Бадарма

Особняком на самом верху стоит странное сооружение из трёх слепленных вместе срубов с плоскими крышами. Не без труда узнаётся бывшая церковь. Люди, во что вы её превратили? Много лет в этих стенах пахнет мышами и прелым зерном, потому что здесь колхозный склад. Люди, как легко вы изменяете сами себе!

Ещё в тридцатые годы церковь обезглавлена властью, глумливо называвшей себя «советской». Властью, которая никогда и ни по какому поводу с народом не советовалась.

Пройдёт ещё несколько лет, деревню растащат и сожгут. Образовавшийся на её месте пустырь, напоминающий следы бомбёжки, уйдёт на дно Усть-илимского водохранилища. Речка Карапчанка станет длинным и узким заливом. Жители нового города будут приходить сюда на пикники, удить окуня и сорожку. На мормышку и червячка…

На ближнем ко мне левом берегу появились большие проплешины в лесу, потянулись поля. Зарастающие кустами угодья упомянутой деревни. До Усть-Илима остаётся километров пять – семь.

В опустевшей, осовевшей головёнке едва шевелятся мысли. Удивительно, но они ещё способны строить планы. Вопросы подкидывают. Разве так обязательно доплыть до самого конца? Зачем такая твердолобость – к чертям её. Не лучше ли причалить, пока не свалился за борт? Приткнуться в километре-двух пораньше, выпустить воздух из «кишок», спрятать в кустах (одному не донести) и дальше пешком. Вот только дотяну ли? Не знаю, не знаю.

Вижу себя со стороны хорошо проваренной макарониной – попробуй поставь такую стоймя. Каким-то чудесным образом держусь на вихляющих ногах. У меня преимущество перед макарониной, я больше и сильнее – сила воли есть. Какая-никакая, а есть.

Недавно пройденная шивера малость оживила меня. Это значит, что какое-то время удержусь наплаву, не засну и не свалюсь в воду.

А в голове, на отдалении, тихо крутится вечнозелёная женская тема. Думаю про Гелю и про других, ищу разницу между нами. Не счесть, сколько никотина и алкоголя всосано в нашу мужскую кровь за этими разговорами. И хитрые они, и коварные, и изворотливые, и ни одному их слову верить нельзя да и много чего ещё. Мы такие, а они сякие. Мы лучше, они хуже.

Мы и вправду разные, хотя многим не даёт покоя эта разница. Иначе смотрим на одни и те же вещи, события, иначе оцениваем слова и поступки, придаём им разное значение. Но разве не потому интересны мы друг другу, что – разные?

Надо оговориться, впрочем, что разница стремительно стирается. И ничего хорошего в этом нет.

Достаточно посмотреть на женщин, приезжающих к нам на Байкал из Европы. Эпитеты «хорошенькая, изящная, нежная» – эти чисто женские определения к ним уже не вполне подходят. Довольно часто хочется воскликнуть что-то противоположное.

Слишком много сил положили европейские женщины на то, чтобы уравняться с мужчинами во всём. И добились своего, уравнялись. Накачали мышцы, надели брюки, служат в армии и владеют оружием лучше, чем воспитанием детей. Имеют на это право. Некоторые так увлеклись, что заполучили мужиковатые лица, фигуру и походку. Глянешь и не разберешь – он или она? Лишь две примятые выпуклости повыше живота да фиолетово подкрашенные губы выдают принадлежность к полу.

Они не любят смотреть в зеркало, не носят украшения и красивые платья. Они не хотят кому-то понравиться – им это просто незачем. Им вообще не нужна любовь, они лишь смутно знают, что это такое. У них есть секс вместо любви. Простая физиологическая потребность, как желание поесть или справить нужду.

Изменения другого толка замечены в стане мужчин. Вот, оказывается, кто любят прихорашиваться перед зеркалом!

Здесь пахнет духами и лосьонами, здесь примеряют ожерелья, кольца и браслеты, интересуются модными сумочками и цветастым тряпьём, делают завивку и сушат волосы под феном.

Здесь уже не владеют ни шпагой, ни автоматом Калашникова – не модно. Не владеют простым молотком. Зато мастерски владеют умением спрятаться в нужный момент. Когда, например, обижают женщину и надо бы вступиться, но ведь будет «вава». Укрыться за спинами, когда некому сделать грязную тяжёлую работу, когда надо принять решение, проявить инициативу и ещё много «когда».

Чудесные превращения одних в других прямёхонько ведут к полному вырождению людского рода на Земле. Разве этого мы хотим? Разве этого желаем своим детям и внукам?

Детские споры о том, кто лучше и кто нужнее, мужчины или женщины, будут, наверное, продолжаться всегда, пока мы есть. Но зачем они?

Нам надо понять, что «самодостаточная женщина» (или мужчина) – лукавое понятие. В нём нет правды. Мы созданы Творцом и предназначены друг для друга. Мы можем жить поодиночке, но это противоестественно.

Много раз сказано, но забыто или непонято, что мы созданы для продолжения жизни – лучшего из всех благ, что есть на Земле. Может быть, не только на земле. Полезно хотя бы иногда вспоминать об этом. Хотя бы не мешать тем, кто реально что-то делает для жизни вообще, не только человеческой, для её укрепления, развития, расцвета.

Но пора прервать эти далеко ведущие размышления и спуститься вниз. Есть к тому замечательный повод.

Эта история долго не давала мне покоя, потому что не мог найти ей объяснения. Сейчас времени у меня предостаточно…

Было это в Листвянке, что на истоке Ангары из Байкала. Когда люди враз обнищали в начале девяностых, во времена «перестройки», мы пытались продавать здесь сувениры, чтобы поправить свои дела. Сняли полуподвальную комнатку, вечно сырую и холодную. Ничего, терпеть можно. Всё-таки теплей, чем на улице.

А на улице апрель. Типичный байкальский – промозглый, с резкими ветрами и более холодный, чем в любом другом месте, удалённом от побережья.

Помнится, приехал я на четыре дня. И тут же беда – авария на электрокотельной, питающей энергией и теплом близлежащие дома. Как-то вдруг и сразу всё отключилось: свет, вода, отопление и хорошее настроение. Связи тоже нет, хоть телеграммы отстукивай. Ни помыться, ни побриться, ни поесть по-человечески.

Кое-как промыкался три дня. Отработал четвёртый и вот сижу вечером, в темноте уже (даже свечки нет), ужинаю – жую холодный бутерброд, запиваю холодной водой. Каждый день я ходил на незамёрзший исток Ангары и приносил оттуда воду в стеклянной банке.

С чайником воды дважды ходил в Лимнологический институт, где позволяли её вскипятить (там был автономный генератор). Но вчера сделали замечание за оставленные на кафеле следы и бросили взгляд, в котором легко читалось знакомое всем россиянам выражение «ходют тут всякие». Решил больше не ходить. Как-нибудь перебьюсь.

Заработки, вырученные от продажи сувениров, тоже не приносили утешения. Сегодня самый неудачный день.

Короче, сижу, зябну в пальто и шапке, жую и думаю, что всё заработанное сегодня легко отдал бы за кружку горячего чая. Эх, как бы славно было сделать несколько хороших глотков! Ощутить, как побежало тепло по всему телу…

И в этот момент стук в дверь. Заходит какая-то женщина, в темноте не видно лица, голос незнакомый.

– Вот горячего чаю вам принесла. Возьмите.

Она поставила на стол литровый термос, но затем различила мой пустующий чайник, открыла крышку и залила его кипятком. В лицо дохнуло приятным теплом.

Я окаменел, онемел и не верил своим глазам – в жизни такого не бывает. Только в снах и сказках.

– Пейте на здоровье. А то вам тут… Она стала искать подходящее слово, но не нашла, слишком многое надо было в него втиснуть. Пожала плечами, – а то вам тут холодно.

Постояла несколько секунд и вышла.

От неожиданности я обалдел настолько, что только успел пробормотать что-то благодарственное и даже не удосужился выйти следом и спросить, кто эта женщина, где живёт. Как она узнала, что я прозябаю в таком положении? И знает ли меня вообще? Увы, она ушла, а вопросы возникли много позже. До сих пор не могу себе этого простить.

Потом до меня дошло, что у неё самой тоже нет света в квартире и тоже нет отопления – она наверняка жила где-то рядом. И, конечно, есть дети, муж, немолодые родители. Есть, о ком позаботиться.

Зачем ей было отрывать себя от семьи, тратить время, выручать чужого малознакомого человека? Необходимостью это не назовешь. Тут что-то другое.

Нашёлся лишь один вразумительный ответ. Бескорыстие, на какое способна только женщина, её любовь, не знающая ни меры, ни границ, не просящая награды, но зовущая приютить хромого щенка, поднять упавшего птенца, не наступить на ползущего по дороге червяка… Женщина, мать – прародительница всего живого, врождённым инстинктом она чувствует, что любить, помогать, спасать живое – её предназначение.

…Тем временем мужчина, чьё предназначение пока не вполне понятно, пытается удержать катамаран на быстрой воде, но понимает, что бороться с усталостью уже глупо – она побеждает.

Много раз встряхивал головой, кусал пальцы и губы, бил себя по щекам, но помогает плохо. Этак ведь можно всю физиономию синяками покрыть. Или с трясущейся головой на работу явиться. Не поймут. Надо менять тактику, не могу уже. Всё.

На Востоке показался краешек солнца, сразу грянул оркестр из птичьих голосов. Они у себя дома – радуются.

С воды мне видно петляющую вдоль берега дорогу. Соображаю окончательно, что разумней будет остаток пути пройти пешком. Надёжней и без риска добраться до дома. Толкаюсь шестом к берегу.

Всё. Вздох облегчения – стою на земле. Даже не улыбаюсь – сил нет. Земля твёрдая, но почему-то шатается. Ноги подгибаются. Лучше сесть. Нет, лечь и отдохнуть несколько минут. Обязательно с открытыми глазами. Наплевать глазам на мои обязательства – они сразу закрываются. Нет, так дело не пойдёт. Поворачиваюсь набок, утыкаюсь лбом во влажную землю, встаю на четвереньки.

Спускаюсь к реке. Пригоршни холодной воды приводят меня в чувство. Вперёд!

Катамаран спрятан в кустах. Примета – упавшая берёза. Мокрый рюкзак тоже остаётся здесь, он слишком тяжёлый. Там спальник – жалко, но выхода нет – не дойду. Потом можно забрать.

Пару километров прохожу со скоростью, которую с натяжкой можно назвать приемлемой. Потом начинаются чудеса. Вот, к примеру, такое. Намечаю, что надо дойти до во-он того камня на повороте. Цель вполне ясная и дорога к ней ведёт почти прямая и почти проезжая. С буграми, ямами и лужами – всё, как положено на нормальной дороге.

Ну-ка, парадным чеканным шагом ррэз-две, рэз-две… Нет-нет, не туда… И не сюда… Как-то нечётко чеканится. В сторону уводит.

Под ногами уже не дорога. Опять течёт река. Кажется, опять сел на камень, потому что ноги полощутся в воде. Но я хорошо помню, что шёл по дороге к камню. Встряхиваю головой, обнаруживаю себя в луже. Такое в мои планы не входило. Но вошло само собой.

Помнится, ехали ночью с водителем-дальнобойщиком. Дорога прямая, хорошая – асфальт. Видим – движется навстречу странная процессия. Впереди грузовик с включенными фарами, но рыскает из стороны в сторону, будто не видит дороги. С полдесятка машин за ним, никто не решается обогнать, хотя едет он довольно тихо.

– Заснул. Едет на «автопилоте», – говорит мой водитель и тоже съезжает с дороги в кювет. На всякий случай.

Очень похоже двигаюсь и я. В полуавтоматическом режиме: временами двигаюсь сам, держу направление на очередной камень, куст или дерево, потом срабатывает некая автоматика и ведёт меня как лунатика по карнизу.

Несколько раз падал, однажды очнулся стоящим на четвереньках в грязи, освежал лицо холодной водой из луж, скорее похожей на глинистый раствор, но всё-таки доплёлся до дома. Держась двумя руками за перила, вытянул себя на третий этаж. Оставшихся сил хватило ровно на то, чтобы стянуть влажную одежду и рухнуть на кровать.

Было около десяти утра, в редакционном общежитии – никого, все ушли на работу, никто ещё не мог знать о моём возвращении с Бадармы.

Поэтому я сначала решил, что нависшее надо мной лицо начальства попросту приснилось. Любое может присниться после таких похождений. Глаза сами захлопнулись, я стал проваливаться в сон, но чьи-то руки затрясли меня как грушу. Начальственный голос грохотал, сыпал градом и метал молнии.

Вернулся в реальность, снова вижу над собой слегка искажённое лицо ответственного секретаря газеты. Расшумелся он изрядно, требует объяснить, почему вверенный ему литсотрудник не явился на работу да ещё и дрыхнет, нахал, в такое позднее время.

Для внятных объяснений я ещё не созрел, сил не набрал. Вместо этого неплохо получается мычание. Но ответсек добивается чего-то другого. Это он зря. В ближайший час не добьётся.

Ответсек перестал трясти полумёртвое тело, всё понял. Грамотный человек, недаром из газеты.

Ещё через пару часов кому-то опять приспичило моё пробуждение. Оказалось двое гонцов с электроподстанции, где работает Геля. Этим сумел растолковать, что их пропажа жива-здорова, но к трудовой деятельности будет готова не скоро. В лучшем случае – завтра.

Однако на этом история не кончилась.

Знаю, что долго не упоминал своего приятеля Витю, названного в начале рассказа. Вместо него на Бадарму пошли другие, он отошёл в тень. Знаю, что всё это время он мучился в неизвестности. Как мы прошли Бадарму? Все ли вернулись, не случилось ли чего? Грызло его, должно быть, и то, что не пошёл с нами. Такое грызёт долго и больно.

Что ж, терпеть и мучиться Витя умеет. Хорошую школу жизни он прошел в детдоме, а там этому быстро учат. Но он пошёл дальше – научился добиваться своего.

Он пришёл вечером, когда я, выспавшийся и ставший самим собой, был готов не только узнавать знакомых людей, но и общаться за чашкой чая. Конечно, я ждал приятеля, ждал больше, чем кого-либо. Кому ещё расскажешь всё, что было с нами и со мной, кто это поймёт и оценит как надо? Друг, только друг.

Но друг по каким-то причинам не пошёл со мной. Я чувствовал, что между нами пролегла невидимая черта. Она мешала нам обоим.

Витя несомненно тоже её чувствовал. Он человек настолько чувствительный, что сравнить его можно с женщиной. Жизнь так часто била его, терзала, изредка ласкала и снова била с удвоенной силой, что он выучился ощущать перемены в обстановке по глазам, по жестам, по походке и по колебаниям воздуха.

Встреча двух друзей со стороны смотрелась, наверное, забавно. Оба смущенно, виновато улыбались, будто разругались вчера по пьяному делу, сами не помнили почему, и вот сошлись, чтоб замять дело.

Честно говоря, я и сам не знал, как и с чего начать разговор. Не хотелось говорить обидные слова, хотя просились они наружу, но зачем? Наверняка он сам себе их уже наговорил в избытке. С другой стороны, сделать вид, что ничего между нами не произошло – этого я тоже не мог. Дружба не живёт без правды. Надо назвать всё своими именами.

Из английского языка пришло любопытное слово-понятие «кома». Дословно – запятая. Дескать это ещё не точка. Остаётся надежда…

Витя первым «вышел из комы».

– Привет, капитан! Где твоё судно?

Хватаюсь за вопрос, как за спасательный круг, подробно рассказываю, как подбирал и где спрятал катамаран, по каким приметам узнать заветное место. Витя спрашивает, как выглядит упавшая берёза, куда «смотрит» вершиной. Мы втягиваемся в разговор, неловкость уходит и скоро уже забыта, как прошлогодний снег.

При этом оба мы прекрасно понимаем, что встретились не ради того, чтобы найти и принести катамаран. Витя осторожно просит рассказать про сплав и, самое главное, почему капитан вернулся один? Ну а меня хлебом не корми – дай об этом рассказать, побольше да погуще картинок нанизать.

Опять стоим на гребях, опять плывём в островах цветущей черёмухи, обходим упавшую лиственницу, летим с водопада, натыкаемся на камни, сушимся у костра…

На этот раз идём вдвоём. Никаких лишних.

Увлёкшись, я не сразу замечаю, что мой молчаливый приятель задаёт слишком много вопросов. Часто уточняет, переспрашивает и слушает как-то слишком серьёзно – что-то своё, похоже, имеет на уме. Уж не задумал ли Витя… Спрашиваю внезапно, чтобы увидеть лицо и проверить догадку:

– Уж не хочешь ли ты повторить наш сплав?

Сама восточная непроницаемость смотрит на меня. Китайская стена. Даже печально улыбается стена на мой глупый выпад:

– О чём ты спрашиваешь, капитан? Разве я смогу один? Даже с тобой вот не пошёл… Да кто, кроме тебя, сунется туда, на эту речку?

Лесть меня усыпила. Приятно слышать, что ты один такой смелый. Герой. Вперёд, на пьедестал!

Но не так прост Витя, молчун и тихоня. У серенькой мышки вырастут когти рыси и крылья орла, если она сама себе прикажет.

Мы не виделись несколько дней. И вот приходит мой приятель, приносит рюкзак с «кишками» от катамарана. Загадочно улыбается. И лицо у него какое-то новое, никогда такого не было. Смотрит прямо в глаза, смотрит гордо и даже с вызовом.

Спрашиваю:

– Чего-то ты так смотришь? Живого медведя на верёвке притащил? Так показывай!

– Нет, медведь не попался.

– А то бы приволок?

– Да ладно тебе, не смейся, капитан. И не ругайся сильно на меня. Ведь я маршрут твой повторил. Бадарму от моста до устья – и по Ангаре.

– Как? С кем?

– Ну, так. Прошли вот… – Витя смущенно пожимает плечами, будто оправдываясь за провинность и начинает рассказывать.

Слушаю и смотрю на друга так, будто вижу его впервые. Да оно и в самом деле так – тот, прежний, нерешительный Витя не рискнул бы на этот сплав. Ведь никто не просит, не заставляет, нет никакой необходимости. Наверное, он долго думал, колебался, прикидывал. И вдруг увидел цель, вот она – взять и подняться сегодня над собою вчерашним. Сделать шаг на одну ступеньку выше, чтобы больше видеть.

Именно о таком человеке говорят: «он вырос».

А надо ли расти? Интересный вопрос. И приятный ответ приготовлен – совсем не обязательно.

Можно вполне благополучно прожить без риска и не лезть на эти ступеньки. Опасно – наступишь, а она вдруг провалится?

Надёжнее потягивать пивко перед телевизором и смотреть, как рискуют другие. Пить только кипячёную воду, пропущенную через фильтр, есть несолёную пищу, беречься от простуды и не выходить вечером на улицу. Никто вас за это не осудит. Скорее наоборот, к концу жизни вы получите заслуженную награду – почётное звание нормального человека. Ваш выбор. Только ваш.

…Выяснилось, что Витя действительно забрал катамаран на следующий день, как договаривались. Но не успокоился на этом.

Нашёл другого чудака, уговорил прокатиться по волнам. Вдвоём они утюжили буруны до устья, получив примерно тот же набор испытаний и впечатлений. Тоже вымокли до нитки в главном пороге, намёрзлись, но закрутили судьбу ещё круче – сушиться не стали, решили терпеть и идти дальше, чтобы вернуться домой до ночи.

Напарник оказался мужиком. Не ныл, стоял на греби, но, как выяснилось, плавал только в лужах, что едва не стоило ему жизни.

В последней шивере, где река, вобравшая притоки и снеговую воду, окончательно звереет и ревёт раненым медведем – здесь они малость промахнулись, не попали в основную протоку.

Отчаянно толкались шестом, уходили от камней, но всё-таки напоролись на один из них. Не успели даже выругаться, плот сразу перевернулся, оба скрылись под водой. Витя пловец хороший, вынырнул быстро, как поплавок. И увидел, что он один. Приятеля затащило под плот. Секунды растянулись в минуты, которые невозможно пережить. Витя кричал, озирался, но ответ был один – грохот воды и камней, катящихся по дну.

Напарника спасло то, что он не сдался. Ощутив над головой жерди катамарана, он рванулся в сторону, успел глотнуть воздуха и снова ушёл под воду. Хотел оттолкнуться от дна, но нога застряла в камнях. Дёрнул. А всё равно вынырнул! Тут и подоспел Витя.

Есть у Бадарминской истории одно хорошее продолжение, сказать о нём надо обязательно. Затем оно и писалось.

Попробуем напрячь свою перегруженную память, вспомним, где и как расстались мы, трое «первопроходимцев». Расставание было нетрадиционным, без полагающихся слёз и объятий. Оно скорее, вызвало недоумение у одного из расстающихся. Этот один, то есть я, отправился в ночное плаванье по быстрой, глубокой (шесть футов!) и о-о-чень холодной Ангаре. Двое пошли по берегу, пошли против элементарной логики. Как прояснилось, логика была. И не элементарная, но гораздо более высокого уровня.

Итак, я, понимаешь ли, плыву один, упираюсь из последних силушек, рискую своей никому не нужной жизнью, а они дефилируют по твёрдому бережку, как модели по подиуму. Да ещё тайные мыслишки вынашивают, куда не принято посвящать посторонних. Проницательный читатель давно уже всё понял. И правильно. Так оно всё и было. В зимовье. И не было планов бежать, догонять уплывающий плот с одинокой фигуркой – пусть себе плывёт. Чем дальше, тем лучше. Авось сам доберётся. И незачем спешить домой, в общежитие, чтобы успеть заступить на трудовую вахту. Обойдётся вахта, подождёт. И строители коммунизма подождут, всё равно ещё долго строить и неизвестно как.

Теперь, когда пар выпущен, посмотрим на всё спокойно и скажем: – наверное, судьбе было угодно, чтобы события повернулись именно так, не иначе. Всё было решено свыше.

Не зря рассеялась вся наша штурмовая группа из жаждущих оседлать дикую Бадарму, остались только мы вдвоём с Гелей. Иначе не возник бы на горизонте Коля из Одессы. А ему полагалось возникнуть.

Не зря отказался от сплава мой хороший приятель. Почему? Этого не знаю до сих пор, не спрашивал. Да оно и не важным стало потом. Затюканный прежней жизнью Витя, опасавшийся чем-то выделиться и стать заметным, – он вдруг получил редкий шанс стать другим Витей. Надо было решиться и шагнуть за флажки. Он решился и сам удивился, как изменилось всё вокруг: расширились горизонты, открылись глаза и новые возможности, дышать стало легче.

Мои ночные страдания тоже были не напрасными. Так мне и надо! Тот, кто их спланировал и до мелочей продумал, всё про меня знал и очень далеко видел.

Во-первых, испытания дают закалку и повышают иммунитет. Во-вторых, помогают отвечать на вечные вопросы и чистить себя, любимого, от всякой ржавчины и накипи. Выводить из организма шлаки, из головы – глупости. Всё это так. Но вот что сожалительно весьма – ты их, глупости и шлаки, выводишь, а они так же старательно забираются назад.

Наконец, третий должен уйти. Всё равно должен, даже если до него не доходит очевидное.

Третий поплыл считать камни по Ангаре, Геля с Колей наконец-то остались наедине, им надо было решить то, что уж давно решилось на небесах. Родилась ещё одна крепкая семья, родились новые жизни, и не придумать ничего лучше этого.

Не зря взялась и сама Бадарма. Именно в этом уголке планеты, именно в этих координатах. Должен же кто-то собрать всю воду из окрестных ручьёв, ключей и родников, чтобы добежала она до океана и дождём вернулась назад, на сибирскую землю. Кому ещё поручить это важное дело и кто с ним справится лучше, чем Бадарма?

Мало кому известно это странное эвенкийское имя. Не встретишь речку на картах мира – слишком мала. Но всё равно она была, есть и будет. Должны же где-то разместиться белые острова черёмухи, тихие заливы с оранжевыми куличиками и грохочущие водопады. Все остальные места на Земле заняты. Всё, что произошло на её берегах, случилось не зря: несколько человек, мало кому известных за пределами своих квартир, должны были это увидеть и пережить, чтобы лучше понять окружающий мир, найти в нём себя и свою судьбу. Всё в этом мире не зря.

Шаманка, май 2010 года.

На столбы

Помню, что вышли мы в пятницу, сразу после работы. Уже в сумерках перешли вброд речку Карапчанку. Девчонки повизгивали от холодной воды (был конец сентября), оступались на скользких камнях, растирали сухой травой покрасневшую кожу на ногах.

Ещё долго чапали по срезанной бульдозером земле, наворачивая на подошвы толстенные «блины» сырой глины, потом свернули в лес и незадолго до полночи успели поставить палатки.

Проснулись и ойкнули – на траве, на кустах, на деревьях висели белые кружева. Снежная сказка. Красиво, конечно, но…

– И как теперь пойдём? Вымокнем через час.

– Не через час, а через полчаса, – уточнил Саша, наш руководитель. – Вперёд! И не ныть.

Что ж, вперёд так вперёд. Мы туристы, народ неунывающий, как дети. Промокнем – обсушимся, устанем – отдохнем, упадём – поднимемся.

Идём на Столбы, одно из красивейших мест, подаренных природой нашему северному краю. От левобережного «старого» Усть-Илима на Юго-Восток что-то около 33 километров. Шагами измерено.

Большую часть пути можно было пройти берегом Ангары – и то слава Богу. По камням идти легче, и тропинка виднеется. Но от заброшенного зимовья надо сворачивать и – напролом, через тайгу с её завалами и зарослями. Или по компасу, или на «авось» – кто на что горазд. Топаешь час, топаешь два, уже спина мокрая, рюкзак склоняет присесть, а идти надо вверх и вверх, переваливать хребет за хребтом.

Но вдруг расступается лес, и ты немеешь от восторга – сразу несколько каменных исполинов вырастают из-под земли и упираются в небо!