Полная версия
Любовь в Золотом веке. Удивительные истории любви русских поэтов. Радости и переживания, испытания и трагедии…
Но «понюхавший пороху» юноша все так же уверен в себе, амбициозен и готов драться за свое счастье со всем миром. И тогда он встречает ту, что покорила его сердце, – темноволосую и черноглазую красавицу Екатерину Бастидон.
6Юный Петр, племянник Елизаветы (сын ее старшей сестры Анны и герцога Голштинского), был вызван из родной Голштинии сразу же после того, как Елизавета взошла на престол, и провозглашен ее наследником. Будущий отец невесты Державина, португалец по происхождению, приехал в Россию в свите Петра. Здесь он встретил весьма почтенную даму – Матрену Дмитриеву, которая была назначена кормилицей юного великого князя Павла, сына Петра Федоровича и Екатерины Алексеевны. После смерти первого мужа, Матрена вышла замуж за Бастидона, и у них родилась дочь Екатерина.
С портрета Владимира Боровиковского на нас глядит лицо, черты которого несколько неправильны, но полны внутренней энергии. Прямой взгляд темных глаз, нос с горбинкой, высокие темные брови. Лицо округлое, но тем не менее не кажется ни мягким, ни безвольным. Его не украшает и любезная, льстивая улыбка. Дама не кокетничает, не лукавит, а напротив, испытующе смотрит на зрителя. Она уверена в себе. Такой увидел Екатерину Яковлевну художник, но это было уже в последние годы ее жизни. А какой была она при первой встрече с будущим мужем?
Если верить мемуарам Державина, это была любовь с первого взгляда. Гавриил Романович увидел свою суженую, когда разъезжал с визитами, и сразу понял, что она – «та самая». «Уже был вечер. При самом входе в покой встречается с ним бывшая кормилица великого князя Павла Петровича, который был после императором, г-жа Бастидон с дочерью своею, девицею лет 17, поразительной для него красоты; а как он ее видел в первый раз в доме господина Козодавлева, и тогда она уже ему понравилась, но только примечал некоторую бледность в лице, а потом в другой раз в театре неожиданно она его изумила; то тут в третий раз, когда она остановилась в передней с матерью, ожидая, когда подадут карету, не вытерпел уже он и сказал разговаривавшему с ним Резанову о том, зачем приехал, что он на сей девушке, когда она пойдет за него, женится… Разговор кончился; мать с дочерью уехали, но последняя осталась неисходною в сердце».
Г.Р. Державин
Е.Я. Бастидон
Действительно ли это был «удар молнии», или рассчитанный шаг, еще одна попытка выбиться из безликой толпы, замирающей в ожидании милостей от сильных мира сего?
Державин недавно уволился с военной службы, и «случай», протекция, покровительство нужны были ему как воздух. Он без обиняков пишет в мемуарах: «Очутясь в статской службе, до́лжно было искать знакомства между знатными людьми, могущими доставить место в оной». Правда Бастидоны не были в фаворе у новой императрицы. И конечно, даже расчеты не исключают, что девушка могла действительно понравиться Гавриилу Романовичу, поразить его своей красотой. Судя по ее портретам, внешность ее была весьма яркой и запоминающейся, а Державин, как никак – поэт! Он отметил, что девушка скромна и благородна, «так что при малейшем пристальном на нее незнакомом взгляде лицо ее покрывалось милою, розовою стыдливостию», и сразу придумал ей поэтическое прозвище – Пленира.
При более близком знакомстве влюбленный поэт отмечает, что «дочь не без ума и не без ловкости, приятная в обращении, а потому она и не по одному прелестному виду, но и по здравому рассуждению ему понравилась, а более еще тем, что сидела за работою и не была ни минуты праздною, как другие ее сестры непрестанно говорят, хохочут, кого-либо пересуживают, желая показать остроту свою и умение жить в большом свете. Словом, он думал, что ежели на ней женится, то будет счастливым».
Удивительнее другое – то, что мать (отец Екатерины к тому времени уже умер) отдала дочь за молодого человека с весьма стесненными средствами, невысоким положением и неопределенным будущим. Понравился ли он ей своей энергией и решительностью? Или, наоборот, – ловкостью и обходительностью? Разглядела ли она в нем некий потенциал? Кто знает…
Однако брак этот свершился не прежде, чем его одобрил сам молочный брат невесты. «Мать с первого разу не могла решиться, а просила несколько дней сроку, по обыкновению расспросить о женихе у своих приятелей, – пишет Державин. – Экзекутор второго департамента Сената Иван Васильевич Яворский был также короткий приятель дому Бастидоновых. Жених, увидясь с ним в сем правительстве, просил и его подкрепить свое предложение, от которого и получил обещание; а между тем, как мать расспрашивала, Яворский сбирался с своей стороны ехать к матери и дочери, дабы уговорить их на согласие. Жених, проезжая мимо их дому, увидел под окошком сидящую невесту и, имея позволение навещать их, решился заехать. Вошедши в комнату, нашел ее одну, хотел узнать собственно ее мысли в рассуждении его, почитая для себя недостаточным пользоваться одним согласием матери. А для того, подошедши, поцеловал по обыкновению руку и сел подле нее. Потом, не упуская времени, спросил, известна ли она чрез Кириллова о искании его? „Матушка мне сказывала“, – она отвечала. – „Что она думает?“ – „От нее зависит“. – „Но если бы от вас, могу ли я надеяться?“ – „Вы мне не противны“, – сказала красавица вполголоса, закрасневшись. Тогда жених, бросясь на колени, целовал ее руку. Между тем Яворский входит в двери, удивляется и говорит: „Ба, ба! и без меня дело обошлось! Где матушка?“ – „Она, – отвечала невеста, – поехала разведать о Гавриле Романовиче“. – „О чем разведывать? Я его знаю, да и вы, как вижу, решились в его пользу; то, кажется, дело и сделано“. Приехала мать, и сделали помолвку, но на сговор настоящий еще она не осмелилась решиться без соизволения его высочества наследника великого князя, которого почитала дочери отцом и своим сыном. Чрез несколько дней дала знать, что государь великий князь жениха велел к себе представить. Ласково наедине принял в кабинете мать и зятя, обещав хорошее приданое, как скоро в силах будет. Скоро, по прошествии великого поста, то есть 18-го апреля 1778 года, совершен брак».
Державин с Екатериной Яковлевной обвенчались в церкви Вознесения Господня на Екатерининском канале. Невесте было 18 лет, жениху – 35. Вполне обычная разница в возрасте для XVIII века, когда девушек могли выдавать замуж довольно рано, а вот мужчины предпочитали жениться уже «перебесившись». Сейчас она не кажется существенной, но лет через пятнадцать (если супруги доживут до этой даты), мы может увидеть женщину в расцвете красоты и стареющего мужчину – «диспозиция», столь любимая авторами, как комедий, так и трагедий.
7Будучи молодым человеком, Державин уже несколько раз переживал увлечения, и он подробно описывает их в мемуарах, при этом выставляя себя в весьма комической роли. Да и на что мог рассчитывать молодой человек, не имевший ни офицерского чина, ни достаточного состояния? В лучшем случае – лишь на короткую интрижку. Постепенно, однако, его холостая жизнь все же несколько упорядочилась: «…имел любовную связь с одною хороших нравов и благородного поведения дамою и, как был очень к ней привязан, а она не отпускала его от себя уклониться в дурное знакомство, то и исправил он помалу свое поведение, обращайся, между тем, где случай дозволял, с честными людьми и в игре, по необходимости для прожитку, но благопристойно».
Одно время планировался его брак с княжной Екатериной Сергеевной Урусовой, двоюродной сестрой М.М. Хераскова, одной из первых русских поэтесс. Но что-то в этой партии не устроило Державина, и он свел сватовство к шутке: «…она пишет стихи, да и я мараю, то мы все забудем, что и щей сварить некому будет». Урусова позже так и не вышла замуж, видимо, никто не решился связать свою судьбу с поэтессой. Впрочем, с поэтом, а позже – с его женой она оставалась в хороших отношениях, Урусова принимала участие во встречах общества «Беседы любителей русской словесности». Кажется, Екатерина Сергеевна не держала на Державина обиды.
Едва ли 17-летняя Екатерина Бастидон знала подробности о личной жизни суженого, да и вообще мало что знала о человеке, с которым пошла под венец, и едва ли понимала, с кем предстоит ей разделять судьбу. Державин мог вскружить ей голову своими мадригалами, которые, он, разумеется, писал с большой охотой. Например, таким:
Хотел бы похвалить, но чем начать, не знаю.Как роза, ты нежна; как ангел, хороша;Приятна, как любовь; любезна, как душа,Ты лучше всех похвал, – тебя я обожаю…и т. д.
Но это лишь дежурные комплименты, хотя, возможно, и продиктованные искренними чувствами. Жизненный опыт их был слишком разным: мирная жизнь в Петербурге, под крылом родителей, и полная опасностей и превратностей судьба человека, который «делал себя сам», потому что у него не оставалось другого выбора – или вскакивай на «колесо Фортуны», или умри. Они казались пришельцами из разных миров. Из этой несхожести могла родиться страсть, но родятся ли из нее настоящая близость, которую в XVIII веке искали в семейном кругу, но не слишком часто находили?
8Сенат, создававшийся как высший государственный орган законодательной, исполнительной и судебной власти Российской империи, только что прошел через реформу, задуманную молодой императрицей, потерял свои законодательные функции и был разделен на департаменты. В 1778 году Державину нашлось там место, он попал в Первый департамент, занимавшийся внутренними и политическими делами, Гавриилу Романовичу сыскалась должность экзекутора. За этим страшно звучавшим названием скрывалась довольно мирная и скучная деятельность. Экзекутор был вовсе не палачом, а (согласно Энциклопедическому словарю Брокгауза и Эфрона) «чиновником при канцелярии, заведующим хозяйственной частью». Державин вспоминает, что «в 1779 году перестроен был под смотрением его Сенат, а особливо зала общего собрания, украшенная червленым бархатным занавесом с золотыми франжами и кистями и лепными барельефами». Барельефы сделаны по эскизам скульптора Ж.-Д. Рашетта, особенно Державин отмечает фигуру Истины, «нагая, и стоял тот барельеф к лицу сенаторов, присутствующих за столом; то когда изготовлена была та зала и генерал-прокурор князь Вяземский осматривал оную, то, увидев обнаженную Истину, сказал экзекутору: „Вели ее, брат, несколько прикрыть“. И подлинно, с тех почти пор стали отчасти более прикрывать правду в правительстве».
При должном прилежании, но без протекции, молодой экзекутор мог рассчитывать на неторопливую карьеру, и на смертном одре вспоминать, как «славы, денег и чинов, спокойно в очередь добился». Сейчас его положение уже устойчиво. Он имеет чин коллежского советника, относящийся к VI классу «Табели о рангах», соответствующий чину полковника, к нему надлежит обращаться «Ваше высокоблагородие». Следующий шаг – чин статского советника, и обращение – «Ваше высокородие», его он получает в 1782 году. Следующий шаг – чин действительного тайного советника, и титул «Ваше превосходительство».
Но Державин – слишком амбициозен, чтобы пойти длинным путем, и он решается на еще одну авантюру.
9В 1782 году императрице Екатерине – пятьдесят три года, она уже двадцать лет на престоле, и пять лет, как бабушка. Когда-то императрица Елизавета не дала невестке понянчить единственного сына – отобрала его и растила при Дворе.
Возможно, именно поэтому отношения Екатерины и Павла так и не наладились – юная великая княгиня боялась полюбить то, что у нее могут отнять, и решила, что даже выросший Павел так навсегда и остался в стане ее недругов – Елизаветы и Петра III. Теперь же никто не мог отобрать у Екатерины то, что она считала важным. Она забрала у нелюбимого, «неудачного» Павла двух сыновей и решила вырастить из них (особенно из старшего – Александра) идеальных правителей, разумеется, не на манер Макиавелли, но на манер Руссо. Державин уже тогда угадал ход мыслей государыни. Он написал оду «Стихов на рождение в Севере порфирородного отрока», которая рассказывала, как все добрые гении приносят дары новорожденному Александру. Ода завершалась такими словами:
И последний добродетель,В сердце вкладывая рёк:Будь ты чувств своих владетель,Будь на троне человек!Екатерина мечтала вырастить из Александра государя нового образца: просвещенного, образованного, правящего Великой империей. Она с детства закаляла его, следила за тем, чтобы он не рос неженкой, и писала для него сказки. Самой знаменитой из них стала написанная в 1781 году «Сказка о царевиче Хлоре»: представляла собой волшебное путешествие юного царевича (имя Хлор означает «зеленый» – т. е. «незрелый») за Розой без шипов, которая символизирует добродетель. В пути Хлор встречает то добродетельных земледельцев, то коварного мурзу Лентяг, то беспутных волынщиков, и из каждой встречи извлекает урок. В пути ему помогают Рассудок, Честность и Правда. Одна из главных героинь сказки – мудрая царица Киргиз-Кайсацкой орды по имени Фелица (счастливая). Она давала царевичу советы и провожатого – своего сына по имени Рассудок. Без ее помощи царевичу Хлору не удалось бы достичь цели.
Верная себе, императрица не упускает случая сделать из личных отношений политическое шоу. Она щедро раздает экземпляры придворным и приближенным, и санкционирует постройку в Павловске, как сказали бы сейчас, «тематического парка», посвященного сюжету сказки: несколько павильонов – домиков героев этой истории, и извилистая тропинка, по которой внуки могли путешествовать и подняться в конце на холм, где и стоял храм Розы без шипов. Сказка издавалась в 1781, 1782 и 1783 годах, причем в последний раз, по распоряжению директора Императорской Академии наук и бывшей задушевной подруги императрицы Екатерины Романовны Дашковой, «Сказка…» вышла, как на русском языке (800 экземпляров), так и особым тиражом «с приобщением греческого перевода» (еще 400 экземпляров). Вероятно, это были следы «Греческого проекта» Екатерины – введения русского протектората над православным греческим населением Эгейского архипелага. Императрица спешила просветить не только русских детей, но и отпрысков своих будущих греческих подданных.
Еще в 1762 году Ломоносов писал: «Наука ныне торжествует, взошла Миневра на престол». Действительно сравнение новой императрицы с Миневрой напрашивалось, но именно поэтому оно было банальным. Ломоносов, много раз воспевавший другую императрицу – Елизавету Петровну, в таких строках: «Цвет в очах ее небесной, / Как Минервин, покажи, / И Венерин взор прелестной, / С тихим пламенем вложи», – решил не искать новых сравнений. Что было хорошо для одной императрицы, сойдет и для другой.
Но Державин уловил, что именно в образе Фелицы, которая не только была мудра, но и «была нрава веселаго и весьма любезна, Екатерина хотела бы предстать перед своими образованными соплеменниками и перед просвещенной Европой. Ей не хотелось вставать на котурны и вызывать трепет. Она хотела быть правительницей нового типа – разумной и решительной, но одновременно веселой и ласковой, не завоевывающей, а пленяющей. Разумеется, Гавриил Романович не знал, что в тайных своих записках Екатерина неоднократно подчеркивала, что умение соединить «мужской ум» с «женской приятностью в общении» позволило ей стать русской императрицей, но он безошибочно угадал, в каком образе хотела увековечить себя Екатерина.
И Державин создает «Оду к премудрой Киргиз-Кайсацкой царевне Фелице, написанная Татарским Мурзою, издавна поселившимся в Москве, а живущим по делам своим в Санкт-Петербурге». И помечает ее: «Переведена с арабского языка 1782 года», намекая, что он разгадал игру императрицы и готов принять в ней участие. Причем, это игра чудесно балансирует на грани правды и вымысла. Мы помним, что Державин – потомок знатного татарина – мурзы Багрима.
В первых строках он обращается к своей повелительнице:
Богоподобная царевнаКиргиз-Кайсацкия орды!Которой мудрость несравненнаОткрыла верные следыЦаревичу младому ХлоруВзойти на ту высоку гору,Где роза без шипов растет,Где добродетель обитает:Она мой дух и ум пленяет,Подай, найти ее совет.Ломоносов подписывал свои оды императрицам – «всеподданнейший раб». Державин знает, что правила игры уже изменились. Императрица хочет, чтобы к ней обращались по-дружески. Конечно, с почтением, но без раболепства. Того требует этика эпохи Просвещения. И теперь Державину снова удается найти правильный тон.
Разумеется, ода полна похвал, этого требует сама форма и здравый смысл. Но за что Державин хвалит Фелицу?
Мурзам твоим не подражая,Почасту ходишь ты пешком,И пища самая простаяБывает за твоим столом;Не дорожа твоим покоем,Читаешь, пишешь пред налоемИ всем из твоего пераБлаженство смертным проливаешь;Подобно в карты не играешь,Как я, от утра до утра.Так Державин наравне с Фелицей становится героем оды. Или скорее – антигероем, потому что открыто кается во всех грехах и слабостях, которые, разумеется, только подчеркивают добродетели «богоподобной царицы». И разумеется, добродетели именно те, которые предписывал образованному и благородному человеку век Просвещения, – разумность, умеренность, скромность, начитанность, удаление от «мирской суеты», стремление предаться размышлениям о сути вещей и зафиксировать их письменно. «Легенда» Екатерины состояла в том, что ее муж Петр III, хотя и «природный» правитель, но был развращен (разумеется Елизаветой) и недостоин занимать трон, так как не мог принести счастья своим подданным. Тогда как Екатерина благодаря знакомству с трудами просветителей и неустанной работе над собой «воспитала» из себя идеальную монархиню, которая просто обязана была спасти Россию от глупого деспотизма Петра Федоровича. Ода Державина поддерживала этот миф, и Фелица не могла не оценить этого.
В своем же самоуничижении Державин необычно смел и откровенен:
Иль, сидя дома, я прокажу,Играя в дураки с женой,То с ней на голубятню лажу,То в жмурки ре́звимся порой;То в свайку с нею веселюся,То ею в голове ищуся;То в книгах рыться я люблю,Мой ум и сердце просвещаю,Полкана и Бову читаю;За Библией, зевая, сплю.Конечно, это едва ли «зарисовка с натуры». Державин создает обобщенный образ глупого и развращенного дворянина, этакого Митрофанушки, который подрос и перебрался в Петербург, но остался тем же неучем. Просто критиковать самого себя проще и безобиднее, чем даже обобщенный образ развращенного дворянина. Надо думать, Екатерина прекрасно поняла и оценила, не только «политически верный» панегирик, но и скрытую иронию, опять-таки «бьющую в точку». Иронию и сатиру она любила, недаром писала комедии, бичующие пороки людей, и ставила их в Эрмитажном театре, а также анонимно издавала сатирический журнал «Всякая всячина».
Но как передать послание адресату? На помощь приходит сосед – Осип Петрович Козодавлев, советник Екатерины Романовны Дашковой. Он якобы «случайно» увидел оду у Державина, попросил посмотреть, обещая никому не показывать, но показал Ивану Ивановичу Шувалову и Екатерине Романовне, а та – самой императрице.
«Фелица» быстро распространялась в списках, «у каждого читать по-русски умеющего очутилась она в руках», – свидетельствует современник, и, конечно, Екатерина осталась этим довольна. В награду за оду Державин получил от своей Фелицы золотую табакерку, усыпанную бриллиантами. Но как всегда, за высокой наградой тут же последовали служебные неприятности, его непосредственный начальник, генерал-прокурор князь Александр Алексеевич Вяземский (разумеется, не друг Пушкина – князь Петр Алексеевич Вяземский даже не прямой его предок), попытался «спрятать» около 8 000 000 рублей государственного дохода, но Державин, опираясь на «букву» закона, сумел добиться составления нового бюджета. Так он отстоял правду, но потерял место.
Гавриил Романович пишет об августейшей милости без всякого смущения: он был честен, воспевая добродетели Фелицы, а Фелица (в отличие от Вяземского) достаточно разумна, чтобы оценить похвалу без лести, и найти применение такому человеку: «А как императрица знала его сколько по сочинениям, столько и по ревностной службе его в минувшем мятеже и в экспедиции, что он обнаружил прямо государственный доход, то высочайше и конфирмовала доклад Сената 15-го февраля 1784 года, отозвавшись по выслушании оного графу Безбородко: „Скажите ему, что я его имею на замечании. Пусть теперь отдохнет; а как надобно будет, то я его позову“».
Надобность возникла менее чем через полгода. Уже в мае 1784 года Державина назначили губернатором Олонецкой губернии, и он отправился в Петрозаводск. По свидетельству Гавриила Романовича, его бывший начальник отозвался об этом назначении так: «Генерал-прокурор, получив его, сказал любимцам своим, около его стоящим, завидующим счастью их сотоварища, что разве по его носу полезут черви, нежели Державин просидит долго губернатором».
10Сейчас Петрозаводск – столица Карелии, тихий и красивый город в нескольких часах езды от Санкт-Петербурга, город, где есть и университет, и театры, и музеи. В XVIII веке Петрозаводск являлся форпостом России среди бескрайних лесов, населенных саамами и лопарями. Жизнь там была сродни жизни первых поселенцев в Америке. Остается только восхититься терпением и мужеством Екатерины Яковлевны, которая отправилась туда вслед за мужем и буквально с нуля наладила домашнее хозяйство так, чтобы Державин ни в чем не терпел нужды и мог сосредоточиться на работе.
А работы, разумеется, оказалось немало. Гавриил Романович оказался первым губернатором новообразованной губернии. Она была создана в 1784 году, одной из последних в ходе губернской реформы Екатерины, пытавшейся упорядочить жизнь провинциальной России. Олонецкая губерния вместе с Архангельской образовала наместничество во главе с генерал-губернатором Т.И. Тутолминым, ставшим непосредственным начальником Г.Р. Державина.
Петрозаводск (названный так по Петровскому медеплавильному заводу и Петровской мануфактуре – будущему Александровскому пушечному заводу) был, по сути, единственным крупным городом (статус города получил 21 марта 1777 г.). Кроме него, имелось еще четыре уездных города (Олонец, Каргополь, Повенец и Вытегра), мало чем отличающиеся от больших деревень. Так как в Петрозаводске жили в основном купцы, мещане и рабочие заводов, в канцелярии губернатора работали порой дети и подростки – так высок был дефицит грамотных людей.
Т.И. Тутолмин
Город был сплошь застроен деревянными домами, улицы немощеные и неосвещенные, не было ни больниц, ни училищ, ни, разумеется, библиотек и театра (первой крупной частной библиотекой в городе стала библиотека самого Державина, которую он перевез из столицы, она к тому времени уже насчитывала более 3000 томов книг и журналов). Регулярного сообщения со столицей не было. Пароходы стали ходить из Петербурга в Петрозаводск и обратно лишь в 1860 году.
За свое 13-месячное пребывание в губернии (с сентября 1784 г. по ноябрь 1785 г.) Державин открыл в Петрозаводске первую больницу, аптеку, народные училища, губернский архив, организовал почтовую службу. Он занимался переделом земель государственных крестьян, обеспечивал рекрутские наборы, надзирал за строительством новых домов для крестьян, устранял препятствия для работы олонецких ремесленников, чье мастерство славилось по всей России. А также – разбирал многочисленные жалобы местного населения и расследовал злоупотребления чиновников Казенной палаты.
По заданию Императорской Академии наук составил топографическое и этнографическое описание края. Он объездил всю губернию, побывал в Пудеже, Повенце, Каргополе, Вытегре, Олонце, Лодейном Поле, на Белом море (где едва не утонул) и у водопада Кивач. Путешествовать по губернии было очень сложно, так как «по чрезвычайно обширным болотам и тундрам, летним временем проезду нет, а ездят зимою, и то только гусем; в Кемь же только можно попасть из города Сум на судах, когда молебщики в мае и июне месяцах ездят для моленья в Соловецкий монастырь, а в августе и прочие осенние месяцы, когда начинаются сильные противные погоды, никто добровольно, кроме рыбаков в рыбачьих лодках, не ездит».
Екатерина Яковлевна вела хозяйство и, по-видимому, занималась самообразованием. Писатель И.И. Дмитриев, знакомый семьи Державиных, вспоминал, что молодая женщина «…с пригожеством лица соединяла образованный ум и прекрасные качества души, так сказать, любовной и возвышенной. Она пленялась всем изящным и не могла скрывать отвращения своего ото всего низкого. Воспитание ее было самое обыкновенное, какое получали тогда в приватных учебных заведениях, но она, при выходе в замужество, пристрастилась к лучшим сочинениям французской и отечественной словесности. В обществе друзей своего супруга она приобрела верный вкус о красотах и недостатках сочинения, получила основательные сведения о музыке и архитектуре. Кроме того, Екатерина Яковлевна была мастерица рисовать, была искусная рукодельница».