Жестокий бог

Все это помогало ему лучше спать по ночам и успокаивало его комплекс усыновленного ребенка.

– Я удивлен, что ты можешь что-то видеть сквозь туман собственного самомнения, – усмехнулся я, останавливаясь у своего шкафчика и распахивая его.

Всего в шести шкафчиках от Асталис. Карма действительно паршиво занималась своей работой.

Найт оперся локтем на ближайший шкафчик, пристально изучая меня. Он непроизвольно загораживал мне вид на Ленору. И хорошо. Ее образ в стиле Роберта Смита[3] совсем не добавлял сексуальной привлекательности ее и без того безвкусной внешности.

– Ты придешь сегодня вечером на вечеринку Арабеллы по поводу возвращения в школу?

– Я бы предпочел, чтобы мой член сосала голодная акула.

Арабелла Гарофало напоминала мне крошечных породистых собак с розовыми ошейниками с бриллиантами и писклявым лаем, которые иногда кусали тебя за задницу и мочились, когда возбуждались. Она была злой, отчаянной, болтливой и, возможно, хуже всего – слишком нетерпеливой, чтобы предлагать мне минет.

– Тогда почему бы тебе не засунуть свой член в ротик Хейзел? У нее только что появились брекеты, так что это практически одно и то же, – от всего сердца предложил Найт, доставая свою бутылку щелочной воды из дизайнерского кожаного рюкзака и делая глоток.

Я знал, что там была водка. Он, вероятно, уже принял несколько волшебных таблеток, прежде чем прийти сюда. По сравнению с этим засранцем, Хантер С. Томпсон[4] выглядел обычным бойскаутом.

– Выпивка до десяти утра? – Я скривил губы в ленивой ухмылке. Любовные письма и обнаженные полароидные снимки вывалились из моего шкафчика рекой подросткового отчаяния. Ни у одной девушки не хватило смелости на самом деле подойти и поговорить со мной. Я собрал и выбросил их в мусорное ведро неподалеку, не отрывая взгляда от Найта. – Думаю, из твоего рта льется всякая дрянь, но твоя девственность оправдывает тебя.

– Ешь дерьмо, Спенсер. – Он сделал еще один глоток.

– Если бы я это сделал, ты бы пошел на хрен отсюда? Потому что в ином случае уйду я.

Я захлопнул свой шкафчик. Найт не знал о Леноре Асталис. Привлекать к ней внимание не входило в мои планы. Прямо сейчас она была готом и фриком с нулевой репутацией и общественным статусом, именно такой она и останется в этих коридорах, если только я не проявлю хоть немного эмоций по отношению к ней.

Которых – спойлер – у меня не было.

– Не будь таким мягким, Спенс.

– Я черствый, как хлеб пятидневной давности. – Я перекинул рюкзак через плечо. Разве это не правда?

– Мерзко, чувак. То, что Луна, Дарья и я были твоими друзьями, не очеловечило тебя настолько, как надеялись твои родители. Это все равно что надеть маленькую шляпу на хомяка. Мило, но бесполезно.

Я тупо уставился на него.

– Ты вообще сейчас говоришь по-английски? Принеси себе что-нибудь поесть и бутылку воды, пока все вокруг не отравились алкоголем из-за твоего дыхания.

– Как хочешь. Мне больше достанется первоклассного английского мяса. – Найт отмахнулся от меня и двинулся пружинистым шагом.

Я покачал головой и последовал за ним. Как будто он когда-нибудь сделает что-то с этим мясом. Во всех смыслах парень был долбаной киской-веганом, более девственным, чем масло Extra Virgin. Он хотел засунуть свой член только в одну дырочку. Он был привязан к Луне Рексрот, своей детской влюбленности, которая училась в колледже, за много миль отсюда, – надеюсь, она была менее жалкой, чем он, и занималась сексом.

Однако не осталось никаких сомнений в том, что английское мясо, как Найт поэтически назвал Ленору, уже привлекло внимание в Школе Всех Святых.

Я мог понять, почему ее старшая сестра, как-ее-там, Асталис, пользовалась успехом у парней. Я видел ее где-то поблизости. Она привлекала внимание, выглядела как энергичная, клонированная блондиночка, которая променяла собственную душу на пару каблуков с красной подошвой.

– Единственная английская цыпочка, с которой мне интересно познакомиться, – это Маргарет Тэтчер. – Я сунул мятную жвачку в рот, запихивая другую в Найта без его согласия. Его дыхание Мела Гибсона было таким огнеопасным, что он мог бы поджечь гребаную школу, если бы закурил сигарету.

– Она мертва, брат, – он послушно прожевал, нахмурившись.

– Точно, – язвительно заметил я, перекидывая лямку рюкзака на другое плечо просто для того, чтобы что-то сделать руками. Было только девять тридцать, а сегодня он уже преуспел в том, чтобы отсосать все яйца во вселенной.

Когда Найт так и остался приклеенным ко мне, несмотря на то, что у него не было первого урока, как и у меня, я остановился.

– Ты все еще здесь. Почему?

– Ленора. – Он снова открутил крышку своей бутылки с «водой» и сделал еще один щедрый глоток.

– Бросание случайных имен в воздух – это не разговор, Найти-бой. Давай начнем с целого предложения. Повторяй за мной: Мне. Нужна. Реабилитация. И. Хороший. Трах.

– Сестра Поппи Асталис горячая, как васаби. – Найт проигнорировал мою колкость. – Она выпускница, как и мы. От нее исходят флюиды хорошей девочки. – Он расплылся в дьявольской ухмылке, обернулся и пробежал глазами по ее фигуре, одетой в черное. Она стояла всего в нескольких футах от нас, но, казалось, не слышала ни слова из-за шума и суеты. – Но я вижу ее острые клыки. Она прирожденная убийца.

Поппи. Вот-как-ее-там-зовут. Эх, я был близок к этому.

Ленора была на год младше меня, старшеклассница, и это означало, что она пропустила класс. Чертова ботаничка. Здесь нет никаких сюрпризов.

Найт продолжил свой репортаж для TMZ[5].

– Их отец – крутой художник – управляет этим художественным институтом для снобов в центре города. Честно? Я довожу себя до комы, повторяя тебе эту информацию, так что давай просто перейдем к сладкому: паршивая овца семьи приехала сюда на год, и каждый хочет откусить кусочек от этого милого ягненка.

С каждой секундой мясные метафоры становились все более жуткими. Кроме того, я очень хорошо знал, кто такой Эдгар Асталис.

– Предполагаю, что это та часть, где я должен изобразить какой-то интерес. – Моя челюсть дернулась, зубы застучали друг о друга. Он лгал. Никто здесь не хотел прикасаться к Леноре. Она слишком далеко отошла от образа обычной горячей девушки. Черные лохмотья. Подводка для глаз. Пирсинг на губе. Почему бы не подрочить на плакат Мэрилина Мэнсона и не сохранить презерватив?

Найт театрально закатил глаза.

– Чувак, ты действительно заставляешь меня произносить это по буквам. Я видел, как ты пожирал ее глазами, словно сошел с ума. – Он хлопнул меня по плечу, как какой-то старый, мудрый наставник. – Тебе повезет, если она не забеременеет после этого взгляда.

– Она выглядела знакомой, вот и все.

Так и есть, потому что я ждал, что она объявится, с той самой минуты, как ее сестра и отец приехали в этот город.

В школе.

В спортзале.

На вечеринках.

Это даже не имело смысла, но я все равно смотрел – даже на своих собственных вечеринках, где незваным гостям были не рады. Она напоминала темную тень, следовавшую за мной повсюду, и я всегда старался одержать верх в наших воображаемых отношениях. Черт, я даже порылся в ее дурацком профиле в Инстаграм и узнал, что она смотрела и слушала, просто чтобы лучше понять интересы Леноры и расколоть ее, если представится случай.

И, черт возьми, так и случилось.

Я тут же решил, что, несмотря на статус Найта как моего самого близкого друга, я не собираюсь говорить ему, что знал ее. Это только усложнило бы ситуацию, выдвинув мою тайну еще на один дюйм к свету.

Правда, как и прежде, впивалась в меня когтями, оставляя рубцы неприятной реальности. Иногда, в плохие ночи, у меня возникало искушение рассказать родителям, что со мной произошло. Они были достойными родителями, даже мне, придурку, пришлось это признать. Но в конечном счете все сводилось к следующему: никто не мог избавить меня от боли. Никто.

Даже мои чертовски близкие к совершенству, любящие, заботливые, могущественные родители-миллиардеры.

Мы приходим в этот мир одни и умираем в одиночестве. Если мы заболеем, то будем бороться с этим в одиночку. Наших родителей нет рядом, чтобы пройти курс химиотерапии вместо нас. Это не они теряют волосы, блюют ведрами или получают пинки под зад в школе. Если мы попадаем в аварию, это не они теряют кровь, борются за свою жизнь на операционном столе, теряют конечность. «Я здесь ради тебя» – это самая глупая фраза, которую я когда-либо слышал.

Их не было рядом со мной.

Они пытались. И они потерпели неудачу. Если вы хотите посмотреть на своего самого яростного защитника, на единственного человека, на которого вы всегда можете положиться, хорошенько посмотрите в зеркало.

Я занимался тем, что мстил за свою собственную боль, и мне нужно было взыскать долг.

Я это сделаю. Скоро.

Что касается моих родителей, они любили меня, беспокоились обо мне, готовы были умереть за меня, бла-бла-бла. Если бы моя мать узнала, что творилось у меня в голове, что на самом деле произошло в тот день на аукционе в парижской галерее, она совершила бы хладнокровное убийство.

Но это была моя работа.

И я собирался насладиться этим.

– Так ты говоришь мне, что не считаешь Ленору Асталис горячей? – Найт пошевелил бровями, отталкиваясь от шкафчиков и подстраиваясь под мой шаг.

Я снова пристально посмотрел на нее. Она держала учебники на бедре, направляясь в лабораторию, а не прижимала их к груди, как остальные красавицы из Школы Всех Святых. На ней была черная джинсовая мини-юбка, испытывавшая мое терпение, чулки в сеточку, разорванные на коленях и попке, и армейские ботинки, которые выглядели еще более убого, чем мои. Даже кольца на носовой перегородке и губах не портили ее застенчивый вид. Она жевала свою розовую жвачку, уставившись вперед, то ли игнорируя мое существование, то ли не замечая меня, когда проходила мимо.

Ее красота – если это можно так назвать – напоминала мне детскую. Маленький, похожий на пуговку носик, большие голубые глаза в зеленых и золотых крапинках и узкие розовые губы. В ее лице не было ничего плохого, но и ничего откровенно привлекательного в ней тоже не было. В море калифорнийских девушек с блестящими волосами и загорелой кожей, с телами из блеска, натренированных мышц и изгибов, я знал, что она не будет выделяться – во всяком случае, с хорошей стороны.

Я выгнул бровь, протискиваясь мимо него в класс. Найт последовал за мной.

– Ты спрашиваешь, позволил бы я ей отсосать мне? Возможно, в зависимости от моего настроения и уровня опьянения.

– Как чертовски милосердно с твоей стороны. На самом деле я вообще об этом не спрашивал. Я хотел сказать тебе, что Ленора, как и ее сестра, для тебя под запретом.

– О да? – поддразнил я его, чтобы он не скучал. Ад замерзнет раньше, чем я получу приказ от Найта Коула. Или кого-нибудь еще, если уж на то пошло.

– Ты не можешь разбить сердце ни одной из сестер Асталис. Их мама умерла несколько лет назад. Им пришлось нелегко, и им не нужно, чтобы твоя мерзкая задница нагадила рядом с ними. Что, кстати, является твоим любимым занятием. Так что это я говорю тебе, что поимею тебя, если ты прикоснешься к ним. Понял меня?

Мать Леноры умерла?

Как я не слышал об этом, когда Поппи переехала сюда?

О, совершенно верно. Я заботился о ее существовании немного меньше, чем о дурацких вечеринках Арабеллы.

Я знал, что их мать не переезжала с Эдгаром и Поппи, но я предполагал, что они либо развелись, либо она осталась с талантливым ребенком в Англии.

Матери были щекотливой темой для Найта по многим причинам, которых я не мог сосчитать. Он воспримет это как личное оскорбление, если я намеренно разобью сердечко Хорошей Девочки. К счастью для него, я очень мало интересовался этим органом или девушкой, которая носила его в своей груди.

– Не волнуйся, Капитан Спаси-Хо[6]. Я не буду их трахать. – Я распахнул дверь в свой класс и ворвался внутрь, не удостоив Найта еще одним взглядом. Самое простое обещание, которое мне когда-либо приходилось давать.

Когда я плюхнулся и посмотрел в сторону двери, то увидел сквозь окно, как он проводит большим пальцем по горлу, угрожая убить меня, если я нарушу свое слово.

Мой отец работал юристом, и семантика была его родной стихией.

Я сказал, что не буду ее трахать.

Я никогда не говорил, что не буду с ней трахаться.

Чтобы убедиться, что Ленора не перейдет границы, следовало устроить ей публичную порку. Ее попка станет красной.

И определенно только моей.

* * *

Возможность загнать Ленору Асталис в угол представилась три дня спустя. Я пропустил вечеринку Арабеллы и не удивился, услышав, что Ленора тоже не появилась. Но ее сестра, Поппи, была там – танцевала, пила, общалась, даже помогала Арабелле и Элис потом убирать пятна от рвоты и спермы.

Ленора не произвела на меня впечатления тусовщицы. У нее был странный ген: она бросалась в глаза, куда бы она ни пошла, даже без гардероба Малефисенты. Я знал об этом, потому что тоже его имел. Мы были сорняками, растущими из бетона, разрушающими общий пейзаж этого калифорнийского городка.

В первый день я прогулял последний урок и проследил за ее машиной после школы, чтобы узнать, где она живет. Она водила черный «Листер Сторм» – далеко не такой, как «Мини Купер» ее сестры – и ей пять раз сигналили за то, что она не повернула направо на красный свет. Дважды она сигналила другому водителю. Однажды она припарковалась, чтобы порыться в сумке и дать бездомному мелочь.

К концу путешествия я не мог не ухмыльнуться про себя. Эдгар Асталис поселил своих девочек в замке на берегу океана, с высокими заборами из белого штакетника и плотно закрытыми шторами.

Мило. Предсказуемо. Безопасно.

Совсем как его бесполезные дочурки.

Я развернулся и поехал обратно в школу, где нашел Поппи с дурацким аккордеоном за репетицией марширующего оркестра, ее сумка от Прада лениво висела на спинке стула, в то время как она стояла ко мне спиной. Я выудил ключ от ее дома, отправился в центр, сделал копию и вернулся как раз вовремя, чтобы сунуть его обратно, прежде чем она схватила свою сумку и пошла за молочными коктейлями с группой.

На следующий день я следил за Ленорой, делая пометку, чтобы посмотреть, был ли там кто-нибудь еще. Поппи посещала все доступные внеклассные занятия, включая оркестр, репетиторство, английский клуб и походы. (Она принадлежала к тем подросткам, которые придают большое значение всему, что делают, включая прогулки.) Эдгар Асталис с утра до ночи надрывал задницу в том художественном заведении, где он был соучредителем, и нигде не появлялся.

Паршивая овца, милый ягненок, днем был совсем один, ожидая, когда его съест волк.

На третий день – сегодня – я пошел на убийство. К этому времени я уже знал распорядок дня Леноры и позволил ей сорок минут нежиться в собственном неведении, пока сидел в своем раздолбанном грузовике, скрестив ноги на приборной панели, пока она занималась своими делами. Длинными округлыми штрихами я набросал скульптуру у себя в блокноте, иногда отвлекаясь на сигарету, свисавшую с уголка моего рта.

Когда часы пробили четыре и мой будильник зазвонил, я вылез из грузовика и направился в собственность Асталиса, отперев дверь и ворвавшись, как будто я был хозяином этого места. Я прошел через вход, мимо гостиной с мраморными акцентами и антикварной мебелью и направился к двойным стеклянным дверям. Раздвинув их, я посмотрел вниз на бассейн фигурной формы, заметив Хорошую Девочку.

Она делала круги под водой, двигаясь маленькими, изящными движениями. Я подошел к краю бассейна, прикурил оставшуюся часть сигареты и присел на корточки в своих рваных черных узких джинсах и потертой серой рубашке, которую так ненавидела моя мать. А я ненавидел богатство, к которому не имел никакого отношения, но это была совсем другая история, и Ленора никогда ее не услышит, потому что сегодня наше общение закончится.

В следующий раз, когда мне придется что-то доказывать, это будет с помощью действий, а не слов.

Выпустив облако дыма вверх, я наблюдал, как голова Леноры высунулась из воды, появившись передо мной впервые с тех пор, как я вошел.

Я понял, что за все это время она ни разу не вздохнула.

Она больше не была тем ребенком с юга Франции, который не умел плавать. Она научилась.

И она была совершенно голой.

Ее ресницы были занавешены жирными каплями воды, которые каскадом стекали по щекам. Она поставила локти на край бассейна, проверяя время на своих полярных часах. Именно тогда она краем глаза заметила, что что-то – кто-то – загораживает солнце. Она прищурилась, используя одну руку как козырек.

– Что, черт возьми, ты здесь делаешь, Спенсер? – Она отпрянула назад как от удара, будто мое существование взорвалось у нее перед носом.

– Я задавал себе тот же самый вопрос, Асталис, с тех пор, как увидел твою добрую, мягкую попку в своих владениях и понял, что ты заблудилась в ближайшем мире фей, которым ты поглощена.

Было странно, что, хотя нас официально не представляли друг другу с тех пор, как она приехала сюда, мы все еще помнили друг друга во всех смыслах, которые имели значение. Я знал, что она читает фэнтези, слушает The Smiths и The Cure и считает Саймона Пегга[7] гениальным комиком. Она понимала, что я из тех придурков, кто врывается в ее дом и наблюдает за ней.

Это подтвердило мои первоначальные подозрения. Она заметила меня в школе, так же как я заметил ее. Ни один из нас не счел разумным признавать другого. Не на публике.

Я затянулся сигаретой, усаживаясь на трамплин для прыжков в воду и медленно приподнимая ее халат из полотенца кончиком пальца, как будто это вызывало у меня отвращение.

– Так-так. – Я покачал головой, наблюдая за отражением своей злой ухмылки в ее блестящих, сине-зелено-золотых, какими-бы-они-черт-ни-были, гипнотизирующих глазах Друзиллы[8]. – Купаться голышом? Хорошим девочкам плевать на линии загара. У нас в школе тебя не станут трахать. Боюсь, я этого не допущу.

– На это я не буду спрашивать твоего разрешения, – невозмутимо произнесла она, притворно зевая.

– Так не бывает, Хорошая Девочка. Когда я говорю «прыгай», они спрашивают, как высоко. А завтра все узнают, что ты испорченный товар, так что запасайся батарейками, потому что настоящий член тебе не светит.

– Шикарно. – Она медленно хлопнула в ладоши, саркастически присвистнув. – Вершина пищевой цепочки, верно, Спенс?

Она использовала прозвище, которое я так ненавидел. Она слышала обо мне в школе, знала о моем легионе последователей. Хорошо.

Я склонил голову набок. Ну и что с того, что она притворилась, будто ей насрать на мою популярность?

– Осторожно. Тебя даже нет в веганском меню, Ленора.

– Все равно укуси меня.

– Только для того, чтобы пустить кровь, детка.

– Умереть у тебя на руках все равно было бы лучше, чем разговаривать с тобой, Спенсер.

Ленора наклонилась вперед, пытаясь выхватить халат из моих пальцев, но я был слишком быстр. Я закинул его за спину и встал, прикончив свою сигарету и бросив его в бассейн. От халата пахло хлоркой и хлопком. Девственный, чистый, без подростковых гормонов и дорогих духов. Я был уверен, к Эдгару Асталису, которому принадлежала половина галерей в Лондоне, Милане и Париже, по крайней мере два раза в неделю приходил чистильщик бассейна. Может, он мог бы дать Хорошей Девочке витамин D[9], который она не получала в школе.

– Чего ты хочешь? – прорычала она, ее губы сжались еще больше, чем обычно.

На самом деле Ленору и близко нельзя было назвать великолепной. Возьмем Дарью, мою соседку, например. Классическая красотка с конкурса красоты. Или Луну, мою подругу детства, которая была просто сногсшибательна. Ленора была просто приятна глазу – причем только с определенных ракурсов. Прямо сейчас ее подводка для глаз стекала по щекам, делая ее похожей на клоуна.

Я улыбнулся.

– Наверстать упущенное, глупышка. Как ты? Все еще собираешь мусор?

– Собираю. – Она оперлась о край бассейна, ее кожа стала белее по краям. Порыв ветра пронесся по заднему двору, и светлые волосы на ее руках встали дыбом. Она чувствовала себя неловко.

Как и я, черт возьми.

– Я делаю искусство из старых, ненужных вещей. Единственная разница между нами, что ты используешь исключительно камень и мрамор, то, из чего сделано твое сердце.

– И что я хорош. – Я провел языком по зубам, причмокивая губами.

– Прошу прощения? – Ее щеки порозовели, соответствуя ее и без того красным ушам.

Это был первый раз, когда я увидел, как Ленора Асталис покраснела с тех пор, как приехала в Тодос-Сантос, и даже это было не от смущения, а от гнева. Может, она и изменилась, но не настолько, чтобы дать мне достойный отпор.

– То, что ты используешь мусор, – это не единственное, что отличает нас от других. Я тоже талантливый, а ты… – Я собрал пепел со своей сигареты и высыпал его на ее полотенце. – Пай-девочка, пользующаяся семейными связями, которая выглядит, как Беллатриса Лестрейндж.

– Пошел ты, – прошипела она.

– Вообще-то, откажусь. Мне нравятся красивые девушки.

– И пустоголовые, – огрызнулась она.

– Да, это так, – я покачал головой. – Но у тебя все равно нет ни единого долбаного шанса со мной.

Это был удар ниже пояса, и я пообещал Найту, что буду держать себя в руках, но что-то в этой ситуации заставило меня пойти на большее. Ее неповиновение, естественно.

Я подошел к одному из их многочисленных плетеных бирюзовых шезлонгов и прилег, подложив руки под голову и глядя на солнце.

– Черт. Здесь становится ветрено, да?

Она застряла в этом бассейне до тех пор, пока я не решу уйти, иначе я бы увидел ее голой, поэтому я планировал подождать. Мне показалось, что я услышал, как у нее стучат зубы, но она не съежилась и не пожаловалась.

– Ближе к делу, Спенсер, прежде чем я позвоню в полицию. – Она переплыла на другую сторону бассейна, чтобы получше рассмотреть меня. Брызги воды омывали серые каменные края бассейна.

– Пожалуйста. Моя семья владеет всем городом, включая парней в форме. На самом деле я почти уверен, что у твоего отца случится сердечный приступ, если ты втянешь его в дела моего отца. И у твоего дяди тоже. Кстати, как поживает Гарри Фэрхерст? Все еще подлизывается к моим родителям, чтобы они купили его поганые картины?

Я не преувеличивал. Мой отец, Барон «Вишес» Спенсер, был самым большим засранцем на свете для кого-либо, кроме моей матери и меня. Он владел торговым центром в этом городе и управлял инвестиционной фирмой, которая каждый квартал приносила прибыль, превышающую бюджет средней европейской страны, так что он был богаче, чем Бог. Он также нанял огромную армию людей из соседних городов, делал пожертвования местным благотворительным организациям и каждое Рождество посылал смехотворно щедрые подарочные карты сотрудникам правоохранительных органов нашего города. Полиция никоим образом не собиралась трогать ни его, ни меня.

Даже отец Леноры, Эдгар, и ее дядя Гарри были под каблуком у моего отца. Но, в отличие от нее, у меня не было планов использовать связи моей семьи, чтобы получить то, что я хотел.

Конечно, она не знала этого обо мне.

Она почти ничего не знала обо мне – кроме одной важной вещи, которую я хотел бы, чтобы мы оба, черт возьми, забыли.

– Извини, что прерываю твою жалкую демонстрацию власти, но не мог бы ты рассказать, почему пришел сюда, и покончить с этим, пока я не подхватила пневмонию? – потребовала она со своим шикарным английским акцентом, хлопнув ладонью по патио.

У меня вырвался мрачный смешок, когда я все еще глядел на солнце, игнорируя ожог. Я хотел бы, чтобы этот гигантский огненный шар так же хорошо сжигал воспоминания, как он сжигает сетчатку.

– Думал, англичане гордятся своими хорошими манерами.

– А я думала, что американцы прямолинейны, – съязвила она.

– Так и есть.

– Если хочешь уйти, вперед. Не разговаривай.

Хорошее, плохое и уродливое. Я обладал всем этим.

Я почти позволил искренней улыбке украсить мои губы. Почти. А потом я вспомнил, кто она такая. И что она знала.

– О том инциденте, свидетелем которого ты стала…

– Подтяни свои штанишки, Вон. Они у тебя запутались. – У нее хватило наглости прервать меня на полуслове, ее влажный рот быстро двигался. – Я никогда не делилась твоим секретом и никогда не поделюсь. Это не мой стиль, не мое дело и не моя информация, чтобы рассказывать. Веришь или нет, но то, что я не переехала в Калифорнию, когда это сделали мой отец и Поппи, не имело к тебе никакого отношения. Я люблю Карлайл. Это лучшая школа искусств в Европе. Я не боялась тебя. Насколько я понимаю, мы никогда раньше не встречались, и я ничего о тебе не знаю, кроме очевидной информации, которую добровольно предоставили в Школе Всех Святых.