Диадема Марии Тарновской

Я покачал головой:

– Нет, к сожалению. Или к счастью.

– О, это очень интересная личность. – Надежда закрыла глаза. – Она повелевала мужчинами как хотела. До сих пор никому не удалось разгадать секрет ее обаяния. Самые умные и богатые готовы были бросить к ее ногам все, и Мария этим пользовалась. Она заставляла их страховать свою жизнь в свою пользу, а потом любовники либо кончали жизнь самоубийством, либо умирали при загадочных обстоятельствах.

– Очень интересная особа. – Я присвистнул от восторга. – И как долго ей удавалось прокручивать свои делишки?

– До тысяча девятьсот седьмого года. – Жена развела руками. – Ей просто не повезло. Они с неким Прилуковым допустили много ошибок, пытаясь организовать убийство графа Комаровского. Судьи не обратили внимания на ее чары и приговорили к восьми годам.

– Не думал, что ты восхищаешься мошенницами, – проговорил я, с удивлением глядя на Надежду.

– Она необыкновенная женщина. – Супруга улыбнулась. – Кроме того, талантливая поэтесса. Игорь Северянин посвятил ей сонет. Хочешь прочитаю?

– Ты любишь стихи? – поинтересовался я саркастически. – Вот уж не думал.

Она обиженно надула губы:

– Если я владею банком, это не значит, что я не люблю поэзию. Что же касается сонета, я выучила его, когда купила диадему. Мне показалось: раз теперь у меня украшение такой необычной женщины, я должна знать о ней все.

– Что ж, почитай. – Я устроился поудобнее.

Надежда снова закрыла глаза и начала:

–  По подвигам, по рыцарским сердцамЗмея, голубка, кошечка, романтик,Она томилась с детства. В прейскурантеСтереотипов нет ее мечтамНазванья и цены. К ее устамЛьнут ровные «заставки». Но – отстаньте —Вот как-то не оказалось. В бриллиантеЕсть место электрическим огням.О, внешний сверк на хрупости мизинца!Ты не привлек властительного принца.Поработитель медлил. И змеяВ романтика и кошечку с голубкойВонзала жало. Расцвела преступкой.От электрических ядов – не моя! —Тарновская.

Надо признаться, стихотворение не произвело на меня большого впечатления. Я вообще не знал и поэтому не любил Серебряный век. Он ассоциировался у меня с картиной Малевича «Черный квадрат», которую я никак не назову шедевральной.

– Ну, как тебе? – спросила меня Надежда, и я поспешил похвалить ее чтение.

Она действительно прочитала стихотворение очень даже неплохо. Конечно, можно было добавить больше артистизма, но не всякому это дано.

– Как у тебя оказалась ее диадема? – поинтересовался я. – Она что, очень ценная?

– Стоит баснословных денег, – пояснила жена не без гордости. – Эта диадема принадлежала шотландскому королевскому роду – предкам Марии. Остается только гадать, почему она ее продала. Наверное, понадобились деньги.

Я взял сокровище в руки и принялся рассматривать, но без интереса. Женские безделушки меня никогда не волновали.

– Ты не представляешь, сколько она стоит, – с придыханием сказала Надежда и спрятала ее в футляр. – Коллекционер предлагал мне миллион долларов. Это старинное украшение знатного английского рода.

– Миллион долларов? – удивился я. – Почему бы тебе не продать ее?

– Мне она нравится, – усмехнулась женщина. – Да, просто нравится. Деньги у меня есть. Зачем же продавать?

Клянусь, я тогда ни о чем таком не подумал.

Глава 13

Киев, 1897 г.

Большой дом семьи Волоховых не привлекал внимания архитектурным стилем, скорее всего, дед Петра, богатый купец, возводя свои хоромы, вовсе не думал о каких-либо изысках. Практичный во всем, он построил удобный трехэтажный каменный особняк, доставшийся по наследству старшему внуку.

Петр так же бездумно проматывал дедовское состояние, как и его приятель Василий. Они с женой любили шумные компании, когда беспутные отпрыски богатых семей собирались вместе, формально – чтобы обсудить новый модный роман, на самом деле – чтобы напиться и испытать все возможные наслаждения благодаря наркотикам. Этот вечер не стал исключением. Тарновские немного задержались и, когда вошли в гостиную, увидели, что гости уже изрядно пьяны.

Дарья Волохова, раскрасневшаяся от выпитого вина, подскочила к чете и, взяв Марию и Василия под руки, повела к столу. Закусок почти не было, зато обилие спиртных напитков поражало и будоражило.

Не дожидаясь приглашения хозяйки, Василий налил себе полную рюмку водки и, крякнув, выпил.

Дарья извлекла из груды бутылок одну, зеленоватую и пузатую, и протянула Марии вместе с бокалом:

– Это ваш любимый абсент. Угощайтесь.

Тарновская не заставила себя упрашивать. Этот напиток всегда улучшал настроение, наполнял энергией, будоражил кровь. Она быстро опьянела и уснула на мягком диване. Кажется, кто-то пытался ее разбудить, но ему это не удалось.

Женщина проснулась, когда за окном уже брезжил рассвет, и с изумлением увидела, что лежит на диване голая. Скомканное платье валялось рядом на полу как ненужная тряпка. Рядом с ним храпел какой-то молодой человек в одних трусах. Незнакомый лысоватый господин, раскинув руки, примостился прямо на ковре, и его розовая обнаженная грудь, покрытая редкими черными волосами, будто отсвечивала в тусклых лучах солнца.

Мария приподнялась, закрываясь покрывалом. Василий, тоже полураздетый, спал в обнимку с какой-то блондинкой.

Остатки еды на столе, свидетельствовавшие об обильном застолье, вызвали тошноту. Женщину вырвало прямо на пол, и она, лихорадочно вытирая подбородок, вскочила, натягивая платье.

От резких, торопливых движений оборвались крючки и запрыгали на полу. Сорвав со стула чей-то платок, она бросилась к мужу и принялась расталкивать его:

– Васюк, просыпайся. Пойдем отсюда.

Василий открыл голубые глаза, растерянно заморгал и пробормотал:

– Я хочу спать. Оставь меня в покое.

Осознав, что наркотический сон может быть тяжелым, Мария оставила мужа в покое, как он и просил, кутаясь в платок – проклятый озноб не проходил, терзая измученное тело, – подошла к входной двери и распахнула ее.

Свежий воздух принес облегчение, и женщина, стараясь не привлекать взглядов прохожих, торопливо пошла домой.

Дома она велела служанке набрать ванну и категорически отказалась от завтрака.

Тошнота усилилась. Тарновскую снова вырвало, на этот раз желчью. Рвотные спазмы вызывало само упоминание о еде. Даже запах кофе, который сварила служанка, так, на всякий случай, заставлял ее содрогаться.

Приняв ванну, Мария легла в постель и постаралась заснуть. В голове вертелись обрывки популярных песен, руки и ноги тряслись противной мелкой дрожью.

«Надо выпить хотя бы чаю, – подумала женщина. – Может быть, мне полегчает. Это, наверное, от наркотика».

Приподнявшись, Мария хотела позвать служанку, но не смогла: ее вырвало прямо на простыни. Тарновскую охватил леденящий страх.

«Наверное, я заболела, – пронеслось в голове. – Если завтра не станет лучше, надо сходить к доктору».

Крикнув служанку и приказав поменять простыни, Тарновская переместилась в кресло и, подперев руками голову, стала смотреть в окно, на изумрудную зелень палисадника.

В тот день ей так и не удалось почувствовать себя хорошо.

Глава 14

Киев, 1897 г.

– Ну что ж, милочка. – Седоватый доктор, вечно неряшливо одетый, с крошками хлеба в густых сивых усах, улыбнулся женщине. – Поздравляю. Вы станете матерью.

Марию словно ударили током.

– Как? Какой матерью? Что вы говорите?

– Разве нужно объяснять? – удивился врач, садясь за стол и придвигая к себе чистый лист бумаги. – Вы беременны, милочка. Представляю, как обрадуется Василий Васильевич.

Мария провела рукой по покрасневшему лицу:

– Он не обрадуется. – Она покачала головой. – Мы слишком молоды, чтобы иметь ребенка. – Тарновская вдруг опустилась на колени и застучала кулачками по его ногам: – Доктор, я должна избавиться от него. И чем скорее, тем лучше.

Жилистая, в старческих пятнах рука врача потянулась к стакану с холодным чаем.

– Милочка, я не ослышался?

– Нет, не ослышались. – Мария вздохнула и дернулась. – Мне не нужен ребенок. Вы должны нам помочь.

Врач сделал глоток и так резко поставил стакан на стол, что желтоватая жидкость выплеснулась на бумаги. Он поморщился и вытер пятно несвежим платком.

– Такое бывает, милочка. Многие женщины не осознают радость материнства, пока не родят. Как вы знаете, аборты запрещены. Но если бы их и разрешили, я все равно не стал бы делать. Это противоестественно. Кроме того, я верующий человек и никогда не совершу ничего такого, что было бы не угодно Богу.

Мария тяжело поднялась и погладила его нервно вздрагивавшее плечо:

– А если я заплачу вам?

Он грустно усмехнулся:

– Это ничего не изменит. Мой вам совет – идите домой и расскажите обо всем мужу. Уверен, Василий Васильевич обрадуется наследнику.

Тарновская нервно хрустнула пальцами:

– Доктор, а если женщине нельзя рожать по медицинским показаниям?

Врач прищурился:

– Но, как известно, вы не страдаете тяжелыми заболеваниями? Сердечко у вас здоровое.

Мария усмехнулась:

– Разве только в этом дело? Что вы скажете, если узнаете, что будущая мать принимает наркотики?

Мужчина растерянно провел рукой по седым волосам:

– Вы принимаете наркотики? Но какие?

Она придвинулась к нему:

– Могу ли я надеяться, что это останется между нами?

Он закивал как китайский болванчик:

– Конечно. Но, поймите, я должен знать…

– А зачем вам это знать? – усмехнулась женщина. – Достаточно моего признания. Так да или нет?

Врач покраснел, потом побледнел:

– Если вы опять намекаете… Я опять вам отвечу «нет». Разве вы не знаете, что аборт приравнивается к умышленному детоубийству, а наказанию подвергаются как врач, так и женщина? Меня сошлют в Сибирь, возможно на десять лет, вас отправят в исправительное учреждение на шесть.

Она дотронулась до его плеча:

– Если узнают, правда?

От ее прикосновения доктор дернулся, как от укуса ядовитого насекомого, и вскочил в негодовании:

– Нет, нет и нет! Если хотите, поищите кого-нибудь другого. А сейчас, – он кивнул на дверь, – прошу прощения. Меня ждут больные.

Мария гордо вскинула голову:

– Как хотите… Учтите, доктор, если вы кому-нибудь расскажете о нашем разговоре. – Ее голубые глаза недобро блеснули.

Мужчине стало не по себе, и он замахал руками:

– Я никому ничего не скажу, а вы идите и подумайте. Я надеюсь, что вы примете единственно правильное решение.

Тарновская вышла, громко хлопнув дверью. На ее губах играла улыбка, но в душе скребли кошки. Она мучительно искала выход из сложившейся ситуации и, к сожалению, не находила. Ребенок не должен был появляться на свет ни в коем случае. Ей одной не под силу решить такую задачу. Может быть, Василий что-нибудь придумает?

Выйдя на улицу, она наняла экипаж и поехала домой.

* * *

На удивление Марии, Василий выслушал ее совершенно спокойно. Он нежно обнял жену и прижал к широкой груди.

– Мои родители будут рады наследнику, Мара. Ты родишь этого ребенка.

Женщина жалобно посмотрела на мужа:

– Но, Васюк, что, если он родится больным? Я, конечно, была полной дурой, когда после первого укола морфином продолжила колоться. Но я даже не подумала о том, что могу забеременеть. Прости меня, пожалуйста.

Василий улыбнулся:

– Наверное, мы еще очень молоды, Мара. Молоды и беспечны. Ребенок заставит нас о многом задуматься и серьезнее относиться к жизни. – Он цокнул языком: – А как обрадуется бабушка!

Мария почувствовала, как увлажнились глаза. Как она любила Василия в ту минуту, как радовалась, что именно он стал ее супругом!

– Да, у нас все будет хорошо, – пробормотала женщина, не в силах оторваться от теплой груди. – Я была глупышкой, когда усомнилась в этом.

Глава 15

Приморск, наши дни

Да, жизнь повернулась ко мне радужной стороной, только вот мое настроение вовсе не было радужным.

Через неделю я завыл. Тем, кто назовет меня дураком и скажет, что ради больших денег все можно вытерпеть, я расхохочусь в лицо. Трудно спать с женщиной, если ты не чувствуешь к ней любви. Если ты вообще к ней ничего не чувствуешь, и к тому же она страшна как смертный грех.

Пословица про кошек соврала, не все они, к сожалению, серы ночью.

Через неделю Надежда стала меня раздражать. Я придумывал различные отговорки, чтобы не ложиться с ней в постель, и она верила и не верила.

Я злился на нее, на себя и на судьбу. Казалось, жизнь сделала меня товаром, который купили за хорошие деньги, и я хотел отомстить ей за это. Жизни то есть.

Поэтому, когда Надежда отправила меня в командировку, я отключил телефон, зашел в дешевый бар и снял самую грязную проститутку, чтобы бросить вызов проклятой жизни и жене, олицетворявшей эту проклятую жизнь.

Однако мой поступок не принес облегчения.

Я возвратился к Надежде и стал исполнять супружеский долг, передергиваясь от отвращения и стараясь не выказать своего отношения к Грымзе.

Говорят, что женщины очень хорошо чувствуют, когда становятся безразличными мужу. Вероятно, Надежда что-то почувствовала, потому что принялась следить за мной. Если я не был на работе, она звонила мне через каждые десять минут, требуя полного отчета, где я и что делаю. В конце концов, я ее возненавидел так, что готов был убить.

Однажды после работы, выскользнув из здания банка раньше жены, я выключил телефон и зашел в кафе. Официант принес мне бутылку водки без закуски, и, пропустив стакан, я принялся думать, как быть дальше. Жена стала мне настолько противна, что притворяться было самой настоящей пыткой.

Развод тоже не входил в мои планы. Надежда была мстительной и могла сделать меня изгоем. Ни один приличный банк никогда бы не взял меня на работу.

После первого стакана по жилам разлилось тепло, и мысли запрыгали как скакуны, подсказав неожиданный выход. Нужно завести любовницу, довольно привлекательную девушку, чтобы она вносила радость в мою нелегкую жизнь. Конечно, скрываться от Надежды – дело нелегкое, но можно постараться.

В тот вечер я явился домой в приподнятом настроении.

Надежда, заметив, что я пьяный, сделала пару замечаний, но не слишком усердствовала. До меня вдруг дошло, что жена боится потерять меня.

– Да не кипятись ты, – сказал я ей примирительно. – Мужчине иногда нужно расслабиться. Не могу же я все время бегать как привязанный.

Она быстро сдалась:

– Ну хорошо. Только зачем ты выключил телефон?

– Ты не дала бы мне посидеть в одиночестве, – заметил я. – А теперь, извини, я хочу спать.

Мысль о том, что придется делить с ней ложе, приводила в бешенство.

Она опустила руки:

– Я думала…

– Я тоже иногда думаю. – Подмигнув ей, я прошествовал в спальню и упал на широкую супружескую кровать не раздеваясь. Через две минуты я уже храпел.

Глава 16

Киев, 1897 г.

Узнав о своей беременности, Мария больше не колола морфин, несмотря на заверения Дарьи, что он совершенно безопасен для будущего ребенка.

Тарновская попробовала отказаться от кокаина и абсента, но это у нее почти не получилось. Иногда ей удавалось заставить себя не вдыхать белый едкий порошок и не опрокидывать рюмку спиртного, но это бывало редко. Беременность не сделала ее домоседкой, и она по-прежнему развлекалась в ресторанах со своим мужем.

Однажды, после вальсирования с одним из дворянских отпрысков, она почувствовала себя плохо. Тягучая боль внизу живота заставила ее переломиться пополам и застонать.

Опираясь на руку кавалера, Мария подошла к столику и прошептала Василию:

– Кажется, я рожаю.

Супруг растерянно заморгал: он понятия не имел, что нужно делать в таких случаях.

– Я позову официанта.

Мария вскрикнула от раздирающей боли:

– Идиот! Мне нужно врача!

Васюк вытащил золотые часы на толстой цепи и посмотрел на циферблат:

– Час ночи, Мара. Тебя не примет ни один врач.

Его спокойствие и бездействие бесили, и она чуть не отвесила ему пощечину.

– Тогда нанимай экипаж и вези в больницу.

Василий посмотрел по сторонам, словно собираясь остановить экипаж в зале ресторана, и хрустнул пальцами. Новость будто парализовала его, лишила способности двигаться.

Мария, положив голову на уставленный тарелками стол, громко стонала, уже никого не стесняясь.

Дарья подбежала к подруге:

– Что? Началось? Не бойся, все будет хорошо.

Тарновская обеими руками стискивала живот, как будто собираясь помешать ребенку появиться на свет.

– Мне кажется, я рожу здесь и сейчас.

Какая-то жидкость потекла по ее ногам, образовав темную лужицу на паркете.

Дарья приложила палец к губам:

– Боже мой! Потерпи, я сейчас.

Оттолкнув Васюка, по-прежнему находившегося в ступоре, она бросилась к управляющему с криком:

– Моя подруга рожает!

Управляющий, степенный господин в светлом костюме и очках в золотой оправе, удивленно посмотрел на молодую женщину:

– Кто рожает?

– Мария Тарновская. – Губы Волоховой тряслись. – Нужно срочно что-то делать!

– Ведите ее в мой кабинет, – распорядился мужчина. – А я найму экипаж. Ее нужно к врачу.

Васюк и Дарья схватили роженицу под руки и поволокли в кабинет управляющего. Она уже не стонала, а кричала: внутренности раздирала острая боль.

В кабинете женщина легла на диван с кожаной черной обивкой.

– Прикажите официантам, чтобы принесли чистые полотенца и нагрели воды! – приказала Дарья, гладя горячий потный лоб подруги. – Мы можем не довезти ее.

Управляющий затряс головой:

– Вы хотите сказать, что она будет рожать здесь?

– Именно это я и хочу сказать, – буркнула Дарья, помогая Тарновской, почти потерявшей сознание от боли, снять чулки. – И наша с вами задача – помочь ей.

– Но я никогда… – начал было мужчина, но осекся, посмотрев в холодные глаза Дарьи. – Хорошо, сейчас все сделают.

Волохова наклонилась над Марией:

– Потерпи немного, дорогая. Когда принесут чистые полотенца, начинай тужиться. Тужься как можно сильнее!

Мария не могла открыть глаза. Кроме боли, ее охватил леденящий страх за себя, не за ребенка. Здесь, в кабинете, она могла истечь кровью…

Бледный молодой официант принес горячую воду и чистые полотенца.

Дарья ловко застелила диван и крикнула в ухо Марии:

– Тужься что есть силы!

Тарновская закрыла глаза, зажмурилась и выполнила просьбу подруги. Острая боль продолжала раздирать внутренности.

Волохова, вытирая капли пота чистым полотенцем, склонилась над роженицей:

– Давай, дорогая. Осталось немного. Ну!

Мария снова зажмурилась. Что-то будто выскользнуло из ее чрева, и раздался писк, словно где-то плакал котенок.

Она открыла глаза. Дарья держала на руках какой-то красный сморщенный комочек:

– Сын у вас с Василием! Мальчик!

Мария вздохнула и улыбнулась. Супруг, которому Волохова разрешила зайти в кабинет, вытирал ей лицо влажным платком:

– Слава Господу! Все хорошо закончилось!

– Как назовете мальца? – деловито осведомилась Дарья.

– У нас в роду Тарновских все Василии, – отозвался молодой отец, пунцовый от гордости. – Этот герой тоже будет Василием.

Мария ничего не ответила. Сейчас ей было все равно, как ее супруг решит назвать ребенка. Главное – она выдержала, справилась.

Молодая женщина впала в забытье, слышала, но почти не понимала, о чем говорят Дарья и Василий.

– Кровотечение у нее, – шептала Волохова. – Врача нужно, и как можно скорее.

Тарновский забегал по кабинету, как потерявшая след собачонка.

Когда привезли доктора, Мария, будто во сне, услышала его глуховатый голос:

– Организм молодой, сильный, – убеждал супруга пожилой врач. – Все будет хорошо, поверьте мне.

Тарновская попыталась улыбнуться и потеряла сознание.

Глава 17

Киев, 1898 г.

– Я говорила вам, Зиночка, что Танюшу следовало сегодня пораньше уложить спать. – Мария, оторвавшись от чтения модного романа, напутствовала молоденькую гувернантку. – Васеньку желательно одеть потеплее, когда поведете его в сад. Сегодня на улице довольно прохладно. Эти ясные майские дни такие коварные.

Высокая стройная Зиночка, лицо которой с правильными и одухотворенными чертами лица чем-то напоминало картины Боттичелли, слушала ее с вниманием, наклоняя голову в знак согласия.

Тарновская, глядя на красивую девушку, с удовольствием сыпала приказаниями, думая о том, как плохо родиться в бедной, пусть и благородной семье. Отец этой самой Зиночки, несмотря на дворянское происхождение, служил простым чиновником. Девушка окончила пансион благородных девиц и смогла устроиться разве что гувернанткой в богатую семью. Когда-то Мария избежала ее участи – Василий подвернулся как нельзя кстати. И вот теперь она не домашняя учительница, а солидная богатая дама с двумя детьми (дочь Татьяна родилась через год после Василия) и фамилией, известной всему Киеву.

– Слушаюсь, Мария Николаевна. – Зиночка сделала реверанс и поторопилась в детскую.

У выхода она почти столкнулась с бледным Василием, который, впрочем, не без восхищения проводил ее глазами. Это не осталось незамеченным.

– Я давно знаю, что эта девушка пришлась тебе по нраву. – Тарновская положила книгу на стол и весело улыбнулась. – Что ж, одобряю твой вкус. Она прехорошенькая.

Супруг скривился:

– Может быть, она и хорошенькая, как ты изволила выразиться, но скоро ей придется отказать от дома. Тебе известно, что со смертью моей бабушки наши доходы значительно упали. Бабушка не зря считала, что мой папа не способен вести дела. И вот результат. Он почти разорен.

Мария растерянно заморгала:

– Разорен? Что ты такое говоришь? Наверняка это временные трудности. Ты же, как всегда, паникуешь без всякой причины.

– Без всякой? – Василий побагровел. – Тогда прочти это. – Он бросил на стол распечатанное письмо.

Женщина аккуратно взяла его и раскрыла. Размашистый, небрежный почерк свекра она узнала сразу.

Василий Тарновский-старший писал, что после смерти Людмилы Николаевны ему так и не удалось наладить дела в имениях. Ситуацию осложняло и увольнение многих ценных работников, которые не захотели подчиняться другому хозяину.

«К сожалению, сын мой, тебе придется поработать, если ты хочешь продолжать такую же роскошную жизнь, – при чтении этой фразы Мария поморщилась. – А если нет, придется туже затянуть пояса. Я думал, что оставлю вам с Петром и Софией приличное наследство, но… Буду стараться, чтобы вы не получили гроши, которые при разделе имущества станут лишь каплей в море».

Тарновская бросила письмо на стол и поджала губы.

– Твоей сестре Софии нужно приданое, это понятно. Но меня бесит, что твой никчемный братец тоже претендует на наследство. – Она отвернулась к окну.

Василий удивленно поднял темные брови.

– Что ж тут странного, Мара? Он такой же сын своего отца, как и я. Хочешь не хочешь – придется делиться.

Супруга так сжала кулачки, что хрустнули пальцы.

– Твоя любимая бабушка почему-то не сделала тебя единственным наследником, – буркнула она.

– А как бы она это сделала? – изумился Тарновский и посмотрел на часы. Этот разговор начинал его тяготить. – Мне пора, дорогая. Я обещал сегодня встретиться с одним человеком.

– Догадываюсь, что это за человек. – Мария подняла глаза на мужа. – Думаешь, мне ничего не известно о твоих похождениях? Как только я забеременела Танюшей, ты пустился во все тяжкие.

Он равнодушно пожал плечами:

– Думай, как тебе хочется. В конце концов, Мара, ты становишься невыносимой.

Не попрощавшись с женой, он вышел из комнаты, и Мария дала волю гневу. Она дернула бархатную малиновую скатерть, и со стола полетели фарфоровые блюдца и чашки.

Тарновская с каким-то наслаждением смотрела, как они разлетались на мелкие кусочки, лишь коснувшись пола, и думала, что это напоминает ее семейную жизнь.

Она слышала пословицу про разбитую чашку, которую уже не склеишь. Как же верно сказано, как верно! Ее отношения с мужем никогда не станут прежними.

Легкомыслие Василия, привычка не думать о завтрашнем дне сейчас проявлялись в полной мере. Они были на грани разорения, а он бежал к очередной любовнице, нисколько не беспокоясь о том, что, может быть, завтра его детям будет нечего есть.

Черт возьми, а ее родители оказались правы, так и не захотев распахнуть объятия беспутному зятю.

Вспомнив о матери, Мария встала и подошла к туалетному столику, на котором в футляре покоилась диадема. Тонкими пальчиками она откинула крышку, достала украшение и примерила. В солнечном свете бриллианты заиграли, их отблески рассыпались по комнате разноцветной мозаикой, и Тарновская, взглянув на себя в зеркало, с изумлением увидела не замученную женщину, мать двоих маленьких детей, а высокую рыжеволосую красавицу, которой так восхищались мужчины.