстровагантней… – подсказала Фиона другу-толстяку. – Типа коктейля «Бодрит твою маму», – блеснула она осведомленностью.

– Окэй! – откликнулся на заказ «бармен», – но для «мамы» нужна целая миска мороженого. Она у нас есть? – Шрек окинул вопрошающим взглядом разноцветных друзей и ответил за них: – Нету!

Фиона с сожалением вздохнула. Но Шрек не выпускал нить затеянной им игры:

– Не отчаивайтесь, друзья! Брутальный бармен всегда найдет, что предложить взамен! – Толстяк поднялся и распрямился, встряхивая шейкер:

– Новинка! Фишка наступающего купального сезона! – он ловко перебросил блестящий цилиндр из одной руки в другую, покрутил его в воздухе, как цирковой жонглер булаву.– Коктейль «Секс на пляже»! – громко объявил Шрек. – Смешивается на…

– Вау-у! – ожила кампания, не дав бармену договорить.

– Смешивается на раз-два… – приглушая оживление, повысил голос Шрек, – на раз-два, – повторил он, требуя внимания, – две части водки плюс одна часть персикового сока.

Парнишка взял пакет с соком и вскрыл его.

– А также плюс апельсиновый сок.

Еще один пакет треснул в его руках.

– Ничего сверхъестественного, – продолжил подросток бармен-шоу. – Заправляем, трясем и разливаем по стаканам…

Он еще поиграл новеньким сверкающим смесителем в воздухе и, делая ловкие движения, стал разливать ликер.

– Стоп! Стоп, господа! – удержал Шрек друзей, уже готовых выпить :

– Все приправляется долькой апельсина. Вот так, – поработав блестящими щипцами – сквизором, он аккуратно разрезал фрукт и нацепил его кусочки на края стаканчиков:

– Вот, теперь прошу!

* * *

Костик держал в руках стакан с пахучей смесью и в очередной раз не знал, как ему быть. Он никогда еще не пробовал алкоголь и не хотел делать это сейчас. Мальчишка рос в доме, где о спиртном и табаке даже не заговаривали. Словно этого зелья не существовало вовсе. Бабушка Варвара Тихоновна была воцерковленным человеком. Сколько Костик помнил себя, он рос и познавал мир, рассматривая его через очки православных норм поведения. Божьи заповеди и молитвенные правила были для него столь же обыденны, как воздух, солнце и вода. Он никогда не сомневался в том, что все вокруг создал Бог, что наши души принадлежат ему. Что однажды мы вернемся к Создателю держать ответ за свое поведение на земле.

Костика любил настоятель, батюшка Амвросий. Он учил мальчишку с малых лет противостоять той нечистоте, которая словно океан без берегов, хлюпает вокруг церкви со всех сторон, вздымая волны блуда и пьянства, жадности и лжи.

Когда мальчишка подрос, батюшка благословил его помогать в алтаре. Около жертвенника и престола Костя трепетал. Он чувствовал, что находится на самом чистом островке посреди того океане, о котором говорил в проповедях священник. В такие минуты его душа поднималась над гребнями мирских волн, веруя, что никогда не упадет в грязь. Настроению юного сердца вторило пение духовного хора. Косте казалось, что он слышит за иконостасом не голоса молящихся людей, а шум крыльев ангелов, спускающихся на землю. Это была вершина его музыки!

Как-то мальчишке попался в руки диск с песнопениями камерного хора Нижегородской епархии. Юный псаломщик прослушал его несколько раз подряд. Пение профессионалов навсегда соединило для него небо и землю, мир Бога и мир людей, души и их Создателя. И Костя еще раз утвердился в своем решении взойти на эту музыкальную вершину после окончания школы.

Его стремление поддержали самые близкие люди – бабушка и настоятель храма. Никого ближе у мальчишки не было.

Своего отца Костя не помнил. Варвара Тихоновна рассказывала, что он бросил маму, когда Костик должен был вот-вот появиться на свет.

Маму он помнил смутно. Все время ждал и ждал ее. Она приезжала раз в год, ненадолго, привозила деньги и опять отправлялась на неведомый север на заработки. Костя ненавидел север. А когда подрос, случайно, из писем к бабушке узнал, что у мамы там новая семья. В этот миг в его душе что-то рухнуло и придавило ожидание и надежду. Мальчишка рыдал от боли. Прошло время, а рана так и не затянулась. Периодически она давала о себе знать беспричинной фантомной тревогой, словно его предали только что. Обида возвращалась из памяти и сжимала горло. Костя боролся с душившими его слезами, давая себе в такие минуты клятву, что когда вырастит, ни за что на свете не бросит собственных детей.

Если бы не бабушка, если бы не отец Амвросий – как бы он выжил тогда? Это их слова заставили впервые серьезно задуматься о смысле жизни. Церковные люди открыли, что Бог посылает страдания, чтобы сделать человека сильнее. И потому нужно думать не о том, куда бежать от горя, а как достойно пройти испытание, уповая на помощь Божию.

– В претерпевании невзгод и гонений вызревает душа, – учили они, – как колос в поле. Приходит время и колос дает урожай – зерна святости.

С той поры Костя чувствовал себя старше ровестников, был с ними молчалив и замкнут. Его не интересовали детские забавы. Он полюбил одиночество, оно давало возможность наблюдать за состоянием своей души, за поведением одноклассников и размышлять об увиденном. Ум подростка, зреющий на церковной ниве, постоянно находил слабости в себе и людях, раздвигал в душе тяжелые шторы, за которыми прячутся от созерцания человеческие грехи.

Вот и теперь, сжимая стакан с алкоголем, Костя разглядывал себя со стороны: вымазанного с головы до пяток в краске, притаившегося от посторонних глаз за кустами, готового глотать спиртовую жижу. Ему стало противно и тоскливо. Не так он мечтал сблизиться с Лизой. Не так.

– Пей! – Барби вывела Костю из раздумий. Она поддела дно Костиного стаканчика своими тонкими пальчиками. Девочка смотрела ласковым взглядом:

– Ну что же ты? – она обернулась, ища поддержки. Ей тут же поспешили на помощь.

– Давай, братэла! – Стерлинг вынул изо рта сигарету и поднял стакан, приглашая чокнуться.

– Ты только попробуй! – с наслаждением почмокала губами Фиона, отрываясь от напитка. – Отвал башки! – Она принялась целовать Шрека в толстые щеки от полноты благодарных чувств.

– Забей на все! – махнула Лизабетт, угадывая настроение одноклассника. – Давай рамсить!

Чтобы не создавать конфликта Костя взял из рук Барби соломину и, помешав содержимое стакана, отхлебнул глоток густой, вкусно пахнущей смеси.

– Да, вроде, ничего! – мелькнула мысль. – Зря я…

– Э-э, не так, деревня! – Шварценеггер поиграл в зубах пластиковой соломиной, показывая, как красиво высасывать жидкость.

Тянуть жижу через соломину Косте не понравилось. Трудно и бестолково, решил он. Подросток отхлебнул еще. Потом опять. Алкоголь ударил в мозги. Костю передернуло от непривычного чувства опьянения.

– Ну, как? – спросила Барби. Она смотрела, не отрываясь. Ее глаза играли мутным блеском. Девочка улыбалась без всякой причины.

В ответ Костя покачал головой:

– Ништяк! – попытался он снова стать своим для компании.

– Поп, не гони! Тебе не идет! Это паль! – рассмеялся Шварценеггер.

– Сто пудов! – поддержал Шрек.

– Эй, вы! – вступилась Барби. – Поп – наш! Усекли? – поднялась она.

– Да, ладно! – отступили пацаны. – Кто против?

Эту перебранку-разборку Костя пропустил мимо ушей. Его мысли текли в другую сторону.

– Зачем я вру? – задал он себе вопрос. – Ведь я не хочу пить эту гадость!

Чувство стыда зашевелилось в душе, как колючая осока от ветра. – Кому это надо? Им? – Костик окинул ребят взглядом. – Им всеравно. Мог бы и не приходить! Лизе? Ей тоже всеравно! Барби?…

– Вранье нужно тебе! – заговорил внутренний голос. – Ты хочешь быть с Лизой, вот и врешь, и терпишь насмешки. Не знаешь другого способа? Уведи ее отсюда! Боишься? Тогда ври дальше! Или… Что «или»? – спросил Костя. – Или наберись смелости и объяснись! Сейчас! Если не трус! Все сразу встанет на свои места, – внутренний голос требовал волевого импульса.

Подростки включили музыку и пошли танцевать, веселясь и шумно болтая. Они встали в круг, с удовольствием затряслись и задергались, то и дело отхлебывая ликер.

– Лиза! – позвал Костя.

– У-у? – сквозь сжатую в губах соломину процедила девочка.

– Отойдем! Надо мне… Пару слов…

Двигая ступнями в такт музыке, Лиза рывками, будто ехала на лыжах, подошла к Косте, оставляя на песке две борозды.

– Давай уйдем отсюда! – выпалил Костя и его сердце учащенно забилось.

– Зачем? – глаза Лизабетт округлились.

–Ну… – Костя взял ее за руку, – Это… побудем вместе! А-а?

Лиза высвободила руку.

– Не-а! – мотнула она головой. – Я со Стерлингом! Вот если бы он не пришел…

Девочка подалась к подростку всем телом. Она понизила голос до секретного шепота, чтобы их не расслышали:

– А тебя Барби хочет!

– Как Барби?! – застыло на губах мальчишки.

– Ну, ты чо-о, правда, не врубаешься?! Или гонишь?! – Лиза остолбенела.

Костя молчал.

– Чудной ты, Поп! – хмыкнула Лизабетт и «поехала на лыжах» назад. – Пока, пока! – пошевелила она пальчиками, оглядываясь.

Костя отошел к воде. Сердце сдавило отчаяние.

Сквозь шум музыки до его ушей донеслось:

– Лиз, прошвырнемся!

Это был голос захмелевшего Стерлинга. Костик обернулся и увидел, как Лиза, его Лиза, бросила пустой стаканчик на песок и прижалась к обнаженному торсу диджея. Парочка отделилась от компании и стала уходить вдоль береговой линии, смеясь и целуясь. За ними, выждав, побрели Шрек и Фиона, а через пару минут и Шварценеггер с новыми подружками, обнимая обоих за талии.

Костя сел, обхватив колени руками, и зажмурился, чтобы не смотреть в сторону зарослей. Он старался подавить приступ ревности и успокоиться.

– Укрепи меня, Господи! Укрепи, Господи! – взмолилась юная душа.

Перед взором возникла родная церковь, где всегда было покойно и радостно. Душа мальчишки всем своим воображением устремилась туда, как в спасительное убежище. Испуганная незнакомыми первыми в жизни приступами ревности душа не знала, что ей с этим делать и прибежала к иконостасу, где уже ни раз изливала свою боль святым ликам.

– Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй!… – застучало в голове. Молитва полилась быстро-быстро, как дробные переливы маленьких подзвонных колоколов. Костя представил себя у церковной звонницы и замер, вслушиваясь в сладкую мелодию родной обители. Он различал колокольные звуки по частоте и тембру, считал такты, словно в голове тикал камертон, и удивлялся ненарушаемой гармонии древних музыкальных инструментов.

Видение сгладило остроту переживания. Вздохнув взволнованной грудью, мальчишка мысленно приложился к иконе на аналое и, открыв глаза, глянул на речку сквозь пелену горечи, застилавшей взор. Волжская вода была безмятежной. Ничто не нарушало размеренных ударов ее тихих волн в берег. Казалось, сама природа бьет в шепчущий колокол земли. И сердцу захотелось состояния такого же покоя и равновесия, как у этого величественного Божьего творения.

– Ну, и пусть! Ну, и пусть! Ну, и пусть! – зазвучали сердечные всплески в унисон неспешным ударам речной воды.

– Кто я ей? Кто я ей? Кто я ей? – стучало сердце в берега ревности, и мальчишка начинал понимать, что он всегда было чужым для девочки с ямочками на щеках.

– Никто! Никто! Никто! – откатывались волны разочарования, растворяясь легкой рябью утихающего волнения.

Уцепившись за спасительное воспоминание о церкви, Костик зашептал слова из молебного канона ко Пресвятой Богородице, который поется в душевной скорби:

– Одержим напастьми, к тебе прибегаю, спасения иский, о, Мати Слова!

Раньше он не придавал значения смыслу канону: молитва как молитва. Но теперь, в личной душевной непогоде, слова открывали свой тайный смысл и звали погрузиться в спасительную глубину правды Божьего слова, которую вещает церковь скорбящей душе.

– От тяжких и лютых спаси мя!… – повторял и повторял подросток, пока не почувствовал, что отчаянная просьба рассеивает тучи в душе, возвращая ясность в разум и чувства.

Костя остался в обществе Барби. Девочка что-то напевала и ползала по пледу, собирая остатки угощения и разбросанную посуду. Она изгибалась, то и дело вращая руками и ногами, изображая стриптизершу, и искоса поглядывала на парня.

Костя продолжал сидеть, обхватив колени руками, и не обращал внимания на старания Барби. Он все еще готов был броситься за Лизой, чтобы вырвать ее из лап Стерлинга. Даже представлял себе их драку. Но ни руки, ни ноги не слушались. Отрезвленный молитвою разум давил на чувства, как тормоз давит на колеса, не давая шелохнуться: – Это глупость! Это и есть «одержим напастьми…» – четко диктовал он.

Мальчишка уставился в одну точку и сидел неподвижно, пока в этой точке не появилась разноцветная « стриптизерша».

Костик спрятал голову в колени. Но Барби дышала все ближе. Он почувствовал ее взволнованное прикосновение.

Ноги резко ожили, сорвались с тормозов и подняли подростка. Он побежал на вершину берегового откоса, отчаянно работая ими.

Ты куда, Поп? – услышал Костя обиженный голос за спиной, но не ответил ничего. Лишь обернулся и с высоты поискал глазами Лизабетт. Ее нигде не было видно.

* * *

– Батюшки-святы! – Варвара Тихоновна всплеснула руками и перекрестилась. – Костик, ты никак в аду побывал?! Ой-е-ей! Что случилось-то? Как ты выглядишь? – запричитала она. – Где ты был, Константин?

– Ба, прости, потом!… – внук проскочил в ванную и заперся. Он включил душ и сорвал с себя испорченную одежду. Ему хотелось поскорее смыть разноцветную грязь, в которой он вывалялся, а вместе с ней и горечь переживаний от предательства девочки с ямочками на щеках. Горячая вода быстро растворила следы молодежного фестиваля, но гадкое ощущение ревности поднялось в душе с новой силой. Костя никак не мог забыть, что произошло на берегу. Перед глазами то и дело всплывала фигура Лизабетт, удаляющаяся в кустарник. Сердце сжималось от боли. Костя жалел, что так глупо раскрылся перед одноклассницей, которая совершенно равнодушна к нему, сокрушался, что игру принял за ответную симпатию.

– Дурак! – ругал себя мальчишка.

Он включал попеременно то горячую, то холодную воду, чтобы в состоянии температурного стресса отделаться от мысли о Лизе. Это не помогало. Тогда Костя стал задерживать дыхание и представлять, будто бы тонет в воде, падающей сверху. Ему виделось, что над ним вовсе не душ, а тяжелый водопад, в котором он вот-вот захлебнется и уйдет на дно.

– Так мне и надо! – негодовал подросток, чувствуя, как задыхается. Он резко вынырнул из «водопада», хватая воздух, и стал бить себя по щекам. Потом стукнулся лбом в кафельную стену, уперся в нее, словно в непреодолимую преграду из своих взволнованных чувств, и… заплакал. Его воображение упорно продолжало искать Лизу в зарослях «секси-парка». Ах, если бы не Лиза! Разве случилась бы эта буря в сердце? Стоп! При чем тут Лиза? Ну, да, конечно, она ушла с другим! Только главная причина ни в ней! Во мне! Я раскис! Слабак! Костя укорял себя, пытаясь вернуть самообладание и привести чувства в покойное течение. Как удалось это сделать у волжской воды с помощью молитвы, когда он узрел картину гармонии Божьего мира.

Мальчишке вспомнились слова отца Амвросия, в одной из проповедей священник говорил о том, насколько слаб человек, когда страсть овладевает им. Страсти губят, и даже доводят до смерти, если не научиться смирять их! Теперь Косте становился понятным смысл слов «страсть» и «смирение». Подросток делал открытие.

Его воображение разыгралось. Он представил себя в захламленном «Колизее», дерущимся с неведомым доселе врагом, который пытается поразить сердце, мысли и тело тяжелыми ударами уныния. Ревность атаковала, стараясь повергнуть свою жертву, а Костя отчаянно отбивался и чувствовал, что никак не может одолеть врага. Страсть падала и затихала, но вдруг поднималась с новой силой, не оставляя душу подростка в покое.

Рука сжала висевший на груди крестик, и мальчишка приложился к нему губами.

– Укрепи меня, Господи! – в который раз за минувший день начал повторять он, ища спасения. И в который раз душа устремилась в одно и то же, единственное на земле место, где можно укрыться от страсти – в церковь. И вновь зазвучали подзвонные колокола «Господи, помилуй! Господи, помилуй!…»

Отчаянная слезная молитва ободрила и постепенно успокоила. Костя почувствовал, что очередной приступ бури внутри него стихает.

– Вот и хватит! – громко приказал подросток себе и с силой надавил лбом в стену. Непреодолимая преграда, показалось, начала проваливаться. Костя вздрогнул и отшатнулся, ощупывая кафель рукой.