Одна из историй. Часть 1

– Ого, ты принесла учебник! Не тяжело? – язвительно спросил он у меня, усевшись на своё место.

– Тяжело, – тихо ответила я, пытаясь не вдыхать запах сигарет, которым весь пропах Иво после перемены. Мой рюкзак и правда был очень тяжёлым. В классе существовало правило, по которому соседи по партам договаривались носить учебники по очереди, но не в моем случае. Иво редко появлялся в школе и не всегда даже ручку при себе имел. Я носила все учебники одна, развивая себе тяжёлым портфелем сколиоз раннего возраста.

Иво бросил на меня очередной насмешливый взгляд и, выхватив резким движением из моих рук пенал для карандашей и ручек, начал оттуда всё вытряхивать на парту.

– Что ты делаешь?! – я попыталась забрать пенал из рук малолетнего негодяя.

– Иво, Мия, тихо! – раздался голос учительницы, прервав начинающуюся суматоху.

– Мия, ты должна помогать Иво, а не играть с ним в любовные игры!

Учителя редко умеют шутить, и этот случай не был исключением. Однако волна едких смешков всё равно прокатилась по классу.

− Но я… я помогаю, а он не хочет, − чуть слышно ответила я. Тогда я не умела держать зла, была очень ранимым домашним ребенком и старалась всегда доказать всем, что могу быть полезной.

− Хорошо, − прищурив взгляд, строгим голосом старушка-учительница. – Подойди ко мне после урока.

Прозвенел звонок. Я собрала вещи в сумку и, дождавшись, пока большая часть одноклассников выйдет из класса, подошла к учительскому столу.

− Вы просили подойти… − я нерешительно начала разговор.

− Да, Мия, это по поводу твоей последней контрольной, − учительница выдержала паузу и посмотрела на меня долгим задумчивым взглядом. – Ты единственная из класса решила последнее задание, которое было дано из школьной программы высшего уровня. Может ты в этом году попробуешь свои силы в отборочном школьном туре на участие в районной олимпиаде по математике?

Я была немного взволнована этой новостью, но в то же время обрадована. Впервые мне удалось в чём-то выделиться среди остальных. Моя наивная детская душа трепетала от радости. «Я смогу быть полезной!», – думала я в тот момент. Меня записали на отбор.

Уроки закончились, и я отправилась домой. Идти было недолго. Мы с мамой и братом жили недалеко от школы, в небольшой квартире на окраине района. Моя мать была властной женщиной и категорически отказывалась принимать не подходящий по её плану расклад событий, в прочем, как и мнение других. Единственным человеком, в котором она души не чаяла, был её сын, он же мой брат – опять же, для обозначения назовем его, к примеру, Алек. Я уже о нем упоминала ранее, тот самый, который с рождения стал центром вселенной нашей семьи. Он был младше меня на шесть лет и только в этом году пошёл в школу. Моя мать ещё с его рождения верила, что у Алека большое будущее и всех в этом убеждала. Те, кто хоть как-то пытался противоречить суждениям влюблённой до безумия в своего сына женщины, автоматически заносились в «чёрный список».

Придя домой, я почувствовала вкусный запах свекольного супа, приготовленный мамой. Надо признать, готовила она вкусно. В животе урчало после голодного дня, состоящего из семи уроков, факультатива и репетиции в театральном кружке, в который я начала ходить пару лет назад, так как мне нравилось выступать на сцене. Я не ходила обедать в столовую как все дети по простой причине: у меня практически никогда не было карманных денег. Моя мама обычно выделяла мне деньги строго, когда того требовали в школе на что-то вроде обязательных экскурсий и различных мероприятий.

– Как прошёл день? – моя мама зашла на кухню в тот момент, когда я в нетерпении искала черпачок, чтобы налить себе в тарелку суп.

– Отлично, – я на мгновение отвлеклась от поисков и обернулась, в моем сердце уже трепетала радость от того, что я расскажу это маме.

– Ну, ну, рассказывай, – моя мать присела на стул и с интересом посмотрела на меня.

– Я была сегодня на факультативе по математике, и знаешь, что? Мы готовимся к олимпиаде! – с гордостью ответила я и посмотрела на маму в ожидании похвалы.

– Хм, – задумчиво протянула она и уголки её губ чуть приподнялись, – очень хорошо, молодец! Это куда полезнее, чем твой театр. Умные люди многого добиваются в жизни.

– Спасибо! – налив себе в тарелку суп, я села напротив. – Знаешь, о чём я мечтаю?

– И о чём же?

Зачерпнув ложку супа и проглотив его, я громко и с гордостью ответила:

– О том, что я после школы выучусь на какую-нибудь важную должность юриста или того, кто управляет компанией, стану очень богатой куплю тебе большой дом, ‒ я даже на этом моменте вытянула руки в ширину, ‒ и какую захочешь дорогую красивую машину!

Детским языком я несла бред, но мысли у меня были чистые и искренние: я хотела, чтобы мной гордились.

– Скорее, это сделает Алек, – усмехнулась в ответ моя мама. – Кстати, пора его будить, а то уже полдень.

В те годы я была очень привязана к ней и ее мнению. Моими любимыми моментами тогда было, когда она, почитав сказки на ночь Алеку, подходила ко мне и желала спокойной ночи, гладя рукой по волосам.

– Спокойной ночи, – говорила она при этом тихим, приятным голосом.

Ещё до рождения Алека это было каждый день, то потом раз в три дня, раз в неделю, раз месяцев, а после и то реже.

Через год мое положение в школе улучшилось, но сомнительно. Я стала отличницей, побеждала на олимпиадах по математике, химии, физике. И одноклассники ко мне стали тянуться, жаль лишь, что тогда я путала лицемерие с дружелюбием. Меня использовали, чтобы списать, бесплатно получить помощь и прочее. А при удобном случае опять же издевались, и не только мои одноклассники, по-своему издевались даже учителя.

В любимом 304-м кабинете на одном из уроков моя нелюбимая старушка-учительница иногда делала непонятные для меня вещи для взрослого человека.

Как-то в самом начале урока, когда весь класс уже уселся за парты, и нам уже было по 14-15 лет, она внезапно начала занятие такими словами:

– Ребят, знаете, что я думаю? – на этих словах весь класс напрягся. В это время на задней парте одноклассники нещадно использовали мою тетрадь, чтобы по-быстрому списать домашнее задание. Они периодически тыкали меня в спину, чтобы возмущаться, какой же все-таки у меня отвратительный почерк. Я же, в свою очередь, спокойно сидела раскрашивая ручкой квадратик в тетрадке.

Старушка-учительница выждала паузу и продолжила:

– Я очень ценю и уважаю детей, который безвозмездно помогают ровесникам, искренне и по доброте.

Я подняла голову и посмотрела на нее. Вероятно, она сейчас скажет обо мне, о ком же еще?

– Как, например, Роксана, – учительница внезапно кивнула головой в сторону другой девочки из нашего класса, которая училась примерно на том же уровне, что и я, только никому особо не помогала. Она также была спортсменкой и симпатичной на вид, поэтому ей удалось заработать положительный статус в школе, и ее полностью устраивало, что «ботаником» для унижения и списывания в классе служила я. – Роксана прекрасная добрая девочка, не то, что Мия. Мия вот никому не помогает и эгоистка, – закончила свою речь наш преподаватель математики.

В этот момент я ощутила острую обиду. Но еще хуже, что тогда я узнала про существование предательства и лицемерия. Весь класс как в рот воды набрал. Все молчали. Никто ни сказал ни слова о том, что это не так. На первой парте лишь один худой паренек, который, к слову, не так часто использовал мою помощь, тихо-тихо сказал:

– Мия – не эгоистка.

Его никто не услышал. Или притворились, что не услышали.

Детского эгоизма хватало даже в старших классах. Думая об этом, я вспоминаю Дэна. У Дэна все было хорошо, кроме чрезмерного эгоизма и гиперэмоциональности. Он был единственным человеком в классе, на кого я даже напала и дала пару пощечин, хотя я никогда не умела драться. Это произошло, когда мне было девять лет, и я не помню, что он такого сказал мне, но после моих пощечин он плакал. Удивительно, как можно было такого тихого, мягкого ребенка как я, спровоцировать на попытку драки.

Когда мне было 16 лет, мы с классом собирались на экскурсию, в ходе которой мы на пароме должны были отправиться в другую страну, погулять там в столице по музеям и вернуться паромом на следующий день. Ясное дело, ночь на пароме молодежь обычно использовала не для того, чтобы спать. Все запасались алкоголем, травкой и тому подобным. Я помню прекрасный солнечный день весны, когда я вышла со школы и двинулась в сторону дома. Недалеко меня подкарауливала группа парней во главе с Дэном. Нет, они меня не избили, но как мне показалось, они были к этому близки.

– Слышь, стукачка! Иди сюда! – спускаясь по ступенькам школьной лестницы, услышала я голос Дэна.

– Да, Мия, иди сюда или будешь опять потом плакаться училке! – выкрикнул другой голос из компании.

После этого последовало еще несколько выкриков, более нецензурных.

Я остановилась и дрожащим голосом попыталась ответить:

– Я не понимаю, о чем вы…

– Да все ты, жирная корова, понимаешь, – мне навстречу двинулся быстрыми шагами Дэн, как будто хотел напугать. – Это ты заложила нас сопровождающей училке, и та теперь не пустит нас на паром без досмотра.

– Я никому ничего не говорила, – я попятилась в испуге, осознавая, что они могут сделать, решив, что это действительно была я.

– Да конечно! – Дэн рассмеялся. – Парни, слышите? Она никому ничего не говорила!

Друзья Дэна стали вторить ему противным смешками, подобно стаду гиен.

В этот момент из главного входа школы вышел учитель программирования, который был крепким рослым мужчиной, да и вдобавок разъезжающим на байке. Это меня и спасло. Дэн и его приятели попятились, а я быстрым шагом побежала за школу, откуда шла вторая тропинка, ведущая к моему дому. Помню, что плакала всю дорогу домой, и не понимала, почему именно я должна была это терпеть.

Спустя несколько лет, как я закончила школу, и с одной из своих одноклассниц по имени Мила, которая все это видела, я подружилась. Как-то раз, когда мы выпивали дома у меня вино уже будучи взрослыми, она мне сказала:

– Прости, Мия, что я тебя тогда не защищала, я боялась. Это был стадный инстинкт.

Нет, я ее не винила. Я ее понимала. Мы были каждый из своего мира, и чтобы не стать изгоем в школе, каждый шел на свои жертвы. Но Мила рассказала мне кое-что еще в тот же вечер, и я возненавидела школьные времена еще больше. То, что рассказала Мила, объясняло и ненависть Дэна ко мне также.

Причина, по словам Милы, оказалась абсурдной и жестокой.

В младших классах большая часть учеников ходила в бассейн после уроков. Я не умела плавать, и как-то на дополнительном занятии я упала в ту часть бассейна, где было глубоко. Я начала захлебываться водой. Тренером была железная леди в возрасте, которая явно не любила детей. Она стояла и смотрела, а помочь мне велела тогда Дэну. Дэн с минуту колебался, пока я пыталась ухватиться за стену и не утонуть. Потом Дэн протянул мне все-таки руку. Это случай я помнила всегда, но не знала, что было после. А то, что случилось потом, и повлияло на отношение Дэна ко мне.

– Его начали нещадно гнобить, – рассказала мне тогда Мила. – Спасти тебе жизнь у нас в классе было позором. Ты была кем-то вроде уродца, и помогать тебе было запрещено. И Дэну за это досталось. Поэтому он возненавидел тебя.

***

– Мне жаль, Мия, что ты столкнулась плотно с детским эгоизмом, – говорите вы, выслушав первую часть рассказа девушки. – Но, увы, такое бывает часто.

– Да, это еще поверхностный рассказ, – отвечает вам Мия. – До сих пор не понимаю, чем же я была всем так отвратительна. Плохо, что я поздно научилась стоять за себя. Хотя это до сих пор под сомнением, – Мия улыбается и делает глоток из своего стакана и продолжает:

– В девятом классе среди мальчишек появилась странная мода – подходить к самой некрасивой по мнению остальных в классе девочке и звать ее в кино, а когда та, наивносоглашалась, весь класс истошно смеялся. В моем классе такой девочкой была я. Их смех до сих пор стоит в моих ушах, хотя прошло двенадцать лет. А на день святого Валентина один из мальчишек принес 15 роз (у нас в классе было 17 девочек). Он принес 15, потому что одна девочка уже неделю болела, а еще одна часто прогуливала. Представьте себе, именно в тот день они тоже пришли. Этот парень раздал 14 роз, и у него осталась пятнадцатая. И остались три девочки без розы: я, моя будущая подруга Мила и еще одна тихоня класса. Я помню, как он сидел на уроке физики размышлял, кому из нас ее подарить. Было видно, он хотел выглядеть джентльменом в глазах всего класса, но прогадал с расчетом. Он размышлял достаточно долго и в итоге подарил розу тихоне. И мне тогда казалось, что на меня смотрят как на неудачницу года. К чему я веду? А я веду к тому, что я не была уродцем на самом деле. Я позволила им себя такой сделать. Моими главными воспитателями стали не мама и папа, как у других детей, а жестокость чужих и время.

– Но твоя мать, – выслушав Мию, вспоминаете вы. – Она же вырастила тебя, содержала. И воспитала же в тебе человека.

– Да. Человека, который вышел в этот мир сломанным. Человеком, которым она не гордится. Я старалась ей помогать. Черт возьми, еще будучи подростком я пошла работать летом на уборку школьных помещений и прочего, чтобы помочь ей с деньгами. В последнем году учебы в школе я начала работать частным репетитором по математике, выдавая себя за студентку педагогического института, чтобы начать что-то копить для себя. В 18 лет я уже работала официанткой. Но чем старше я становилась, чем расплывчатее становился детский образ моего идола – мамы. Превращался этот образ постепенно в усталую женщину, которая была недовольна своей жизнью, и хотела, чтобы хотя бы дети были под ее контролем. Я не смогла быть под ее контролем, и поэтому стала злодейкой и грешницей. А вот Алек, мой младший брат, был в ее глазах праведником, хотя в семь лет уже мог на словах послать мать, но та этого будто бы не слышала.

– Мия, – вы прерываете монолог девушки. – Но так часто бывает, старшему ребенку в семье кажется, что младшего больше любят, ему больше позволяется.

– Может быть, – сухо отвечает Мия. – И вы правы, моему брату также больше позволялось.

***

Однажды, когда ему было 11 лет, он соорудил деревянный арбалет из длинных острых шпажек для приготовления люля-кебаба, позаимствовав их на кухне у мамы. Он игрался, будто тренируясь стрелять из мини-арбалета. Я в этот момент сидела на диване нашей с ним общей небольшой комнаты и делала какую-то домашнюю работу на компьютере. Алек, в чем нет удивительного, мишенью выбрал меня, или даже мои глаза. В тот момент я этого не знала, просто не заметила. И вот, в какой-то момент в сантиметре от моего глаза в мою переносицу вонзилось что-то острое, после этого я почувствовала боль, закрыла лицо руками и стала кричать. Я чувствовала, как по моим рукам течет много крови. На мой крик в комнату влетела наша мама.

– Что случилось? Алек, Мия?! – услышала я ее взволнованный голос.

– Мам, – я пыталась не смотреть на свои окровавленные руки и говорила сквозь всхлипы. – Алек… Он попал в меня чем-то острым, мне больно.

Моя мама подбежала ко мне и выхватила мои руки, тем самым открыв мое лицо. Затем облегченно вздохнула.

– Слава богу, не в глаз. А то было рядом.

Ее слова немного успокоили меня. В конце концов, в этом было проявление заботы.

– Слава богу, не в глаз, – повторила моя мать еще раз, на этот раз поворачиваясь к моему брату. – А то лишил бы сестру глаза, ходил бы с тяжестью этого греха на душе всю жизнь, Алек! Будь аккуратнее в следующий раз, – с этими словами она развернулась и пошла за льдом на кухню.

Не знаю, почему, но я запомнила этот момент. Ее заботил больше «камень на душе» моего брата.

***

Глава 3. Божественный коктейль Маргариты

В бар заходит женщина. Она бедно одета, и, вероятно, зашла сюда не потратить последние деньги на выпивку. Она громко разговаривает по телефону.

– Побойся Бога, Карл! Это были последние мои деньги! Ты их все растратил на свои пьянки! Бессовестный ублюдок! Будь проклят тот день, когда я вышла за тебя!.. А, что? Даже не смей! Ребёнку надо идти в школу! Найди деньги до четверга, или я… Не смей мне угрожать! И знаешь… Не перебивай меня, черт возьми! Я сейчас пришла уже на работу и не хочу даже думать о том, где ты и что сейчас делаешь!

Женщина яростно швыряет телефон в свою сумку. Её руки дрожат и на глазах слёзы.

– Маргарита, – бармен тихим голосом обращается к ней. – Начальство не любит, когда ты кричишь на весь зал, устраивая очередные разборки по телефону со своим мужем.

Поджав губу и не сказав ни слова, Маргарита бросает на него холодный взгляд и идет в сторону двери с табличкой «вход для персонала».

– Твоя сменщица уже ждет тебя, и домывает последнюю партию посуды. Скажи ей спасибо, что она, несмотря на твоё опоздание, не оставляет тебе ничего, – вслед говорит ей бармен.

Неожиданно Маргарита оборачивается.

– Я должна быть за это вам благодарна? – повышенным тоном, и плохо сдерживая комок слёз, спрашивает она. – За что? За то, что батрачу на вас за копейки? За то, что выслушаю все ваши: «Маргарита, ты здесь не домыла блевотину очередного алкаша», «На стакане остались очередные сопли», и «в туалете кто-то не убрал за собой остатки спермы»? Я мечтала стать гимнасткой в юности, тренировалась, тренировалась, была лучшей в группе, а теперь… У меня нет ничего, кроме зависимого мужа-алкоголика и голодного ребенка. Еще работы посудомойкой и уборщицей одновременно за зарплату дворника… За что мне это всё?! В чём я так согрешила?

Бармен, ровно, как и парочка посетителей, которые были близко, включая вас и Мию, молча слушают монолог несчастной женщины. Когда она останавливается перевести дыхание, бармен подходит к ней и кладет руку на плечо.

– Твое счастье, что никто кроме меня из персонала это не видел и не слышал. И пока начальство по камерам не увидело, что ты стоишь тут и болтаешь, хотя твоя смена началась 15 минут назад. Маргарита, успокойся и иди работай.

– Но за что Бог так со мной?

– Его нет, – равнодушно отвечает бармен в ответ. – Но ты обязательно помолись, а то вдруг он дарует тебе этот миллион, ты выкупишь этот бар, уедешь на Бали…

Маргарита багровеет.

– Побойся…

– …Бога. Да, да, ты недавно это говорила своему мужу. Иди работай, или увольняйся уже. Мне надоело тебя вечно прикрывать.

Всхлипывая, Маргарита смиренно идет в сторону кухни.

– Моя мама, к слову, была верующей. – Мия задумчиво смотрит ей вслед и вертит коктейльную соломинку в руках. – Мои родственники в Польше, откуда приехала моя мать, тоже были верующими. А я – нет. Знаете, почему?

– Хм, – легкая усмешка появляется на вашем лице. – Сейчас это модно: Атеизм, Агностицизм, Итсизм… С развитием науки и технологий у людей стало меньше «чудес». Многим вещам появилось рациональное объяснение.

– Не только, – отвечает вам Мия. – Религия для многих людей это способ переложить ответственность за свои поступки, неудачи на кого-то другого: Высшую силу, Бога, Аллаха, Будды и прочих. Но многие этим злоупотребляют. Вы не хотите пойти покурить кстати?

– У меня нет с собой сигарет.

– Я вас угощу.

На крыльце бара свежо, дует легкий теплый ветер. Уже темно, около 11 часов вечера. На небе ни облачка, и потом отчетливо виден растущий месяц. В летнюю ночь всегда по-другому дышится.

– Есть теория про то, что эта планета – один из наших кругов ада, который мы отрабатываем за грехи предыдущей жизни, – прерывает ваши мысли Мия, закуривая сигарету. – Вот скажите мне, что есть счастье? Придуманная человеком иллюзия, в которой есть всё, что, как ему кажется, нужно. Но мы же не хотим брать ответственность за то, что у нас нет, верно? Не спорю, в большинстве случаев с самого рождения мы чего-то лишены на кармическом уровне. Но вокруг нас периодически возникают возможности это изменить. Но нам боязно, тяжело… И поэтому многие люди находят успокоение в религии, мол, так Богу нужно. За пару тысячи лет церквями придуманы правила, как не попасть, скажем, в ад, и как попасть в рай. Правила, доходящие до абсурда: люди начинают всю свою жизнь перекладывать на волю «высших сил». Некоторые твердят, что смартфоны, алкоголь, секс – соблазны дьявола, не иначе. А вот куча денег, которые уходят на роскошь храмов, те же одеяния главы церкви из золотых нитей – не соблазн дьявола? Каяться в грехах, ходить по воскресеньям в церковь, ползать на коленях перед иконами и останками святых, которые еще не факт, что святые – в церкви считают правильным. Атеисту, который не ходит в церковь и не ставит свечки за усопших, но помогает живым – церковь все равно скажет, что неправильно. Эта грань правильного и неправильного чертовски размыта. – Мия делает последнюю затяжку и тушит сигарету. – Я не молюсь, не хожу в церковь, не праздную пасху или рождество. Моя вера – разговаривать. Если кто-то там есть, то он меня услышит.

– И как ты думаешь, тебя кто-то слышал? – спрашиваете вы уже по пути обратно к вашему с Мией столику в баре.

– Не отрицаю, в некоторые моменты в моей жизни мне казалось, что кто-то будто повлиял на мой путь. Например, мой бывший уговаривал меня заниматься с ним незащищенным сексом, объясняя мне еще тогда глупой и неопытной, что все будет хорошо, даже если я забеременею. И я была настолько наивной, что верила в это, представляете? И это в 20 с чем-то лет, когда у меня не было ничего за спиной, и надо было вставать на ноги. Но в итоге меня пронесло, и я не залетела, – скованная улыбка проскакивает на лице Мии.

– И правда чудо, – саркастически хмыкнув, отвечаете вы. – Но это спорный пример. А какие еще чудеса есть в твоей истории?

– Вы хотите более лиричных историй? Вам что, этого варианта недостаточно? Разве это не благоприятный исход для глупой девочки, которая могла этим бы испортить себе жизнь?

– В библии, кажется, говорится, что Бог дает детей столько сколько нужно или вовсе не дает.

– Верно, но не совсем. Все равно у всех есть выбор. Я тогда сделала не тот выбор, но к счастью, этот выбор обошелся мне бесплатно, и мне дали шанс, – отвечает Мия. – А вот если хотите услышать что-то лиричное, у меня есть история из детства.

– Давай, – вы меняете позу на стуле, приготавливаясь слушать.

***

Через год после моего рождения мать отправила меня жить к бабушке, в маленькую деревню на юге Польши. Я прожила там четыре года, и вот перед тем, как за мной вернулись, кое-что там произошло. У нас, напротив, произошло ужасное убийство. Какие-то два парня пришли из-за долгов, кажется, убили всю многодетную семью, что жила в том доме. Когда это происходило, я почему-то захотела в туалет, который находился у нас на заднем дворе. Я вышла из дома и услышала, что снаружи, за воротами, кто-то громко играет на гармошке, хотя была глубокая ночь. Помню, я еще удивилась, почему ночью кто-то играет музыку на улице в одиночку.

Мне было как раз почти пять лет, я уже много осознавала и была, как и все дети любопытной. Я хотела пойти посмотреть, но в тот момент я услышала, что где-то на заднем дворе плачет кот. Естественно, я решила сначала помочь бедному бездомному коту и пошла к нему навстречу.

Забавно, что там, откуда доносился звук, я никого не нашла. Побродив немного по бабушкиному огороду, я пошла обратно. Возвращаясь в дом, я уже не слышала снаружи музыки, стояла мертвая, в буквальном смысле этого слова, тишина.

На утро я проснулась, выглянув в окно, увидела на улице практически всю деревню. Много машин полиции, разговоры, плач сердобольных соседок. Я выбежала, на улице стояла моя бабушка и что-то рассказывала мужчине в синей форме работника полиции.

Я услышала, как мужчина спросил:

– Вы точно ничего не слышали? Ни выстрелов, ни других звуков?

– Да, – подтвердила моя бабушка. – Ничего.

– Бабушка, – я подбежала к ней и дернула за халат. – А как же дядя, который играл на гармошке?

Полицейский вопросительно перевел хмурый взгляд на меня, а затем снова на мою бабушку.

– Там был мужчина? Какая гармонь? Вы же говорите, что никто же ничего не слышал!..

– Да вы не обращайте внимания, девочке причудилось, – отмахнулась рукой бабушка и сердито посмотрела на меня:

– Мия, домой, быстро.

– Но ба, я слышала! Я выходила ночью во двор. Кто-то громко играл, потом я услышала, как плачет котик, – я попыталась доказать свою правоту.

Мужчина в полицейской форме наклонился ко мне и вежливо спросил:

– И где же тот кот?

– Исчез, – я потупила взгляд в землю.

– Ах, исчез. Ну и дядя с гармошкой, наверное, тоже, – полицейский выпрямился и улыбнулся моей бабушке, та снова сурово посмотрела на меня.

– Мия, иди домой! – повторила она.

Я тогда расстроилась, что мне никто не поверил. Но случай тот вспоминала не раз.

Впоследствии, когда я повзрослела, в моей голове сложилась странная картина. Музыка играла, чтобы, возможно, скрыть звуки выстрелов. Но парадокс в том, что никто не слышал музыку кроме меня. Но я точно ее слышала! И еще этот странный кот… Что это было?