Требуются отдыхающие

Панкратьева, в свою очередь, изо всех сил билась над Люськиным внешним видом, уверяя, что Люська настоящая красавица, только ей надо срочно изменить прическу, макияж и манеру одеваться. Короче, полностью взять и все поменять.

– Кто б говорил! – возмущалась Люська. – На себя посмотри, у тебя прическа, как у африканской деревенщины.

– Совершенно верно, – спокойно соглашалась Панкратьева. – Признаю свою ошибку. У меня волос на голове очень мало, они тонкие и жидкие, вот я и решила увеличить их количество с помощью химической завивки. Кто ж знал, что такое получится? А тебе просто необходимо попасть к Марку Шеферу.

Шефер был самым модным в Ленинграде парикмахером. К нему записывались в очередь за месяц, за стрижку он брал бешеные деньги – 15 рублей, но все равно пользовался огромной популярностью.

– Вот еще! Деньги на ветер выбрасывать, – не соглашалась с подругой Люська. – Я, вон, и так к Ленке Евстратовой хожу. Она с ним вместе на конкурс в Венгрию ездила.

– И что?

– Ничего. Стрижет она очень хорошо.

– Не спорю. Но твоя Евстратова хорошо стрижет то, что ты ей скажешь, а Шефер стрижет то, что тебе идет!

В конце концов, Панкратьева все-таки уговорила Люську пойти к Шеферу. Запись к великому парикмахеру, как водится, организовал Люськин папа. В последний момент Люська, конечно, попыталась проспать и прикинуться больной, но Панкратьева приехала заранее, выволокла ее из постели и терпеливо ждала, пока Люська нарисует лицо, без которого она за порог не выходила.

– Ты, Люся, даже не индеец на тропе войны, – издевалась Панкратьева, пока Люська рисовала свой образ. – Тебе с таким лицом в цирке выступать на пару с собакой Лютиком.

– Вот сейчас обижусь и никуда не поеду! – Люськиному возмущению не было предела.

– Еще как поедешь! Ты ж не хочешь папу подвести. К Шеферу не так просто попасть, а тебя из уважения к твоему отцу пропихнули вне очереди!

Последний раз Люська попыталась сбежать, когда они уже стояли перед обитой дерматином дверью в кирпичном двенадцатиэтажном доме в фешенебельной новостройке на проспекте Мориса Тореза. Но Панкратьева крепко держала Люську за руку и сказала, что даст ей в ухо, если она еще раз рыпнется. На звонок дверь открыл мужчина приятной наружности.

– Мы по записи, – сообщила Панкратьева. – От Закревского.

– Кто из вас Людмила? – поинтересовался мужчина. – У меня по записи один клиент, а не двое.

– Вот эта, – Панкратьева подтолкнула Люську к дверям.

– Проходите, мадам, – мужчина посторонился, приглашая Люську пройти внутрь.

– Спасибо, но я не мадам, а мадемуазель. Приличные мадемуазели к мужчинам в квартиры по одиночке не ходят. Без нее не пойду, – Люська довольно кивнула в сторону Панкратьевой, надеясь, что Шефер захлопнет дверь перед их носом.

– Я мешать не буду, – строго сказала Панкратьева, заталкивая Люську в квартиру и протискиваясь мимо Шефера.

– Только из уважения, Людмила, к вашему отцу, – со вздохом произнес тот. Он показал Панкратьевой на креслице в коридоре и велел ей сидеть тихо и не мешать. Люську он пригласил в небольшую комнату.

Комната была переоборудована в настоящий парикмахерский салон с раковиной, креслом и столиком с различными красками и инструментами. Единственное, что в комнате отсутствовало, так это зеркало. Окна тоже были занавешены, но освещение было очень яркое. Даже настоящий софит присутствовал.

Шефер предложил Люське сесть в кресло, включил полную иллюминацию и начал внимательно разглядывать Люську.

– Срежьте там с нее все к чертовой матери! – раздалось из-за двери.

– Ваша подруга тоже мадемуазель? – поинтересовался у Люськи Шефер.

– В некотором роде, – ответила Люська.

– Мамзель, которая за дверью, вас я попрошу помолчать и не мешать. Вы бы лучше своей прической занялись. Вам самой не помешает срезать все к чертовой матери.

– Согласна, ошибочка вышла, я бы давно сама срезала, да у меня голова маленькая, а плечи большие. Так что теперь только ждать пока отрастут.

– Тогда завяжите на затылке в пучок.

– А что? Хорошая идея, – было слышно, как Панкратьева зашебуршилась за дверью, а Люська удивилась, как он все это заметил. Ведь видел же Панкратьеву от силы минут пять. Может, и правда мастер? На этой мысли Люська успокоилась и посмотрела Шеферу в глаза.

– Ну что, мастер? Тяжелый случай? – поинтересовалась она у задумчивого парикмахера, – с моей рожей не так просто. Мне в пучок волосы не завяжешь!

– Нормальный случай. Я бы даже сказал – обычный. Но рожа у вас не такая уж и пропащая. Кстати, местами даже ни чем не хуже, чем у вашей подруги.

– Вот и я ей то же самое говорю! – раздалось из-за двери.

– Молчать, выгоню! Обеих! – взревел Шефер, и Люська от страха аж подпрыгнула в кресле. Ей уже совсем не хотелось, чтоб он их выгнал.

Шефер покопался на столе и протянул Люське ватный тампон и молочко для снятия макияжа.

– Людмила, смойте, пожалуйста, с себя все это безобразие, – сказал он, продолжая разглядывать Люську.

– А вы не боитесь? – поинтересовалась Люська. – Я ведь практически альбинос.

– Не боюсь. Мне необходимо увидеть ваш настоящий цвет лица.

– Синий! – вздохнула Люська и начала смывать с себя с таким трудом нанесенную раскраску. Конечно, одним тампоном она не обошлась.

Когда с косметикой было покончено, Шефер начал крутить Люськину голову в разные стороны.

– Ага! – довольно сказал он и начал что-то замешивать у себя на столе.

– Вот теперь можно разговаривать, – заметил он в сторону двери. Из-за двери раздался тяжелый вздох.

– А посмотреть можно? – жалостно спросила Панкратьева.

– Нет. Я терпеть не могу, когда смотрят.

– Поэтому здесь и зеркала нет? – догадалась Люська.

– Ага!

– А как же вы в салоне работаете? – удивилась за дверью Панкратьева.

– Я в салоне работаю мужским мастером. Стригу бокс, полубокс, косые височки и прочие неинтересные вещи. Женщин я стригу только здесь, у себя.

– Интересно как! А как же вы с Евстратовой вместе на конкурс в Венгрию ездили?

– С какой такой Евстратовой? – было видно, что Шефер искренне удивлен.

– Вот, зараза! Наврала! Евстратова Ленка – моя парикмахерша, – пояснила Люська.

– А я тебе говорила, что врет она все! – мстительно добавила из-за двери Панкратьева.

Шефер стал намазывать Люськину голову полученной смесью.

– Перекись? – принюхавшись спросила Люська.

Ей уже нравилось у Шефера и хотелось, чтобы он занимался ей подольше.

– Есть немного, – ответил он. – Только я вас попрошу, Людмила, никакой больше «Ириды». Категорически.

За дверью хихикнула Панкратьева.

Шефер замотал Люське голову и принялся мазать ей брови какой-то другой смесью.

– Я вам сейчас брови и глаза покрашу, запишу на бумажке, какая нужна краска. Когда к своей Евстратовой пойдете, скажете ей, чем вас красить.

– А голову?

– Голову только у меня.

– У вас дорого каждый месяц ходить.

– Красота требует жертв.

– Скупой платит дважды, – раздалось из-за двери.

После покраски Шефер начал Люську стричь, и она опять заволновалась. Казалось, что волос у нее на голове практически не осталось.

– Людмила, вы должны выбросить всю вашу косметику. Она вам совершенно не идет, – заявил Шефер, щелкая ножницами вокруг Люськиной головы.

– Как же это?

– А так. Вы женщина – лето.

Люська захихикала, а Панкратьева из-за двери радостно добавила:

– Ага! Только нос у нее синий.

– Правильно, красный нос только у снежной бабы, – заметил Шефер. – Вы, кстати, мамзель, хоть и не снежная баба, а женщина – зима.

– Да ну? – удивилась Люська. – Тогда почему у нее нос тоже синий? Или он с возрастом покраснеет?

– Насчет носа не знаю, а вот кожа у вашей подруги совсем другого оттенка, нежели у вас. Ей ни в коем случае нельзя использовать в косметике теплые цвета. Никаких кирпичных и морковных оттенков. Только бледно розовые, сиреневые, фиолетовые.

– Я это называю – покойницкие, – раздалось из-за двери. – Вы смотрели американский фильм «Зловещие мертвецы»? Там все покойнички явно такой косметикой намазаны. И губы у них синие.

– Ага, прям, как у тебя с твоей перламутровой помадой! – добавила Люська.

– Пусть будут покойницкие, – покладисто согласился Шефер. – А вот вам, Людмила, наоборот, необходимы цвета теплые, а вы волосы фиолетовой «Иридой» красили и тени себе сиреневые рисовали.

– Безобразие, – раздалось из-за двери. – Мы ее теперь кирпичиком перед выходом натирать будем.

– Кирпичиком не надо. Я вот сейчас примерно набросаю палитру, а вы потом уже переймете, – с этими словами Шефер открыл маленький плоский чемоданчик и у Люськи аж сперло дыханье. Чего там только не было! И тени, и пудра, и карандашики разные, и кисточки всевозможные, и куча еще всяческих прибамбасов, назначения которых Люська даже не могла себе представить. Вся эта роскошная красота еще и пахла при этом просто волшебно.

– Ух ты! Где взяли? – практично поинтересовалась она у Шефера, сразу прикидывая, сколько же вся эта красота может стоить.

– Чего там? – занервничала за дверью Панкратьева.

– О! Анька, тут такой набор для раскраски физиономии, что я уже в обмороке валяюсь, – пояснила Люська подружке.

– Это мне родственник из Штатов прислал, – Шефер задумчиво разглядывал все это несусветное богатство. – Тут на любой вкус есть.

– Хорошо тому, у кого родственники в Штатах! – вздохнула из-за двери Панкратьева.

– Молчи лучше! Тебе родственники в Штатах ни к чему. Ты светлое будущее и на родине дождешься. Коммунизм и все такое прочее, когда у каждой женщины будут французские духи, итальянские туфли и канадские дубленки.

– А зачем коммунистам вся эта иностранная капиталистическая дребедень? – поинтересовался Шефер. – У них в светлом будущем все свое будет. Джинсы подольской швейной фабрики и косметика завода имени Ильича.

– Хорош смеяться, – обиделась за дверью Панкратьева. – Я ж вам не ортодокс какой-нибудь, но иногда хочется верить, что все люди – братья и все такое.

– Это точно! Особенно в автобусе, такое бывает «все такое», что даже и не знаешь, брат он мне или любовник, – заржала Люська.

Во время этой дискуссии Шефер старательно разрисовывал Люську, и было видно, что ему это занятие самому до жути нравится.

– Ну вот! – довольно отметил он, разглядывая Люську. – Пользоваться автозагаром я вам категорически не советую. От него пигментация еще больше ухудшается. На туши не экономьте. Купите себе итальянскую, но много не наносите. Вам надо акцентировать глаза. Для этого хорошо подходит карандаш, но тени вам противопоказаны. Они удлиняют нос.

– Поглядеть-то можно? – спросила из-за двери Панкратьева.

– Можно.

Панкратьева открыла дверь и замерла с открытым ртом.

– Светлана Светличная! – выдохнула она имя известной кинематографической красавицы-блондинки.

– Прям там! – хмыкнула Люська, поднимаясь с кресла. – А чегой-то у тебя на голове?

Волосы Панкратьевой были собраны на затылке в пучок и перетянуты какой-то симпатичной клетчатой тряпочкой. Синие клетки хорошо гармонировали с голубой клетчатой ковбойской рубахой Панкратьевой.

– А, носовой платок! – радостно сообщила Панкратьева.

– Миленько, – заметил Шефер. – Но это же мужской. Вы пользуетесь мужскими?

– Конечно. Носовые платки для чего предназначены? Для сморканья! А в женский платок только раз и высморкаешься. Вот в мужской можно аж целых четыре раза! – гордо сообщила Панкратьева.

– Ну и мадемуазель! – развеселился Шефер.

– Не обзывайтесь, – ответила Панкратьева.

– Соплячка какая-то! – заметила Люська. – Покажите мне, наконец, меня в зеркале!

– Смотри и балдей! – Панкратьева отодвинулась, и взору Люськи предстало большое зеркало в прихожей Шефера. Люська с опаской заглянула в него и обомлела. Из зеркала на нее смотрела красивая блондинка с яркими, похожими на звезды глазами. Волосы Люськи стали совершенно белого цвета, причем их кончики были практически черные. Подстрижены они были очень коротко и стояли дыбом, от чего ее лицо приобрело задорное мальчишеское выражение. Новая Люська сама себе очень понравилась.

– Сколько с меня? – спросила она Шефера.

– Десять рублей.

– Вы ж вроде пятнадцать берете?

– Тогда чего спрашиваете? Я вам даю студенческую скидку. Мне просто самому очень интересно было, что получится. Надеюсь, вы теперь ко мне все время ходить будете.

– За десять рублей буду.

– Спасибо вам, добрый человек! – Панкратьева поклонилась Шеферу в пояс.

– Не за что, – Шефер присел в ответном книксене. – Вы, кстати, тоже приходите.

– Она не придет. Вы ж поняли, о светлом будущем мечтает и на инженера учится, – объявила Люська. – А инженерам ваши стрижки уж точно не по карману. Повяжет голову носовым платком и готово – богиня!

– А вы на кого, Людмила, учитесь?

– Я на спекулянтку, конечно! Вам духи французские не нужны?

– Нет. Мне нужна мужская туалетная вода.

– Так я вам устрою, говно вопрос!

– Эх, мало я с вас, Людмила, денег взял, – Шефер тяжело вздохнул.

– Ничего не мало. Вы ни минуты не пожалеете! У меня еще и сигареты есть Мальборо по рублю.

– Сигареты я бы тоже взял.

– Блок возьмете?

– Угу.

Люська полезла в свою огромную сумку, пошурудила там и достала блок сигарет Мальборо.

– Вот, и отлично, мы с вами в расчете! – радостно отметила она, протягивая сигареты Шеферу.

Шефер расхохотался. Однако сигареты взял.

– А вам, Людмила, можно уже и не учиться. У вас и так все хорошо получается.

– Марк, зовите меня просто Люся. Мы с вами подружимся, я уверена.

– Ох! Люська, – тяжело вздохнула Панкратьева.

Люська послала Шеферу воздушный поцелуй и довольная собой выкатилась из квартиры. Всю дорогу до дома она ловила непривычные для нее заинтересованные взгляды мужчин и старалась увидеть свое отражение в витринах и окнах метро. То, что ей удавалось увидеть, Люське однозначно очень нравилось.

А с Марком Шефером Люська действительно подружилась. И ничего странного в этом не было, потому что в городе Ленинграде не существовало человека, с которым не подружилась бы Люська Закревская, если бы того захотела.

Вот только с личной жизнью у Люськи была полная беда. Сразу после восстановления в институте Люська решительно и бесповоротно влюбилась в студента четвертого курса Славика Виноградова. Она ходила за ним хвостом и буквально мельтешила перед глазами. Конечно, она с ним подружилась, уж это-то она могла делать лучше всех, а вот дальше дружбы дело никак не шло.

Славик торговал иностранной техникой и поставил этот бизнес на широкую ногу. Люська была в полном восторге от его предпринимательского таланта, она понимала, что весь ее крутеж-вертеж импортной парфюмерией и ворованными сигаретами ни в какое сравнение не шел с размахом дел Славика. Славик, в отличие от Люськи, с учителями иностранного языка в детстве не занимался, однако свободно говорил по-английски, прилично изъяснялся по-немецки и почти освоил финский язык. Финны и немцы из ГДР везли ему американские джинсы, а импортную аппаратуру ему поставляли его чернокожие друзья, проживающие в общежитии финансово-экономического института. Славик и сам проживал в этом общежитии. В свободное от учебы и торговли время он сидел в наушниках и записывал модную музыку на аудиокассеты. Эти кассеты Славик продавал по три рубля. Времени на всякие амуры у него практически не было. Кроме того в общежитии родного института и амурные вопросы решались вполне примитивно и ни к чему не обязывали. Большим минусом общежития было то, что там периодически подворовывали и постоянно пытались влезть в комнату, которую Славик занимал вместе со своим чернокожим напарником из Замбии. Кроме того, к этой комнате большой интерес имела и администрация общежития. Интерес администрации Славик гасил десятью рублями, а вот со взломщиками бороться было гораздо тяжелее. Плюс к этому Славику светило распределение в родной город, находящийся в самой глубокой дыре бескрайнего Казахстана. А тут Люська Закревская. Когда Люська смотрела на Славика своими влюбленными глазами, казалось, что она не только готова идти за ним на край света, пусть даже и в самую глубокую дыру Казахстана, но и готова отдать ему все вплоть до родительской жилплощади и собственных накоплений. И Славик, к большому огорчению Люськиного папы, от Люськиной любви отказываться не стал. Свадьба отгремела аккурат перед распределением. Славик остался в Ленинграде, а Люськин папа снял молодоженам отдельную квартиру недалеко от родительского дома. Это чтобы Люська могла чаще видеться со своим любимым Лютиком. Лютик Славика невзлюбил, и как оказалось в последствии, был абсолютно прав. Еще Славика невзлюбил Люськин папа, Люськина мама и лучшая Люськина подруга Панкратьева. А Славик, в свою очередь, откровенно не любил Люську. Люська от этого душераздирающе страдала. Именно в тот ужасный период ее жизни у нее появились дурная привычка напиваться до беспамятства, бить в этом состоянии посуду и устраивать танцы на столе. Панкратьева, один раз присутствующая при всем этом безобразии заявила, что больше такое наблюдать не желает и готова даже положить их дружбе решительный конец, если Люська не одумается. Люська одумалась, но ненадолго. А как тут одумаешься, когда звонят тебе добрые люди и сообщают, в какой комнате институтского общежития можно обнаружить своего супруга, занимающегося той самой незамысловатой любовью, которой обычно в этих местах и занимаются молодые люди, не обремененные никакими обязательствами.

Люська зажмуривала глаза и никак не реагировала на эти сигналы, считая, что таким образом злые завистники строят свои козни ее счастливой семейной жизни. Она старалась везде быть рядом со Славиком, однако, после того, как ее забрали из гостиницы «Европейская», в институт пришла бумага о том, что Люська мешала отдыху иностранных гостей путем безобразного к ним приставания. На самом деле они вместе со Славиком были у его американских друзей, но когда началась облава на проституток, он прикинулся иностранцем, благо отлично шпарил по-английски, а Люська уже со своим «читаю и перевожу со словарем» да с кошмарным произношением никак на иностранку не тянула. Американцы, правда, честно пытались Люську у «спецуры» отбить, однако этим еще больше органы разозлили.

Проститутки от органов честно откупились, а у Люськи денег с собой не было. Хорошо в сумке оказался студенческий билет, иначе пришлось бы еще сидеть в ментовке до выяснения личности. Папе стоило больших трудов и нервов, чтобы не дать в институте хода этому милицейскому сигналу. Он сурово переговорил со Славиком, после чего Люська теперь сидела дома одна и ни на какие мероприятия не попадала. А Славик приходил с этих мероприятий довольный, пьяный и измазанный губной помадой.

Конечно, такое безобразие Люська долго терпеть не смогла и при очередном звонке от злобных завистников помчалась по указанному адресу, в родное общежитие финансово-экономического института, где и обнаружила Славика, ползающего по непонятной бабе. Единственное, что спасло Люську в тот момент, так это то, что баба эта была совсем не похожа на Софи Лорен, а смахивала на доярку из совхоза «Заветы Ильича». Люська вместо того, чтобы выброситься с пятого этажа общежития прямо на асфальт, очень удивилась и даже в задумчивости доехала до института, где училась Панкратьева. Эта отличница занятия никогда не прогуливала, поэтому Люська была уверена, что Панкратьеву в институте найдет. И не ошиблась. Они устроились на скамейке в садике неподалеку от института, закурили Люськино Мальборо и обсудили сложившуюся ситуацию. По всему выходило, что Люське надо разводиться.

– Люсенька! – уговаривала Люську Панкратьева. – В козьем болоте от шампанского пукают. Он вырос в Тьмутаракани, среди простых незамысловатых людей, и ты просто не можешь быть в его вкусе. Ему нужен большой бабец, который будет бить его сковородкой, чтоб не шлялся. От тебя Славик получил прописку и, слава богу, у тебя есть папа, который не допустит, чтобы он кроме этой прописки получил бы еще и жилплощадь. Разводись, не трать время. Ты еще встретишь человека, который тебя оценит по-настоящему.

Конечно, такого человека Люська, как ни старалась, так и не встретила, но со Славиком развелась. Папа с мамой радовались, а Люська страдала. Меняла мужчин, как перчатки, периодически напивалась, а однажды, проснулась у себя в съемной квартире и обнаружила в своей кровати незнакомого мужика. После этого Люська с разгульной жизнью завязала. В этом помогла еще и начавшаяся в стране перестройка. Для Люськиных предпринимательских наклонностей началось настоящее раздолье. Люська работала бухгалтером сразу в трех кооперативах, зашибала на этом приличную денежку и участвовала во всех мероприятиях по переводу государственной собственности в частные руки. На одном из тендеров в исполкоме Люська познакомилась с Михаилом Семеновичем Кразманом. Кразман учредил транспортную компанию, занимался перевозками, как автомобильными, так и авиационными, экспедицией грузов и мечтал на тендере приобрести себе какой-нибудь недвижимости. Для этого у него был припасен целый чемодан ваучеров и маленькая барсетка с долларами. Но как не пытался Кразман прибарахлиться, ничего у него не получалось. А тут вездесущая Люська. Она к тому моменту уже знала в тендерном комитете всех и могла в принципе купить что угодно, но у нее как раз не было того заветного чемодана с ваучерами, хотя небольшая долларовая барсетка тоже имелась. Чего уж тут удивляться, что они нашли друг друга. Кразман пообещал Люське долю в своем бизнесе, а Люська пообещала купить ему целое производственное объединение с промплощадкой и офисным центром. Обещания, данные друг другу, Люська с Кразманом выполнили в точности, и Люська стала компаньоном в транспортной компании. Конечно, она ушла из всех своих кооперативов и сосредоточилась на финансах частично собственного предприятия. Люськиным правилом по отношению с налоговыми органами было одно – «Шиш вам!». Она минимизировала налоги и выстроила жесткую финансовую дисциплину. Не хватало еще на штрафы попадать из-за того, что кто-то когда-то лопухнулся и вовремя бумажку не оформил. Вон сколько случаев, когда люди элементарный договор на обналичку нарисовать, да проштамповать забыли, поленились там, или на потом отложили, и все – пипец. Пришла проверка, и всех оштрафовали абсолютно на ровном месте, да еще в списки неблагонадежных зачислили. И, потом, некоторые несознательные элементы пытались и вовсе налоги не платить. Вот уж глупость, так глупость. Это если у тебя недвижимости никакой на фирме нет, или лицензий, так это еще, куда ни шло. Не, Люськиному предприятию такая политика ни капельки не подходила. Поэтому Люська с государством налогами делилась, но в разумных пределах, очень разумных, исключительно только, чтобы правила игры соблюсти. Налоговики ходили вокруг Люськиного предприятия кругами, и только облизывались. Люська взяток не платила. Еще чего не хватало! При всех несправедливых наездах она тут же бежала в суд и, как ни странно, все эти суды выигрывала, причем быстро. Сказывалась ее способность налаживать отношения. В результате налоговая инспекция успокоилась и уразумела, что с Закревской ничего не снимешь, только замучаешься оправдываться перед вышестоящими органами, почему проверки ничего не выявили. Кразман был очень доволен своим новым компаньоном. Пару раз они с Люськой даже переспали, как бы закрепив этим достигнутые договоренности, но Кразман был человеком женатым, а Люське не нравились мужики, годящиеся ей в отцы. Так что отношения между ними сложились дружеские, практически родственные, каждый занимался своим делом, причем успешно, и вырученные денежки позволяли им существовать безбедно.

Со временем Люська настолько отладила свою работу, что могла бы уже там и не появляться, руководя своими подчиненными по телефону и через компьютер. Сбылась ее мечта и можно было уже себе позволить невозможное и так любимое Люськой разгильдяйство. Люська с детства видела, как родители ни свет ни заря мчались на работу и приходили оттуда поздно вечером, совершенно измученные, поэтому она мечтала о другой работе. Вставать не под рев полоумного будильника, а когда проснешься, работать спокойно, без надрыва, в свое удовольствие и в приятной атмосфере, а главное иметь от всего этого большие деньги и независимость. Конечно, можно было бы считать, что теперь ее мечты сбылись. Однако Люська регулярно являлась на работу к десяти часам, вводила подчиненных в трепет и отправлялась к себе в кабинет играть в компьютерные игры. Одно дело правила нарушать, а другое дело – правила устанавливать. Уж тут никакое разгильдяйство непозволительно.

Наладив карьеру, Люська вспомнила о своем возрасте и решила родить ребенка. Еще немного, и рожать уже будет поздно, так что времени на то, чтобы найти своему ребенку достойного отца практически не оставалось. А бросать этот такой важный процесс на волю случая и предаваться мечтам о принце на белом коне, Люська себе позволить никак не могла. Она не Панкратьева, чтобы во всю эту романтическую дребедень верить. Поэтому Люська обратила свой взор на Ашота. Он работал охранником на автостоянке, где Люська хранила свой любимый ярко-красный автомобиль. Ашот регулярно звал Люську на свидания и зимой чистил ее машину от снега. Парень он был симпатичный, и Люська прикинула, что смесь ее на четверть еврейской крови с армянской кровью Ашота может дать очень интересный результат. Чего уж тут говорить, Ашоту, как и всякому нормальному кавказскому мужчине, очень нравились такие маленькие яркие блондиночки, как Люська Закревская. Так что заманить его в свои сети было, можно сказать, плевым делом.