Полная версия
Обреченный
Видя, что воспитателю понравилось его творчество, Хасан, уже более раскованно, сказал:
– Ну, так-то у меня там еще есть. – И притащил целую кипу листов с самыми
различными рисунками.
Кто-то из присутствующих сказал, что и Сайхан рисует не хуже, и тот по просьбе
Мансура тоже принес свое творение. Рисунки у обоих были самые разные: от
замысловатых надписей до спортивных машин, военных самолетов и людей. Мансур
был приятно поражен их талантом, ведь они были самоучками, которые ни разу не
были в художественной школе, и к тому же он ранее считал их неотесанными
бездарями.
Вскоре после этого, когда они сидели в классе и смотрели телевизор, между ребятами
возник спор насчет фильма. Одна половина хотела смотреть боевик, другая —
фантастику. Спор перешел в ссору, и начались перекрестные обвинения. Мансур
отобрал у них пульт от телевизора и, сказав: «Не будет ни вам, ни вам», переключил на
канал про животных. Шла передача о каком-то странном подводном существе, напоминавшем замысловатый кустик.
– Таитийская рыба-клоун, – сказал Шамхан.
– Что? – спросил Мансур.
– Удильщик, – молвил Хасан.
– Видишь эту штуку у нее над головой – произнес Ризван, – это, типа, ее удочка, в
конце которой приманка в виде червячка. Так вот, она дергает этой приманкой, заманивает рыбу и, когда жертва приближается, хватает ее и проглатывает… Вот, смотри, сейчас…
В этот самый момент удильщик начал трясти выростом в конце «удочки», после чего к
ней приблизилась небольшая рыбка, которую он тут же и проглотил.
– Мы это уже видели, – послышался голос Аслана.
39
– Ну ладно, – сказал Мансур, и переключил на другой канал, где говорилось о
медоеде.
Ребята стали наперед рассказывать то, что будет делать этот забавный зверек. Тогда
Мансур начал переключать на другие каналы, на которых говорилось о разных
планетах, странах, видах вооружений и военной техники и многое другое, и все это
оказывалось ими уже неоднократно видено и знакомо.
– Да тут все равно делать нечего, – сказал Аслан, – вот мы и пересматривали все эти
передачи… И те фильмы, о которых тут спорили (сам он в споре не участвовал), мы
тоже видели много раз.
– А почему вы тогда спорите, если уже видели эти фильмы? – спросил Мансур.
– Потому что одним больше хочется пересмотреть одно, а другим – другое, – ответил
Хасан.
В один прекрасный летний день Мансур без ведома администрации, чего делать было
нельзя, вывел их за пределы интерната, повез в игротеку и целых два часа поиграл
вместе с ними в их любимую игру – Варфейс. В эту игру он играл впервые, и ребята, поочередно подбегая к нему, крича со своих мест и – те, кто сидели рядом с ним, —
наклоняясь к нему, подсказывали, что и как надо делать. На обратном пути они зашли в
кафе, где он угостил их пиццей. В интернат они вернулись лишь поздно вечером.
Это было в воскресенье, и работники администрации находились дома, за исключением
одного дежурного.
__________
Со временем между ними как-то незаметно образовалась связь, нашелся общий язык
понимания. Дети незаметно прониклись к нему чувством уважения и любви. В итоге ему
даже не нужно было их наказывать. Ему хватало просто игнорировать того, кто не
слушался и плохо себя вел, это было для них самым большим наказанием.
Провинившийся не мог и одного часа выдержать, когда Мансур не говорил с ним, не
отвечал на его вопросы и не реагировал на его шутки. «Ну извини, я больше не буду…
Хочешь, накажи меня, вот тебе палка», – говорили они, пытаясь его развеселить и
задобрить, протягивая ему ветку, сорванную с дерева во дворе. «Уйди с глаз моих», —
отвечал Мансур серьезно, но те не отставали, пока не бывали прощены.
Сначала, когда он пришел сюда, ему было их жалко. Потом, видя их упрямство и
скверный характер, к этой жалости прибавились злость и немного ненависть, а потом он
их просто полюбил. Он понял, что в каждом из них, глубоко в груди, таилась
поврежденная самой жизнью доброта.
Мансур изучил каждого и знал как их слабые, так и сильные стороны. Знал, кого что
могло задеть, у кого из-за чего портилось настроение, и если он видел, что кто-то
особенно не в духе, то велел другому делать то, что был обязан делать первый, говоря, что потом тот сделает это вместе него. Он знал, когда и о чем с каждым из них в
отдельности и со всеми вместе надо было говорить и нужно ли вообще что-либо
говорить.
40
Глава 11
«Как там твои хулиганы поживают?» – написала ему как-то Вика.
К этому времени они уже перешли на «ты» и общались в чате Вотсапа.
«Вроде пока нормально, – отвечал Мансур. – Мы пошли на мировую, но мир наш, как
правило, весьма хрупок. А как поживают твои цветы жизни?»
«О, насчет цветов! Мне одна девочка шести лет от роду сегодня принесла ромашку и
торжественно вручила. Я взяла цветок, поблагодарила ее и сунула ромашку себе за
ухо. Она внимательно посмотрела на меня и сказала: „Прям как карандаш у строителя“.
Вот так вот, – писала она, улыбаясь, – одной короткой фразой вдребезги разбила весь
мой романтический образ».
Затем у них речь зашла о том, какими они сами были детьми и подростками.
«Я была безумным подростком», – сказала Виктория.
«И в чем же проявлялось это безумство?» – поинтересовался Мансур.
«До лет четырнадцати где-то я была девочкой-паинькой, меня ставили в пример
остальным ученикам в классе, я была отличницей. Но потом уже понеслось. В
пятнадцать сделала татуировку – уроборос на правом плече, – пирсинги еще, синие
волосы. Уроки в школе стала прогуливать, были двойки в четверти – короче, как и
многие подростки, была подвержена идеям саморазрушения. Но потом, к восемнадцати
годам, снова случился какой-то сдвиг, и я уже стала не такой безумной».
«Или просто безумство стало более изощренным, подспудным и контролируемым?» —
улыбнулся Мансур.
«Возможно», – ответила она, возвращая ему улыбку.
«Главное, – заметил Мансур, – чтобы это потаенное безумство не было следствием
трудностей с самоидентификацией в гуще людских масс».
Вика была поражена столь тонко и точно подмеченным качеством ее души. «До чего же
верный диагноз, – подумала она. – Это случайность или он и в самом деле сумел так
хорошо меня познать за столь короткое время?»
Она по жизни была человеком настроения. Ее поведение, в зависимости от
расположения духа, ситуации и окружающих ее людей, очень часто имело крайне
противоречивое проявление. Никогда не теряя трезвости мысли и выказывая
окружающим веселость и радушие, внутри у нее происходили частые колебания, относительно того, с кем и как ей надобно себя вести, словно она примеряла виды
характеров и поведенческого стиля, как наряды, не зная в точности, какой именно
надобно носить на нескончаемо-разнообразных балах этого мира. Это следовало не
столько от нерешительности ее натуры и беспокойства души, сколько от не совсем
осознанного желания найти то универсальное в поведении, примиряющее все
противоположности того, что есть в ней и окружающих ее людях. Но все было как-то не
то, и в результате она порою теряла вкус ко всему, и многое ей, в том числе люди и
даже она сама себе, быстро надоедали, вследствие чего и отношение ее к людям и
самой себе менялось довольно часто.
Безусловно, она понимала, что в какой-то степени так бывает со всеми. Но все же
бывают такие натуры, у которых всегда, за редким исключением, наблюдается один
ярко выраженный оттенок самовыражения, у которых есть гармония в характере и
внутренних переживаниях. Она же таковою не была, но таковым завидовала.
41
Когда люди, недавно познакомившиеся, начинают общаться и один вдруг подмечает в
другом предмет его тайных переживаний, с которыми тот никогда не делился ни с кем, в
этот самый момент между ними протягивается какая-то особенная нить, связывающая
этих двух существ. Именно у таких людей, у которых есть схожесть внутренних
переживаний, после первых же минут и часов общения появляется ощущение, будто
они знакомы очень давно.
Это была не первая подспудная тонкость натуры, подмеченная Мансуром в личности
Виктории за время их общения. И каждое подобное замечание являлось своего рода
искоркой, которая внезапно и по-особому привлекательно освещала для нее этого
человека.
«Да, есть такое, – сказала она после недолгой паузы. – Я иногда могу видеться с
очень большим количеством людей и именно активно общаться несколько дней подряд, могу быть на позитиве, смеяться и танцевать, но потом мне бывает нужен день или два
абсолютной тишины и одиночества. В это время я ухожу в себя и не отвечаю даже на
звонки и эсэмэски. Силы отнимает какая-то неведомая, беспричинная депрессия, которая внезапно наваливается на меня. И появляются какие-то нездоровые
психологические и даже философские вопросы, на которые я не могу ответить и
которые меня нередко пугают. Я не могу себя определить, как не могу и определиться с
тем, что вне меня. Мне хотелось бы в себе, в своих желаниях, планах и мечтах
разобраться раз и навсегда, разобраться в людях, разобраться в том, как мне с ними
себя вести. Но пока, увы, мне это не удается. Но мало кто по моему поведению может
заключить, что я томима подобными глубоко личными вопросами. И очень странно, что
ты это подметил».
«Сложность и безумство свойственны практически всем людям, – сказал Мансур. —
Просто, каждый пытается это скрыть, чтобы люди не посчитали его ненормальным».
«А ты безумен?»
«Думаю, что да… Да, в каком-то смысле я безумен – чуть больше, чем большинство
людей».
Так они пообщались до полуночи, как и в предыдущие дни. И каждое такое общение
усиливало в них интерес и влечение друг к другу, выявляя типичность их внутренних
переживаний и тем самым сближая их все сильнее и сильнее.
Они уже знали, что со временем их отношения будут лишь крепнуть.
Это потому, что они поняли, что интересны друг другу, что это всего лишь начало чего-то такого, что будет иметь продолжение. Но ни он, ни она пока не могли предвидеть, к
чему все это приведет. Но сейчас это и не было важно. Сейчас им было просто хорошо.
«Тебе завтра в универ?» – спросил он ближе к полуночи.
«Да. А тебе на работу?»
«Да, – ответил Мансур. – Ну что ж, не буду тебя более мучить. А то, мало ли, проспишь и потом будешь меня добрым словом поминать. Спокойной ночи!»!
«Да нет, все нормально. И тебе добрых снов».
Он вышел из сети, вслед вышла и она. С минуту полежав в постели под приятными
впечатлениями, он не удержался и снова зашел в сеть, чтобы посмотреть, в онлайне
она или нет. Как только он зашел, она тоже появилась в чате – по той же причине, по
которой здесь появился он.
Мансур молча наблюдал за ее онлайном, думая, общается она с кем или делает то же
самое, что и он, то есть просто следит за ним. Она, понаблюдав немного за его
онлайном с теми же мыслями, вышла, но через пару секунд снова появилась. Мансур
42
начал ей набирать. Увидев это, она вышла из чата, но осталась в сети. Она не хотела, чтобы его сообщение сразу же отметилось как прочитанное, потому что не хотела
показать, что она им впечатлена и следит за ним. Специально немного выждав, она
открыла его сообщение. Он написал: «Ты все еще здесь?».
«Да, – ответила она. – Но уже выхожу. Тебе не спится?»
«Да нет, я тоже уже собираюсь спать. И еще раз добрых снов».
«А может, встретим рассвет, желая друг другу приятных снов?» – шутливо спросила
она.
«Думаю, – отвечал он, – что дело к тому и идет. Ну все, теперь точно иду спать.
Хороших снов».
«И тебе снов приятных».
_________
В начале их более серьезного и интенсивного общения преобладали темы
литературные или окололитературные, в процессе обсуждения которых, как это обычно
и бывает, произошло незаметное сближение, прошла скованность. И разговор
потихоньку стал перетекать к жизненно-личным вопросам, сходя с пути академических
тем.
Прошел тот сдержанный стиль общения, который бывает на начальном этапе
знакомства и который призван нащупать почву на предмет наличие точек общего
внутреннего соприкосновения.
Однажды, когда Вика, со своим манящим голосом и завораживающей манерой
говорить, в аудиосообщении рассказывала одну из историй, которая с ней
приключилась в Америке, Мансур, продолжая слушать, послал ей смайлик – сердечко, а потом следующим сообщением написал: «Это не сердечко».
«И что же это тогда?» – спросила она, улыбаясь.
«Это не трубка», – написал он в ответ.
«Эй, я ничего не понимаю и оттого чувствую себя глупой. Не развивай во мне этот
наихудший из комплексов неполноценности».
«Ну как же? – отвечал Мансур. – Ты не можешь не знать художника-сюрреалиста (к
которым ты, в отличие от меня, питаешь особую симпатию) Магритта, написавшего
курительную трубку, под которой сделал надпись: „Это не трубка“. Ну, типа, не трубка, а
лишь ее изображение. Вот и я говорю, что это не сердечко, а всего лишь смайлик, изображающий сердце».
«А-а, – сказала она. – Да, конечно! Рене Магритт! Просто я сейчас туго соображаю.
Эта картина называется „Вероломство образов“. Я видела ее в Музее искусств в Лос-Анджелесе и, более того, посещала отдельно Музей Магритта в Брюсселе».
«А я было уже начал радоваться, что ты не знаешь хотя бы одного известного автора, который пишет всякий бред».
«В видимом бреде иногда может быть сокрыт большой смысл», – ответила она, как
будто задетая его словами.
«Тут, мне кажется, дело внушения и широты фантазии самого созерцателя. Это как с
теми безвредными и бесполезными пилюлями, которые психологи, исследуя силу
самовнушения, раздали больным, сообщив им, что это уникальнейшее лекарство от их
43
болезней. По истечении некоторого времени, в ходе которого больные регулярно
принимали эти пустышки, у них наблюдалось значительное улучшение».
«Но даже если так, то какая разница, на самом деле они были полезны или нет, если
людям от них стало лучше? Также и в искусстве, ведь не всё и не все способны вызвать
в человеке восхищение».
«Я это лишь к тому, что человек сильно уязвим и зависим от других, будь то вера, вкусы
или предпочтения».
«Значит, ты допускаешь, что и ты, как человек, под воздействием определенного
влияния можешь перестать видеть в „бреде“ бред?»
«Конечно допускаю».
«И в этом, ты считаешь, заключается изъян человека?»
«Нет, в этом его прелесть».
«В глупости, по-твоему, сокрыта прелесть человека?»
«Не в глупости, а в несовершенстве».
Глава 12
Как правило, на первых парах знакомства мужчины и женщины их мало волнует опыт
былых друг у друга отношений. Но по мере усиления взаимного чувственного влечения
этот интерес – интерес к тому, кто у него/ нее был до меня, каким он/она был/была и
что стало с этими отношениями, – растет и усиливается пропорционально
зарождающимся чувствам. Особенно это начинает волновать, когда партнер хорош
собой, привлекателен, умен, то есть когда в нем присутствуют качества редкие и
ценные. В этом случае каждый из них начинает задаваться вопросами, типа: «Почему
же столь потрясающий человек до сих пор один и чем я так
примечателен/примечательна, что смог/смогла его/её заинтересовать более, чем
другие? Что же этот человек нашел во мне такого, чего не смог найти в других? Может, у
него есть какая-то ужасная тайна, которая отпугивает от него тех, кто более близко с
ним знаком?» Но при таких вопросах каждому из двоих все же хочется верить, что этот
человек нашел в нем нечто особенное, что сам он все же чем-то уникален и что тот
просто смог эту уникальность разглядеть.
И все же под конец один задает другому прямой вопрос о его прошлых отношениях. И
первым, кто нарушил негласное молчание на тему обоюдного интереса, был Мансур.
И Вика рассказала ему во всех красках и подробностях историю своих последних
отношений, которые закончились лишь пару месяцев назад.
Его звали Андрей, был он из обеспеченной московской семьи. После школы родители
отправили его учиться в Великобританию. Он окончил Оксфорд и остался жить в этой
стране. Теперь он работал менеджером в крупнейшем хеджевом фонде, офис которого
располагался в одном из элитных небоскребов финансового центра Британии – в Сити.
Знакомство их произошло в Лондоне больше года назад во время баскетбольного
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
