Полная версия
Кара Булганака. Роман
– Кровотечение в легком! – почти выкрикивает Расщупкина, – Как бы дыхание не прекратилось!
– Спокойно! Вижу… – Гусейнов склоняется ниже к раненому, – Зажмите артерию! Так тампоны… хорошо! А вот и она… – достает пинцетом тускло блеснувшую пулю, – Ну, вот почти все! Обработайте и зашивайте!
– Ранение серьезное, – всматривается Муртазаева, – его бы и других тяжелых в город. Не в наших полевых условиях держать еще и под обстрелом! Или бы еще в дальше в тыл, где нет бомбежки… Может эвакуировать часть госпиталя? Надо в штаб доложить сегодня!
– Нет у нас больше штаба! – внезапно восклицает Миша.
– Не понял, что? – удивляется Гусейнов.
– Как нет? – подхватывает Расщупкина, – Куда делся?
– Взорвали что ли? – поднимает взгляд Муртазаева, – Под бомбы попал?
– Такие не взрываются! – со злой иронией произносит Миша, – Я только что оттуда… Пусто там! Сбежали они все, наши командиры и начальники. Испугались видимо немецких пушек и самолетов. Почуяли гибель!
– Вот это дела! – ошарашено произносит Расщупкина, – А как же больные и раненые? Что же теперь будет? Персонал? Люди? Что нам делать? Как работать?
– Ты уверен? – внимательно смотрит на фельдшера Муртазаева.
– Вернее не бывает… – грустно вздыхает Миша, – Все собрали – и документы, и вещи, и продукты, и испарились! И машин их нет, еще и дополнительно лучшие забрали. Солдаты из охраны все видели – как они спешно грузились, дали деру до пролива! Понеслись шкуры свои спасать!
– Не может быть! – восклицает Гусейнов, – Я схожу, проверю…
– Да сколько угодно! – флегматично кивает Миша, – Я ничего не сочиняю. Я на такие фантазии не способен. Только идите осторожней. Бомбежка вовсю пляшет… Осколки кругом свистят… Смотрите чтоб не зацепило.
– Это что же творится? – негодует Муртазаева, – Бросить своих на произвол судьбы… Здесь же не просто солдаты в окопах, а больные и раненые! Кому помощь нужна перед лицом смерти! Да за это только под трибунал! Вот сволочи!
– Я слышал от раненых, что это уже массовое явление для нашего Крымского фронта… – сообщает Миша, – Штабисты бросают свои части и позорно бегут! Солдаты и полевые командиры выживают, как могут – по ситуации, сами принимают решения, сами сражаются. Говорят, наш командующий фронтом генерал-лейтенант Козлов драпанул в числе первых, и уже на Тамани загорает… Вместе со своей свитой! А на передовой остались самые стойкие, кто не потерял голову в начавшемся хаосе.
– Ничего критического я пока не наблюдаю, – говорит Гусейнов, – мы пока на твердых позициях. Кроме самолетов неприятеля ничего нет. Не надо делать поспешных выводов и поддаваться паникерским настроениям.
– А если в нашем штабе уже выяснили, что на самом деле происходит, и смылись, не теряя ни минуты? – предполагает Расщупкина.
– Да, просто так они бы не побежали – поддерживает Муртазаева, – Не оглядываясь на своих подчиненных! Что-то тут не то…
– Что вы предлагаете, в этой ситуации? – обводит всех строгим взглядом Гусейнов.
– Надо произвести разведку нашими силами, и узнать реальную обстановку, -предлагает Муртазаева, – Если положение угрожающее, нам тоже оставаться здесь нельзя, тем более обезглавленными, без начальства. Мы не банда на самоуправлении, надо соблюдать устав!
Мы должны примкнуть к какой-то воинской части и быть там, где мы нужней. И самое главное – мы не можем рисковать жизнями раненых солдат. Наш и врачебный, и воинский долг – их спасти!
– Я готов в бой хоть сейчас! – загорается Миша, – Но если немцы попрут… нам не выстоять. На хуторе почти один медперсонал, в котором в основном женщины и часть легкораненых, кто может держать оружие. Вот и все наше воинство против танков, артиллерии и передовой отборной немецкой пехоты! Нас сомнут в два счета… Вокруг нас даже окопов нет! Палаточный лагерь. Конечно, мы может дать бой, но он будет первым и последним.
– Наши стрелковые части находятся на приличном расстоянии от хутора, – размышляет Муртазаева, – и что с ними сейчас, сказать трудно, вся информация очень противоречивая. И вычленить из нее рациональное достоверное зерно очень сложно. События, судя по всему, развиваются очень стремительно, и мы можем и не узнать о передвижении наших войск!
– Ладно, – вздыхает Гусейнов, – На всякий случай, подготовим все к отправке. Сколько у нас сейчас раненых?
– 39 человек, – отвечает Миша, – те, что с нами остались, и не отправлены в Керчь.
– А из медперсонала кто еще остался? – спрашивает Гусейнов.
– Хирург Буюк-ага и несколько медсестер… – докладывает Миша.
– А если фашисты внезапно здесь окажутся? – волнуется Расщупкина, – Как отбиваться будем?
– У нас только пистолеты… – грустно улыбается Гусейнов, – И к ним патронов всего ничего.
– У раненых, которые к нам поступали с передовой, оружия достаточно, – сообщает Муртазаева, – и гранаты, и винтовки есть, даже противогазы…
– Только полноценных бойцов нет – констатирует Расщупкина, – Я вообще стреляла два раза в жизни и то из охотничьего ружья.
– Миша! Возьми людей, приготовьте машины, заправьте полные баки, – командует Гусейнов, – пусть будут в «заведенном состоянии». Часть медикаментов и оборудования, пожалуй, загрузите тоже… Оставим для работы самое необходимое. Пока не выясним что…
В палатку врывается сержант в грязной оборванной форме.
– Вы кто? – строго спрашивает Гусейнов, – Что случилось?
– Нет времени на разговоры, – сухо бросает сержант, – товарищи врачи! Если не хотите к фрицам в плен, мотайте отсюда как можно быстрее…
– Почему мы должны тебе верить? – сомневается Расщупкина, – Может ты провокатор?
– Я прямо из окопов, вернее из степи… Там сущий ад! Немцы наступают, перемалывая все, что есть, со скоростью летящего снаряда! У вас всего часа три и они будут здесь…
– Кто-то вообще сдерживает их натиск? – негодует Гусейнов, – Почему нельзя фашистов остановить?
– А ты сам иди, попробуй! Там такое творится – не рассказать! Танки по всему горизонту, пехоты как саранчи… В небе «Юнкерсы» воют тучами, все небо в черных крестах! А у нас вся артиллерия разбита, самолетов – один, два пролетит и все! Говорят, все аэродромы разбомблены, горят! Связи между частями нет… Полный Апокалипсис! Степь голая… даже кустов нет, не говоря об окопах! Это уже не бой, массовый тотальный расстрел! Фашист как стервятник наши армии треплет и рвет на части! Конец всему…
– Значит, те солдаты были правы, когда говорили, что фронта больше нет, – печально заключает Муртазаева, – Все бегут, очертя голову… Что ж это творится на белом свете! Все рухнуло в считанные дни…
– А если помощь подойдет? – предполагает Миша, – Мы же не в изоляции еще?
– Товарищи дорогие! – почти с мольбой в голосе обращается сержант, – Уходите отсюда… Пропадете почем зря! Давайте вслед за нами и быстро!
Я не пугаю, я вам сообщаю реальную обстановку!
– А вы то, куда? – интересуется Расщупкина, – Дальше нас – море!
– В Керчь, к переправе! – сообщает сержант, – Там либо эвакуация, либо нормальная организованная оборона. Сообразим на месте…
– Уже насоображали, – злится Гусейнов, – три армии пошли в наступление, и все обернулось прахом! Это как вообще возможно?
– Никто не предполагал, что так будет! – отвечает сержант, – В тылу хорошо рассуждать! Что и как нужно было, а вы туда сходите, и сделайте выводы, что и как! Там люди целыми полками гибнут…
– Я свой долг исполняю как надо, – не утихает Гусейнов, – а вот что у вас, в штабе фронта творилось и чем думали, что довели людей до такой бойни… Это вопрос! Военным преступлением пахнет… Только вот генералов у нас не судят! А солдаты за их ошибки кровью, жизнью своей расплачиваются!
– Хватит дискутировать, товарищи! – обрывает Муртазаева, – Давайте за дело… Мы не должны допустить гибели госпиталя! У нас люди не пределе…
– Да теперь точно надо собираться, – суетится Расщупкина, – в путь-дорожку! Ничего нельзя упустить. Нужно все успеть! Я пошла… Надо всех еще осмотреть перед дорогой, может кого-то перевязать.
– Все не так, как было раньше, – задумывается вслух Гусейнов, – знакомая реальность и логика ломается… Что-то темное и странное наступает, я это чувствую! Привычная война, с ее законами, где все на местах, закончилась! Начинается что-то другое… И нам надо быть больше чем те, кем мы были раньше. Нас ждет совершенно непредсказуемая схватка. Что ж, в путь товарищи!
Часть 2
Май 1942 г. Аджимушкайские каменоломни.
Гусейнов проходит по мрачным запутанным коридорам, освещенным редкими мутно-желтыми электрическими лампочками. Подземные тоннели переполнены, наводнены военными и гражданскими… В каких-то местах просто некуда ступить и приходится пробираться в темноте сквозь живую массу. У всех измотанный вид и как странные пугающие маски, из темноты появляются угрюмые лица всех возрастов, от стариков до детей… Колышущееся море людей кажется ожившей пробудившейся Тьмой от древнего каменного сна. Все это шевелящееся столпотворение похоже на бурлящий зачаровывающий водоворот, утягивающий в глубину мрака.
Петляя по низким проходам, военврач наконец останавливается у ниши с часовым, за которым темнеет вход в охраняемое помещение, занавешанный плащ-палаткой. У Гусейнова проверяют документы и впускают внутрь. В полутемном каменном отсеке стоит высокий худощавый человек в сером плаще с полковничьими петлицами. У него усталый измотанный вид… В темноте тускло поблескивают стекла пенсне.
Рядом с ним горит небольшой костер… Куда бросает бумаги, очевидно документы, другой командир крупного почти богатырского сложения в форме батальонного комиссара.
Они удивленно поднимают глаза от языков пляшущего пламени и испытующе смотрят на Гусейнова.
– Здравия желаю, товарищ полковник! Я военврач 396 стрелковой дивизии Гусейнов Мехбала Нуралиевич! Мне сказали вы сейчас главный на этом участке обороны. Наш госпиталь располагается неподалеку. Я прибыл получить указания. Куда нам идти или где надлежит находиться.
– Да, Вы правы, товарищ Гусейнов, я остался здесь по приказу штаба фронта, для организации обороны и прикрытия переправы наших войск на Тамань. Ягунов Павел Максимович! Я координирую действия всех отступающих сюда групп и частей РККА. Это мой комиссар – Парахин Иван Павлович. Мы вместе руководим этим участком.
– Получается, Вы теперь командующий Крымским фронтом?
– На деле выходит так… – улыбается полковник, – Официально, конечно же, остается генерал-лейтенант Козлов. Откуда Вы прибыли?
– Из-под оккупированной Феодосии. Наше командование покинуло нас. Трусливо бежало, бросив полевой госпиталь на произвол судьбы! Не дав естественно никаких приказаний. В условиях наступающего врага и угрозы уничтожения госпиталя, я принял решение вывезти раненых в безопасную зону.
– Вы не растерялись и взяли командование на себя? – поднимает взгляд комиссар Парахин, – Что ж, очень похвально!
– Так точно! По пути нас бомбили, мы потеряли одну машину. Но смогли спасти большую часть вверенного нам личного состава, сохранить имущество, медицинское оборудование и оружие…
– Молодцы! Приняли правильное решение, спасли людей. А ваших начальников за трусливое поведение мы еще накажем по всей строгости военного времени, – ободряюще говорит Ягунов, —
ситуация сейчас сложная… От нас требуется концентрация всех сил. Немцев надо остановить любой ценой. Сколько у вас человек?
– Около сотни, отряд пополняется за счет отступающих.
– Как и у нас, точное количество устанавливаем… – вздыхает комиссар, беря в руки очередную пачку бумаг и бросая в костер, вспыхивающий новыми огненными языками и искрами, – Сейчас под землю стекаются все, кто готов сражаться до конца!
– Я видел, у вас тут целый город под землей, кого только нет! И военные всех родов войск и масса гражданских, целыми семьями от бомбежки спасаются! Все штольни, словно живые… И раненых тоже много! Имеет ли смысл нам вливаться в этот бескрайний поток и добавлять излишние трудности?
– Ваши предложения? – внимательно смотрит на военврача Ягунов, – Как лучше использовать ситуацию?
– Мы пока можем остаться на своем рубеже. Там также ведут бой наши части. Там надежно и места побольше… Ну и для фашистов еще один барьер в наступлении. Очень непростой!
– Толково. Мне нравится ход ваших мыслей, – улыбается полковник, – покажите на карте точно, где вы находитесь?
– Здесь! – Гусейнов тычет пальцем на северо-запад от Аджимушкая, – Как и Аджимушкай – наша позиция тоже у скал, почти подземная, как кость в горле у фрицев! Удобное место для того, чтобы шакалу фашистскому шерсть подпалить!
– Да, Вы правы! Врага нужно бить везде и всегда – в любых условиях, при любых обстоятельствах! Если бы у нас командный состав штаба на Акмонае, был бы таким как наши полевые врачи! – вздыхая, расправляет затекшие плечи Ягунов, – Все было бы по-другому… Не дошли бы до такого! Позора…
Ладно, будем двигаться дальше. Сделаем так. Все здоровые бойцы пусть включаются в оборону! А ваших раненых мы эвакуируем в плановом порядке. Придет приказ, придут люди и транспорт. А пока ваша задача – как и наша здесь – держать рубеж! И ни шагу назад!
– Есть! – улыбается Гусейнов, – Есть держать рубеж!
– Чему радуетесь?
– Да как не радоваться, товарищ полковник! За столько суток неопределенности и сомнений, можно сказать, скитаний, кочевья в полном тумане, под непристанным огнем от села к селу, наконец-то чувствуется стальная уверенность, четкий боевой ритм Красной Армии! Цель ясна, задача поставлена. Просто Солнце встает на горизонте… Прямо как на гербе нашем советском!
– Понятно. А где скитались? – спрашивает Парахин.
– Где только не были! И в Каджаларе, и у станции Семь Колодезей, в станице Ленинской и в Багерово… Исколесили степь порядком!
– Много чего повидать пришлось? – сочувственно чуть наклоняется к собеседнику Ягунов, – Путь то длинный и извилистый выдался!
– Еще бы… В Каджаларе чей-то госпиталь сгорел от бомбежки. В Семи Колодезях та же картина…
Там еще и резервуары с горючим пылали… Я насчитал 36 самолетов в воздухе – они пикировали и атаковали, как накатывающимися волнами, группа за группой! Казалось, весь мир горит, и рушится, сама реальность! Дикая безумная пляска Смерти… Кровь и пламя! Больше ничего…
Нам удалось спасти из огня нескольких солдат и командиров. И покатились дальше…
В районе Багерово погибла врач-лаборант нашей медсанчасти, от попадания бомбы в окоп-бомбоубежище. Словом, хватило всего… Чтоб иметь волю и ярость отомстить лютому врагу!
– Воздадим, как положено! Отомстим за всех наших павших товарищей, в эти дни в крымской степи… Фашистские палачи за все поплатятся. Сполна! – воспламеняется гневом Парахин, – Скоро мы их погоним назад, нам только бы здесь, сейчас расхлебать эту ситуацию… А дальше будет лучше. Армия перегруппируется и нанесет сокрушительный ответный удар! А для этого мы должны сохранить, спасти живую силу, как можно больше и материально-техническую часть…
Наш главный бой впереди!
– То есть мы маневрируем?
– Да! Мы уходим с открытого пространства, с неудобной для нас позиции, чтобы обрушиться на врага с другого выгодного для нас плацдарма, – поясняет Ягунов, – то, чего враг не ждет… Пусть пока фашисты чувствуют себя победителями и ослепнут от этого ощущения! А мы пока приготовим сюрприз…
– С моря? Десант?
– В 41-м мы уже оставляли полуостров, и тогда, уже через полтора месяца успешно высадились десантом в Керчи и Феодосии! – продолжает полковник, – И разбили фашистов и гнали их до самого Акмоная… Сейчас будет также. И уже не долгих полтора месяца, а значительно быстрее! А для этого нужно измотать противника до предела… И усыпить его бдительность. Пусть думают, что они победили! Тем неожиданней будет наш контрудар!
– Значит, не все так плохо?
– Это война, товарищ Гусейнов! Гладко и ровно здесь бывает редко… Всегда будут потери и большие жертвы, – замечает Ягунов, – У нас очень умный и коварный противник. Против нас вся Европа, с военной и промышленной мощью!
В этой партии надо играть с большой осторожностью и бить только наверняка. Думать, думать и думать… На десяток, сотню раз проверять каждое решение, искать альтернативные варианты развития событий. Так как одна ошибка может стоить тысячи жизней и потери целого фронта. Как и случилось здесь у нас, в Крыму!
Поэтому мы должны быть безупречны. Это не прихоть, а объективный закон стратегии успеха.
– Я кое-что понял в эти дни.
– И что же? – с живым интересом спрашивает полковник, – Что-то, что коренным образом изменило Вас?
– Можно сказать и так. Очень многое на войне решают личностные качества и солдата, и особенно командира. Не количество, и не сила оружия.
– Так было всегда! Только, к сожалению, часто действительно талантливые командиры могут оказаться в тени… – с долей разочарования произносит Парахин, – А война, как штормовое море, выносит на гребне, самых достойных!
– И снова бросает в пучину… И часто, без возврата!
– По-другому видимо никак. Кому-то надо обуздывать стихии и закрывать бездны… – усмехается Ягунов, – Как маяки посылать спасительный огонь гибнущим кораблям в разбушевавшейся буре!
– Как мы с вами?
– Не преувеличивайте нашу скромную роль… Мы самые простые солдаты и задачи у нас такие же самые заурядные, даже рутинные для войны – не нарушить приказ и выполнить свой долг! – сухо по-армейски декламирует полковник, – Не более… Хотя это, часто и бывает самым сложным. Такова наша профессия.
– Да, жизнь вообще штука непростая… Прямо как этот подземный лабиринт! Не знаешь, куда выйдешь, и что тебя ждет за каждым поворотом. Спасение или гибель, радость или скорбь…
– Да, часто приходится блуждать в потемках, как сейчас. Это Вы верно подметили! – словно о чем-то далеком грустно задумывается Ягунов, – Самое главное – в себе не запутаться и не заблудиться… Помнить про Свет, что в нас горит! И тогда путь окажется настоящим и правильным. Пусть и Вас он будет таким. Что ж, удачи Вам, товарищ военврач Мехбала Гусейнов! Надеюсь, до скорой встречи, в уже наступательной операции! Помните, вы не одни, мы рядом с вами сражаемся! И наша цель – Победа! И других вариантов для нас просто нет…
– Спасибо, товарищ полковник! Теперь воевать будет намного легче… Когда цель обозначена, все на местах, и верные товарищи за спиной! Так мы неодолимы, как эти скалы!
– Возможно. Только скалы холодны и беспристрастны. А суть человека – его горящее пылающее сердце! Которое ведет сквозь любую Тьму…
– Будем гореть, товарищ полковник! До самого конца! Пока фитиля хватит…
– Только не перегорите совсем, – улыбается Ягунов, – раньше времени! Война долгая предстоит. Бейте врага и берегите себя! Мы еще Родине нужны, в полном здравии, нам и после Победы дел хватит! А воевать с умом надо! Во имя Жизни! Во имя Человека и Будущего!
Глава 3. Подземная батарея
Май 1942 г. Булганакские каменоломни.
В глубине темных коридоров, освещаемых редкими факелами, суетятся красноармейцы, перенося вещи, боеприпасы, различную утварь и обустраивая отсеки… В густом мраке огромных залов изломанного камня раздаются гулкие голоса, как будто слетевшихся призраков.
– Ну, как у нас обстоят дела? – гремит в каменных пустотах голос старшего лейтенанта Светлосанова, – Все успеваем?
– Порядок! – отзывается Гогитидзе, – Все по плану! С поверхности занесли, все что можно. И пожитки какие были и боекомплект и оружие… Остались только лафеты взорванных орудий. Фашист ничего не получил!
– Начинаем обживаться, – добавляет Устрицкий, – место для казарм определили. Госпиталь уже готов…
– Как раненые? – спрашивает Светлосанов.
– Терпимо, – отвечает военврач 3 ранга Олег Макогон, – не санаторий конечно, но ничего не поделаешь! Будем что-то изобретать. Бороться! Холод здесь жуткий конечно… Место совсем не для лечения. Сырость, мрак – ощущение, как будто в глубокой могиле находишься! Температура выше 8—10 градусов не поднимается. В таких условиях излечение будет идти очень медленно. Раны, как правило, при таком температурном режиме и повышенной влажности просто не затягиваются. Проводить какие-то хирургические операции при факельном освещении, это почти вслепую – не представляю как! Будем выкручиваться…
– Как с лекарствами? – интересуется Светлосанов.
– Мало, но пока хватает, – отвечает Макогон, – впритык! На будущее надо что-то думать…
– Я уверен, долго мы здесь не пробудем, – говорит Светлосанов, – наша армия перейдет в наступление, и мы здесь, окажемся как раз, кстати, ударив немцам в спину! Они пока не представляют, сколько нас и вообще где мы…
– Даже если они сюда проникнут, – вступает в разговор младший лейтенант Елкин, – найти нас будет очень сложно… Эти каменоломни громадные! Протяженность около 10—11 километров. Система катакомб глубокая, впечатляет! Это как в море нырнуть, только в каменное! Пусть только сунутся… Им тут сразу каюк придет! Мы за каждым углом будем ждать…
– Да они еще толком и не прочухали, – подхватывает Устрицкий, -что у них под носом, вернее под ногами, целый отряд сидит, готовый порвать их на куски! Скоро они поймут, что у нас и из-под земли солдаты встают…
– Это, правда! – улыбается Светлосанов, – Обустроимся и начнем разработку наземных операций. Что с внешней линией обороны?
– В нашу подземную систему 3 входа, – докладывает Елкин, – один, центральный идет вдоль брошенной узкоколейной железной дороги, уходящей вглубь каменоломен. Там даже подобие дверей сохранилось! Все входы мы блокировали. Поставили свои усиленные посты. Возвели заградительные стенки. Получилось наподобие подземных дотов… И самое замечательное – поставили наши спаренные зенитные пулеметы – «двойки» и «четверки»! Фриц сунется – вот будет угощение на славу!
– С такого расстояния, в упор… – прикидывает Устрицкий, – Я представляю! Там просто гансы в фарш разлетятся!
– Крепкий орешек у нас получается, – заключает Макогон, – я бы сказал каменный! Не по зубам фрицам…
– Все зубы здесь и оставят, – усмехается Елкин, – и кости тоже…
– Надо ввести в распорядок дня занятия по рукопашному и штыковому бою! – говорит Светлосанов, – Тактика у нас в корне меняется… Борис, у тебя как с этим? Пехота как никак!
– Ну, я не большой мастер этого дела, – скромничает Устрицкий, – но в рамках общевойскового курса пехотных подразделений, смогу…
– У нас комиссар, Валериан Сафронович, спец по холодному оружию и борьбе, – представляет Гогитидзе, Светлосанов, – Национальные традиции… Оба будете инструкторами – обучать личный состав премудростям ближнего боя. Мы конечно тоже кое-что можем в полевых атаках изобразить… Но мы – зенитчики, у нас навыки больше стрелковые! А сейчас нам придется с противником сталкиваться лоб в лоб. И исход схватки будет зависеть от умений рукопашного боя. Поэтому занятия каждый день по нескольку часов, все оттачивать до автоматизма. Чтоб и во сне все приемы прокручивались…
– Есть оттачивать до автоматизма! – радуется Устрицкий, – Все будет в лучшем виде, товарищ старший лейтенант! Спасибо за доверие.
– Нашим давно говорил, еще, когда в тылу стояли, – с легким укором произносит Гогитидзе, – приходи, генацвале, учить буду, как с ножом обращаться, как часового снять, как незаметно к врагу подкрасться, как на лопатки уложить, так нет же – все ленились! Одни стрельбы и отдых… Теперь наконец-то время пришло! А сейчас буде из них джигитов делать!
Через неделю будут клинком в яблочко попадать из любого положения и с тремя противниками в драке справляться. Еще хевсурскими перстнями поделюсь…
– Это еще что? У тебя, что своя ювелирная лавка, Валериан Сафронович? – ерничает Елкин, – С каких пор, товарищ комиссар?
– Это не украшение, это для боя! – поясняет Гогитидзе, доставая из кармана зазубренное кольцо и протягивая товарищам, – Грозное оружие наших предков!
– Занятная штуковина! – восхищается Устрицкий, вертя в руках, и одевая на палец, – Незаметная, но серьезно убойная!
– Да, если такой в зубы звездануть, мало не покажется! – делает заключение Елкин, – Как кастет, только поменьше!
– Не только в зубы, куда угодно! – воодушевляется Гогитидзе, – Есть сацеми – для толчкового удара, мчрели – с лезвиями для режущих хлестких ударов, а это мнацрави – с зубьями различной длинны и формы. Я потом всю коллекцию покажу и бойцам раздам. В целом вся эта прелесть народная пробивает голову, дробит челюсть, рвет противника в клочья, скоро немец опробует на своей шкуре, что это такое. Когда бьешь, у врага шоковое состояние, в глазах животный ужас появляется, так как не понимает, откуда боль и раны… Нам, сейчас очень пригодится!
– Добро! – улыбается Светлосанов, – У нас все в ход пойдет! Работать надо с тройной отдачей… Бой у нас серьезный и жестокий предстоит. Когда немец поймет что к чему, наверняка озвереет до крайности – ему части Красной Армии в тылу точно не нужны! Начнет душить и изгаляться как может, а эта тварь та еще…
