Полная версия
Дух Фиилмарнен и его дети
– Мне не нравится игра, я хочу домой, – рыдала она.
– Погоди, – выдавил Снорки, и слезы ужаса потекли по его грязным щекам.
Конечно, он мечтал о свободе, но никогда не думал, что первый же день на воле закончится для него так печально. Он сильно раскаивался в том, что необдуманно съел ягоду, похожую на глаз. Несомненно, это она была причиной его несчастья. Прошло много времени, и наступил вечер. Оставаться под деревом было опасно. С трудом преодолев головокружение, Снорки подсадил Хаскнет в дупло, а потом перевалился сам. Ночь была похожа на кошмар. Мальчику чудилось, что дерево горит, и он метался и рвался бежать в бреду. Наутро он затих. Девочка, изголодавшаяся за ночь, стала его тормошить. Он не ответил. Тогда она громко отчаянно разрыдалась. Ее крик вспугнул кукушку, отсчитывавшую кому – то срок жизни. Пригретый солнцем лес прошелестел что – то ласковое и затих.
4 Дух смерти
Сначала Снорки казалось, что горит дерево. Алые языки пламени, похожие на когтистые лапы, протягивались к нему, хлестали по лицу и рукам. Потом ему чудилось, что пришел Хэмиль и хочет убить его. Снорки пытался бежать, но ноги и руки ослабли, налились свинцовой тяжестью, на грудь навалилось что–то темное и жуткое.
«Все, я умираю», – подумал мальчик, но не почувствовал страха. Измученному, ему было все равно.
Так продолжалось долго. Потом появился кто–то огромный и бородатый, он стал тормошить неподатливое тело.
«Это, наверно, дух смерти. Зачем он делает так больно, ведь мне и без того плохо?» – подумал мальчик, снова впадая в забытье.
Дух смерти, как и положено, взял его с собой. Иногда, приходя в себя, мальчик чувствовал сильные толчки, от которых у него все внутри переворачивалось, и острый, тошнотворный запах пота и сырой кожи. Наконец, они прибыли в страну мертвых. Там было темно и прохладно. Дух смерти передал его другим, белым духам. Эти духи были нежными и ласковыми. Они обмыли горячее тело прохладной водой и уложили на что–то мягкое, пахнущее запахом трав.
«Это поля блаженных, – подумал мальчик, засыпая. – Здесь я могу отдохнуть».
Он спал долго, и сон его был спокоен. Но однажды в покой этого сна ворвался методичный стук, а также голос Хаскнет, говорившей на непонятном языке.
«Неужели Хаскнет здесь? – удивился Снорки. – Наверно она умерла от голода после меня. Но если она здесь, то и хозяйка с хозяином тоже. Неужели я снова стану их рабом?»
От этой ужасной мысли он проснулся и вскочил, с удивлением озираясь. Мальчик лежал в доме, сделанном из бревен, с маленькими окошками, в которые вплывал знойный воздух и доносился ленивый лепет листьев деревьев. Свет проходил через окошки, распахнутую дверь и люк над грубым очагом. Сам он лежал на лавке у стены, накрытый тканым покрывалом. В тюфяке под ним шелестела душистая трава. Напротив, за вкопанным в земляной пол столом, сидел мужчина с темной бородой. Он макал в большую глиняную чашку с молоком огромные куски хлеба и отправлял их в рот. Рядом с ним сидели женщина в домотканом платье и Хаскнет. Они смеялись над тем, как молоко течет с усов мужчины на стол. Рядом с лавкой, на которой лежал Снорки, стояло и вовсе что–то непонятное, похожее на две огромные рамы с множеством натянутых вдоль и поперек нитей. За ним сидела девушка, которая просовывала нечто между нитями и щелкала рамой. И бородатый мужчина, и женщина, и девушка имели русые волосы, каких Снорки никогда не видел у светловолосых и рыжих лисингонов, а одеты были в домотканые одежды, подшитые бусами и подпоясанные плетеными поясами. Все это удивительно не походило на поля блаженных, о которых слышал мальчик.
В этот момент какая–то травинка, выбившись из тюфяка, уколола его в руку. Быстро отдернув ее, мальчик привлек внимание девушки за рамой. Она взвизгнула, обрадовалась и бросилась его тормошить. Хаскнет тоже взвизгнула, подбежала к нему, стала дергать за волосы и смеяться. От приступа девчонок мальчика спасла женщина в белом. Она отогнала их, присела рядом и стала гладить по голове, что–то говорить и совать глиняную чашку с молоком.
Вдруг Снорки увидел нахально жужжащую муху, которая летала возле двери в раздумьи, стоит ли влететь в дом или лучше не подвергать свою жизнь опасности. Мальчик знал, что после смерти люди, а также кони воинов, собаки и благородные лесные животные попадают в поля блаженных, где их ждет спокойная жизнь без волнений и трудов. Там они не будут испытывать ни жажды, ни голода, ни жары, ни холода, ни любви, ни ненависти. Дни их будут протекать незаметно и приятно на лоне прекрасной природы, в домах и норах, похожих на земные, среди ранее умерших друзей и родных. Однако все это предусматривалось лишь для людей, коней, собак и благородных лесных животных, а о мухах никогда ничего не говорилось. Снорки окончательно убедился, что он на этом свете.
5 Дом, кузница и лес
Шесть весен пролетели над землей. Шесть раз землю покрывали мягкие белые снега, и шесть раз они таяли, шесть раз солнце отогревало землю, и шесть раз цвели гусиный лук и мать–и–мачеха. Шесть лет прошло с тех пор, как маленький раб по – имени «Говорун» и девочка Хаскнет попали в дом добрых людей неизвестного народа. Однако теперь они знали, что живут на земле славного народа гаутов, и что земля эта зовется Гаутанд. Гаутанд велик и огромен, на многие дни пути тянутся во все стороны его густые леса и топкие болота, а с северо–запада на юго–восток его разрезает огромная река Медвежья. К северу от этой реки лежит земля, называемая Синий Гаутанд. Это самая суровая страна из владений гаутов, славная мехами, янтарем и медом. Там живут сильные неулыбчивые люди, которые носят волчьи шапки и меховые куртки. Они – прекрасные охотники.
По берегам реки и на островах на ней живут ловкие рыболовы. Их страна называется Голубой Гаутанд. Они носят кожаные одежды мехом внутрь и, в отличие от людей Синего Гаутанда, не рубят дубовые покои, а обмазывают сплетенные из ивняка стены, которые затем обжигают огнем. Маленькие окна они затягивают пленками, извлеченными из тел рыб.
На юге страны, где оказались Снорки и Хаскнет, располагается Белый Гаутанд. Это самая богатая земля. Ее жители рубят главные покои дома из дерева, соединяя их глинобитными переходами. Здесь живут лучшие ткачи, умеющие выткать шерсть и мягкие холсты и лучшие красильщики, знающие как окрасить ткань в синий, голубой, серый и коричневый цвета. Их резчики по дереву могут украсить дом и вырезать тонкую посуду, а мастерицы – создать узор из цветных ниток, кусочков меха и бус. Слава охотничьих ножей, сделанных местными кузнецами, гремит по всему Гаутанду.
Все гауты – высокие, русоволосые люди. Каждый род живет в отдельном поселке, окруженном изгородью против диких животных. Лишь один род селится отдельными семьями, и этот род – род кузнецов Элсли.1 Элсли одни из всех гаутов знают тайну изготовления металла. Поэтому остальные считают их любимцами духа земли и опасаются вредить как людям этого рода, так и их одиноким домам, разбросанным по всему Гаутанду. Занятые работой с металлом, Элсли не занимаются охотой и рыболовством в промысловых размерах, как остальные. Даже огороды, которые разводят гаутки, у них небольшие и плохо обработанные, ибо женщины Элсли тоже трудятся над изготовлением металлических изделий. Несмотря на это кузнецы не умирают с голоду, так как все недостающее им приносят другие гауты за починку котлов, орудий труда, оружия, а то и за изготовление новых.
В одной из семей Элсли нашли свой новый дом Снорки и Хаскнет. Теперь они были детьми уважаемого человека – Стига Элсли. Шесть лет назад именно Стиг, отправившись на охоту и увлекшись преследованием зверя, забрел далеко на юг, где возле огромного дуба увидел удивительное животное – лошадь, а в дупле – двух детей, говоривших на неизвестном языке. Из домашних животных гауты знали только свинью и собаку, и среди них не было ни одного человека хоть отдаленно похожего на смуглого, с жгуче – черными глазами сына кузнеца и медноволосого, с белой веснушчатой кожей, как у новой дочери кузнеца. Еще большее удивление вызвали железный нож Хаскнет и железные амулеты на ее платье. Дело в том, что из металлов гаутам были известны только медь и олово, а также сплав – бронза, а их соседи и вовсе никаких металлов не знали. Когда дети научились разговаривать по–гаутски, их пробовали расспрашивать, но мальчик упорно молчал, а девочка могла только сказать, что в дупле они находились долго и умирали с голоду.
Стиг Элсли обратился к жрице духа земли, покровителя кузнецов, чтобы она сказала, к добру ли его находка. Осмотрев коня, детей и железные предметы, жрица подумала и сказала: «Здесь нет ничего удивительного: у кузнеца просто не может быть других детей. Разыскивая руды для плавки, кузнец сговаривается с духом земли Фиилмарненом, повелителем подземных недр и огня, чтобы он навел его на богатую жилу и помог в работе. А теперь подумайте, на кого похожи дети? Мальчик темный, как подземная руда, а девочка рыжая – как огонь. К тому же дети приехали на невиданном чудовище, с ними металл,
неизвестный в нашем мире. Стиг лишь недавно молил Фиилмарнена послать ему еще детей, так как у него только одна дочь. Следовательно, мальчик и девочка – дети духа земли, который так расположен к кузнецу, что исполнил его просьбу, доверив ему собственное потомство.»
Кто соглашался с мнением жрицы, кто тихо сомневался, но многие люди сразу же отправились к Стигу Элсли, чтобы заказать ему амулеты. Они считали, что у человека, к которому так благосклонно отнесся Фиилмарнен, они выйдут сильнее.
Приемные родители, кузнец Стиг и его жена Ойгла, крепко привязались к своим новым детям. Мальчик, не смотря на болезненность, стал приёмным родителям настоящим подспорьем. Одно огорчало их: Снорки сторонился людей и говорил при них очень мало.
Словно в доказательство своего родства с духом земли мальчик с двенадцати лет ходил один в лес и на болото, где с легкостью находил любые руды по цветным пятнам окислов. Руда вырубалась кремневым молотом, а затем в кожаных мешках доставлялась домой, где отец и сын ее дробили и перебирали. Потом готовилась плавильная печь. В ней руду перекладывали слоями с углем и поджигали. По окончании плавки из углубления, куда стекал металл, доставали губчатую лепешку. Ее дробили на куски и очищали проковкой от примесей. Для литья изделий кузнгецом изготавливались одно– и двухсторонние формы из сланца, известняка или глины. Самыми крепкими были формы из камня. Намазав жиром, их можно было использовать несколько раз. Металл плавили в тигле и заливали в форму. Когда он остывал, полученное изделие оставалось проковать и обточить.
Обычно все дни Снорки проводил в кузнице, расположенной во избежание пожара на другом конце двора, напротив жилого дома. Кузница, как и дом, была срубом с плоской крышей, только поменьше. Кузница была таинственным местом, потому что в ней незримо присутствовал дух земли Фиилмарнен, который в незапамятные времена подарил роду Элсли власть над металлами. Каждый раз, выполняя ответственную работу, Снорки чувствовал, как Фиилмарнен следит за ним из пламени в горне.
Отец запрещал мальчику слишком хорошо отделывать изделия, а также заканчивать мордочки животных: если Снорки делал глаза, ему запрещалось делать рот или наоборот. Согласно поверью, Фиилмарнен, оценив мастерство и безупречность работы, мог забрать мастера к себе под землю и заставить работать на себя. У Стига было две работы подземных мастеров из камня агата.22 Одна из них изображала зал в подземном дворце духа земли. На переднем плане виднелось светлое озеро, к которому уступами спускались голубые скалы. Справа ступеньки убегали вглубь коридора со стрельчатым потолком. Когда Снорки глядел на это изображение, ему казалось, что он слышит нежное журчание воды и гулкое эхо одиноких шагов в серебристо–голубом сумраке стрельчатой галереи.
Другая картина имела форму во много раз увеличенного зерна пшеницы. На ней четко просматривался женский силуэт. Голова женщины, резко очерченная по контуру, была словно освещена слишком ярким светом, от чего конкретные черты лица терялись. Стиг считал, что это одна из дочерей духа земли. Он объяснял сыну, что такие работы Фиилмарнен подкидывает, чтобы мастера, соблазнившись, меняли свободу и солнечный свет на мастерство делать подобные вещи и вечное рабство под землей. Заканчивать же изображения животных кузнец запрещал потому, что в них могли вселиться злые духи. Главным другом Снорки в доме Стига стала его ровесница Хилла, родная дочь кузнеца. Как и мальчик, она целыми днями сидела в кузне: лепила формы, крутила украшения из проволоки, заполняла выемки красной и голубой эмалью. После работы дети часто вместе ходили в лес. Особенно они любили озеро с черной водой, находившееся сразу за буреломом. Оно было окружено склонившимися над его поверхностью старыми березами, которые много десятков лет сбрасывали на его дно свои окрашенные осенью в лимонный цвет листья. Листья эти, скапливаясь на дне, и придавали озеру черный цвет. Дети любили посидеть среди корней старых берез, покрытых красноватыми и серыми звездочками лишайников, а также нырять в глубины черного озера и мягко скользить по дну, касаясь руками ковра перегноя. Небо и деревья при взгляде на них сквозь толщу воды казались частью нереального мира, окутанного зеленоватой колышущейся дымкой.
Снорки полюбил лес. Как молодой зверек он с жадностью впитывал все его запахи, шумы, радовался каждому изменению наряда. Лес больше не был врагом. Благодаря Хилле он знал здесь каждое дерево, каждую травинку. Любой самый маленький цветочек был для него протянутой природой рукой помощи, и Снорки удивлялся, вспоминая, как они с Хаскнет едва не умерли в лесу.
Тесная дружба Хиллы и Снорки крепла каждый день не только благодаря тому, что они были однолетки и целые дни проводили в одной кузнице. Хилла никогда не пыталась вытянуть из мальчика ни слова о его таинственном прошлом, как делали все, кому не лень. Прошлое осталось для него незаживающей раной. К счастью, Хаскнет быстро забыла о былом, и никто во всем Гаутанде не мог напомнить мальчику о том, что он был когда – то рабом. Узнав, что гауты считают его сыном духа земли, Снорки молча согласился на это. Однако он сам никогда не говорил о себе так, потому что боялся гнева Фиилмарнена, который мог наказать его за эту ложь.
Еще больше детей сблизило то, что каждой зимой, когда у Снорки распухали и сильно болели застуженные по вине Хэмиля ноги, а в груди словно лаяла старая хриплая собака, Хилла была его главной нянькой. Она жарко топила очаг, отпаивала мальчика, родившегося на юге и не привыкшего к морозу, от которого лопались стволы деревьев в лесу, травами, натирала ноги и грудь медвежьим жиром, развлекала разговорами. Вскоре она стала ему так необходима, что однажды Снорки сказал:
– Просто не знаю, Хилла, что я стану без тебя делать, когда ты выйдешь замуж и уйдешь в дом мужа.
– Не бойся, я не уйду в дом мужа. Род Элсли не отпускает в другие семьи ни мужчин, ни женщин, потому что они все посвящены в тайну обработки металла, которая дарована нам самим духом Фиилмарненом и не должна перейти в руки других.
– А как же все Элсли находят жен и мужей?
– Породниться с нами – большая честь, поэтому другие роды отпускают к нам в жены и мужья своих сыновей и дочерей, – объяснила Хилла.
– Ну, что женщин отпускают в дом мужа – это я понимаю. Но какие семьи согласятся отпустить мужчину, ведь он так много работает и приносит столько пользы? – засомневался Снорки.
– Женщина работает ничуть не меньше и не хуже мужчины. Давай, ты будешь называть домашнюю работу мужчин, а я – женщин, и мы посмотрим, кто делает больше, – сказала хилла.
– Давай, – согласился Снорки. – Мужчины охотятся, выделывают шкуры, ловят рыбу, собирают мед в дуплах…
– Женщины тоже охотятся, ловят рыбу, выделывают шкуры…
– Женщины охотятся не как мужчины, – возразил Снорки. – На медведя они не пойдут.
–
–Ты хочешь сказать, что мужчины во всем хуже женщин? – надулся Снорки.
– Вовсе нет, просто я хочу, чтобы ты не очень задирал нос из – за того, что ты мужчина, – сказала Хилла и ласково добавила: – Не обижайся.
– Ладно. Только я не пойму, как семьи соглашаются отпускать мужчин.
– В Гаутанде есть два рода семей. Одни не отпускают женщин и принимают к себе мужчин, как наши соседи Снайдерсы, а другие не отпускают мужчин и принимают к себе женщин, как Дарнеры.
– А наша мама из какой семьи?
– Она из рода Маар. Все его члены вымерли однажды зимой от тяжелой болезни. Она осталась одна.
– Ей нельзя в кузницу, потому что она из простой семьи?
– Да, всем, кто пришел в семью Элсли, а не родился в ней, запрещено подходить к кузнице. Они должны заниматься хозяйством, пока все посвященные работают с металлом.
Старшие дочь и сын были очень привязаны к матери. Когда они не были заняты в кузнице, то помогали ей. В свободные минуты она обучила их своему любимому ремеслу – лепке горшков. Она открыла им тайну, что если внутри горшка сделать ямки так, чтобы снаружи получились округлые выпуклости, то вода в нем будет закипать быстрее.
Отец, занятый работой, редко общался с женой, заходя в дом лишь чтобы поесть и поспать (под страхом его гнева Ойгле запрещено было подходить к кузнице даже для того, чтобы позвать его на обед), а к Снорки и Хилле обращался лишь по делу. Единственным существом, для которого он не жалел времени, была Хаскнет. Эта девочка словно жила отдельной от всей семьи жизнью.
– Иногда мне кажется, что наша дочь Хаскнет только ест и спит в нашем доме, – жаловалась мужу Ойгла.
– Не трогай ее, пусть делает что хочет, пока мала, – отвечал Стиг.
Хаскнет была божественным сокровищем отца, которого не имели права касаться руки простых смертных. Малышка вскоре поняла это и стала успешно пользоваться своим положением. Как бы ни были правы старшие дети, победа всегда оставалась за ней. Мать ради сохранения мира в доме просила Снорки и Хиллу не препираться с отцом из–за малышки. Пусть он воспитывает Хаскнет как хочет. Хилла придирки отца сносила спокойно. Снорки же переживал, а нежелание матери вмешиваться в ссоры принимал за нелюбовь к себе. Со временем он даже стал считать, сколько мать раз взглянула, погладила по голове, похвалила Хаскнет, а сколько его. Чтобы больше привлечь к себе внимание Ойглы, он стал часто приходить домой с мрачным видом. Однако стоило матери начать расспрашивать его, как он начинал грубить. Все оканчивалось обидой для обеих сторон. Если раньше мальчик был сам не прочь побаловать хорошенькую сестренку, то теперь Снорки ее просто возненавидел. Он поделился своими чувствами с Хиллой, но та лишь посоветовала ему не беситься без повода. Назревавший взрыв вскоре произошел.
В лесу, неподалеку от их дома, был длинный овраг. В нескольких местах его, как мосты, лежали поваленные деревья. От них до дна было два человеческих роста глубины. Снорки часто, проверяя себя на смелость, переходил по этим поваленным деревьям с одной стороны на другую. Нужно было иметь немало силы и ловкости, чтобы, идя по дрожащему бревну, не потерять равновесия и не свалиться вниз.
Однажды утром Снорки отправился в лес, чтобы срубить несколько молодых деревьев и укрепить загородку для свиней. Ничто не предвещало беды. Хилла кормила собак, живших при доме кузнеца и охранявших его. Ойгла копалась на огороде. Отец стучал молотом в кузнице. У самого оврага Снорки заметил, что за ним увязалась Хаскнет.
– Я пойду с тобой, – заявила она.
– Очень нужно, ступай к папочке, – ответил Снорки.
– Нет, я пойду с тобой, – заупрямилась девочка.
Пытаясь от нее избавиться, Снорки быстро перебежал овраг по бревну. Оглянувшись, он увидел, Что Хаскнет собирается сделать то же. Еще стоя на бревне, он качнул его в надежде испугать ее и заставить слезть. В этот момент произошло несчастье. Хаскнет, сделавшая шаг вперед, не удержалась и упала вниз.
Кое–как донес Снорки орущую девочку до дому. Хотя мать, осмотрев ее, не нашла ничего серьезного, отец готов был его разорвать. Смолчи Снорки на его обвинения, все бы обошлось, но мальчик стал возражать, что Хаскнет сама виновата.
– Как, – разъярился отец, – и у тебя хватает совести обвинить сестренку, которая тебя на пять лет моложе, и которую ты чуть не угробил?
– А зачем она ко мне привязалась? – возразил в ответ снорки.
– Молчи, сын, если ты виноват, – вставила свое слово мать.
– И не буду, не буду молчать! Я ее ненавижу! – упрямо закричал Снорки.
И тут отец размахнулся и дал мальчику такую пощечину, что тот отлетел в угол. Когда Снорки встал, на него страшно было смотреть: губы его тряслись, глаза расширились и блуждали.
– Да пропадите вы все пропадом! Я ухожу, я ненавижу всех вас! – завопил он не своим голосом и выскочил за дверь, едва не сбив с ног посетителя, принесшего дырявый котел и туесок с медом в виде платы.
Снорки долго бежал без дороги, а потом упал на землю и заплакал. Он думал, что потерял свой дом навсегда. После такого родители не простят и не станут искать его, а сам он не станет унижаться и просить прощения. Когда наступила ночь, мальчик разжег костер, а когда хворост прогорел и пепел стал теплым, лег на него и уснул. Встав наутро, больной и усталый, мальчик побрел на черное озеро. Наловив рыбы, он нехотя поел. Отчаяние Снорки росло. Неужели его никто не ищет? Он лег на двухсотлетний корень березы и стал смотреть на землю. Перед носом его сновали деловые муравьи.
«У них–то точно есть дом», – подумал он.
Вдруг рядом хрустнула ветка и возле Снорки, обняв его за плечи, села мать.
– Мама!
– Набегался? Может, вернешься домой? – грустно спросила она.
Снорки опустил голову и ничего не ответил.
– Молчишь, значит, ты меня не любишь, – продолжала мать. – А я с вечера дома не была. Все тебя ищу. – Она убрала руку с его плеч.
– Так ты меня любишь?
– А ты в этом сомневаешься?
– Ты любишь меня как Хаскнет?
– Я люблю тебя иначе, чем Хаскнет.
– Меньше?
– «Иначе» не значит «меньше». Ее я люблю как неразумное дитя, а тебя как свою опору.
– Когда отец кричит на меня из–за Хаскнет, ты приказываешь мне молчать, даже если я прав, – буркнул снорки.
– Я хотела избежать ссор. Разве так трудно смолчать и пропустить слова отца мимо ушей?
– Но почему пропускать мимо ушей и молчать, а по сути уступать должен я?
– Я думала, ты взрослее и понимаешь меня. К тому же ты в последнее время сам ищешь ссоры с отцом.
– Ты пришла сюда меня обвинять? – взвился сын.
– Я пришла сюда просить тебя вернуться домой.
Мать беззвучно заплакала. Вся злость мигом слетела со Снорки.
– Пойдем домой, – снова попросила она.
– А что отец скажет?
– Не знаю, но ради меня пойдем.
– Пойдем.
Когда они вернулись, отец не сказал ни слова. Ни слова он не сказал и на следующий день в кузнице.
Видя страдания матери, Снорки стал сдерживать себя и больше не касался Хаскнет ни словом, ни делом. Отныне ни один человек в мире не делал ей ни одного замечания, и она целыми днями бездельничала, пропадая в лесу. Похоже, она действительно верила, что является дочерью Фиилмарнена, и решила не осквернять свои руки повседневной работой. Да может это было и к счастью, потому что стоило ей попытаться что–то сделать, как раздавались крики матери или Хиллы, а затем шипение опрокинутого обеденного кушанья, грохот доски с непросохшими горшками, визг убегающих в лес свиней или вой испуганных псов.
С каждым годом Хаскнет все хорошела. Ее волосы были как свитое в тугие кудри красное золото, а глаза напоминали голубые озера, в которых отражались, словно осенние листья, ее длинные оранжевые ресницы. Отец покупал ей редкие бусы, красивые пояса, возил с собой на ежегодные торги в Голубой Гаутанд. Когда нужно было, Хаскнет словно лиса умела войти в доверие Хилле и Ойгле, но как только интерес проходил, она реагировала на них не больше, чем на стол или лавку. Одного Снорки она ничем не могла провести, а его порой удивляло совсем не детское равнодушие девочки к ласке со стороны семьи. Ее не трогало и не интересовало волнение родных, если она поздно возвращалась домой. Хаскнет сама никогда не переживала ни о ком. Она никогда не делилась ни с кем своими мыслями, лишь задумчиво часами рассматривала свою детскую одежду и попону с лошади, которую Стиг подарил святилищу Фиилмарнена, затуманенными глазами глядела на огонь в очаге. Чаще всего Хаскнет проводила время на островке посередине реки, где купалась, жгла костер и ловила рыбу.
6 Ссора
Как-то раз Снорки поздно возвращался с охоты. День был скверным: с полудня над лесом нависла черная туча, из глубины которой раздавались грохот и рычание, а затем поднялся сильный ветер, и заморосило косым дождем. За день Снорки не встретил ни одного зверя и шел домой с пустыми руками. Ему не хотелось никого видеть, но на переправе он встретил Хиреворда Снайдерса из поселка рода Снайдерс, что находился в полудне пути от дома Стига Элсли. Снорки не любил чужих людей, а потому был рад, что ближайший поселок, а это был поселок Снайдерсов, находился на таком приличном расстоянии. Многочисленные посетители его отца обычно привозили вещи в починку и заказы от всего своего поселка и не особенно задерживались в доме, где, по их мнению, дух земли и подчиненные ему подземные духи чувствовали себя вполне свободно.
