Я никогда не отдаю своего

– Надеюсь, ты получил удовольствие.

В номере было темно, и я не могла видеть ответную реакцию на мои слова, но я хотела, чтобы ему было больно. Больно так же, как было больно мне.

Отыскав в темноте брошенную свою сумочку, я пошла к выходу. Задержавшись у двери, я повернулась и снова посмотрела в сторону кровати. Артур уже сидел на ней с опущенной вниз головой.

– Если бы ты только попросил, я бы тебе не отказала, – сказала я напоследок и вышла из номера, тихо закрыв за собой дверь.

Быстро добежав до номера, чтобы не дай бог кто-то увидел меня в таком виде, я открыла дверь и влетела в номер. Включив свет, я повесила сумочку на вешалку и отправилась в ванную. Раздевшись, зашла в душевую и только здесь, стоя под струями воды, дала волю своим слезам.

Проснувшись утром, я долго лежала в кровати, оттягивая тот момент, когда мне придется встретиться с Артуром. Только есть слово «надо», которое заставило меня встать и пойти умываться. Стоя в ванной перед зеркалом, я присмотрелась к своему отражению: существенных изменений в своей внешности, говоривших о вчерашнем инциденте, я не обнаружила. Только немного припухшие от слез глаза, но сейчас закапаю в них капельки, и все пройдет. Вернувшись в комнату, начала собирать свои вещи. Платье было безвозвратно испорчено, но оставлять его в номере я не пожелала и тоже уложила в сумку со всеми остальными вещами. Собрав все вещи и выпив кофе, я вышла из номера. Сдав ключ, я узнала у администратора, что Артур свой ключ уже сдал.

На улице ярко светило солнце, денек обещает быть жарким. Я полезла в сумку за очками. Нацепив их, посмотрела на часы – они показывали десять минут десятого. Покрутив головой по сторонам, Артура я не увидела и решила, что он уехал домой на другом транспорте, ведь деньги у него были. Спустившись с крыльца гостиницы, я пошла на стоянку своей к машине. Положив сумку в багажник, собралась уже уезжать, как услышала:

– Опаздываешь, Алекс.

Дверь пассажирского сиденья открылась, и в машину сел Артур. Сегодня Артур предпочел переднее пассажирское сиденье – это обстоятельство меня немного взволновало. Но за прожитые годы я научилась скрывать от всех свои эмоции, за это на работе меня за глаза называли «ледышка» – на «айсберг» я не дотягивала габаритами. Я включила на приемнике радиостанцию «Маяк», и мы поехали.

Однажды Артур попытался нарушить молчание и завязать разговор, сказав, что я хорошо вожу машину, но разговор я не поддержала. И не потому, что была на него обижена за вчерашнее, вовсе нет. Просто боялась: если заговорю, то вся моя боль за все эти восемь лет выплеснется наружу, и я не смогу просто дальше вести машину. Так мы и ехали весь путь до дома в молчании. И только въезжая в город, я спросила:

– Тебя куда отвезти, к тебе или на квартиру матери?

– А ты, оказывается, вовсе не глухонемая и можешь разговаривать.

Не обращая внимания на его сарказм, я продолжила:

– Галина Владимировна твою квартиру сдавала, но там все отмыли и отремонтировали.

– Давай ко мне, не могу я сейчас к матери.

– Хорошо, как скажешь.

На кольце я свернула на проспект Победы, который закончился мостом через реку. После моста я свернула на улицу Космонавтов, где и находился дом Артура. Это была обычная панельная девятиэтажка, каких в жилом районе Северный было множество. Я остановила машину напротив подъезда Артура, перегородив проход. Весь двор был заставлен машинами. Но мой «Лендровер» выглядел здесь среди автопарка российского автопрома как-то неуместно, словно бельмо на глазу.

Артур, забрав с заднего сиденья свою сумку, вышел из машины. И только тут я вспомнила, что не отдала ему ключи.

– Артур, подожди, – крикнула я, выйдя из машины.

Подойдя к нему, я стала рыться в своей сумке. Как всегда, долго не могла найти то, что мне нужно. Наконец-то вытащила пакет, в котором лежали ключи от его квартиры и от квартиры его матери.

– Вот возьми, совсем забыла, – и протянула ему пакет с ключами.

Он забрал пакет и стал подбрасывать его в руке. Больше сказать нам друг другу было нечего.

– Пока, – сказала я и, развернувшись, побежала к машине, только чтобы он не увидел моих слез.

Сев в машину, я резко надавила на газ и помчалась прочь, словно за мной гнался сам черт. И только подъезжая к дому, я сбавила скорость. Я продолжала жить в доме дяди Марата, который мне достался. Тетка же моя жила сейчас в квартире, которую она обменяла на квартиру деда. Во всех своих бедах, в том числе и в своем пьянстве, она обвиняла только меня, из-за этого наше общение стало невозможным. Но это не мешало ей принимать от меня деньги, которые я посылала ей раз в месяц почтовым переводом, чтобы она на что-то могла существовать, ведь она так и не удосужилась устроиться на работу.

Въехав в ворота, я остановила машину и долго не могла из нее выйти.

– Ну вот я и дома, – сказала я сама себе и вышла из машины.

Дом встретил меня тишиной. Никто не спешил ко мне навстречу. Так и не кому было, я же сама Лизу с Надей отправила на Кипр. Бросив сумку с вещами на пол, я поплелась на кухню. Открыв холодильник, я пришла к выводу, что есть нечего, несмотря на то что он забит продуктами. Достав пакет молока и прихватив из шкафа сушки, я уселась за стол перекусить. Сидя за столом, поняла, что сейчас не могу оставаться дома одна, и решение лететь к своим на Кипр. Как правило, после принятого мной решения я начинала действовать. Помыв и убрав стакан на свое место, я вышла из кухни. Сумка с вещами стояла у входа, где я ее и бросила. Ну вот, ее даже собирать не надо, так, если еще что-то доложить. Я поднялась на второй этаж и направилась в свою комнату, где, взяв из гардеробной еще кое-какие вещи, снова спустилась вниз. Открыв дорожную сумку, я увидела лежащее сверху черное платье. Вытащила его и стала рассматривать. Можно, конечно починить, но неприятные события, связанные с ним, так и всплывали в моей памяти. С глаз долой – из сердца вон, как говорится, – и отправила его в мусорное ведро. Собрав сумку, я двинулась к выходу. Уже стоя у входной двери, я оглянулась и, убедившись, что все в порядке, вышла из дома.

Приехав в аэропорт, я оставила машину на стоянке. С билетами никаких проблем не возникло, а спустя несколько часов я приземлилась в аэропорту города Ларнаки.

Вернулась я через неделю. Мой самолет прилетел довольно поздно. И хотя моя машина находилась здесь, на парковке в аэропорту, домой я прибыла за полночь. Приняв душ, я сразу же отправилась спать: сил на то, чтобы разобрать сумку не осталось. Все остальное – завтра.

Мое утро началось с телефонного звонка. Сначала я хотела его проигнорировать, но на том конце планировали дозвониться до меня любой ценой, поэтому пришлось ответить.

– Да!

– Ты че, все еще спишь? А как же твои трудовые подвиги?

Я посмотрела на часы: они показывали шесть двадцать. В такую рань мне мог позвонить только один человек – мой закадычный и верный друг Валька.

– Валя, какие, к черту, трудовые подвиги! Я только ночью прилетела от своих с Кипра, устала как собака. Хотела сегодня отдохнуть, так нет, ты с утра пораньше звонишь. Тебе чего надо-то?

– Новость у меня, – сказал он и замолчал.

– Ну, говори уж.

– А ты не могла бы подъехать? Ты должна это увидеть.

– Позже никак нельзя?

– Нет, нельзя, Давай, давай, поднимай зад. Я тебя жду у дома Князя.

– Какого князя?

– Того самого, ты давай мозги включай. Все жду. И давай шустрей.

Как только до меня дошло, про какого Князя он говорит, с меня сон как рукой сняли. А судя по тому, где Валька работал, то выходило, что в доме Князева Всеволода Константиновича труп.

Я быстро вскочила с постели, натянула джинсы с майкой. Забежала в ванную ополоснула лицо водой, затянула волосы в хвост, на остальное просто не было времени. Улицы города были еще пусты, поэтому до дома Князева я доехала в рекордное время. Оставив машину на противоположной стороне улицы, я подошла к калитке дома Всеволода Константиновича, где меня уже поджидал Валька. Это для меня он оставался Валькой, для всех же остальных он был Валентином Павловичем и в данное время занимал должность начальника убойного отдела, как когда-то его отец.

– Ну и кого здесь посмели убить? – спросила я, как только мы прошли через калитку и направились к дому.

– Самого. Убили двумя выстрелами, один в грудь, другой контрольный. В ночь с понедельника на вторник, точнее скажут эксперты после вскрытия.

– И кто сие себе позволил?

– Записки не оставил.

– А кто нашел?

– Жена, теперь уже вдова. Прилетела сегодня из Парижу, а здесь такой сюрпризу, – попытался срифмовать Валька.

– Оксанка, что ли?

– Она самая.

Тут мы подошли к входной двери. Валька открыл ее и пропустил меня вперед.

– И что она говорит? – продолжила я наш разговор.

– Да ничего толкового. Все ревет. Вон сейчас ее на кухне валерьянкой отпаивают.

Мы прошли мимо кухни-столовой и направились в кабинет. Здесь работала следственная бригада, я, чтобы им не мешаться, проходить в кабинет не стала. Картина была малоприятной, да и что могло быть приятного в трупе. Всеволод Константинович сидел как-то неестественно в кресле, с запрокинутой назад головой. Вся его грудь была в крови, а вот на голове крови практически не было, только входное отверстие от пули и не четко по центру лба, а как-то по касательной. Словно стреляли с закрытыми глазами. От созерцания Князева меня вывел голос Лени, эксперта-криминалиста.

– Все. Я здесь все пальчики снял, – сказал он.

Только после его слов я стала осматривать кабинет. Сейф, что находился за картиной, был открыт, а бумаги, которые в нем находились, были разбросаны на полу. Я перевела взгляд на деревянную стеновую панель у кресла, стоящего возле окна. Она выглядела как все остальные. Неосведомленный человек даже и не мог и предположить, что за ним может находиться потайной сейф. Я же входила в то немногочисленное число, кто об этом знал.

– А вы второй сейф проверили? – задала я вопрос, ни к кому конкретно не обращаясь.

Все находящиеся в кабинете уставились на меня с недоумением.

– Вон за тем креслом стеновая панель открывается, за ней еще один сейф, – указывая рукой, сказала я.

Леня подошел к креслу, осмотрел панель и, аккуратно открыв ее, присвистнул. Все подались к нему, и только я осталась стоять на месте. Когда Валька снова подошел ко мне, я смогла лицезреть пустой сейф.

– Ты откуда знаешь про второй сейф?

– Второй сейф был вечным предметом дядиных шуточек в адрес Всеволода Константиновича, – ответила я.

– А нам жена даже не обмолвилась про второй сейф.

На это я пожала только плечами. Была у меня такая привычка: если я не знала, что сказать, или не хотела отвечать, всегда пожимала плечами.

– Ты случайно не знаешь, что в нем было?

– Откуда, знаю только, что здесь он хранил мою шкатулку.

Здесь мне делать было больше нечего, и я отправилась на кухню, чтобы поговорить с Оксанкой. Оксана сидела на стуле, склонив голову, и плакала. В руках она держала стакан с мутной жидкостью. Рядом с ней находился молодой полицейский. Увидев меня, входящую на кухню, он вздохнул с облегчением, словно с него сняли непосильный груз. Да, плачущая женщина – испытание не для слабонервных. Я кивнула ему, и он с нескрываемой радостью покинул кухню, оставив нас с Оксанкой наедине. Она проводила его взглядом и только после посмотрела меня.

– Алекс! Что же делается? Ну почему? За что?

И снова заплакала. Я присела перед ней, забрала стакан из ее рук и поставила его на стол. От него несло валерьянкой. Они ей весь флакон в стакан, что ли, вылили?

– Оксан, давай успокаивайся.

Оксана последний раз всхлипнула, вытерла слезы и вроде бы успокоилась.

– Алекс, как же мне жить-то теперь?! А-а! У меня же за душой ничего, даже жилья своего и того нет. Почти девять лет я на него потратила, и что? Ну почему жизнь ко мне так несправедлива?

– До оглашения завещания ты можешь пожить здесь. Да и не мог Всеволод Константинович ничего тебе не оставить, не такой он человек. То есть был.

– А ты случайно не знаешь, что в завещании?

– Нет, мы с ним же не общались.

– Ну да. Зато некоторые зачастили, даже здесь хозяйками стали себя чувствовать.

– Это кто же?

– Кто-кто, Светка. Шныряла здесь, все чего-то вынюхивала. На меня смотрела как на грязь под ногами. Конечно, кто я – стриптизерша. Только что-то Сева ее мамашке-королевишне под зад коленкой дал. А мы с ним девять лет душа в душу.

И снова зарыдала.

Вообще-то Оксана человек неплохой, просто недалекого ума. Одной из ее черт было любопытство. Она собирала все слухи и сплетни. Тут же их приукрашивала, а могла и приврать как следует. Из-за этого у них с Всеволодом Константиновичем не раз возникали скандалы.

– Оксан, слушай! Ты случаем не знаешь, он шкатулку такую большую никому не отдавал?

– Это которую ему Марат подарил? Видела, он ее последнее время в потайном сейфе держал. Это ведь твоя шкатулка, да?

– Да, моя.

– А ведь Марат пытался выкупить ее у Севки, еще когда ты за границей была. Бешеные бабки за этот железный гроб предлагал, а Севка, дурак, ни в какую. Они еще тогда здорово поругались. Это что ж получается, его за эту железку убили? И чего ж в ней такого ценного? По мне, старый железный ящик.

В кухню вошел полицейский, которому требовалось допросить Оксану, раз она уже успокоилась и могла разговаривать.

А я направилась к выходу. И тут за дверью увидела конфетный фантик. Я знала только одного человека, который ел такие конфеты, то есть сосал, раз это леденцы «Взлетные». Я нагнулась, якобы завязывая шнурок, быстрым движением подняла фантик с пола и сунула его в карман.

На улице меня поджидал Валька.

– Ну, что сообщила вдова?

– Да ничего интересного. Про второй сейф она знала. Слушай, а вы домработницу Нелли Михайловну уже допросили?

– Какую домработницу?

– Обычную, которые в больших домах убираются.

– У тебя тоже дом немаленький, только я в нем домработницу не наблюдал.

– У меня другой компот. Ты же знаешь, Лиза не любит чужих, да и мне физзарядка не повредит, – при воспоминании о Лизе я улыбнулась. – Так вот, у Всеволода Константиновича есть домработница Нелли Михайловна, адрес потом у Оксанки спросишь. Она у него убирается по понедельникам, а убили его, как я поняла, в ночь с понедельника на вторник.

– То есть ты хочешь сказать, что она могла что-то знать, а возможно, даже видеть убийцу?

Я снова вместо ответа только пожала плечами.

– Ты чего вечером делаешь? Может, посидим, а то давно не виделись?

– Приезжай.

– Тогда я к тебе часиков так в семь-восемь заскочу.

Мы простились с Валькой до вечера, и я поехала домой.

На работу я сегодня решила не ходить, к тому же у меня недельный отпуск. Могла себе такое позволить, раз трудилась управляющей банком, главным акционером которого и являлась.

Приехав домой, первым делом я стала разбирать сумку с вещами, до которой у меня вчера так и не дошли руки. Как только с ней было покончено, я решила заняться приготовлением обеда. Готовить я так толком и не научилась. Спасибо Надежде: перед отъездом она приготовила мне кучу полуфабрикатов, чтобы я не умерла за время ее отсутствия с голоду. Я вынула из холодильника замороженные котлеты, картофель, овощи для салата и приступила к готовке. Валька любитель много и вкусно поесть. Для меня всегда оставалось загадкой, как он при таком аппетите умудрялся оставаться таким худым. К семи часам стол был накрыт. Осмотрев стол, я достала из бара бутылку коньяка и поставила на стол, этого мне показалось недостаточно, и я достала из холодильника початую бутылку водки. У Вальки все напитки поделены на настроение. Если настроение хорошее, он пьет коньяк, если будни жизни – водку. Иногда за вечер оно меняется: как говорится, начали за здравие, кончили за упокой.

Валька пришел, как и обещал. И сразу же уселся за стол.

– Извини, Шурик, жрать хочу, аж желудок сводит.

Валька с первого дня нашего знакомства звал меня только так и никак иначе. Я всегда была для него другом Шуриком.

Первые десять минут прошли в тишине, рот Вальки был занят быстрым поглощением еды.

– Что будем пить? – спросила я, как только он оторвался от еды.

– Коньяк, естественно.

И забрав у меня из рук бутылку коньяка, разлил по фужерам.

– Сегодня великий праздник, нас покинул такой уважаемый человек.

Валька поднял бокал и залпом выпил, я, в отличие от него, только пригубила.

– Ты стал копией своего отца. Нельзя иронизировать по поводу смерти человека, какой бы он ни был, – а потом спросила: – С домработницей удалось поговорить?

Валька снова наполнил свой фужер, но теперь стал пить маленькими глотками.

– Поговорили, только ничего существенного она сказать не смогла. Да, в понедельник она убиралась, как обычно. Гостей Князев не ждал, иначе, как она выразилась, «помимо уборки пришлось бы еще и готовить, эта же вертихвостка в Париж укатила».

– А что «вертихвостка» говорит?

– А вот Оксана прелюбопытную вещь сообщила. Она утверждает, что Князев кого-то ждал. Сначала попросил ее взять тур в Париж, а потом, сославшись на дела, ехать отказался. Но путевку возвращать не стал, а настоял, чтобы Оксана поехала одна. И она думает, что он сделал это специально. Как тебе такое?

Я подвинула свой опустевший фужер к Вальке, он намек понял и снова наполнил мой фужер. Про свой тоже не забыл. Я подняла фужер к свету: коньяк был красноватого цвета с бронзовым отливом, затем покрутила фужер, понаклоняла в разные стороны, наблюдая за потеками на его стенках.

– Оксанка соврет – недорого возьмет. А то что Оксанка полетела одна, означает, что он хотел ее сбагрить. Оксанка бы в жизнь одна никуда не поехала, – рассуждала я вслух, а потом спросила: – А какие у вас версии по убийству?

– Ну, само собой первой идут разборки между группировками, ограбление тоже не отметаем, ну и жена могла заказать.

– Начнем с Оксанки. Конечно, глупа, но слишком меркантильна. Для нее Всеволод Константинович был журавль да к тому же в руках. От его смерти она все теряет – они же не были расписаны. Так что я бы ее из числа подозреваемых исключила. А вот со всем остальным непонятно. Про разборки я ничего не знаю, а вот ограбление… Непонятное оно какое-то. Вот скажи, зачем вору брать большую, тяжелую шкатулку из сейфа, когда на столе у него стоит табакерка, легче, меньше и ценится на рынке антиквариата в несколько раз больше? Вы еще не выяснили, что конкретно пропало из сейфа?

– Жена, то есть сожительница, не в курсе, что именно находилось там.

– И пулевые отверстия эти… Ты обратил внимание на этот контрольный в голову, словно стреляли с закрытыми глазами?

Я продолжала наклонять фужер, наблюдая за коньяком, словно он живой организм, это помогало мне размышлять.

– Да ну все это к черту, лучше расскажи, как там поживает Лизок? – перевел разговор Валька.

– Прекрасно. Рисует пейзажи, так что сверли дырки в стенах для ее картин.

– А с Артуром как? Удалось поговорить?

– А что с Артуром? Встретила, привезла.

– И все?

– И все. Если я ему буду нужна, придет. А на нет и суда нет.

– Ну, ты хоть сказала ему о дочери?

– Зачем?

– Затем. Он в конечном счете отец и имеет право знать.

– Валюша, миленький, запомни. Я никому и ничего не должна. Все свои долги я отдала. Единственный мой долг сейчас – это вырастить и воспитать ребенка. И давай больше не будем об этом говорить. Я не хочу навязывать ему ни свою любовь, ни дочь. И ты не смей ему говорить, без тебя добрые люди найдутся. Все, эта тема закрыта.

Я одним залпом выпила содержимое своего бокала, как недавно сделал это сам Валька, тем самым давая понять, что больше не желаю продолжать эту тему.

Потом разговор перешел на его личную жизнь. Десять месяцев назад он женился. С женой познакомился в больнице, когда лежал с ранением. Ленок, нынешняя Валькина жена, работала там медсестрой. Валька оказался беспокойным больным, и мне пришлось попросить Ленок за ним присмотреть, а та возьми да влюбись. Пришлось потом Вальке глаза открывать, чтобы обратил на девушку внимание. Теперь же при каждом удобном случае он мне высказывает: «Без меня меня женили», – а сам светится как новый самовар. Сейчас они в ожидании первенца.

Валька ушел, а я стала убирать со стола. Поставив остатки еды в холодильник и загрузив грязную посуду в посудомоечную машину, я отправилась спать.

На следующий день я поехала на работу. Банк встретил меня своей деловой суетой. Дел за мое отсутствие накопилось полный стол, и пришлось все это разгребать, не поднимая головы до конца рабочего времени. Не было даже минутки пообедать, и пришлось довольствоваться кофе. Ближе к вечеру ожил мой телефон. Позвонила Оксана и сообщила о похоронах Князева. Я, конечно, могла и не идти. Но отдать дань памяти человеку, которого я знала много лет и который был другом моего дяди, я просто была обязана. А возможно, там я смогу узнать что-то новенькое.

На похороны я отправилась из дома – не видела смысла ехать с утра на работу. День был пасмурный. В воздухе витал запах дождя, но дождь никак не мог начаться, словно раздумывал и чего-то ждал.

Прощание проходило в зале похоронного бюро. Перед входом в здание я накинула на голову платок, до сих пор не могу понять для чего это надо, но так положено. Оксанка сидела у гроба вся в черном: не припомню, чтобы я ее когда-то видела в чем-то темном, а тут черное. Это было так непривычно. Рядом с ней сидела молодая женщина тоже во всем черном. Поскольку родственников у Оксаны здесь не было, то я сделала вывод, что это была ее единственная подруга, с которой они вместе работали в стриптиз-клубе. А звали ее, если мне не изменяет память, Натали.

Я кивнула Оксане, но подходить не стала, сразу направилась к гробу. Всеволод Константинович, как и все покойники, мало походил на себя живого, возможно, оттого что именно душа преобразует наше тело при жизни. Рану на его лбу мастерски замаскировали, ее почти не было заметно.

«Ну и задал ты мне задачу Всеволод Константинович, как мне теперь ее решить?» – мысленно я обратилась к нему.

Люди все прибывали и прибывали, кто-то из них после прощания сразу уезжал, кто-то оставался. Попадались и довольно знакомые лица. Среди вновь прибывших я заметила Лаврушина с сыном. Лаврушин, в отличие от Всеволода Константиновича, который во всех смыслах соответствовал своей кличке Князь, был маленьким, щуплым, с большими залысинами и чем-то напоминал мне крысу, хотя кличка у него была Лис. Ромка на отца похож не был: был высоким с атлетической фигурой, правильными чертами лица и волнистыми белокурыми волосами. Не мужчина, а мечта женщин. Но была у Ромки одна черта, которую я просто презирала: любил он повыпендриваться, если шмотки – то только с известными лейблами, если отдых – то в самом дорогом отеле. Возможно, поэтому у нас и не случился роман, как ни сватал мне его Лаврушин-старший. Но надо отдать должное – отношения между нами всегда были дружеские. Сегодня Ромка не изменил себе: на нем был темно-синий костюм от известного кутюрье и голубая рубашка, которая подходила к цвету его глаз.

Роман оглядел зал и, заметив меня в конце зала, направился в мою сторону.

– Привет. Ты чего спряталась?

– Почему спряталась, просто отошла в сторонку, чтобы людям не мешать.

– Если честно, не ожидал тебя здесь увидеть.

– Это похороны, Рома, и как бы я к Всеволоду Константиновичу ни относилась, в последний путь я просто обязана его проводить.

– Никогда не мог понять всех этих заморочек. По мне, если бы не отец, я бы сюда не пришел. Ну да ладно об этом. Ты слышала, Арчи выпустили.

– Значит, посчитали, что отсидел он достаточно.

– Поговаривают, вопросы разные задает, о тебе в том числе.

– А мне скрывать нечего. Могу и сама рассказать.

– Ты что такая колючая, я ведь так по-дружески предупредить хотел. Ладно, меня, кажется, отец зовет. Рад был тебя увидеть. Не пропадай, если что, меня всегда можно найти в нашем ресторане.

Роман ушел, а я подумала, с чего я так на него взъелась. Возможно, во всем этом виновата траурная атмосфера, а возможно, то, что он назвал Артура Арчи. Я просто ненавидела эту его собачью кличку. Тут все в прощальном зале зашевелились и двинулись к выходу, чтобы ехать на кладбище. На выходе я столкнулась с Гришей-Молчуном, когда-то он был охранником дяди. После трагической гибели Башки, взорванном в собственном автомобиле, занял его место. А после смерти дяди Марата возглавил ОПГ. В настоящее время он считается крупным бизнесменом, которому принадлежат почти все промышленные объекты в нашем городе. Его богатству способствовал и тот факт, что участники группировки заключали договор, по которому все их имущество после смерти переходило организации, но только в том случае если отсутствовали прямые наследники. Гриша поприветствовал меня кивком, я кивнула в ответ и вышла из здания. На кладбище каждый добирался на своем транспорте.