Пылающий Горизонт…Юго-Востока.

– Ты понимаешь, что вы здесь нелегально?

Да, Иваныч, но ты сам пойми, я уже здесь третий день, не могу больше, я, что сюда приехал в зарницу играть?

– Сынок, ты не понимаешь, куда ты едешь, там тебе не школа, там двоек не ставят. Шлёпнут тебя, если будешь таким нетерпеливым, а если будешь приказы нарушать, могут шлёпнуть не только тебя, но и твоих товарищей, понятно?

– Понятно, Иваныч.

– Раз понятно, тогда с тебя после обеда окоп для одного бойца по пояс, всё ясно?

– Ясно.

«Где-то, я уже это слышал: в армии или в каком-то фильме. Вот старый пердун, что-то не похож он на кадрового офицера, максимум на прапорщика.»

И тут женщина, которой я отдал колбасу, закричала как на пожаре: «Завтрак! Ребята на за-аа-автрак!»

Вероятно парни, которые приехали сюда недавно, выстроились в очередь первыми, а те, кто находился в лагере несколько дней, пытаясь всем остальным показать свою исключительность, стояли в стороне и демонстративно закуривали сигареты.

После завтрака, все также культурно помыв за собой посуду, разбрелись по углам. «Нужно же доложить о себе», – подумал я и отправился искать Иваныча.

Иваныч, озадаченный какими-то расчётами, мельком взглянув на меня, сказал, чтобы я сам искал себе команду и командира тоже. «Вот это поворот, какая неорганизованность, и где же я буду их искать?» Долго искать мне не пришлось, в пяти метрах от столовой стоял паренёк в серых штанах и камуфляжной футболке с тетрадкой в руках, в которую он записывал данные высокого мужика, прибывшего после меня.

Дождавшись, когда он освободится, я, подойдя к нему, чётко изложил свою просьбу: «Мне нужно найти командира и записаться в команду». Посмотрев на меня искоса, и недоверчиво качая головой, он с улыбкой произнёс:

– Есть вакантное место командира отделения, не желаешь ли занять эту должность?

«Ну и козёл же он! Интересно, он всем так говорит, или я один удостоился такой чести?» Скрестив руки на своей груди, я ответил:

– Командиром это конечно хорошо, другой вопрос: кем командовать прикажешь? Мне только самых опытных парней.

На мой ответ вся его команда рассмеялась. Он смутился и проговорил:

– Автомат-то хоть держать умеешь?

– В армии научили.

– А людей убивать тебя не научили? По людям стрелять сможешь?

– По людям не смогу, а вот по врагам постараюсь.

– Ладно, опыт боевых действий был?

– Нет, но с оружием обращаться умею.

– Сколько полных лет?

– Двадцать восемь.

– В каких войсках служил?

– Мотострелковые.

– Хорошо, ты записан в первое отделение, там все ребята служившие. Есть даже те, кто в Чечне был, вон они на бревне сидят, теперь придумай себе позывной, своё имя и фамилию ты можешь ни кому не говорить, имеешь право. Ну? Какой твой позывной?

В голове вертелись десятки прозвищ, ну и ну, как же так сразу можно придумать…

– Шершень! – ответил я.

– Почему шершень?

– Жалит больно…

– Ну, шершень, так шершень. У меня больше к тебе вопросов нет, теперь иди, знакомься со своим командиром отделения.

– А когда отправка? – спросил я.

У присутствующих возле нас ребят лица стали каменные, как будто я им всем на ноги наступил.

– Не знаю, мы тут уже второй день сидим, но скорее всего, что в первую очередь поедут те, кто раньше приехал.

«Ну, вот что за порядки – подумал я, – опять дедовщина какая-то получается».

На огромном бревне возле главных ворот сидели парни постарше, один из них стоял и травил анекдоты. Зайдя в самый центр, я пожал всем руки и, улыбаясь, сказал, что теперь буду в их отделении. После чего паренёк маленького роста с позывным Док, молчаливо достал блокнот, и спросив мой позывной, записал меня в списки. Док задал мне один единственный вопрос:

– Опыт боевых действий был?

– Нет.

– Присаживайся.

«И всё?» – пролетела мысль. После общения с первым командиром как-то даже и неинтересно.

«И почему, у нашего командира отделения позывной Док?» – скучая, размышлял я. На доктора он явно не смахивал, его загорелое тело свидетельствовало о том, что парень явно уважает физический труд, об этом также говорили и сбитые ногти на пальцах. Скорее всего, он был родом из деревни, его выдавал акцент он «гэкал», может, медбратом в армии был вот и привязалось.

После очередного анекдота все пошли курить, рядом со мной остался сидеть парень в очках – тучный и неповоротливый. Посмотрев на его профиль, я удивился, сидя на бревне, словно на троне, он был очень горд собой, это настолько бросалось в глаза, что мне сразу захотелось узнать причину этой гордости.

– Ты откуда? – спросил я.

– Из Москвы, а ты?

– Волгоград.

– А ты служил?

– Нет.

– Не возьмут тебя, туда берут только тех, кто в армии служил, – ехидно рассмеявшись, пытаясь сбить с его лица уверенность, ответил я.

– А вот и возьмут, я – компьютерщик, по телевизору сказали, что там программисты нужны, война теперь другая: беспилотные аппараты и компьютерные технологии.

Он так уверенно это говорил, что я представил его рыхлое лицо с маленькими довольными глазками, которыми он смотрел на меня из-за окна удаляющегося от меня автобуса. Его пухлые ручонки машут мне, машут, а я всё сижу на бревне и жду отправки. Вот же москвичи и тут влезли. Но вот парни, возвратившись из курилки, снова стали травить анекдоты, больше я с толстяком старался не общаться.

Добровольцы, так называют тех, кто отправляется по доброй воле. Тем парням, которые находясь со мной в сборном пункте, которые отправились на помощь шести миллионам русским, зажатыми клещами украинских карателей, это слово подходило на сто процентов. Скорее всего, каждый понимал, зачем он здесь. Вот только не каждый тогда осознавал, насколько трагично для каждого из них, могут обернуться последствия такого решения. Большинство из них, ехали помогать абсолютно безвозмездно, даже не допуская и мысли, чтобы взять деньги с тех, кто находился в такой беде. Да многие уедут через неделю, не выдержав обстрелов, кого-то выгонят за пьянство, но мне навсегда запомнятся мальчишеские лица тех ребят. Стрелков бросил, кличь! И вот опять по всем уголкам многострадальной нашей Родины, снова, чтобы выполнить свой долг, стали собираться Васи, Пети, Вани, чтобы помочь, помочь от чистого сердца, потому что: «Русские своих не бросают».

Рядом со мной присел парень, на вид ему было лет тридцать, я протянул руку.

– Шершень.

– Паша, – ответил он.

– А позывной?

– Не знаю, пока не придумал, – с улыбкой сказал он.

«Вот же досада, так можно было подумать! Наверное его Док записывал, оно и понятно, из того слово клещами не вытянешь!»

Мы разговорились с ним, Павел родился в Сибири, но уже как пять лет работал в Краснодарском крае, откуда и приехал. Имел боевой опыт, проходил контрактную службу в Чечне в разведывательной роте.

– А ты где служил? – спросил он.

– У меня намного всё печальней, в роте охраны я служил. Автомат я знаю, как свои пять пальцев, но за всю службу выпустил из него пару магазинов и то в начале службы, на стрельбище. Так что, Паша, сам понимаешь, боец из меня никакой!

– Ну, ничего, – улыбнулся он. – Придёт время, и тебя заберут.

– Ага, куда? Опять, что-нибудь охранять? Паша, у нас ещё есть время, назови мне какие-нибудь термины из разведывательного дела.

На его лице появилось смущение, и он вопросительно посмотрел на меня.

– Ну, всё очень просто, – опередив его вопрос, выпалил я.

– Ты говоришь мне действующую часть, что-нибудь из жизни разведчика, примочки ваши, я это всё запоминаю и рассказываю всем, что я разведчик. А ксерокопию своего военного билета я выкину, всего и делов!

Но Паша подошёл к моей легенде ещё более ответственно, чем я.

– Нет, нет, без военного билета не поверят, ты лучше скажи, что у вас в части был разведывательный взвод, и тренировались вы отдельно от всех. Кто-то на вышках стоял, а кто-то по полям бегал, так лучше будет.

– Паша, а ты легенды куда лучше моего сочиняешь!

Подошло время к обеду, теперь я старался держаться возле Паши, вдруг тех, у кого есть боевой опыт, будут забирать отдельно, к тому же с чёрного хода, чтобы других не расстраивать. Мы сели за стол, на обед подали очень горячий суп, в такую жару отведать бы окрошки, но, пересилив отсутствие аппетита, я зачерпывал алюминиевой ложкой наваристый бульон: «Мало ли, когда нас ещё покормят».

– Смотри, – сказал он, кивнув в сторону парня, который разносил тарелки остальным.

– Мы с ним вместе в ворота заходили вчера днём, но почему-то он уже здесь освоился.

– И причём не плохо, – добавил я.

– Да, да, поближе к кухне.

– Одним словом, хозяйка.

– Точно, – рассмеялся Паша.

Какой-то парень, сидя напротив нас, явно обременённый одиночеством попытался вступить с нами в разговор.

– А вы с комиссаршей беседовали?

– Было дело, – буркнул Паша.

– Нет, – ответил я, какая ещё комиссарша?

– Ну, разве когда ты к Иванычу подходил в первый раз, он тебе не сказал, что нужно сначала с психологом поговорить, а то могут и не взять.

Обжёгшись горячим супом, я чуть не подавился.

– Как не взять! А что же вы раньше молчали?

Увидав мою обеспокоенность, Паша тихо проговорил:

– Да ничего особенного, задаст тебе пару вопросов и всё, после обеда зайди, пообщайся, кстати, она нечего так.

После обеда я отправился к Доку, узнать у него, что и как отвечать психологу. Док сидел на том же бревне и смотрел вдаль. «Наверно думает как в деревне без него, сейчас покос идёт, или доярки на обеде скучают, потому как он здесь».

– Док! – быстрым окриком выдернул я его из царства полей и коровников. – Док, а что комиссарша спрашивает?

– Да ничего особенного, есть ли мама, папа, не жалко ли тебе их будет, когда ты в гробу придёшь, – всё также задумчиво и не спеша ответил он.

– Серьёзно? Видать девочка не из простых.

– Ну да, говорят она из Лисичанска, приехала помогать. Психологом числится, отсеивает тех, кто не поедет.

– И что? Кого-то уже отсеяла?

– Пока нет.

«Нет, от Дока ничего внятного не добьёшься нужно идти к ней самому».

Штатного психолога казачьего пункта по приёму добровольцев, звали Катя, ну или так, как она мне представилась.

– Сколько тебе полных лет? – задала она свой первый вопрос.

– Двадцать восемь.

– Образование?

– Высшее.

– Опыт боевых действий есть?

– Нет, но очень хочу, – улыбнулся я. – Катя, а вы откуда?

– Курск, а что?

– А в Луганске были?

– Нет.

– А в клубе?

– В каком? – оторвав голову от блокнота, она удивлённо посмотрела на меня.

Через мгновение лицо Кати смутилось, до неё дошло про какой клуб я спрашиваю.

– Слушай парень, может это ты, наш пункт с клубом спутал? Ты вообще сюда, зачем приехал?

– С фашизмом бороться, – ещё серьёзней, чем она задавала свой вопрос, ответил я. – Катя не обижайся, я здесь с восьми утра, вокруг тоска, а ты вижу девушка интересная, образованная, почему бы с тобой не поговорить.

Но Катя больше не смотрела на меня, она что-то писала в блокноте и после пары строчек проговорила.

– У меня вопросов больше нет.

«Ну, нет, так нет. Тоже мне строит из себя психолога, видать в Курске клубы надоели, вот и приехала сюда сменить картинку. Откуда только такие слухи: «Катя из Лисичанска, девушка, в глазах которой читается война, ну и придумают же…»

После обеда наступило мёртвое время, все разбрелись по углам, я же отправился к командиру, который утром записывал меня в общий список.

Его позывной был Бродяга. После пятиминутного общения с ним мне стало ясно, что никакой он не командир, а такой же, как и мы ничего незнающий юноша, просто повесил на себя воображаемые погоны, ну, может это и правильно, кому-то же нужно записывать новичков в блокнот.

Бродяга ничего вразумительного по поводу того, кого заберут первым и куда отправят, не знал. Он только постоянно ссылался на своё отделение и говорил, что у него почти все парни по три дня тут сидят. Оглядев всех, я заметил на некоторых тоскливых лицах тревогу, видно от долгого ожидания их стали посещать дурные мысли.

Нет нечего хуже ожидания, когда человек ждёт чего-то неизвестного, его душу начинают терзать сомнения, а ведь сомнения – это спутники малодушия. Бродяга чувствовал это, и как командир опасался, что кто-нибудь из его ребят не выдержит, пойдёт в город и напьётся, натворив что-нибудь при этом. В основном – это были парни двадцати-двадцати пяти лет, с юношеским задором они часто подшучивали друг над другом. Пятеро из десяти были из одного города, – Мурманска, по их словам в дорогу их собирал чуть ли не весь район, в котором они жили. У двоих из них даже были каски и бронежилеты пятого класса защиты. Как они говорили, – это был подарок от силовых структур. Может они, конечно, и шутили, но мне опять стало стыдно за свой город миллионник, ведь в этой партии из Волгограда я был единственным. Один из них носил чёрный берет, с двумя кокардами. Берет, был набит и отглажен, как будто парень собрался на парад, а не на войну.

– А вы видели москвича, – спросил я у них.

– Какого москвича? – отозвался, парень в чёрном берете.

– Толстого, в очках, он ещё на бревне возле входа сидит.

– Нет, а что?

– Я с ним пообщался, так вот он компьютерщик, не служил и приехал воевать, и куда только его родители смотрят.

– Не скажи, в один голос возразили они, нам Иваныч недавно рассказал про Крота, очень поучительно.

– Про какого Крота?

– Из России доброволец, очкарик, ростом с мизинец, над ним все его земляки глумились, а Крот оказался хорошим парнем…

Глава 2. Снайпер.

Николай Николаевич работал электриком на заводе. С самого начала жизнь его не заладилась. В детстве он рос хилым и слабым мальчиком, ему было очень трудно постоять за себя, поэтому постоянно приходилось терпеть насмешки одноклассников. Коля с юных лет мечтал стать военным и, когда ребята во дворе играли в военные игры, он обвешивался самодельным оружием, старательно сделанным из деревяшек.

– Зачем тебе столько? – спрашивали у него ребята. – Оно же не стреляет! – взрываясь громким смехом, укоряли они Колю.

Но для Николая эти игры были больше, чем просто детские забавы. В этих играх он жил уходя от реальности. Там он умирал и вновь возрождался. Деревянная доска, с прибитым к ней дверным шпингалетом, очень напоминала ему винтовку Мосина, которая заменяла ему всех друзей.

В армию Николая не взяли, плохое зрение и плоскостопие помешали этому и, забросив свою мечту о военной карьере подальше – в самые потаённые уголки своего сознания, Коля пошёл работать на завод.

К тридцати годам «Коль Колич» (так его прозвали в коллективе) славился хорошим электриком. Он был исполнительный, но безынициативный, про таких людей говорят: «ни рыба, ни мясо». Отношения с окружающими тоже не складывались. Из-за плохого зрения Коле приходилось носить очки с толстыми линзами. От этого он выглядел нелепо и смешно, поэтому, когда кто-то из рабочих рассказывал о бурно проведённой ночи, Коля, закуривая сигарету, думал: «Эх, в каком же я был бы сейчас звании? Обойдись со мной судьба более снисходительно».

События на Украине поставили Николая в недоумение. С одной стороны он поддерживал то, что люди вышли на улицу, а также их лозунги, которые гласили: «долой олигархов, долой Януковича, долой коррупцию!»

Единственное чего Николай не понимал, так это почему новоиспечённые революционеры запрещали украинцам дружить с русскими.

Когда мирные демонстранты стали закидывать коктейлями Молотова «беркутовцев», Николай понял – это не просто студенты, которые вышли протестовать, – это иностранные наёмники, которым так легко было кидать бутылки с зажигательной смесью из-за плеч одурманенной молодёжи на головы безоружных бойцов милиции.

Когда на Донбассе стали формироваться первые отряды ополчения, – Николай собрал вещи и поехал в край рукотворных гор.

Ещё на призывном пункте Коля познакомился с ребятами из своего города.

– Коль, а Коль, ну признайся честно, ты инопланетянин? – шутили над ним парни.

Хоть Николай и был старше них, но в серьёз его они не воспринимали. Коле дали прозвище Крот. Под таким позывным его и записали в отряде.

Николаю выдали самозарядный карабин Симонова и в прямые столкновения с противником его старались не брать.

– Ну, куда тебе, Николай, на передовую? – шутил над ним взводный. – Ты же только своими очками нас на подходе к «украм» обозначишь.

Николай всё понимал. Он был рад и этому, ведь теперь у него за плечом был «СКС1», так похожий на ту деревяшку со шпингалетом, которая была у него в детстве.

Отряд, в котором был Николай, занимался разведкой на местности, а также мелкими диверсиями, нанося небольшой урон врагу. Его наспех сформировали из местных рабочих и работников колхоза, а также, процентов на двадцать, отряд состоял из добровольцев.

В то июньское утро небо было чистым. Чистым оно было и потому, что украинская авиация уже не так часто как в мае выходила на боевые вылеты. Вертолёты ополченцы уже почти все сожгли, а штурмовики не подходили к границе с Россией, опасаясь быть сбитыми российскими «МиГами». По оперативной задаче отряду приказывалось выдвинуться на местность и проверить наличие скопления сил противника. Была информация, что с данного плацдарма «укры» должны были начать наступление и прорвать тончайшую линию обороны ополчения. Командир поднял по тревоге группу, все погрузились на два «БТРа» и, сидя на броне, ожидали команды на выход. Все, кроме Николая, который молча курил в стороне. Вышедший из дома командир группы направился к нему.

– Ну что, Николай, – хлопнув его по плечу бодро сказал он, – поехали? И для тебя работёнка нашлась.

– Куда? – удивлённым голосом прохрипел он.

– Пустяки, здесь недалеко. Снаряд в подстанцию попал, посёлок без света остался, нужно будет тебе глянуть, может починить сможешь. А мы тебя на обратном пути подберём.

Николай, не докурив сигарету, бросился к броне.

– «СКС» кому оставил, Коля! – улыбаясь, протянул ему оружие командир.

Дорога шла между терриконов. Коля с жадностью всматривался в пейзажи такой незнакомой ему местности. Вот, вдалеке, показался посёлок. Николай сидел почти возле двигателя и командир, склонившись к самому его уху, прокричал:

– До поворота доедем, спрыгнешь, а там дальше – сам, пешком, понял?

Николай кивнул в ответ.

Первый «БТР» ехал метров в двадцати впереди и поэтому Коля не мог видеть, как из села стали работать «восьмидесятки2».

Николай вынырнул из своих мечтаний, когда командир, сбившимся от хрипа голосом кричал водителю.

– Серёжа! В посёлке «укры», это засада, сворачивай за террикон!

Второй «БТР» слетел с дороги и нырнул в кювет, за которым в трёхстах метрах был спасительный террикон.

Первый «БТР» уже дымился, из него выпрыгнули два бойца и, пригнувшись, бежали к террикону.

По второму «БТРу» был открыт огонь, и он на ходу стал терять скорость. «Механик-водитель убит», – подумал командир, и подал последнюю команду.

– Покинуть машину!

Все бойцы, которые сидели на броне, кинулись на землю, один из бойцов остановился, что бы понять, откуда ведётся огонь, но безуспешно, солнце в этот день было не на стороне ополченцев.

Николай старался бежать рядом с командиром. Колины очки мгновенно слетели при десантировании с «БТРа», поэтому он не сразу понял, почему он плохо его видит, а только хорошо слышит его команды, вперемешку с бранью.

Послышались глухие залпы, – это начали работать «стодвацатки3». «Если заработали тяжёлые, значит там регулярные войска, – прикинул командир. – Эти вдогонку не пойдут, побоятся силовики на открытое поле лезть, значит, есть шанс уйти…»

На войне существует статистика – какое количество снарядов нужно использовать, чтобы поразить цель. В этот день статистика будто смеялась над всеми. Так слаженно украинские силовики ещё не работали, первыми же залпами накрыли группу разведки.

Николай от удара опрокинулся на землю, осколком ему отсекло часть уха, и всё лицо залило кровью. Очнувшись, он прислушался. Вокруг было тихо, только шумело в ушах, и от этого раскалывалась голова. Открыв глаза, он мигом закрыл их, стекающая со лба кровь попадала на веки. Он до последнего не стирал заливавшую его глаза кровь, опасаясь пошевелиться. Ему не хотелось больше воевать, ему хотелось домой, на свой завод, в курилку, просто хотелось посидеть там.

Стерев рукавом кровь с лица, Николай начал прислушиваться. В пяти метрах от него кто-то стонал, затем стоны сменились бессмысленным бормотанием. По голосу он понял, – это лежал его командир.

Оставшиеся в живых бойцы стали отползать назад, – двое из остатков группы, кинулись бежать, – они, словно зайцы, пригнувшись, петляли в траве. Послышались выстрелы из крупнокалиберного пулемёта, – длинные очереди – видно работал не профессионал и парням повезло, они успели скрыться.

Николай лежал в высокой траве и слушал, как ползают по лепесткам полевых цветов букашки, вот застрекотал кузнечик. «Как же бездарно! Так глупо умереть, а ведь я даже не стрелял из карабина. И зачем взял с собой? Лучше бы там кому-нибудь достался…» – размышлял он.

Предположения командира оказались верны, догонять их не стали. Силовики ещё несколько раз прочёсывали поле из стрелкового вооружения, пытаясь добить всех, кто мог остаться в живых. Соваться на нейтральную территорию они опасались, так как посёлок заняли только прошлой ночью. Тем, кто смог добежать до террикона, дали уйти. На этом «укры» успокоились.

Николай проснулся. По степи уже начинал гулять прохладный ветерок, в некоторых домах уже горели огни. Часовые на позициях силовиков стали готовится к ночной страже. Где-то в глубине посёлка играла музыка, как будто и не было ничего, не было одиноко стоящих и дымившихся «БТРов», не было трупов, не было Николая.

Николай лежал на боку и смотрел на командира, вернее на его очертание. Его голубые глаза тоже смотрели на него, но теперь по-особенному. В них больше не было заботы старшего брата, в них теперь отражалось только тёмно-синее вечернее небо. Они были холодными и настолько чужими, что Николаю казалось, что он, не смотря на свою близорукость, видит их без малейшего искажения.

Подобравшись к командиру, он закрыл ему веки и, перекрестившись, пополз прочь к террикону. Почти добравшись до террикона, он прекратил ползти, чтобы перевести дух и мысленно попрощаться с теми, кого ещё несколько часов назад он считал своими друзьями. Он мысленно прощался с каждым бойцом, вспоминая его характер и отношение к Николаю. Последним был командир: «Прощай, ты так и не успел прочитать те книги, которые я тебе рекомендовал. Нелегко теперь придётся твоим родным…» Он вспомнил про дочку командира, которая угощала его свеже-сваренным компотом, когда Николай оставался один во дворе и ждал возвращения группы. Страшнее глаз погибшего командира для него, было увидеть глаза его дочери, после вести о том, что её отец убит. Он представил, как открывает калитку и входит в знакомый двор. А на крыльце, как раньше, их группу уже встречает жена командира с накрытым столом. А он будет стоять и молчать, не в силах объяснить ей, почему он остался живой, а её муж лежит, там.

«Нет! – подумал он. – Я не буду вестником печали! Пусть другие скажут, пусть другие молчаливо опускают глаза, стоя на пороге».

Пожалуй, отомстить тем, кто был в поселке, теперь представлялось самым лучшим завершением жизни для Николая.

Пробравшись на животе несколько метров, Николай обнаружил убитого Васю-снайпера с позывным Стрелок. Тот недавно раздобыл оптику с восьмикратным увеличением, чему был несказанно рад. Целый час Вася пристреливал свою винтовку на поле за огородами, пока не довёл сочетание оптики и механизма до совершенства.

Дрожащими руками Николай попытался вырвать винтовку из цепких объятий Васи, но тщетно. Огромные руки Стрелка мёртвой хваткой вцепились в цевьё. Вася умер от потери крови, осколок с пол ладони торчал из его живота. Отыскав штык-нож, Николай стал разгибать пальцы Стрелку. Обхватив цевьё «СВД», Николай почувствовал волнение, – как будто, он держал в руках ребёнка.

Прислонив щеку к прикладу, он стал всматриваться в окуляр прицела. В нём словно на мониторе компьютерной игры проплывали дома, деревья, заборы. Уже было довольно темно и поэтому силуэты часовых в окопах были почти неразличимы. Впервые в жизни Николай смотрел на этот мир через линзы с удовольствием. Николай задумался: «И почему я на гражданке не изучил снайперское дело? Патроны… Где же патроны? Один магазин. Один… Опять придётся ползти к Стрелку».

Николай решил не стрелять в темноте. Навыка в стрельбе из «СВД» у него не было, а включить подсветку цели он не догадался.