Мать и сын, и временщики

В его планах отомстить Елены ключевую роль сыграет то, что деньги на его спасение из плена в ногайские улусы посылали его старший опальный брат, боярин Дмитрий Федорович вместе с супругой Еленой Бельской. Они пытались выкупить беглеца у Багыя, не зная о требовании уничтожения того правительницей Еленой и боярами Шуйского. Зная, что несмотря на опалу своего супруга Дмитрия из-за бегства его младшего брата, Елена Челяднина по прежнему пользуется расположением правительницы и входит в ее ближайший круг дворцовых боярынь, тезку матери государя решено было избрать острием орудия тайной мести отравления долговременными «латинскими» ядами…

Ногайский же князь Багый был явно польщен вниманием московского двора и, получив за него большие деньги, ответил в Москву, что в угодность хану отослал знатного пленника, беглеца из столицы Третьего Рима лично Саип-Гирею. Только князь Багый не поставил в известность Москву, что нашел в бумагах убитого им калги Ислама письмо из Москвы с требованием убить беглеца Семена Бельского. Князь Багый, правда, заподозрил нечто неладно, на чем может отличиться в дипломатии с Москвой его друг хан Саип-Гирей, но его уверовали, что ему лучше молчать о своей находке при случайном общении с московскими чиновниками, купцами. Семен Бельский и Моисей знал как по назначению использовать письменные свидетельства московского вероломства – ответить еще большим вероломством!

Хан Крымской Орды, вассал султана Солимона, лично им покровительствуемый, имел теснейшую связь с мятежной Казанью и с еле сдерживаемой досадой наблюдал за странной для него дружбой первых лиц Москвы и калги Ислама. Правительница Елена и конюший Овчина, считаясь с силой хана Саип-Гирея, чтобы оградить русские земли от набегов крымчаков писали превентивные ласковые грамоты вероломному хану от имени государя Ивана. Хан долгое время до начала мирных переговоров Москвы и Литвы и робких попыток Москвы развязать узел казанской измены отмалчивался и не отвечал на московские грамоты. Однако в 1537 году хан Саип-Гирей сразу же после убийства калги Ислама и пленения князя Бельского написал злорадное письмо в Москву на имя государя Ивану, а практически его матери великой княгине Елене, нанеся им немыслимое в практике дипломатических отношений между Крымским ханством и Русским государством оскорбление. Науськал хана хитромудрый советник Моисей – сейчас самое время оскорбить Москву, пойманную или догадывающуюся, что ее поймали на собственном вероломстве! В Тавриде был ограблен и унижен посол московский только за то, что Москва имела сношения и даже длительную дружбу с калгой Исламом. Удовлетворенный унижением посла хан известил правительницу Елену и ее сына-государя об уничтожении злодея Ислама, старого врага хана. После этого важного сообщения хан предлагал московскому государю братство, в обмен на запрет тревожить Казань. Выразив свое огромное желание иметь от Москвы множество даров во имя этого братства, хан велел ограбленному и униженному послу сказать его государю:

«Я готов жить с государем в любви и прислать в Москву одного из знатнейший вельмож своих, если ты пришлешь ко мне или конюшего Овчину-Телепнева-Оболенского, или князя Василия Шуйского, примиришься с моей Казанью и не будешь требовать дани с ее народа. Но если дерзнешь воевать, то не хотим видеть ни послов, ни гонцов твоих – мы неприятели! За попытку потревожить Казань мы вступим в землю Русскую, и все в ней будет прахом!»

Великая княгиня Елена и глава боярской Думы, после мирных переговоров с Литвой, не опасаясь удара в спину, решили выступить против Казани, отвергнув все мирные предложения казанского хана Сафа-Гирея. Поводов и причин посчитаться с казанцами было предостаточно. До послания из Тавриды казанские татары разбили московское войско воевод Сабурова и Засекина-Пестрого. В январе 1537 года сам хан Сафа-Гирей выжег предместья Мурома, но вынужден был отступить от города, увидев знамена сильного московского войска. Здесь бы и погнаться за Сафа-Гиреем и на его плечах ворваться в Казань!..

Однако небезосновательные угрозы крымского Саип-Гирея хана зимой 1537 года были восприняты очень серьезно. Настолько серьезно, что Государственный Совет принял решение отложить поход московских войск на Казань. Произошло нечто экстраординарное, связанное с угрозами хана Саип-Гирея и неожиданным злодейским убийством нашего ветреного союзника калги Ислама, что правительство не решилось начать войну с Казанью. Конюший Овчина известил хана Тавриды Саип-Гирея и хана Казани Сафа-Гирея о согласии великой княгини Елены и великого князя Ивана на мир с Казанью с одним условием, чтобы хан Сафа-Гирей оставался присяжником России.

Хану Тавриды боярская Дума ответствовала именем государя Ивана:

«Ты называешь Казань своею; но загляни в старые летописи: не тому ли принадлежит царство, кто завоевал его? Можно отдать оное другому; но сей будет уже подданным первого, как верховного владыки. Говоря о твоих мнимых правах, молчишь о существенных правах Руси Московской. Казань наша, ибо дед мой, государь Иван Вликий покорил ее, заставив казанского царя Ибрагима быть присяжником Москвы. А вы, ханы Тавриды, только обманом и коварством присвоили себе временное господство над Казанью. Да будет все по-старому, и мы останемся в братстве с тобою, забывая вину Сафа-Гирея. Отправим к тебе знатного посла, но не Овчину-Телепнева-Оболенского и не Шуйского, которые по моей юности необходимы мне в Государственной Думе».

7. Жизнь – копейка

Елена Глинская часто вспоминала о первой бурной радости своего супруга, когда она сообщила ему о зачатии ребенка после посещения Пафнутьева монастыря в Боровске. О том, что ей после стольких тягостных ожиданий и господних испытаний – когда большинство бояр и значительная часть духовенства считает их династический брак блудом – предопределено стать матерью русского государя. «Вот именно предопределено свыше, – пылко бросил Василий, – мольбами святых отцов, святого благоверного Пафнутия на том свете и епископа Макария Новгородского на этом свете чудо любви и престола устроено, когда мои грехи развода отмолены…».

Елена только дважды видела своего супруга-государя таким безудержно счастливым, на редкость восторженным и немного блаженным: когда он поднял на руки только что родившегося сына Ивана и при сообщении Елены о его чудотворном зачатии. И навсегда запомнила блеск и живость его счастливых глаз, безудержный и сбивчивый поток слов благодарности и признательности – ей, любви их, Господу…

Он ушел в мир иной, так и не узнав о том, что второй его сын, зачатый с Еленой с помощью таких же истовых молитв святых отцов, только уже других – не Пафнутия Боровского и Макария Новгородского – родился глухонемым, убогим… А Василия так снова был рад появлению на свет второго сына Юрия… Может, потому что считал государь его появление на белый свет само собой разумеющимся, не чудотворным, как рождение Ивана, потому и случилось то, что случилось? Может, потому что считал государь молитвы новых святых отцов о рождении брата Ивана совсем не сверхъестественными по силе и проникновенности, а всего лишь обычной, положенной по монашескому чину проформой, потому и случилось то, что случилось? И ушел государь, многого не поняв в любви, браке, счастливом случайно-предопределенном зачатии и рождении предопределенном – на счастье и несчастье матери и родившихся… Думала об этом Елена, и слезы на глаза навертывались и сердце от любви и жалости разрывалось на части к сыновьям Ивану и Юрию…

Часто сейчас, через несколько лет после кончины государя вспоминала Елена одну странную монашескую историю, рассказанную ей Василием, которая раньше сильно трогала сердце государя, но оставляла равнодушной сердце его юной супруги. Наверное, надо сильно измениться ей, многое пережить, о многом передумать, чтобы та незатейливая история, наконец-то, затронуло и сердце молодой женщины, познавшей первую любовь, чудо материнства и смерть мужа, новую любовь, страсть любовников и грех убийства плода любви во чреве матери…

Василий, наверное, выстрадал ту странную иноческую историю, рассказывал с упоением ее юной супруге уже после рождения двух сыновей, незадолго до своей скорой таинственной смерти – от болезни ли, от яда ли, от проклятья ли? Рассказывал эту историю, о которой, наверное, много раздумывал, часто и с различными акцентами и сентенциями, по-своему переиначивая коротенькое житие одного человека, много нагрешившего в мирской жизни и имевшего много недостатков, уже ставши монахом в каком-то монастыре в далеких северных землях. Старец-игумен этого монастыря долго и безуспешно наставлял своего нерадивого инока, не слишком ревностного в монашеском служении Господу, в постах и молитвах. Ставил игумен этому монахов благостные примеры его сотоварищей из монастырской братии и укорял, мол, не удостоишься места в раю, не отведут тебе места подобающего судьи на Суде Небесном, раз ты иноком не отмолил свои грехи мирские и монахом не избавился от многих человеческих недостатков… Не грехов, но все же недостатков, грешков… И, действительно пережил старец-игумен этого нерадивого, по разумению братии, в иноческой жизни монаха. И вдруг этому старцу является в сновидении рано ушедший из жизни этот монах, да стоит он среди благочестивых святых в самом лучшем, почетном месте рая небесного. Спросил удивленный игумен того монаха – чем же ты заслужил такую честь? А монах улыбнулся и ответил странно – не дано тебе главное в человеческой судьбе знать, будь та начавшейся и сложенной в миру, а законченной в обители… Расстроился старец-игумен, решил расспросить у других почитаемых монахов, которых хорошо знал при жизни, и которые стояли среди святых на менее почетном месте, чем тот «невоздержанный» монах со многими недостатками. И игумену отвечали: «Да он просто крепко любил если не всех людей, то очень многих… И, самое главное, никогда не судил плохо о людях, никого из них, даже самого последнего, по твоим меркам никудышного, не осудил, не проклял… Никого…» Расплакался старец-инок, проснувшись, попытался в самом конце сна прощения попросить у того «невоздержанного» монаха из своей обители, что на хорошее место среди святых поставлен в раю – да не успел… Многого, самого главного в жизни не успевают сотворить в жизни – все суетятся в миру ли, в обители, в мысленных и душевных устремлениях… Вообще торопятся – жить, думать, молиться…

Василий предупредил Елену – вот, я тебе пересказал одну печальную историю, без выводов и заключений, сама ее прочувствуй, переживи сердцем, душой, дополни размышлениями о предопределении, о жизни и смерти, о любви человеческой, добре и зле… Вот Елена, вспомнив странную притчу своего супруга о «невоздержанном» монахе и благочестивом игумене, посрамленном и не заслужившим прощения от обиженного, думала на тему: «Жизнь-копейка», ибо к сотворению копейки-«новгородки» на Руси великая княгиня имела самое непосредственное отношение… Ибо «копейка» Елены появилась на Руси, как символ правды и конца фальшивых легковесных денег, бездарной корыстной лжи… Ибо корыстная ложь в отличие от наивного и бескорыстного заблуждения, даже случайной ошибки, означает предосудительное и дурное противоречие истине, правде… Можно ли ложью во спасение, как фальшивой копейкой или фальшивым рублем спасти жизнь?.. Этот вечный вопрос о позволительности худых средств для хороших целей – спасения жизни ближнего, жизни, вообще…

Известие о «копейке» Елены Глинской впервые встречается в Софийском Временнике, который свидетельствует, что в 1535 году, когда ее сыну Ивану было два года правительница повелела делать новые деньги на имя сына-государя, а «знамя на деньгах: князь великий на коне, а имея копье в руце, и оттом прозваша деньги копейные». До этого времени на деньгах имелось изображение всадника с поднятым мечом, почему и деньги эти иногда называются «мечевыми», в отличие от «копейных». Вес серебряных копеек – около 10 долей; форма их оставалась неправильной. Потом серебряные копейки Елены Глинской уже после ухода династии «последних Рюриковичей», и начала новой царской династии Романовых во времена правления Алексея Михайловича, сына первого царя новой династии Михаила Федоровича «выродились» в медные копейки – того же типа и веса, что и серебряные. Но Елена Глинская впервые на Руси упорядочила счёт копеек в рубле (их стало 100, а не 200), привязала рубль к «мировой валюте», персидскому дирхему по весу и динару по счёту. Елена учитывала интересы Руси, ведь Персия в 15 веке была лидером мировой торговли и главный торговый партнер Москвы. Благодаря Елене были изготовлены «московки», московские деньги с изображением всадника с мечом (сабляницы) весом 0.34 грамма серебра (0.1 дирхема), а также новгородские деньги с изображения копьеносца, называемых с тех пор копейками (0.2 дирхема).

До Елены Глинской из фунта серебра делали пять рублей. Корыстные фальшивомонетчики ухитрялись делать десять рублей, произведя смуту в торговле. Правительница Елена, изъяв из обращения старую монету, перечеканила по единому образцу, сделала из фунта серебра шесть рублей или шесть сотен копеек, на каждой из которых чеканили всадника с копьем. И уже скоро копеечные – настоящие, правдивые – деньги вытеснили из обращения легковесные «мечевые» и фальшивые деньги. К тому же при официальной девальвации 15 процентов Московская казна наполнялась «лишним» серебром – ради процветания государства. Так правда вытесняет ложь, как добро – зло… Об этом позаботилась правительница Елена, мать государя, чудотворно зачатого и рожденного… Много думала Елена Глинская о природе правды и лжи, добра и зла, предопределенности жизни и смерти, любви и ненависти, прежде чем прийти к краткому своду своего предписания – «Жизнь – копейка»…

Истинное «копеечное» добро перевешивает фальшивое и легковесно-бездарное «мечевое» благо. В правдивой копейке больше проявление доброй природы власти, чем в мечевой фальшивке. Но человек, по природе добрый, может колебаться между выбором правды и лжи, добра и зла, добрая натура исключает склонность ко Л., или лживость, но в данном случае лживость не играет никакой роли. Нравственность «копеечного» добра весомей нравственности «мечевого» добра. «Ложь во спасение» правдивой копейки полезней «лжи во спасение» мечевой деньги. Если все продается и все покупается в этой жизни, то пусть правда копейки напоминает о воле и стремлению к жизни и добру, а не о бездушном буквализме или душевной лжи фальшивой денежки…

Так размышляла Елена Глинская, правительница и создатель русской копейки, воспитательница первого русского царя Ивана, обозначив для себя и для сына цель нравственного правления. Когда нравственность есть путь к истинной правдивой жизни, и ее предписания даются человеку – царю или простолюдину, неважно! – для того, «чтобы он жив был ими, ради добра, любви, счастья»; следовательно, жертвовать человеческими жизнями для точного исполнения престольного предопределения – в этом всегда есть внутреннее противоречие и это не может быть абсолютно нравственным… Многим пожертвуют мать-правительница, царь-государь, не только чужими жизнями, но и своими, престолом и концом династии, а внутреннего противоречия нравственной власти добра под напором предопределения не разрешат…

Одна из самых образованнейших правительниц Европы Елена Глинская мучилась над одним из труднейших вопросом о божественной природе предопределения, происхождении и соотношении добра и зла в престольных деяниях, о хрупком равновесии благодати и печали, о свободном выборе творить добро и зло. И всегда Елену поражала тайна предопределения свыше и выбора человеческой души, когда свободный выбор души заключается в предпочтении зла добру или добра злу, без опасного смешения добра-зла. Может быть, от упорного и нераскаянного пребывание многих людей, даже правителей во зле, нарушении мировой гармонии возникает предопределенность жизни и смерти, истины и лжи. Вот и в ее Елениной судьбе какими-то силами был устроен династический брак с государем Василием после его мистического развода, и предопределением было назначено зачатие и рождение правдивой копейки – государя Ивана и тем же предопределением назначено зачатие и рождение фальшивой или легковесной для жизни «мечевой» монетки – глухонемого безвольного брата государя Юрия…

И жизни двух младенцев – копеечного, истинного царя и «мечевого» фальшивого глухонемого князя – как и все существующее, живое в человеческом обществе, окончательным образом зависело и зависит от всемогущей воли всеведущего Провидения. Потому прошлое упорство во зле без всякого раскаяния нескольких поколений мужа-государя, да и жены-государыни так или иначе подтолкнут к гибельной пропасти и новое поколение их, Василия и Елены, династического брака; родившийся глухонемым, беспамятливым Юрий был обречен Провидением уже в момент греховного зачатия Василия с комплексом кандуализма, в то время как истинная «копейка», Ивана-царя еще будет взвешиваться на весах той же божественной воли Провидения, предопределяющих одних всегда к добру и спасению, а других иногда – ко злу и гибели. И в случившихся человеческих судьбах с множеством развилок к добру и злу, к спасению и гибели уже не отличить выбора живой души и беспредельной силы произвола-предопределенности.

Почему копейка Елены Глинской стала мерой правды-истины, в не лжи и заблуждения, выдвинув в сотворчестве свободного человеческого выбора и предопределенности свыше на первое место смысл чуда жизни, основанного на любви и добре? Потому что предопределение ко лжи, обману, злу со стороны Божества оказывается просто бессмысленным.

«Живым сердцем копья врага не переломишь» – эти слова Елена слышала издавна, и в Литве и на православной Руси. Вроде как бессмысленно сопротивление жизни заостренному обоюдоострому железу на древке – копью. Перед копьем жизнь, живое сердце – ничто. А в купеческой и воеводской Москве Елена услышала другие слова о копье: «Не копьем побивают, а умом с правдой», потому и поверила в силу правдивой, истинной копеечки, а не фальшивой легковесной деньги… Пусть жизнь – ничто, пусть жизнь всех простолюдина и государя – копейка, но сколько появилось добрых поговорок о ценности копейки, о ценности жизни чуть ли не в первый год хождения по Руси копеечки матери первого русского царя Ивана Грозного, Елены Глинской…

«Копейками крепкий рубль держится» – то есть если жизнь человеческая есть копейка, то из множества копеек семья и род в несколько поколений крепчает, жизнь никуда не исчезает, а наоборот, торжествует…

«Держи копеечку, чтоб не укатилась». То есть держись за жизнь во всех ее чудесных проявлениях, чтобы не закатилась эта вроде бы ничтожная жизнь, цена которой копейка, в пыльный или грязный угол смуты и разлада, где эта копейка никому и не нужна, плесенью, зеленью покроется, – и не купишь на нее ничего, и сгноишь ее в непутевом месте без роду и без племени…

И снова о жизни, полновесности судьбы семьи, рода, общества, государства: «Трудовая копейка до веку живет»… «В рубле копейки нет, так и рубль не полон» – это о том, что без твоей жизни – ничтожной вроде, копеечной, судьба семьи, рода, отечества, поколения не полна, не завершена, ибо без твоей жизни-копейки народ неполный…

Не о богатстве речь, а о сообществе счастливых и добрых: «Копейка к копейке, проживет и семейка», «В счастливом роду каждая копейка рублевым гвоздем прибита», «Без трудовой копейки рубль не живет».

О ценности человеческой жизни, о сбережении своего народа в наказе народа правителям говорится: «Кто не бережет копейки, сам рубля не стоит», мол, знамо дело, цена государя – и рубль, и много больше, только на хрена нам рубль-государь, если он своих подданных не любит и не жалеет, подданных, цена каждому из которых копейка.

О доброй копейке в руках добряка и злой копейке в руках жадины: «Одна добрая копейка сиять глаза нищего заставит, а злая копейка руку нищего прожжет». Мол, пусть жизнь – это копейка, только добро живой души и нищего спасет и из беды вызволит, зато жадность и зло другой копеечной жизни другую жизнь поранит, а то и погубит…

Пусть жизнь – копейка, только оптимистична сама суть жизни, если в ней есть смысл и стремление к счастью… И не хмельные напитки, а хмельную жизнь пить рекомендует «копеечный» веселый и удалой русский народ: «Пей-ка, на дне копейка, еще попьешь, грош (гривну, рубль) найдешь!» Мол, живи и надейся, не впадай в отчаяние оттого, что жизнь твоя – цена копейка, пей хмельную жизнь, и перейдешь в более ценную, гривневую или рублевую жизнь…

Предопределение и жизнь человеческая… Зачеркни предопределение и дай человеческой свободе столько силы и проявления, что не останется места для Провидения, предвидения Божества… Только все ли на такую участь согласятся – все Божества, каждое селение, каждый город? Нет предела человеческой свободы – и все будут счастливы, и драться между собой не будут, чтобы стать еще счастливей?..

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.