Бремя русских

Александр Михайловский, Александр Харников

Бремя русских

Часть 12. Затишье перед бурей

01 сентября (20 августа) 1877 года. Утро. Петербург. Аничков дворец. Кабинет императора Всероссийского Александра III.

Присутствуют:

Император Всероссийский Александр III;

Правитель Югороссии – контр-адмирал Виктор Сергеевич Ларионов;

промышленник Николай Иванович Путилов;

профессор Дмитрий Иванович Менделеев;

министр путей сообщения – князь Михаил Иванович Хилков;

министр финансв – Николай Христианович Бунге.

За окнами царского кабинета синело все еще летнее небо. Природа лишь готовилась встреть осень тысяча восемьсот семьдесят седьмого года от Рождества Христова. Минуло жаркое и бурное лето, перевернув весь ход истории как лемех плуга, подрезавший и перевернувший пласт жирного чернозема. Началась новая история России и всего мира. Войны, похоже, закончились, а мирные дела только начинались.

– Господа, – император внимательно посмотрел на тех, кто сидел за большим круглым столом в его кабинете, – я пригласил вас сюда, чтобы сказать следующее… – Он помолчал с минуту, а потом продолжил: – Экономическое развитие Российской империи необходимо ускорить. Нам надо наращивать нашу экономику и развивать промышленность настолько быстро, насколько это возможно. Благосостояние нашего народа, устойчивость наших финансов и конкурентоспособность наших товаров должны возрастать с той же скоростью, с какой мы будем увеличивать наши производственные возможности. Один великий человек однажды сказал, что Россия должна пробежать за десять лет тот путь, который другие государства проходили за столетия. Иначе ее сомнут. Сейчас мировые державы в шоке и в некотором расстройстве от самого факта появления на свет Югороссии – младшей, но могучей и энергичной нашей, скажем так, сестры. Но, этот шок скоро пройдет, и тогда, возможно, нам придется противостоять объединенным силам Европы и Америки. Когда это случится, не знаю. Но могу предположить, что уже через пятнадцать-двадцать лет нам следует быть готовыми к подобному развитию событий.

– Ваше Императорское Величество, вы говорите о будущей войне со всей Европой? – спросил князь Хилков. – А как же тогда тот союз, который мы заключили с Германией, Данией и Швецией?

– В жизни нет ничего вечного, Михаил Иванович, – ответил император. – Союзы – как люди: они живут и умирают. Сей договор даст нам те требуемые пятнадцать-двадцать лет для мирного развития. Можете спросить у Виктора Сергеевича – он подтвердит, что политика стран часто меняется под влиянием экономических конъюнктур. Сегодня они одни, а завтра – другие. И тогда договоры под влиянием изменений в политике становятся просто ничего не значащей бумажкой.

– Именно так, – кивнул контр-адмирал Ларионов, – как ни прискорбно это сознавать, но Маркс констатировал: «капитал при 100 процентах попирает все человеческие законы, при 300 процентах – нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы». А самое прибыльное дело, как известно, это грабеж соседа. Маржа при этом доходит до тысячи процентов, и кружит головы финансистам и промышленникам сильнее, чем виски. Вот исходя из этого, мы и должны строить нашу внутреннюю и внешнюю политику.

– Вот видите, – сказал император, – чтобы быть в любой момент готовыми отразить натиск алчных соседей, мы просто обязаны сделать нашу страну сильной во всех отношениях.

Александр III сел в кресло, которое под ним жалобно скрипнуло, и открыл большой кожаный бювар с императорским гербом и монограммой.

– Я хочу выслушать ваше мнение, господа, – сказал он. – Николай Христианович, вы ознакомились с бумагами, что были отправлены вам из моей канцелярии?

Николай Христианович Бунге не спеша встал и степенно кивнул аккуратной белой бородой, мало похожей на ту лопату, которую пытался отрастить себе новый самодержец.

– Да, Ваше Величество, – сказал он, – я внимательно прочитал присланные вами документы. Скажу сразу – они меня потрясли. Многое из того, что я узнал, рассеяло мои иллюзии, которые я питал в молодые и зрелые годы. Либерализм – это тупик в развитии общества. Я полностью разделяю проект дальнейшего развития экономики и финансов Российской империи, и готов принять советы от моих коллег из Югороссии, тем более что, судя по тому, как были подготовленные предоставленные мне документы, они прекрасно знают свое дело. Господин адмирал, – обратился он к Ларионову, – я хочу выразить в вашем лице восхищением блестящим анализом мировой экономики и прогнозам ее развития на ближайшие лет десять-пятнадцать. Многое, о чем я только подозревал, стало мне абсолютно ясно и понятно.

Ларионов кивнул, а Бунге, посмотрев в глаза императору, закончил:

– Ваше величество, поверьте мне – интересы моей Родины, каковой я почитаю Россию, для меня всегда стояли на первом месте, и я ничуть не жалею о моих иллюзиях, с которыми пришлось расстаться вчера вечером.

– Вот и замечательно, Николай Христианович, – удовлетворенно заметил Александр III. – Но я должен сразу же предупредить вас, что обязанностей у вас теперь будет столько, что я всерьез опасаюсь, хватит ли у вас сил с ними справиться. Вам надолго придется забыть и о преподавании, и о ректорстве в вашем любимом Киевском университете Святого Владимира. Что поделаешь: способных, грамотных и честных управленцев у нас не так уж и много.

– Работой меня не испугать, Ваше величество, – с улыбкой сказал Бунге, – думаю, что я справлюсь. Мы, немцы, народ трудолюбивый. В этом мы чем-то похожи на русских, и потому, наверное, прекрасно уживаемся друг с другом. Только там, где русский берет все напором и смекалкой, немец добивается упорным кропотливым трудом.

– Вот такие мы похожие и непохожие, Николай Христианович, – улыбнулся император. – Заниматься же вам придется двумя вещами. Первое – это финансы, которые, как говорит Виктор Сергеевич, у нас поют романсы. Ныне они в крайне расстроенном состоянии, и необходимо их срочно привести в порядок. Второе – это крестьянский вопрос, требующий срочного решения. Крайне неравномерное расселение людей на территории Российской империи, острый дефицит земли в западных и центральных губерниях, и такой же острый дефицит тех, кто выращивает хлеб, в губерниях восточных – все это побуждает нас к быстрым, серьезным и точным решениям. Это первое неустройство в крестьянском вопросе, требующее немедленного решения. Вторым является, то, что часть крестьян, оставляя пашню, должны стать рабочими еще не построенных наших заводов и фабрик. А из-за сплошной неграмотности они не способны этого сделать. Вот, Николай Иванович Путилов подтвердит, что у нас в России крайне сложно найти не то что инженера или мастера, но даже достаточно квалифицированного рабочего, токаря или слесаря. А нам через несколько лет потребуются десятки тысяч таких рабочих.

– Да, Ваше величество, – кивнул Путилов, – вы совершенно правы. Я ума не приложу, что тут можно сделать. Квалифицированные рабочие потребуются нам очень скоро, и в большом количестве. На специалистов, завербованных за границей, у меня надежда слабая. Их мало, да к тому же, боюсь, они будут больше стараться разузнать наши секреты, чем делиться своими.

– Извините, Ваше величество, – сказал адмирал Ларионов, – может быть, на первых порах стоит снять с Николая Христиановича эту непрофильную для него нагрузку, и частично возложить ее на плечи армии, которую в наши времена не зря называли «школой жизни»?

Бунге с благодарностью посмотрел на адмирала Ларионова.

– Следует обязать взводных и ротных командиров обучать своих солдат грамоте, счету и письму, – продолжал тот, – я знаю, что многие офицеры и без того в свободное время делают это. Но стоит сделать обучение грамоте подчиненных обязательным, и ввести за эту доплату к денежному довольствию. Насколько мне известно, российское обер-офицерство получает скромное жалование, и лишняя копеечка им будет кстати. Это необходимо и для принятия на вооружение русской армии новых видов винтовок и соответствующей тактики. Магазинная винтовка, которая в ближайшее время появится у нас, потребует бойца нового типа, способного, получив приказ командира, самостоятельно сориентироваться на поле боя, отыскать и уничтожить врага. Так что грамотность нижних чинов для русской армии – это не роскошь, а необходимость. Кроме всего прочего, такое решение можно будет счесть начальным этапом всеобщей ликвидации безграмотности, необходимой для того, чтобы уберечь русское крестьянство от различных нигилистических учений. А по выходу нижних чинов нашей армии в запас среди них можно будет проводить оргнабор рабочей силы для отечественной промышленности и транспорта…

– Орг… простите, что это? – не понял профессор Бунге.

– Это организованный набор, Николай Христианович, – пояснил адмирал, – то есть такая форма привлечения трудовых ресурсов, когда этим занимается специальная служба, контролирующая перемещение людей. Нам ведь совсем не нужны безземельные, безработные, праздношатающиеся бездельники, по сути, являющиеся горючим материалом для всяких там бунтов и революций. Мы ни в коем случае не должны допустить люмпенизации русского крестьянства и бесконтрольного перемещения населения.

– Виктор Сергеевич, вы всерьез предлагаете вернуть крепостную зависимость? – спросил профессор Бунге. – Не станет ли это шагом назад?

– Не станет, Николай Христанович, – улыбнулся адмирал. – Земля сама держит на себе мужика крепче любых цепей. Дайте крестьянину землю, и он с нее добровольно никуда не уйдет. Люмпенизированное крестьянство, оторвавшееся от своей общины и не нашедшее себе места в городе – страшная опасность для государства. Люди при этом быстро теряют все положительные качества, имеющиеся у русских мужиков, не приобретая подобные же качества у мастеровых. Отсюда такое количество босяков, людей, занимающихся преступным промыслом, легко поддающихся антиправительственной агитации. Поверьте мне, именно эти такие вот люмпены станут в будущем заводилами всех беспорядков и мятежей. И чем меньше их будет, тем спокойней и безопаснее будет жизнь с России. А что касается крепостного права, то, Николай Христианович, я бы посоветовал вам познакомиться с отчетами фабричных инспекторов, наблюдающих за тем, какие порядки господа промышленники вводят на своих заводах и фабриках для рабочих. Тут возврат даже не к крепостному праву, а к самому настоящему рабству, когда работодатель видит в рабочем не человека, а говорящее приложение к станку. Некоторые из наших отечественных фабрикантов дают по сто очков форы легендарной помещице Салтычихе, которая в царствование императрицы Екатерины Великой замучила в своих имениях больше сотни крепостных. И одна из задач, которые будут стоять перед вами, уважаемый Николай Христианович – это строжайшее пресечение нарушений трудового законодательства, которое само по себе, скажем прямо, довольно несовершенно. С людьми, готовыми за копейку умучивать ближнего своего, мы Великую Россию не построим. Новые законы должны ограничить детский труд, ввести минимальную оплату труда, усилить ответственность промышленников вплоть до уголовной за несоблюдение правил техники безопасности на фабриках и заводах. Словом, сделать все, чтобы крестьяне, которые решат выйти из своей общины, нашли для себя достойную и высокооплачиваемую работу на предприятиях Российской империи. Знаю, что работы здесь непочатый край, но кто сказал, что всем нам, присутствующим здесь, будет легко…

– Хорошо, Виктор Сергеевич, – кивнул император, – то есть, в том, что сейчас происходит, ничего хорошего, конечно же, нет. А хорошо только то, что вы владеете реальной ситуацией. Но что-то подсказывает мне, что не все будет так гладко. Если мы хотим сделать Фабричную инспекцию карательным органом, то ничего путного из этого не выйдет. Давать большую власть в одни руки – это недальновидно. Фабричные инспекторы, даже если назначить большое жалование, не всегда смогут устоять перед соблазном. Ведь наши промышленники, не в обиду вам будет сказано, господин Путилов, мастера давать взятки.

Александр III усмехнулся.

– Я полагаю, что, передав Фабричную инспекцию в ведомство Николая Христиановича и наделив ее надзорными и статистическими функциями, всю тяжесть борьбы с взяточниками, лихоимцами и казнокрадами надо возложить на другую организацию, которую еще предстоит создать по образу и подобию вашего, Виктор Сергеевич, югоросского КГБ. Предлагаю назвать это новое, подчиненное лично мне, ведомство «ИСБ» – Имперской Службой Безопасности.

Император обвел взглядом присутствующих и кивнул.

– Да-да, именно так, господа. Жандармы-то наши явно не справляются со своими обязанностями. Трагическая гибель моего батюшки – тому наглядное подтверждение. Мы должны научиться бороться со шпионами, террористами, а так же с теми, кто злоупотребляет властью на местах. Несомненно, что будущий состав этой службы будет комплектоваться как из сотрудников Департамента полиции и жандармерии, так и из армейских офицеров, имеющих склонность к этой работе. Также я надеюсь, что ваше КГБ, Виктор Сергеевич, поделится с нами опытными сотрудниками.

– Да, Ваше Величество, – кивнул контр-адмирал, – разумеется, мы поделимся с вами нашими знаниями, опытом, сотрудниками и специальным оборудованием. Думаю, что вы правы: хорошо организованная служба безопасности, как выразился бы господин Ульянов, надежно защитит безопасность России.

– Кстати, Виктор Сергеевич, – император повернулся к адмиралу Ларионову, – а что там с этим самым господином Ульяновым?

– Ваше Величество, мы взяли всю семью Ильи Николаевича под свою опеку, – ответил Ларионов, – и надеемся направить кипучую энергию его детей в более конструктивное русло. Думаем, что у нас все получится, ибо мы имеем дело не с закоренелыми негодяями, а с людьми, сбитыми с толку модой на нигилизм. Собственно, перед нами встает еще один вопрос – возможно, не менее важный, чем положение крестьянства и создание мощной промышленной базы… – Контр-адмирал сделал паузу, чтобы слушатели могли осознать только что им сказанное. – Война дала России немало героев, которые могли бы стать достойным образцом для юношества, – продолжил он. – Конечно, в газетах были ярко расписаны подвиги этих храбрых воинов на поле брани. Но почти сразу после окончания боевых действий о них быстро забыли. Надо найти способ запечатлеть их славные дела так, чтобы дети в Российской Империи стали играть не в казаков-разбойников, а в макаровых и скобелевых, героев боев в Болгарии и на Кавказе. Мы должны помнить, что будущие солдаты и офицеры новой Российской армии и флота сейчас еще ходят пешком под стол. Как говорил Филипп, царь Македонии, «необходимо двадцать лет готовить армию к войне, чтобы потом она все решила за один день»…

Император утвердительно кивнул, и адмирал Ларионов продолжил:

– И вообще, нам надо серьезно заняться борьбой за умы нашей молодежи. Мода на нигилизм, отрицание всех и вся должна быть искоренена. Непорядок, когда образованные люди России выступают, пусть даже на словах, против властей своей страны и против своего народа. Это недопустимо.

– Что же вы предлагаете, Виктор Сергеевич? – спросил император. – Проблема сия, появившаяся у нас еще чуть ли не с Петровских времен, стара как мир.

– Да, – ответил адмирал, – быстро решить эту застарелую проблему действительно невозможно. Но решать ее надо. С одной стороны, высылки и репрессии делают из этих нигилистов «героев», образцы для подражания для молодежи, которая по природе своей всегда более радикальна, чем люди зрелые, имеющие опыт и умеющие анализировать действительность и отличать добро от зла. С другой стороны, если пустить все на самотек, то безнаказанность опьянит дурные головы, и разлагающее воздействие только усилится. Проблему надо разделить на несколько частей, и решать ее, исходя из тяжести совершенного преступления… Во-первых – есть те, кто открыто нарушает законы и призывает к насильственному свержению существующей власти. Таких следует публично судить, показывая, что они на самом деле меньше всего думают о судьбах народа, а их настоящая цель – власть и удовлетворение личных амбиций. При этом необходимо доказать связь этих «пламенных революционеров» с их иностранными покровителями и озвучить суммы, полученные на дело «свержения самодержавия» от зарубежных доброхотов. Наказанием за таковые деяния может быть до пятнадцати лет каторги с полной конфискацией имущества и лишением российского подданства, с высылкой за пределы империи после отбытия наказания. Во-вторых – есть люди, которые для достижения политических целей совершаю убийства, акты саботажа и диверсий. Наказанием таким может быть только одно – суд и смертная казнь. Родные и близкие террористов должны быть признаны пособниками, и наказаны соответствующим образом. В-третьих – есть кухонные болтуны и коридорные фрондеры, которые из внушенной нигилистической пропагандой неприязни к правительству тормозят исполнение его распоряжений, считая их ненужными – этих надо увольнять с занимаемых должностей и судить, а после отбытия наказания запретить им занимать руководящие посты. Есть еще и те, кто расхищает и присваивает государственные и общественные средства, вымогает взятки, обкладывает народ поборами… Это в наше время называлось коррупцией. Такими вещами, к сожалению, занимаются многие российские чиновники. Таких надо беспощадно увольнять со службы, штрафовать и конфисковывать нечестно нажитое имущество, ссылая на пожизненное поселение к берегам Северного Ледовитого океана. В этом деле, если мы займемся им со всей серьезностью, нам как раз и помогут те самые молодые люди «со взором горящим», которые, как я уже говорил, вследствие своего юношеского радикализма особенно нетерпимо относятся ко всем случаям чиновничьей несправедливости и мздоимства. Надо показать им, что с несправедливостью можно бороться не только с револьвером или динамитом в руках…

– Да… – задумчиво сказал император, поглаживая бороду, – задали вы задачку, Виктор Сергеевич. И ведь все логически верно – не подкопаешься.

– Кстати, – добавил контр-адмирал Ларионов, – при всем при этом необходимо отличать справедливое недовольство нормальных людей злоупотреблениями и казнокрадством чиновников от злопыхательства и призывов бороться с властями как таковыми. Поэтому любая информация о должностных правонарушениях должна быть тщательно проверена имперской службой безопасности. С саботажниками, ворами и казнокрадами надо бороться беспощадно. Вопрос только в том, чтобы информация с мест быстро и беспрепятственно, вне зависимости от желания местных властей, могла поступать в Санкт-Петербург.

Император задумался на мгновение, а потом сказал:

– Если я не ошибаюсь, Ирина Владимировна, Великая княгиня Болгарская, по профессии газетчик? Не согласится ли она посодействовать в создании у нас чего-то подобного вашему ИТАР-ТАСС? Мне известно, что она и сейчас продолжает публиковать свои репортажи и очерки под мужским псевдонимом в «Санкт-Петербургских Ведомостях». Супруге моей очень нравится ее слог. Если уж заниматься пропагандой и контрпропагандой, то надо делать это профессионально.

– Ваша величество! – возмущенно воскликнул Бунге, – вы собираетесь поручить такую важную работу женщине?

При этих словах князь Хилков, профессор Менделеев и промышленник Путилов загадочно улыбнулись, поскольку уже имели честь познакомиться с супругой болгарского великого князя. Император же насмешливо посмотрел на Бунге.

– Николай Христианович, – сказал он, – вы, конечно, можете мне и не поверить, но в этой, казалось бы, слабой женщине силы и решительности поболее, чем у иного мужчины. Мир, из которого к нам пришли Виктор Сергеевич и его товарищи, жесток и беспощаден. Женщины там, если нужно, сражаются с врагом наравне с сильным полом.

Император посмотрел на адмирала.

– Вот, Виктор Сергеевич, и ответ на то, как прославить подвиги наших воинов. Я решил – Русскому Телеграфному Агентству Новостей быть! Виктор Сергеевич, я попрошу вас уговорить Ирину Владимировну на первых порах возглавить эту организацию. Находиться она будет лично в моем подчинении, что освободит нас от множества проблем. Но мы отвлеклись от главного…

Александр III еще раз внимательно посмотрел на профессора Бунге и спросил:

– Николай Христианович, вы внимательно прочитали переданную вам записку о работе пока еще не существующей организации, именуемой «Госпланом»? Вы уже поняли основные принципы деятельности этой организации? Без нее мы просто не справимся с задуманным нами масштабным преобразованием России.

Профессор кивнул.

– Да, Ваше величество, я уже понял, что предполагаемая работа, об основных направлениях которой вы здесь только что сказали, равносильна крупной военной операции, без тщательного планирования обреченнной на провал. Все это идет в разрез с положениями нынешней экономической науки, но ведь и сама эта наука еще не ставила перед человечеством задач подобного масштаба. Чем-то подобным до сих пор занимался только император Петр Великий. Что ж, Ваше Величество, я с радостью возьмусь за этот тяжкий труд, и надеюсь, что через пятнадцать лет нашу Россию будет не узнать.

– А что? – неожиданно сказал адмирал Ларионов. – Ведь и у Иосифа Виссарионовича ушло три пятилетки на путь от сохи до трактора. А потом еще столько же – от трактора до атомной бомбы и космических ракет.

Император покрутил головой, ослабляя тугой стоячий воротник, удавкой охватывающий его могучую шею.

– А вы уверены, Виктор Сергеевич?

– Я уверен в том, что, если цель выбрана правильно, и народ поймет, для чего нужны его титанические усилия, то можно горы свернуть с таким народом! В двадцать четвертом году грядущего столетия Советская Россия, разоренная шестилетней изнурительной войной, находилась даже в худшем состоянии, чем нынешняя Российская империя. Основой хозяйства были все те же соха и изнуренная коняшка, а русский мужик был даже еще больше измучен и разорен. Господа, ведь тот вождь России, сын грузинского сапожника и недоучившийся семинарист, сумел сделать нашу страну могучей сверхдержавой. А сейчас у нас гораздо лучшие стартовые условия. Он двигался наощупь, совершал ошибки, которые дорого обходились стране, а у нас сейчас есть как его опыт, так и опыт последующих за ним поколений. Мы не находимся в экономической блокаде, в которой находилось то государство, и на нас не висит тяжким грузом обет предыдущего вождя построить коммунизм для всего человечества. Мы никому ничем не обязаны. Мы лишь в долгу перед своим собственным народом, и несем персональную ответственность за его будущее. Мы не можем не победить: русские – это народ победителей, и эту мысль необходимо внушать всем.

– Прекрасно сказано, Виктор Сергеевич! – воскликнул император. – Теперь, чтобы воплотить эти слова в жизнь, мы поступим следующим образом… Господин Бунге, Путилов, Менделеев, и вы, князь Хилков – я поручаю вам создать при моей монаршей особе особый научно-экономический комитет, задачей которого будет разработка первого пятилетнего плана развития Российской Империи. На вас, господа, вся экономика. Что же касается составления планов перевооружения армии, создания имперской службы безопасности, русского телеграфно-информационного агентства, а также некоторых других проектов, то все это будет проходить уже под нашим совместным с господином Ларионовым чутким руководством. На этом объявляю наше заседание закрытым. Минни с детьми уже, наверное, заждалась нас с Виктором Сергеевичем к утреннему чаю. Приглашаю и вас, господа, составить нам компанию.

02 сентября (21 августа) 1877 года. Утро. Поезд-экспресс Константинополь-Вена.

Борец за свободу и революционер Джон Девой.

За последние годы сколько времени я провел на колесах… То Нью-Йорк, то Мемфис, то Вашингтон, то Новый Орлеан, то Бостон, то Чикаго. А между ними – поезда, поезда, пароходы, потом снова поезда. Как они мне надоели… Так вся моя жизнь и пройдет в пути.

И вот я снова сижу в купе поезда Константинополь-Вена. Уже давно пропали из виду перрон Константинопольского вокзала и стоящие на нем господин Тамбовцев и другие югороссы, пришедшие проводить нас. Уже проплыл за окнами вагона и сам Царьград-Константинополь. Исчезли вдали его церкви и мечети, его дворцы и трущобы, восточные базары и древние развалины…

Теперь мы проезжали освещенные нежным утренним солнцем то поля, то сады, то коричневые холмы, то пиниевые леса. Все это столь непохоже на мою родную Ирландию – с ее зелеными холмами, величественными, широкими реками, вековыми дубовыми рощами… «Зеленый Эрин» – так поэтически в прошлом называли мою родину европейские народы.

Перед отъездом я зашел в собор Святой Софии, один из самых древних христианских храмов в Европе, и истово помолился перед древними фресками за успех нашего предприятия. Этот храм – живое напоминание о тех времена, когда католики и православные были едины в своей вере, и их не разделяли никакие церковные догматы.